Агнец талгура Бурахов

Жена Исидора умерла в тот же год, когда родила сына. Пару месяцев после родов она тлела, то погружаясь в горячку, то вновь собираясь с силами. Однако сам Бурах понимал, что долго она не продержится. После ее смерти он сильно горевал. Больше, чем тоска по умершей, его снедал страх за младенца. Знахарь знал, что если смерть забрала женщину, то до ребенка ей рукой подать. Исидор не мог допустить еще одной смерти в своей осиротевшей семье. Он поил мальчика коровьим молоком, няньками приставил к нему самых добрых и покладистых степнячек, иногда он жег в доме травы, чтобы выгнать из жилища злых духов. Розовый, мягкий младенец хранил честь того тепла, которое в себе несла его мать. Вечерами оставаясь один в доме с ребенком, мужчина гладил его своими большими и жилистыми руками, а младенец будто бы делился с ним своим теплом. Аккуратно пускал ласковый жар в пальцы Исидора, откуда оно растекалось по всему телу. Вопреки опасениям отца наследник рос здоровым. С каждым годом сын становился крепче, а болезни обходили его. Будучи врачевателем, Исидор боялся, что принесет болезнь или беду от другого человека, но сын хворал реже отца. Когда отпрыску исполнилось семь, стало понятно, что он будет по-степняцки высок. Исидор долгое время не мог дать имя ребенку. Он боялся давать ему имя степняка, опасаясь жестокости городских детей, но и имя подобное именам горожан он выбирать не хотел. Община могла не понять этот выбор. Менху — мудрец и мистик, хранитель древних знаний, называет своего сына именем какие носят чужаки! Принять такое могут не все. Все же однажды он решился. Увидев, что в наследнике набирает силу кровь степняка, отец решил наречь его, как члена Уклада. Имя, данное ребенку, было древним и странным. В общине степняков, или иначе — Укладе, эти именем давно не называли детей. В стародавние времена им владели богатыри и вожди, но даже фанатично хранящие свои традиции местные жители забыли его. Оно звучало как зов из глубины веков, испокон степи — Дэрген. В отличие от других членов Уклада, они жили в городе. Все степняки должны были жить в огромной ночлежке на краю города — термитнике. Но Бурахи были одними из немногих врачей в этих местах, поэтому их семья была наделена особым правом — жить в черте города. Для мальчика жизнь на каменных улицах была скорее бременем. Дэрген любил гулять по степи в те дни, когда отец ходил туда собирать травы, любил детей из Уклада, не смотря на то, что те редко играли с ним и избегали общения. Среди соседских детей младший Бурах казался чужим. Высокий и молчаливый он стоял в толпе галдящих детишек. Дворовая шпана часто звала его гулять, но сам Дэрген редко соглашался, предпочитая уличному безделью домашние дела. А дел в доме менху хватало. К Исидору часто приходили за советом, иногда и больные сами приходили к нему. Гостям часто приходилось помогать, а дом нуждался в постоянном уходе. Когда сын подрос, Исидор повел его на бойни. Бойни представляли собой монструозных размеров здание, в чреве которого работали сотни степняков. Они забивали быков, тут же разделывали их, здесь и держали зимой. Увидев множество пастухов и мясников, мальчик пришел в восторг. До этого дня он никогда не видел столько членов Уклада в одном месте. Он почувствовал себя частью этой массы людей — родных и близких по крови. Завидев его мясники улыбались и слегка кланялись его отцу. Когда Дэрген увидел умирающего быка, в его глазах не появилось и тени страха, лишь беспокойное любопытство. В тот момент, когда Исидор захотел увести мальчика с боен, тот воспротивился и попросил показать ему, как разделяют плоть животных. Обескураженный Бурах согласился. В разделочном цехе, в крепком запахе крови, под треск костей, ребёнок шел спокойно, пожирая взглядом работу рук и ножей. Они разрезали быков, следуя линиям их тел. Линии зверей куда проще, чем линии людей. Знахарь мог показать сыну как они идут. Они подошли ближе к одной из туш и менху стал водить по ней ладонью, показывая и объясняя, траекторию линий тела. Наследник молча и напряженно смотрел. С тех пор на бойни и в термитник он приходил часто. Старейшина боен Оюн, обычно пресекавший попытки детей попасть в цеха, только посмеивался: — Ааха. Сразу видно Бурахову породу. Глаза