больница

      первые три дня в больнице женя практически не помнит. в памяти есть только темнота изматывающего сна, чей-то плач и шёпот. и усталость. всепоглощающая, ужасная усталость. усталость от того, что моргаешь, усталость от сна, усталость от робкого вздоха. усталость от впитывания сторонних шумов в себя, усталость от попытки осознать реальность. женя не понимает, когда просыпается и когда засыпает вновь; всё черно. сон вязкий, как тесто, которое не вымесишь руками, прилипает к глазам и стекает липкой массой по лицу. забирает к себе, в пространство темноты. глубокой темноты, где нет ничего больше. но женя что-то ищет, сам не понимает, что и зачем, и устаёт. темнота изматывает. когда липкий сон отходит, — ненадолго, максимум на полчаса, — женя чувствует, как ломит тело. каждая кость трещит, покрывается разрубами и трещинами. червячок боли протыкает икры насквозь своими тонкими когтями — чем-то они схожи с вязальными спицами. женя думает, что видит огромного зелёного червячка с вязальной спицей в лапке. моргает, глядит на свою ногу, вновь засыпает. ломота проходит по ногам, оплетает их колючей проволокой. по ночам женя давится кашлем, не выплывая из едкой темноты сна. скрипит, как старая половица, но не просыпается от садни в горле. темнота расцветает картинками — редко, но женя забывает, что такое время. не чувствует его.       жене видится шумный торговый центр, но он не слышит шума автоматов, голосов людей. те — сплошные однотонные массы, переплетение детских воспоминаний и взрослой забывчивости. слышит звон, и видит белые плитки. звон, и запах детской кожи вперемешку с пломбиром. звон, и фиолетовая грязь ночного неба, подсвеченная фарами машин и фонарями над подъездами. звон, оглушающий звон. женя просыпается, но ненадолго. глядит на окно. пластиковое, чистое, слегка приоткрытое. но пейзаж за ним не узнаёт. как и покрашенные стены вокруг пластивого подоконника. женя поворачивает голову, но всё кружится, вертится, протыкает череп насквозь длинной палкой и перемешивает содержимое. не больно. противно. женя опять уплывает во тьму, в глубину обрывков детства, в дроблёные поляроидные картинки воспоминаний. жене всегда холодно. окно практически не открывают, но женя всё равно не высовывается из-под одеяла. женя всегда спит, варится в каше из изматывающей тьмы и детских грёз. попадает в торговые центры, в парки развлечений, в аллеи с асфальтовыми дорожками и дендропарки. везде лето, но везде очень холодно. листья — слипающаяся зелёная масса, не желтеют и не замерзают. трава — множество переплетений тонких и толстых стеблей, — не покрыта инеем. в тьме, превращающейся в картинки, холодно только жене. этот холод заставляет открывать глаза. перед голубой радужкой растекается мутная плёнка, женя моргает. хочет попросить у кого-нибудь ещё одеял, и воды — женя чувствует, будто внутри всё превращается в пустыню. женя видит предметы, кажется, даже человека, но не осознаёт, как с ними взаимодействовать. женя пытается подать голос, издать хоть малейший звук, но муть вновь наползает на глаза. женя засыпает, и в этом сне ему холодно и хочется пить. женя не выплывает из тьмы окончательно, она оседает на нём тонкой плёнкой и не смывается. но он чувствует, как вращается комната. плавно, медленно. болит затылок. койка, кажется, тоже вращается, но в этом женя не уверен. сначала ему нравится — снится космос, не холодно и пить не хочется. но тьма отступает, и вместе с реальностью подкатывает тошнота. женю не будит шёпот медсестёр, не будит ветер. позже женя понимает, что ветра в закрытом помещении быть не может. пузырь темноты лопается, реальность приносит в тело ломоту, в голову — боль. и холод. женя понимает, что медсестёр — размазанных синеватых фигур — нет. но кто-то ведь шепчет. женя моргает, но смыть муть с глаз не получается. тёмный пузырь — не кислорода, не смазанных картинок, не ломоты в теле — растёт рядом с