one line

— чего такой угрюмый? чимин мрачно уставился на подсевшего одногруппника, с которым изредка общался, потому что живет в соседних домах, непроизвольно прокручивая события последних месяцев в памяти. «какое тебе дело?» — спросить бы. чимин молчит. игнорирует, как назойливую муху. разворачивать душу перед один шаг — и незнакомцем не хотелось от слова совсем. но: — с родителями поругался. его сетчатку ослепляют кадры двигающегося взад-вперед кадыка пьющего отца, его уродливой гримасы, когда он не получает желаемого, матери со стокгольмским синдромом, с пеной у рта доказывающей чимину, что его отец ни в чем не виноват, и вечной угнетающей обстановки, где даже в комнате не запрешься после тяжелого рабочего дня — отец начинает выламывать дверь. чимин ходит в одной и той же одежде по нескольку дней, списывая все на образ тусовщика. тени под глазами, ломота в теле и заебанный взгляд соответствуют. на спину ядом проливаются слушки про то, какой он заносчивый и неуловимый, раз на местные вписки не ходит, и что он вообще о себе возомнил, пугало огородное. сил на беззаботные улыбки нет совсем, оправдываться за свое поведение перед деканатом приходится чуть ли не каждую неделю — стипендия и почти исправное посещение пар, спасибо, играют ему на руку. — да не переживай, помиритесь, — весело махает рукой приятель. — родители же. они волнуются и все такое. поговори с ними, в конце концов. чимина мутит от абсурдности ситуации, но даже съязвить он не в силах — все наливается свинцом, он словно в тисках застывшего бетона. — в чужой монастырь со своим уставом не ходят, — раздраженно цедит тэхен, нависая над ними. чимин удивляется — ким тэхен не их поля ягода. точнее они не его. — чего? — удивленно переспрашивает одногруппник, вскидывая голову вверх. тэхен атлантом возвышается над обоими, плечами удерживая то тяжеловесное нечто, что душит пака. — съеби отсюда, говорю, пока не вмазал. внутри чимина разливается тепло, когда тэхен сурово и молчаливо усаживается на соседнее место. почему-то сразу легче дышать.