дикие, до крови жаден, шалопай. День ото дня сердце Исидора бередило беспокойство. Странное поведение сына не могло оставить его в покое. Толи детская жестокость так показывала себя, толи так проявлялись способности рода. Умения и навыки менху в семье Бурахов передавали из поколения в поколение. Обычно это занимало годы обучения, но у Дэргена имелся явный талант. Уже через месяц он мог показать, как расположены линии у молодой рогатки, и как они сплетены у старого тура. В полутёмных коридорах боен, где слышны были истошные крики зверей, он чувствовал себя как дома. Он знал, с кем и как надо говорить, чтобы не выгнали из цеха, когда можно подойти к туше, а когда лучше отойти подальше, какой еды надо дать одонгу-сторожу, для того чтобы тот пустил погладить живого бычка. Исидор решил, что странные повадки мальчика надо использовать во благо. Так как младший совсем не боялся смерти, отец решил показать ему труп человеческий. Однажды операционный стол в их доме заняло тяжелое и холодное тело рабочего с городской фабрики. — Видишь? — Спросил врач у сына, когда тот подошел к телу. — Вижу. — Ответил заворожённый Дэрген. Он схватил руку рабочего и быстро повел своей ладонью по сплетениям линий. Отец быстро отогнал младшего от мертвеца. За те секунды, в которые тот очерчивал линии, стало понятно, что их расположение на покойнике для мальчика очевидно. Вскоре сын перестал быть для менху беспокойством, и стал гордостью. Уклад говорил об отроке с восхищением, все отмечали острый взор и пытливый ум. «Хороший выйдет врач» — так о нем говорила молва, от которой редко приходится слушать приятные вещи. Смерть Дэргэна не пугала, наоборот — в ней для него было огромное пространство для исследования. Расположение органов в теле он знал лучше, чем расположение улиц в районе города, где жил. Именования мышц и костей вскоре стали ему более очевидны, нежели названия дворовых игр. Но жестокость в нем не взошла. При любви к мертвому, боль его только отвращала. Это произошло через месяц после первого визита на бойни. Спавший у окна младший Бурах, утром услышал печальный вой на улице. Открыв глаза, он увидел, как сосед, стоя на своем крыльце, пинает собаку тяжелыми сапогами. Мужчина щедро отвешивал псу тумаки, пока тот барахтался в пыли. Когда сосед услышал крик, но не успел и оглянуться, как оказался сбит с ног. На него упал мальчишка, который при своем детском росте обладал недюжинной силой и весом. Животное вскочило, подняв из пыли кость, и бросилось в переулок. Мужик столкнул с себя напавшего, встал и схватил обидчика за шкирку. — Ах ты гадёныш! Чтоб те пусто было… Он хотел сказать что-то еще, но в этот момент увидел доктора Бураха. Тот вышел из дома и неотрывно глядя на рабочего шел к нему. — Что произошло? — Да вот, мастер Бурах. Развелось вредителей. Шёл домой из лавки продуктовой, тут выбегает шавка. И лаять. Я думаю пустобреха, а та нате вам здрасти. — Мужчина поднял руку, на которой кровоточила рваная рана. — И кусит. Ну я ее охаживать принялся. А тут еще вот бесенок. Напал на меня. Здоровая рука попыталась тряхнуть негодника, но тот оказался слишком тяжелым. — Отпусти его. А, ты, иди в дом чертенок. — Жесткий, глубокий голос заставил руки разжаться, а чертенка ринуться к жилищу. — Прости, милый человек. Пройдем, я осмотрю твою рану. По сравнению с извинениями менху извинения рабочего выглядели, как раболепство. Он лебезил, когда знахарь обрабатывал укус, ругал себя, когда его бинтовали, а когда его поили отваром от волчьей болезни, он превозносил милосердие хозяина. Весь день Дэрген ходил поникший. В его потупленном взгляде, робких движениях читалось то тепло, которое он в младенчестве дарил Исидору. Отчаянное стремление к справедливости и злость будто бы заставили тот жар привясть, потухнуть. В один год врачеватель взял себе подмастерье. Аптекарь упросил его учить своего сына — парня на первый взгляд глуповатого, но очень упорного. Ученику было пятнадцать лет, и звали его Страх Рубин. Исидор учил Старха всему, что мог, но часто заставлял справляться с повседневной работой. Помимо помощи приходившим больным, Рубин убирал дом, ходил в лавку и следил за Дэргеном. Последнее занятие юноша любил, а иногда рассказывал в городе странные байки о