койкой. запаивает трещины в своём полупрозрачном теле, схватывается. на секунду жене становится хорошо, тьма увлекает его в путешествие по фрагментам памяти. но холодно. слишком холодно в мутном туннеле, слишком холодные воспоминания о прожитых секундах. плечам холодно, лицу тоже. руки покрываются инеем, оборачиваются в него, как ветки деревьев. это всё начинает плавится. и пузырь с нервной тьмой, и иней на локтях, и липкий сон, склеивающий веки. женя открывает глаза, моргает пару раз. чувствует обжигающее, тёплое прикосновение рядом со сгибом локтя. начинает различать человека рядом, но эпизодично. то подметит белизну волос, то отметит ширину в плечах. белобрысый паренёк что-то говорит, но слышать слова женя начинает не сразу. постепенно начинает вникать в смысл, но понимает, что ответить не сможет.       — ты же так дня два точно лежишь, и не двигаешься. тебе нормально? может, врача позвать?       женя хочет закатить глаза, но боится вспышки головной боли. удивляется заботливостью незнакомого паренька. взгляд полуприкрытых глаз скользит по комнате. женя не различает цвета, но замечает графин с водой. распахивает глаза, глядя на прозрачную жидкость в стекле. не может сказать, почему так смотрит на графин. белобрысый догадывается сам. наливает в стакан воды, садится около койки жени. того не волнует ни мокрая простыня, ни струйка воды на подбородке. женя хочет убрать ощущения мертвечины внутри, вымыть несуществующий песок из органов. одного стакана воды мало, в ход идут сразу три. женя допивает последний и ложится, довольный. мимолётно глядит на руки. на тыльной стороне ладони правой руки красуется жёлтый катетор. пластырь, держащий его, морщит кожу. женя замечает его только сейчас, усмехается. думает, что теперь всё, вечный покой.       холод резко пробирает кожу насквозь, забивает поры инеем, покрывает белки глаз болезненной коркой. опутывает стопы и колени снежной варежкой. жжёт, прожигает тонкую кожицу и слизистую глаз льдом. женя закутывается в одеяло, желая растопить это всё, но лишь больше дрожит. тянется к чужим пальцам, единственному чёткому объекту в поле зрения. узор на пододеяльнике, простыни, линолеуме не виден, стирается. женя видит чужие пальцы, бездумно тянется к ним. прикасается, обжигается о тёплую кожу, но не одёргивает руку. белобрысый парень скользит ладонью по руке жени, опускает её на сгибе локтя. тепло, иней и лёд таят. женя не чувствует режущей боли в глазах, успокаивается. глядит на белобрысого. тот удивлён, настолько, что не смеет поднять ладонь. женя глядит, думает, на кого белобрысый больше похож. приходит к выводу, что на арктическую лису. пытается вспомнить, откуда знает про это животное, но в затылочной части головы начинает жечь. слегка, но женя догадывается, что это затишье перед бурей. женя кладёт вторую ладонь сверху чужих пальцев. греется.       — так позвать врача или нет? — белобрысый в конец теряется.       — не нужно, — сипло выдыхает женя. от собственного голоса начинают ныть виски, но женя продолжает. — как тебя зовут?       — андрей.       — женя.       наступает неловкое молчание. андрей потупляется, не смотрит на женю. кажется, стесняется от прикосновений холодных пальцев к своим. женя скромно улыбается. ему всё ещё плохо, но не так, как раньше. думать о «раньше» — больно, женя старается этого не делать. но не получается. черепушка трещит от воспоминаний, боль глубокая и резкая. женя морщится, но лицо сразу же распрямляется. как лист бумаги с плохой оценкой — комок, расправляющийся медленно, неохотно. морщится, оказывается, ещё больней. андрей не убирает руку, не поглаживает холодную кожицу. женя понимает, что андрей начал дышать с ним в унисон. в маленькой комнате всё затихло. стены, давящие на виски жени, приостановились в своём деле. кажется, тоже дышали. женя чувствует это дыхание где-то сзади, рядом. стены выдыхают настойчиво, резко, но женя не оборачивается. лежит с полуприкрытыми глазами, греется от чужих рук. окно подключается к вдохам и выдохам в такт, ветер за ним стихает. не хочет мешать. дыхание стен, окна, ребят стихает, медленно и плавно. комната и койка не кружатся, стоят на месте. женя начинает чувствовать пальцы ног, голод. в комнате становится тихо. оглушительно тихо.       