Йога на двоих

      Утро — самая сложная часть дня. Сколько раз за свою жизнь вам приходилось испытывать чувство полного отчаяния и безысходности, когда до вашего слуха, прорываясь через ваше сонное сознание, доносился звон будильника, руша все мечты и надежды?       Но сегодня было воскресенье. Будильник молча дожидался на прикроватной тумбочке начала новой недели. А Олег восседал в просторной гостиной с кружкой свежесваренного кофе и наблюдал через панорамное окно за тем, как восходит солнце… Вернее, наблюдал бы, если б не чья-то жопа.       — Что ты делаешь? — наконец, не выдержал Олег и нарушил мирное молчание утра.       — Занимаюсь йогой, — невозмутимо ответил Разумовский, глядя на Волкова через собственные разведённые на ширину плеч ноги.       — А я уж думал: ловишь пятой точкой сигнал с далёких планет.       Серёжа вопросительно выгнул бровь, но позу не сменил:       — Это называется «собака мордой вниз». А если я тебе мешаю, то передвинь кресло. Или бывшему наёмнику такое не под силу?       — Как будто в этом есть смысл, — пробурчал Олег в кружку с кофе, после чего с тихим стуком поставил её на журнальный столик и подошёл к Серёже, встав к нему почти вплотную.       — Обязательно заниматься йогой в шортах? — спросил он, размещая руки на обнажённых бёдрах.       — А кого мне стесняться? — игнорируя касания, плавно переместившиеся к краю шорт, фыркнул Разумовский.       «Ну, раз так…» — подумал Волков, скользнув ладонями под ткань и сжимая упругие ягодицы.       — Смотрю, отсутствие трусов тебя тоже не смущает, — протянул он, свободно проталкивая палец между половинок и проводя им по промежности.       — Олег! — Разумовский вздрогнул и попытался выпрямиться, но ему на спину настойчиво надавила широкая ладонь, скользнувшая вдоль позвоночника, игнорируя футболку.       — Слышал, йога улучшает растяжку, — большой палец остановился на колечке плотно сжатых мышц, огладил его и надавил.       Ахнув, Серёжа впился ногтями в гимнастический коврик и предпринял новую попытку освободиться от ненавязчивых приставаний, тут же ставших более настойчивыми.       — Ту растяжку, о которой ты говоришь, улучшает «Камасутра», а не йога.       — Значит, всё это время ты занимался не тем, — медленно массируя вход, ответил полный невозмутимости Олег. От его неспешных и таких спонтанных прикосновений кожа медленно нагревалась, становясь в разы чувствительней и поддатливей, словно глина в руках умелого гончара, и Разумовский всё яснее понимал, что именно собирается «вылепить» «гончар-Олег».       — Олег! — вновь вскрикнул Серёжа, через тонкую ткань чувствуя, горячие влажные прикосновения языка там, где недавно был большой палец.       Чтобы глина стала поддатливей, её необходимо смачивать.       Язык медленно и тягуче прошёлся вдоль всей промежности, начиная от мошонки и задевая низ спины, после чего вновь вернулся к исходной позиции.       Ткань стремительно становилась мокрой, и не только там, где её настойчиво и неотвратимо касался горячий язык, омытый утренним кофе. Кусая губы, Разумовский направил все свои силы на поддержание позы, но подрагивающее от напряжения тело грозило подвести в любой момент. Почувствовав, что над его «изделием» нависла угроза, «гончар-Олег» плавно провёл ладонью по чувствительной коже бедра до колена, призывая встать на четвереньки.       Согнув затёкшие ноги и опустившись лицом на коврик, Серёжа ощутил желанное облегчение, но тут шорты скользнули вниз, и язык коснулся разгорячённой кожи. Низ живота скрутило приятно-болезненным спазмом, а из горла вырвался рваный стон.       Широкая немного шершавая ладонь переместилась на впавший живот, медленно и с нажимом прошлась до груди, изучая изгиб поддатливого тела и остановилась на шее, прислушиваясь к вибрации горла. Язык преодолел сопротивление мышц и толкнулся в жаркое нутро. Вместе с тем два пальца скользнули в приоткрытый рот, поглаживая чуть шершавый язык Разумовского. Пальцы двигались, наращивая темп, то едва не касаясь горла, то почти покидая переполненный слюной рот. Копируя их движения, язык уже свободно входил внутрь, иногда покидая розовеющее колечко, чтобы смениться зубами, смыкающимися на ягодице.       — Сейчас мы займёмся возведением твоей растяжки на новый уровень по всем правилам «Камасутры», — предупредил Олег, приставляя к подрагивающим в ожидании мышцам пальцы, поблёскавающие от слюны, и ввёл внутрь сразу два. Пылающее нутро мгновенно сжалось, плотно обхватывая их и заставляя остатки сознания тонуть в предвкушении. Три пальца, хлюпающие звуки, и Разумовский тихо стонет, кусая губы и неосознанно подаваясь бёдрами назад.       — Олег… — протянул он, смешивая имя Волкова со стонами, и оборачивается. При виде раскрасневшегося лица и затуманненного взгляда, у Олега срывает голову. В одно мгновение пальцы покидают плавящееся тело, заменяясь ноющим от такого напряжения членом, разом заполнившим пустоту.       Разумовский выгибается, так что Волков действительно дивится, как у него ещё не треснул позвоночник, и пытается сдержать рвущийся наружу голос. Но это становится сложнее с каждым резким движением, отзывающимся глубоко в теле, закусывание губ и даже пальцев уже не помогает. Сжимая бёдра до красных отметин, Олег жёстко и радикально подходит к выполнению своего обещания по улучшению Серёжиной растяжки.       Слышится шлепок, за ним — короткий крик, переходящий в стон. И Волков замирает, чувствуя дрожь во всём теле: своём и обмякшем теле Разумовского.

***

      Пол приятно холодит кожу. За окном солнце уже вошло в свои полные права и теперь заливает комнату ярким светом.       — Ты ведь шлёпнул меня в конце? — перевернувшись на живот и глядя на Олега, спрашивает Серёжа, взлохмоченый после интенсивной тренировки.       — Думаешь, я слишком разошёлся? — виновато спрашивает Олег, убирая рыжую прядь за краснеющее ухо.       Разумовский пожимает плечами и переводит взгляд на раскинувшийся за окном город:       — Да не, мне понравилось…       В воздухе повисает тишина. Серёжа всё также смотрит в окно, а Олег — на расплывшийся по потолку прямоугольник света. Неожиданно раздаётся шлепок.       — Олег!       — Тебе же понравилось, — невозмутимо отвечает Волков на возмущённый взгляд голубых глаз и, пока эти глаза смотрят на него, снова шлёпает упругую задницу.