сыне врача. Дескать, мальчик может исчезать на пустом месте, а порой обращаться в птицу. Но в эти нелепые сказки мало кто верил, а сам учитель так вовсе пригрозил прогнать помощника, если тот будет «нести околесицу». Наступил добрый год. Тогда даже старейшина боен, обыкновенно строгий и суровый, в эти дни часто скалил улыбку, от которой кожа на его лице натягивалась и шла морщинами. Стада тучнели, как и сами быки. Родилось много телят, и коровы давали много молока. Выходя в степь, Бурах подмечал много стеблей твири, которую можно будет собирать осенью. На пастбищах сквозь рев быков, были слышны веселые пастушьи песни. Игрались свадьбы, рождались дети, радовались люди. Исидор понимал, что за подобные милости земле нужна соразмерная плата. Многих быков бы пришлось зарезать для того, чтобы должным образом почтить мать Бодхо. Но гаруспик знал ещё один вариант — земля хорошо принимала сладкую телячью кровь. Убийство одного теленка вместо смерти десятка быков, казалось ему выгодным шагом. В назначенный день Уклад собрался у капища. Это был высокий холм, на вершину которого вела выраженная из камней лестница. Поднявшись на вершину, Бурах оказался перед алтарным камнем. Огромная плоская плита была покрыта мелкими бугорками и впадинами, меж которых желтел степной лишай. Старики говорили, что камень сам вышел из земли на том месте, где старейшины Уклада решили основать жертвенник. С тех пор уже несколько поколений жрецов приносят здесь кровавую дань матери Бодхо. Исидор любил это место. Здесь он чувствовал странное единение с окружающим миром, сознавал свою силу как сына рода менху. Он поднял глаза на толпу. Степняки копошились у подножия холма, вперив в гаруспика сотни жадных глаз. Расталкивая ряды, вперёд выбегали девушки. Они стал ритмично раскачивать телами и не естественно выгибать конечности. Они то склонялись, резко, будто травы под дуновением ветра, то вскидывали руки к солнцу. Одна и танцовщиц завела песню — скрипучий, старый кочевой напев. В толпе подхватили. Вскоре нескладная песня звучала на множество голосов. Люди расступились, и Исидор увидел теленка. Он шел спотыкаясь, ведомый двумя одонгами-пастухами. Один шел спереди и держал жертву за рога, а другой следовал сзади, и в руке его был кнут. Одонги в мешковатых одеждах медленно вели неуклюжего бычка на вершину. Жрец снял с пояса нож. Лёгкий, острый, он хорошо лежал в руке. Его отец, его дед и все Бурахи до них пользовались ножами точечными из костей. Исидор купил свой в бакалее, неподалеку от дома. Многие в Укладе считали такой подход неправильным, но знали, что спор с гаруспиком — бесплодное дело. Последний всегда окажется прав. Наконец агнец взошел на камень. В последний момент он сделал рывок обратно к лестнице, но скотники быстро свалили его. Хор степняков нестройно угасал. Жрец подошёл к жертве. Глаз хирурга быстро разглядел линии теленка, Бураху оставалось лишь правильно разделить полоть. В последнюю секунду он совершил ошибку. Такую простую и незначительную, такую странную и очевидную, что его предки даже не назвали бы ее ошибкой. В миг перед ударом он посмотрел в глаз теленка. В его печальную, черную глубину. Хлынула кровь. Испачкала одежду Бураху и лохмотья пастухов. Их широкие лапы, обнимали бычка, пока из него уходила жизнь. Они держали его, не позволяя слишком сильно дёргаться. Когда конвульсии кончались, и на камень опустилось все ещё теплое тело, знахарь склонился над ним. Глаза вновь нащупали линии тела. Рука повела по ним нож. Нож сделал несколько глубоких ран. Кровь струилась между выемок на камне. Как по желобкам она стекала с него к земле и пропадала, не оставляя следов в сухом песке. Пастух шоркающими шагами подошёл к менху и достал из мешковатых одежд тряпку. Тот вытер лезвие и посмотрел на стоящих вокруг людей. В передних рядах он увидел Дэргэна. Мальчик стоял жадно вперив в отца взгляд. Он будто старался разглядеть, как истекает кровью маленький зверь. Казалось, он чувствует запах крови или как-то по-другому, ясно ощущает произошедшее на холме, но ему необходимо увидеть это своими глазами. Будто сама жаждущая крови богиня земля Бодхо глядела из его черепа. Никакого тепла в нем не осталось. Только косвенные следы его былого присутствия. Так сосуд хранит