дверь распахивается. тишина ломается от звука ручки, колыхания воздуха дверью. от последующего крика «женечка!». андрей отскакивает от жени ещё в тот момент, когда щёлкает ручка. затем хрустит тишина, стены вновь возвращаются на своё место. за окном завывает ветер. комната больше не дышит. «женечка!» — кричит женщина в малиновой юбке и платке. по желтоватым щекам бегут слёзы, перемешанные с тушью. женя не приподнимается на кровати, лишь вяло махает рукой. женщина стоит в пороге, а за ней медсестра. манит андрея пальцем, приглашает прогуляться. андрей выскакивает из комнаты, прочь от не дышащих стен и женщины, чьи слёзы перемешиваются с тушью. женя видит, что андрей не любит такие моменты. уносит ноги, смывается в тёмный коридор. женя решает, что расспросит его позже. сейчас же его главная мишень для допросов — мать.       «где я и почему?» — медсестра слышит вопрос жени, не верит своим ушам. спрашивает, помнит ли он хоть что-то. женя называет фамилию, имя, последнюю оценку по алгебре, адрес. неожиданно для себя вспоминает всё остальное, хотя уверен, что раньше этих воспоминаний не было. мать рыдает, глядя на катетер. женя же припоминает свой последний день вне стен больницы. вот он гуляет, встречает одноклассника. торговые центры, детские площадки, группа новых друзей. солнце обжигает колени, которые длинные шорты не закрывают. ветер играет с чёрными кудрями, и жене так хорошо и весело. что-то происходит. женя не помнит, куда он глядит, и что видит. не помнит, нюхает ли что-то сейчас, или ест. помнит лишь, что падает. навзничь, в тёплый, но грязный песок. падает с карусели, пугая маленького ребёнка. падает, проваливается в туман. из этого тумана он не может выбраться. кричит, размахивает руками, пытается смыть пелену с глаз. не помнит, как доходит до дома, не помнит, как входит в квартиру. помнит бесконечные ленты новостей, чёрный шрифт на белом фоне. помнит, как прочитал по пару, затем про несколько десятков и сотен похожих случаев. никто не помнит, почему падает, но все видят всё сквозь «мыльную воду» — жене очень нравится такое описание мути перед глазами. женя расплывчато помнит работников скорой, бабушек у подъезда, маленького соседского мальчика. тот играет на площадке и машет жене рукой. а в глазах — растерянность. женя глядит на мать. та сокрушается в рыданиях, размазывает тушь по лицу. женя удивляется, что смог вспомнить всё, и боли в голове нет. «что-то новое, касательно болезни, появилось?» — спрашивает женя. «известно только то, что у каждого всё по-разному, лишь начальные симптомы схожи. и некоторые выздоравливают, а некоторые... уми-ирают!» — мать склоняется над кроватью. женя с вопросом глядит на медсестру. та поправляет конский хвост на голове, глядит строго в пол. женя переводит взгляд за приоткрытую дверь. там видит андрея, глядит на него жалостливо. тот лишь пожимает плечами. женя думает, что так не сможет. тело болит.       мать уходит, андрей возвращается в комнату. начинаются размеренные будни в палате, женя даже вспомнил номер — четвёртая. женя вновь не чувствует время, вновь проваливается в липкую тьму вместо снов. андрей будит его, касаясь сгиба локтя, растапливая невидимый миру иней. андрей посмеивается, когда касается жени — даже фамилии не знает, а прикасается к холодной коже, как к брату или сестре. андрей любит читать стихи. садится на подоконник, солнце светит в спину под чёрной футболкой. и читает стихи. выразительно, но не громко, умело владея голосом. женя слушает, одними пальцами держась за стойку капельницы. боль в костях перемещается