память о воде, будучи пустым. Имя надо было сменить. Сильное и древнее — «Дэрген», перекроила судьбу носителя. Он слишком рано сталкивался со слишком страшной ношей. Видимо, отроку суждено было быть близким к Бодхо, но теперь земля старалась забрать этого человека к себе. Тем более что имя обычного человека, позволило бы мальчику лучше общаться с горожанами. В этот раз долго выбирать имя не стали. Избрали скромное и благозвучное — Артемий Осенью люди пронзили землю иглой. Это была огромная спица высотой несколько саженей. Она стаяла на краю города, возвышаясь над ближайшими домами. Сначала сам гаруспик не поверил, что горожане решились на такое. Обычно горожане с пиететом относились к традициям степняков. Они всегда честно не переступали табу Уклада — не вскрывали тела и не рыли землю. Никто кроме Бурахов, знающих линии, не резал человечью плоть, не кто кроме могильщика не вторгался в землю. Могилы и те были неглубоки. Но вот кто-то решил злостно преступить запреты. Уклад в ту пору носил собачьи глаза. Каждый готов был рвать и грызть, даже не из личной злобы, а подчиняясь чему-то глубокому и кровожадному. На несколько дней работы на бойнях прекратились. Часть мясников отказалась идти в цеха. Тогда старейшины уклада собрались в термитнике для решения дальнейших действий. Во главе собрания сидели — Исидор и старейшина Оюн. — Выдрать это надо! Соберем лучших из нас, поведем к игле и вырвем ее с корнем. — Оюн держал речь на языке Уклада и порой казалось, что предложение его звучит, как боевой клич. — Попытаются мешать нам? Так тут их и поляжет сотня! Скоро они вытрут ноги обо все, чем мы живем. Немного жертв покажут им, чего стоит слово Уклада. Собравшиеся внимательно ждали. Менху должен был дать ответ. — Ты прав, кровный. Этой скупой фразой было сказано больше, чем сказали многие до Исидора, было сделано больше, чем сделают многие после него. В подземельях и коридорах термитника зародился бунт. Причины решения, которое принял мудрец, были куда значительнее, чем защита чести уклада. Он знал — боль, причинённая земле, вернется в сто крат большей. Земля не станет разбираться и спрашивать у букашек у себя спине, кто из них стал источником ее страданий. Гнев обрушится на всех. Несмотря на резкость принятого решения, менху не спешил давать сигнал к выступлению. Боевой отряд был сформирован и подготовлен, и ждал лишь отмашку. Через неделю начался ропот. А ожидание все тянулось и тянулось. Той же порой Бурах решил показать сыну, как собирать травы. Они вышли загород и отправились в глубину степи, где росло больше всего целебных трав. День был пасмурный, ветер мощными толчками бил путникам в спину, а те шли молча. Им, как и любым членам Уклада была свойственна молчаливость. Степняки куда больше доверяли языку тела и лица, нежели скользким губам. Вот и сейчас отец указывал сыну направление пути руками, ими же велел смотреть на травы и оглядывать заросли. Наконец, старший увидел в зарослях высокой травы стебель целебной твири. — Видишь твирь-траву? Артемий знал, как выглядит твирь, однако найти ее среди злаков для неопытного травника — большая задача. Отрок быстро двинулся в ту сторону, где рос искомый стебель. Он ловко и сильно зажал его пальцами. Таланты молодого Бураха проявлялись и здесь. Так легко сорвать первый побег, доселе не удавалось никому. — Не рви. — Гаркнул Исидор. Знахарь подошел ближе, достал ножницы и легким движением отделил растение от питавшей его земли. Густой сок капал из среза, стремясь возвратится в лоно матери Бодхо. «Вот она, телячья кровь. — подумал менху — Земля много забирает, но и отдает щедро». Он аккуратно связал ветки твири кожаным шнурком и положил на землю, снял сумку, жестом приказал сыну сесть. Нужно было отдохнуть. Их маршрут лежал через болотистую низину в богатые целебными травами места. Болото надо было пройти быстро и без остановки, чтобы не попасть в трясину или ловушку злого духа. Исидор сел на землю. Он смотрел в серое небо и думал о недавнем жертвоприношении. Ведь он все сделал правильно. Он отдал агнеца земле, а та позволит родится новым малышам. Земля даст траву для многих телят. Одна любимая его предками поговорка гласила: «Каждый теленок может вырасти в быка, который затопчет твоего сына». И сам