в желудок. женя не может есть — нутро отталкивает пищу. боль бьётся в желудке, ударяется о мокрые стенки, словно мячик. в женю вливают по несколько капельниц в день. меняют катетеры, но всё они ярко-жёлтые. от этого женя хочет спать, но, в тоже время, не может уснуть. глаза слипаются липким тестом сна, а вот тело жаждет движения. несмотря на то, что шаг, без поддержки медсестры или андрея выдерживает с трудом. женя засыпает, сидя на кровати, заслушиваясь поэмой. андрей вскакивает с подоконника, хватает женю за шиворот. тот мгновенно просыпается лишь от близости горячих пальцев. андрей садится рядом, продолжая рассказывать. у жени бледное, осунувшиеся тельце, похожее на засохшую фасолинку. маленькое, съёжившееся. у жени часто темнеет в глазах хотя с койки он старается не вставать. андрей же щеголяет по всей палате — маленькой, но милой. зелёные стены, бледные подоконники, душ, — женя доволен всем. но это днём он слушает стихи, старается ходить по комнате и глядеть в окно. старается не отрубаться во время капельницы, не терять сознание. ночью же женя превращается в комочек, состоящий из страха и льда. сначала просто страшно, хочется укрыться одеялом с головой. но женю пугает как темнота над одеялом, так и темнота под. потом становится холодно. иней сковывает тело, покрывает пластиковый катетер. кожа под ногтями синеет, пальцы немеют. хочется крикнуть, позвать на помощь, но губы зарастают льдинками. женя трясётся под тонким одеялом, видит, как отсвечивает синим кожа, хотя в палате абсолютно темно. в женю вливают несколько видов различных жидкостей, чтобы убрать этот панический страх, чтобы кожа не светилась синим. но она всё равно светится. и знает об этом только андрей. он просыпается от шорохов на кровати напротив, от постукивания ногтём по металлическому каркасу кровати. андрей может не обратить внимания и уснуть — так советует женя днём. но каждую ночь андрей встаёт со своей койки и садится около жени. берёт ладошку с катетером в свою ладонь. второй же поглаживает от запястья до локтя. медленно касается холодной кожицы. гладит, не глядит в глаза. женя греется, пропитывается тёплыми прикосновениями насквозь. на теле, и внутри — ледокол, через несколько минут — ровная поверхность воды. сверкает на солнце, начинает сниться жене. и всё тёплое. андрей, убедившись, что женя заснул, возвращается на свою койку. женя просыпается, понимает, что он под двумя одеялами. смущается, благодарит, адрей лишь хмыкает.       а время умеет летать, как голуби, живущее в чердаках панельных девятиэтажек и хрущёвок. женя может ходить без помощи медсестры. уже выходит за пределы палаты, глядит на тёмные коридоры и зелёные стены. грязные плафоны, где пыль залегла вровень с атомами стекла. женя любит сидеть в коридоре, под рассеянными жёлтым светом. это напоминает ему атмосферу квартиры бабушки, которая снится ему. вместо липкой тьмы. женя иногда падает, чаще всего это случается в палате. андрей всегда ловит, подхватывает под плечи и ставит на ноги. расцветает в полуулыбке, от смущённого «спасибо». иногда жене плохо — он слышит шёпот медсестёр, хотя тех нет рядом. видит гусениц, что ткут варежки из его пальцев, но старается не обращать на них внимания. подумаешь, размазанные силуэты, выпрыгнувшие из омута фантазий. женя переключает внимание на что-то реальное. тёплые пальцы андрея. он смущается от прикосновений холодной кожи, но не одёргивает руку. знает, жене так проще. засыпать, просыпаться, отвлекаться. лёд, который видит только женя, с шипением плавится от близости горячей кожи. это шипение слышит и андрей, но молчит. андрей скрывает, что ему нравится, когда холодные пальцы прочерчивают линии на ладони. женя и сам это понял. жене чаще хорошо, чем плохо, и он этому радуется. ему уже разрушают ходить в столовую — единственное помещение с голубыми стенами во всём здании больницы. в голубых стенах роятся столько толп народу, что