менху всегда руководствовался этим принципом. Не стоит жалеть о том, чего не произошло, не стоит думать о мертвых телятах. Ветер затих и престал колыхать травами. Наступила тишина. Старший вздрогнул. Огляделся. Мальчишки нигде не было. Отец вскочил, сделал несколько шагов влево, прошел вправо. Он стал звать Артемия, а ветер ответил ему глупым воем. В округе не было не вещей сына, не следов из примятой травы. Может быть, этот дурак убежал вперед? Ноги запинались о кочки, вязли в грязи. Сапоги быстро наполнились водой. Легкие горели. Может быть, сын заблудился и пошел обратно домой? Степь была пуста. Город виднелся издали, но до его надо было бежать не меньше получаса. Охрипшим голосом он выкрикивал поочередно оба имени принадлежавших ребенку. Сердце заходилось. Во рту стало сухо, а горло болело от криков. Дома было пусто. Все в Укладе, кто не был занят на работах, отправились на поиски. Позже к ним присоединились горожане, стремящиеся помочь доктору. Несколько часов отряды обшаривали окрестности. В сумерках к лачуге пришел одноглазый пастух. Он вел Артемия, измазанного грязью. Он же рассказал, что спящего мальчишку обнаружил на спине у самого большого быка в своем стаде. Невозможной ситуацию делал тот факт, что стадо этого старика паслось в противоположной стороне от того места, куда ходили Бурахи. Исидор с недоверием отнесся к словам одноглазого, но отблагодарил его. Нашедшийся сам не знал, что с ним случилось. Помнил только, что проснулся на спине у огромного зверя и, что его спас старик. В волосах у дитя застряли колючки и колосья злаков. В тот день они оба забылись глубоким и пустым сном. Несколько дней спустя история повторилась. На рассвете вместо сына в кровати отец обнаружил склизкие комья земли. Все, что осталось жрецу — земля, и этот символ был прочтен ясно. Вновь поиски не принесли результата. Лишь утром следующего дня вернулся младший. Он рассказывал лишь, проснулся в куче глины в дали от дома. Больше из него не получалось выудить ни слова. Ходили слухи, что ребенка похищает злой дух Шабнак-адыр, а другие говорили, что сама Суок прокляла мальчика, но все это было лишь пустой молвой. Исчезновения прекратились, но Исидора мучил страх. Ночами он просыпался, вслушивался в шорохи, обходил дом и проверял на месте ли ребенок. Долго так продолжаться не могло. Близость Артемия к местной земле приносила пагубные плоды. Надо было переселить его в другое место — на каменистую почву большого города. Там, где духи слабы, а люди говорят на чужих языках, он будет в безопасности. Там он сможет научиться большему — помимо традиций врачевателей познать академические науки. Но родителю придётся его оставить. Ведь он не только его родитель, но и пастырь своего народа. Когда-нибудь мальчик вернется и примет его наследие. Из города в другие поселения редко слали письма. Поэтому здесь и почты своей не было. Однако порой посылки пересылали с машинистом поезда — глухонемым одонгом. Однажды в руки машиниста легло письмо, адресованное в один из благородных домов столицы. Мысли о игле не оставляли народ в покое. И рабочие, и пастухи, и травники, и мастера, и старейшины готовы были подняться и выдрать. Через две недели после собрания старейшин Исидора вызвал на аудиенцию глава города — Симон Каин. Странность заключалась в том, что назначена она была не в городской управе, где обычно происходят подобные встречи, а в поместье самого Каина. Дом главы города был наполнен роскошью — золото, картины на стенах, полки, наполненные книгами. Суетящиеся слуги сновали по коридорам. Один довел знахаря до дверей кабинета хозяина и растворился в аляповатом убранстве и толчее дома. В кабинете стоял особый запах — так пахло обычно в библиотеках. Комнату заполняли странные рисунки. Чертежи, формулы и изображения геометрических фигур — они весели на стенах, были разложены на письменном столе. Когда гость вошел, Симон поднялся из-за стола. До сего дня менху ни разу не видел правителя лично. Тот обладал невероятным для горожанина ростом. Он был выше многих степняков. Лице его холодное и красивое — голубые глаза, острые скулы. Он был похожи одновременно и на юношу, и на старика. В чертах читалась молодость, в глазах старческая мудрость пополам с усталостью. В прилизанных волосах играла толи седина, толи свет. — Достопочтимый Исидор Бурах, приветствую. Давно хотел с вами познакомиться, но все не представлялось возможности. — Собеседник ответил кивком, а Симон указал на кресло, стоящее напротив его стола. — Я бы предложил вам выпить, но думаю, что наш разговор потребует холодного ума. — Несомненно. — Я слышал, что люди вашей общины недовольны. — Да, и я думаю для вас не секрет почему. Вы нарушили табу, воткнув в землю иглу. — Да, да. Я хочу, чтобы вы знали, Исидор. Весь город, в том числе и я, уважаем традиции вашего народа. И если бы не острая необходимость мы бы никогда их не нарушили. Тем более что вся вина за произошедшее всецело лежит на мне. Великан вышел из-за стола и стал расхаживать по комнате. — И почему же так вышло, что вы решились на этот низкий шаг? — Это долгая и сложная история. — Видимо, я здесь для того чтобы выслушать ее. — Отчасти. Ну, что же. Понимаете, Исидор, большую часть жизни я посвятил наукам. Однако, те кого принято называть образованными людьми вряд ли бы сказали, что я ученый. Моя страсть нетрадиционные учения. В юности увлекался алхимией, потом кабалистикой и некромантией, а сейчас все эти течения стали для меня единой наукой. Во время своих исканий я понял, что в этом мире есть чудо. Я почувствовал его, высчитал, уверовал в него. — Менху посмотрел на владыку. Он изначально казался статным и богатым господином, но сейчас в глазах Каина блестели шальные безумные огоньки. — И пусть я понял, что это чудо существует, взаимодействовать с ним не как не мог. Оно будто бы существовало в другой плоскости, и мои руки были не способны его коснуться. Однажды я прибыл в этот город. Познакомившись со здешним народом и исследовав эти места, я понял, что если и смогу поймать свое чудо, то только здесь. И вот я достиг чего хотел — власти, богатств, людей, места и времени, для того чтобы реализовать свой замысел. — Я не понимаю. Что вы имеете в виду, когда говорите «чудо». Симон остановился и замешкался. — Это что-то вроде сильной сущности — Бог или дух, если вам будет угодно. Чтобы поймать его мне потребуется специфическое здание — клетка для чуда. Палец с золотым перстнем указал на разложенный на столе чертеж. Вглядевшись внимательно в рисунок, Бурах понял, что он изображал некое здание. Громоздкое строение стоящее на тонкой игле. — Вед это не возможно. Такого строения не может быть. Симон улыбнулся. — Теперь может. Может, дорогой друг. Я нашел лучших архитекторов, правильно подобрал место и время, и теперь как никогда близок. — Земля не выдержит. Уже сейчас она изнывает от боли. — Ваши предрассудки смешны. Разве вы не понимаете, что я делаю?! Я хочу стяжать Бога! Вы не понимаете. Хорошо. Должен вам сказать, я слышал о замыслах ваших людей. Вы хотите помешать моему строительству — достать спицу из земли. Этим вы, несомненно, уничтожите мой проект. Выступление степняков, даже провальное, замедлит строительство, испугает людей. По этой причине я и организовал наш разговор. Ожидания заключались в том, что вас как учёного человека восхитят мои идеи, и вы остановите безумную толпу. Но, по всей видимости, степняк в вас сильнее ученого. Тогда скажу следующее — атака дикарей не выгодна никому. Я буду биться до последнего. Ваших пастухов встретят вооружённые люди. Даже если пастухи доберутся до иглы, то большая их часть погибнет. А за тем мы придем в термитник. Кровавые жертвы, как я слышал, аборигены обожают. А в день, когда они прикоснуться к моей игле, кровь потечёт ручьями. Бурах тяжело дышал. Хозяин города пугал его и завораживал одновременно. В один момент Симон выглядел, как вежливый ученый, а через секунду походил на яростного фанатика. Его грозная фигура возвышалась над сидящим в кресле менху. — Пойми, ойнон, земля — это тело. Ты посеял рану. Из раны польется гной. Остановись пока мы все не пострадали. — Я уже вступил в спор с высшими силами. Мне не нужны люди, которые будут путаться под ногами! Ты погубишь и проект, и своих людей! В комнате повисло молчание. — Есть ещё один вариант. Твой сын. Я слышал про него. Необычное дитя. Ваш Уклад им восхищается. Говорят, что духи пытаются забрать его. Говорят, он творит чудеса. Не знаю, что из этого правда, но похоже он сам являет собой