сосчитать их женя не сумеет. у всех собственный набор букв и цифр в желтоватых медицинских карточках. у всех свои соображения, свои мысли, и от них голубые стены немного изгибаются. слишком маленькое помещение, чтобы вместить в себя столько разных людей. но оно вмещает. женя любит сидеть только с андреем, но не против, когда подсаживаются другие ребята. возникает беседа с шутками и смехом, женя оказывается в шкуре прежнего себя. здорового мальчика. иногда в голове начинают звонить колокола, накатывает боль — резкая, глубокая. жене хочется щёлкнуть застёжками, которые прикрепляют голову к шее. выдохнуть в последний раз, и позволить голове отвалится. тогда она покатится по тёмным коридорам, по облупленным бетонно-каменным ступеням. может, перестанет болеть, а может и нет. андрей не касается жени в столовой — слишком много взглядов, можно получить от них ожоги. зато в палате женя касается тёплых рук столько, сколько захочет.       мрак ночи. опять холодно, страшно, невыносимо холодно и страшно. ещё и запах медикаментов после капельницы. всё давит на виски жени, скручивает внутренности. а те — промёрзли льдом, покрылись инеем. женя не успевает постучать ногтём по железной ножке кровати, как чувствует тёплое тело рядом. женя касается тёплых ладоней, отогревает свои, холодные. касается, проводит руками по чужому пластырю, держащий зелёный катетер. женя не думает, что андрей ответит на прикосновения. но тот трогает холодные руки в ответ, тепло пробирает до локтя. женю выуживают из-под одеяла, или он сам выползает — женя не знает. он садится рядом с пылающим телом. прикосновения — как паутина во время мелкого, короткого дождя — дрожит, мокнет, но не обрывается. секунды ломки, хрупки; дыхание у обоих сбито. жене не холодно, а как-то странно. внутри тела уже нет льда, вечного желания пить от садни в пищеводе. внутри головы нет глубокой боли, нет прыгающих мыслей, нет ничего. женя понимает, что он горит. от холода не осталось и следа, он пылает самым настоящим жаром. горят коленки, горят локти и ладоши, горит лицо. вся кожа пропиталась теплом от тела рядом, от прикосновений и секундных сплетений рук. женя боится, что потеряет сознание. но сейчас чувствует реальность и время лучше, чем когда-либо. секунды всё так же хрупки, и горячи. андрей слишком близко, женя чувствует дыхание. чувствует ещё что-то, и это что-то прочно сидит в теле. андрей близко, его ладонь ошпаривает жене поясницу. последняя возможность вырваться, закричать, упасть в обморок. её женя пропускает, отмечая, как ненужную. андрей касается своими губами губ жени, и тот отмечает, что это похоже на потерю сознания. только в липкой тьме он теперь не один. с тёплым человеком, которого остужают холодные руки жени. с тем человеком, от которого женя греется. поцелуй неумелый, мокрый. но женя чувствует всё — реальность раскалена, впитывается во вспотевшие ладони, заставляет посасывать чужие губы. медленно, с нечаянными резкими движениями, неловко. андрей не отстраняются, лишь впитывает себя весь холод обкусанных губ жени. за окном начинается дождь, не слабый. ветер завывает, ветка с мокрыми листьями хлещет об пластиковое стекло. женя целует андрея, полностью согреваясь. не теряет сознание, лишь чувствует, чувствует, чувствует. чувствует темноту, что скрывает их от посторонних глаз. чувствует чужое дыхание, неловкость. чувствует, как внутри тепло, оно заставляет прикасаться к чужим губам вновь и вновь. чувствует так много, и не сразу понимает, как горячие губы отдаляются. женя не чувствует своих, решает, что надо закончить. перебирается на свою кровать, слышит скрип второй. решает, что утро вечера мудрее, и выпадает в черноту. тёплую черноту, расцветающую сладостными прикосновениями, истомой, и отсутвием дурноты в голове.       