чудо. Если ты отдашь его мне, то игла исчезнет, и никто и никогда не покусится на вашу землю. Руки гаруспика дрожали. Он не верил своим ушам. Его сын, теперь нужен и этому безумцу. — Нет. — Подумай. Хорошенько подумай. Это малая жертва. Она поможет избежать больших бед. — Я уверен. Ребенка ты не получишь. А уклад не будет тебя тревожить. Строй свой дом для Бога. В термитнике стоял гвалт. Недовольные выкрики слышались со всех сторон, Уклад явно был недоволен решением жреца. Тот стоял в центре главного зала и пытался перекричать толпу, но людям уже не нужны были его слова, с первой фразы они поняли, что гаруспик не будет идти против властей. Народ был разочарован, увещевания и аргументы казались ему пустыми. Поняв, что попытки перекричать гомон толпы, бесполезны, знахарь пошел к выходу из ночлежки. На половине пути его остановил Оюн. Старейшина схватил его за руку и подойдя в плотную, прорычал в лице. — Ты сошел с ума Бурах! Мы должны были принести эту жертву, но поставить на место… Слова потонули в людских выкриках. Как потом рассказывали, одна молодая степнячка по имени Эспе-Инун призывала детей Бодхо на войну с горожанами, но никто не пошел за ней. По пути к дому, он встретил сына. Артемий стоял под фонарём, ожидая отца на пустынной улице. Старший кинулся к сыну и спросил у него почему он не дома в столь поздний час? Вместо ответа из юных уст раздался вопрос. — Они пытают землю, отец? — Вопрос звучал странно и неуместно, но ответ на него не требовался. — Знаю так оно и есть. Пытают. Суок проснулась. Она испортит им кровь, распашет тело язвами, сгноит зубы и кости, отравит соки и жаром напенит тело. Она погубит их и вас. Рука взрослого сжала маленькое ухо. Так они и шли, а по темным улицам разносилась крепкая брань. В ней смешался весь страх, все отчаяние и ярость, скопившиеся в Исидоре. Криком, он наказывал сыну больше никогда «не нести эту околесицу», сдерживать свой «горячечный бред» и перестать «извергать из себя пакость». Когда они вернулись в жилище, он повелел мальчишке спать, а сам сидел до утра погрузившись в раздумье. Свои собственные крики показались ему жалкими. Какой смысл ругать мучимого духами ребенка. Он и сам не ведает, что несет. Кличет злую богиню Суок и страшные проклятья. Здесь из него не вырастет врач, только одержимый колдун, и то в лучшем случае. Какие на него планы у Бодхо, жрец не мог даже предположить. За долгие годы службе богине стали понятны ее повадки и действия, но мысли и суть всегда были скрыты. А ведь и Симон видит в Артемии ключ к своим чудесам. Бурахи зажаты между волей фанатичного гения и своенравной матери земли. Выход только один. Спустя несколько дней из столицы пришло письмо. В тот же день они собрали вещи и вечером сели в поезд. Они ехали несколько дней, заготовленных припасов как раз хватило на всю дорогу. Большую часть пути мальчик спал. Тем временем старший смотрел на его лицо, которое наполнялось светом, детским теплом. Во сне Артемий будто перерождался, избавлялся от степной пыли и тяжести. «Глупый, глупый тенег. — Клял себя менху. — Много ли сделала твоя ругань? О, жизнь целого стада быков не стоит и слезы в глазу теленка. Ведь в том и суть теленка, что он не затоптал и не затопчет не одного человека. Глупый тенег» На станции их встретил молчаливый человек. Солнце только вставало, и увидеть его за столичными громадами домов было невозможно. Редкие люди мелькали на их фоне исчезая в зданиях и переулках. Начавшийся дождь тоже старался скрыться в канавах и стоках. Стопы глухо подошвы о камни мостовой. Парки были глухи, окна слепы. После получаса пути они подошли к богатому дому. Хозяин — пожилой мужчина в соболином тулупе встречал их на крыльце. Он крепко обнял Исидора и велел провести путешественников в гостиную. Несмотря на то, что Артемий спал всю дорогу, он уснул и гостиной, положив голову на ручку богатого дивана. Вернувшийся к гостям профессор предложил отнести мальчика на постель, но отец попросил оставить все как есть. Профессор Копьин считал себя должником менху. Свой высокий чин он получил благодаря исследованиям степной медицины. Главным его проводником в этом вопросе в свое время стал Исидор, и профессор всегда восхвалял своего друга, говоря, что если бы тот решился бы уехать из глуши, то обязательно бы стал главным ученым современности. Однако тот факт, что Копьин решился приютить у себя мальчика и помочь поступить ему в столичный университет, был скорее следствием доброты этого человека, нежели тяжести долга. У них было много тем для разговора — от дел прошлых лет, до будущего маленького Бураха. — Не беспокойся. К твоему ребенку я буду относится, как к своему. — Говорил профессор, видя волнение в глазах собеседника. — Тем более мои давно не навещают меня. Хотя мальчик уже взрослый. Ему нужен скорее наставник, нежели отец. И здесь я тоже сделаю все что смогу. Перед тем как уйти Исидор разбудил сына и долго говорил с ним. Мысли путались, и поймать главную он не мог. Он то подбадривал сына, то обещал, что они встретятся снова, а потом говорил про его будущую учебу. — Нам приходится приносить жертвы, сын. Но помни, что жертву надо выбирать сердцем и воля сделает любой выбор правильным. Он не стал задерживаться. Взял в дорогу немного припасов и вскоре уже сидел в вагоне. Рельсы тревожно стучали, старый вагон гремел, дождь хлестал снаружи. Менху стоял где-то средь глубокой степи. Было пусто. Не души вокруг, лишь колыхающиеся стебли. Вдруг чрево земли разверзлось. Земля провалилась неподалеку от ног Исидора, создавая воронку. Из получившегося оврага показалась Суок. Сначала стала видна голова на длинной шее. На шее будто насаженная столб висела голова похожая на бычий череп. Огромными когтистыми лапами чудовище достало свое тело из ямы. Тело напоминало бурдюк, в котором при каждом шаге приливалась вязкая жидкость. Суок немного приблизилась к Бураху и опустила бледную голову. Послышался голос. Он мог напомнить кашель больного или далекий лай собак. — Земля страдает. Когда боль ее становится нестерпима, она извергает меня из тела своего. И я избавляюсь от вас. Мне все равно праведник или грешник, все равно богат или беден, виноват или нет. Я всех вас отдаю земле. А у тебя был шанс, служитель. Принеси ты в жертву малую кровь. Столько шансов у тебя было. Ты решил услужить безумцу и его неуловимому богу, но забыл о корнях. Вот и тебе не долго жить. Чудовище встало на дыбы. Опершись на задние конечности, оно взметнуло передние. Мужчина подумал, что один из длинных когтей ударит его в грудь, но вдруг монстр исчез. Точнее рассыпался. Опал на землю ошметками грязи. Исидор сделал несколько шагов вперед. Останки демона чавкали под ногами, издавали зловоние. Он проснулся. Поезд стоял на станции. Был полдень, однако у поезда не ходили люди, и вообще не слышались голоса. Выйдя из вагона, он почувствовал под ногами странную слякоть. Даже во время дождей земля в этих местах не размякала. Обычно мать Бодхо выпивала воду, приносимую тучами, но видимо не в этот раз. Обувь тонула в грязи, тут и там виднелись необычные сгустки глины. Не смотря на слякоть не было запаха сырости. Он прошел по промышленному кварталу. Мостовая разваливалась в мягкой грязи. Чем дольше он шел по городу, тем явнее становился гнилостный дух. Он перемешивался с запахом дыма, идущим от заводов. Людей от чего-то было не много, чаще видны были крысы. Они барахтались в грязи и ничуть, не пугаясь редких прохожих. На встречу Бураху бежал Рубин. Запыхавшийся подмастерье пытался что-то объяснить учителю, но в его испуганной речи было сложно разобраться. Обычно спокойный и размеренный, он без конца повторял одни и те же слова, не складывая их в предложения. Они поспешили к дому Исидора, куда парень старательно призывал идти. В жилище знахаря воздух был спертый, гнилостный. На деревянном ложе для пациентов лежала женщина. Она кричала в бреду. Тело ее источало жар, и, приблизившись к ней врач понял, что видит последние секунды жизни девушки. Лицо ее было покрыто мелкими гнойниками. Чуть успокоившись Рубин рассказал о произошедшем. — Еще утром эта женщина была здорова. Я никогда не видел такого. В наших местах никто и никогда так не болел. Пришли слухи о других зараженных. Кажется, один из районов на окраине захлестнуло этим поветрием. Люди сгорают на глазах. Власти в панике. Сам Симон Каин просил привести вас в его покои, когда вы прибудете. Дверь скрипнула. Исидор обернулся и увидел, что у дверей толпятся изнемогающие люди с гнойниками на лицах. И стал Мор.