голуби летают быстро, а секунды ещё быстрее. секунды — сейчас живые, пропитавшиеся радостью и солнцем, зелёными стенами палаты. секунды, когда андрею делают капельницу, редки. андрей, в отличие от жени, не теряет вес, не лежит сутками под одеялом. чаще всего стоит у окна, оперившись широкими ладонями на подоконник. за прозрачным пластиком листья деревьев, то мокрые от дождя, то пыльные от машин. дальше дорога, широкое, безжизненное по утрам шоссе. вечерами за окном постоянные машинные пробки, гудки. дальше дороги — пыльные хрущёвки, окантованные жёлтыми трубами. один двор между двух домов, узкое пространство запылённого воздуха между столбами пыли. андрей смотрит в окна хрущёвок, осматривает каждый подъезд. глядит на детей, выбегающих из железных дверей. кто с мячом, кто с велосипедом. дети кричат, делают друг другу «крапивку», хором поют песню про попа, у которого была собака. отзвуки детских голосов долетают до приоткрытого окна, и проникают в тихо здание больницы. дети, наученные горькими словами взрослых, глядят в окна с сочувствием. прикрывают его веками, убегают орать и кидать мяч. андрей завидует им — женя понимает это не сразу. медленно, вдумчиво смиряет фигуру у окна взглядом, глядит сквозь чёрную футболку. женя подходит, обнимает андрея со спины. отпускает, встаёт рядом. кладёт ладонь близко к ладони андрея. та — широкая, большая, пальцы длиннющие. зелёный катетер ярко выделяется на фоне бледной кожи. ладошка жени намного меньше, пальчики короче. катетер светится как солнце. женя касается длинных пальцев, андрей улыбается. женя тоже хочет туда. выйти из стерильных стен в пыль и грязь, услышать звон велосипедов, плач и смех маленьких детей. но стены больницы, зелёное бетонное мясо, не пускают. женя знает, что скорее всего, не пустят уже никогда, но отшвыривает эту мысль подальше. тянется к андрею, проводит костяшками пальцев по его скуле. уводит от окна, прикасаясь к пунцовеющим щекам губами, уводит от нехороших мыслей. и уходит от них сам.       женя любит разговаривать, когда солнце обжигает занавески. андрей любит говорить, но делает это ночью. когда медсёстры тушат свет в палате, докладывают последние новости. желают удачи, и удаляются. в двери есть мутноватое стекло, но через него не виден коридор. в коридоре через него нельзя подсмотреть в палату. женю это радует. прямоугольник стекла, как глаз двери. видит, что происходит в полной темноте, видит всё прикосновения и поцелуи. но рта нет, дверь не может рассказать. молчит. женя тоже молчит, когда чувствует прикосновения руки. не видит цвет катетера, но знает, что он зелёный. знает, что андрею сейчас немного неловко, пытается смыть неловкость своими касаниями. кажется, получается. прикосновения, прикосновения, прикосновения. кончик безымянного пальца покалывает от близости чужого тела. женя плавится, как масло на сковороде. размазывается под поцелуями, размазывает андрея сам. оба чувствуют себя неровными комьями глины, и так же гончарами. лепят друг друга, создают замысловатые узоры, касаясь кожи большими пальцами. у них всё впервые, всё неловко, всё хрупко. женя знает, что всё это, скорее всего, закончится, когда зелёные стены больницы распахнут свои двери. женя знает, что в мире за стерильными помещениями он вряд ли встретится с андреем. женя знает, что это нормально, но предпочитает об этом не думать. так же старается не мыслить о том, что не выйдет из зелёных стен никогда, выдохнет здесь в последний раз.       жене изредка плохо. редко, очень редко, проводки мозга, соединяющие череп и извилины, перегорают. женя расслабляется в плечах, во всём теле, глаза закатываются. он не видит ничего, не слышит, как андрей зовёт медсестру. открывает глаза, продираясь сквозь муть, липкий сон. видит обеспокоенное лицо андрея, слышит, как капает жидкость в капельнице. улыбаться больно, открывать глаза тоже. женя устаёт от сна, устаёт, от того, что не спит. андрей поглаживает его по лбу, гадает, что творится по ту сторону черепной коробки. дурнота разливается по всему телу, давит. несколько суток проходят в липкой тьме, в звоне колоколов. дурнота проходит, так же неожиданно, как начинается. женя вновь смотрит на пыльный мир за окном, ходит по тёмным коридорам. женя периодами думает, что андрей не болеет. тому не бывает плохо, он не теряет сознание. но редкие капельницы, смена зелёного катетера на синий, намекают, что женя не один. от этого ему и легче, и грустно. он видит, как андрей смотрит на запылённые, подсвечиваемые лучами закатного солнца, хрущёвки. видит, как андрей хочет туда, как горят его глаза при виде дворовых мальчишек. те загорелые, с ободранными коленками, на велосипедах. женя подходит сзади, глядит на них. вздыхает. спрашивает:       — как ты думаешь, почему все заболевают по-разному?       — главное, что умирают все одинаково, — андрей усмехается.       женя пугается таких слов. они ошпаривают, как кипяток, бьют по вискам, как самый противный рингтон будильника. женя знает, что принять правду нужно, хоть у большинства заболевших она превращается в ложь. женя верит, что зелёные стены выпустят и его, и андрея. после этих слов понимает, что андрей иного мнения. женя хочет поддержать, вселить надежду, но понимает, что её нет. обнимает, целует в скулу. отводит от таких мыслей и слов горячими прикосновениями. женя не верит в смерть, не верит в её возможность в зелёных стенах. он видит в столовой, в тёмных коридорах, маленьких детей. не верит, что они не выйдут отсюда, не познакомятся со своими младшими братьями или сёстрами. женя протирает глаза, видя грустную мать девочки, которая всегда берёт в столовой булочки. андрей сжимает запястье жени, уводит в тёмную часть коридора. их слышат только пыльные плафоны и стены под толстым слоем зелёной краски. андрей трогает волосы жени — мягкие, волнистые. шепчет что-то на самое ушко. женя улыбается. андрей умеет поддержать в нужный момент, пусть и со стороны кажется обратное. женя чуть ли не смеётся, когда андрей отходит на два шага, и бежит. бежит во тьму коридора, вдоль одинаковых дверей с мутными глазами. женя за ним. пятнашки. игра детей, живущих в пыльных домах, ходящих в пыльный детский сад и пыльную школу. не знающих о чистоте больничных палат, о звуках, когда жидкость капельницы попадает в трубку. не ведающих о огромных подушках и белых наволочках, о запылённых листьях и помещениях, не вмещающих в себя все мысли людей. по тёмному коридору разлетается «чека!». женя бежит от андрея, маячит короткими ногами в темноте. чуть позже крупная фигура андрея бежит от маленькой фигурки жени. андрей забегает в приоткрытую дверь палаты с самого края коридора.       подсобное помещение. швабры, тряпки, вёдра. изодранный матрас лежит на железной кровати. на окнах плотные занавески, на стене календарь в цветочек. женя забегает в комнату, видит андрея, сидящего на пыльном матрасе. тот протягивает ладонь. женя закрывает дверь, ухмыляется. садится рядом, сжимает пальцы андрея. касается его губ первым. тишина прерывается, секунды замедляют полёт. такое большое, тёплое тело, чужие пальцы на скуле, покалывание в спине. женя плавится от тёплых губ, плавится от чужих ладоней на лопатках. тепло. уже не тихо. женя вспоминает, как давным-давно размешивает что-то в стеклянной банке. ложкой из нержавеющей стали. звон перемещается из воспоминания в реальность, слегка надавливает на виски. андрей понимает, что целует губы, растянутые в улыбке. слишком длиной, блаженной, неестественной. андрей спрашивает, плохо ли жене. тот устало мотает головой. касается ключиц андрея кончиками пальцев. рука ослабевает. женя падает. в тёплые объятья, в пучину чужого жара. в тёмноту, липкую и приставучую, в воспоминаниях о когда-то просмотренных мультиках и детском саду. женя падает, но не чувствует ни дурноты, не удара о пыльный пол. чувствует тепло чужих рук, что поглотило его с головой. чувствует приятную темноту, отдаётся ей весь, без остатка. ему уже не плохо.