Ловушка на живца

Всё же, быть не Страной может быть плюсом в некоторых ситуациях. Но это такая редкость, что плюс кажется незначительным. Тем более если ты замер до восемнадцати лет. Тогда нет никакого удовольствия от жизни, ведь паспорт говорит о том, что тебе нельзя пить, курить и заниматься сексом на полностью легальных правах. Но есть вещи, которые это ухудшают ещё серьёзнее, но сейчас и это можно назвать плюсом. Никто ведь не подумает, что вот эта маленькая восьмилетняя девочка не так проста? Да, играет в песочнице, лепит куличики, но она знает, что за ней наблюдают. Нелюдь, которой уже не первый и даже не десятый раз выходит на свою охоту за такими маленькими и нежными созданиями. Может полиция и не может его поймать, но для Города или Страны это не такая уж и проблема. Они опираются не на внешность или поведение, а на запах и ощущение. Они никогда не подводят. И сейчас маленькую Веру они не подводят тоже. Но на всякий случай, чтобы ничего с Казанью не произошло, за ней следят. Что ей не нравится. Пусть ей физически и семь, но ей уже почти сто десять лет столько, а потому она может всё сама, но выбора ей не дали. Да и вместе всегда веселее. Страха от насильника больше, тем более рядом есть тот, кого боятся даже другие Города. Вон он, сидит на крыше девятиэтажного дома. Наблюдает и за площадкой, и за выходами из неё, ведущими в арки между домов комплекса. Намного ближе к самой Веронике сидит Ивонет, театрально сидящая на скамейке и смотрящая в экран телефона, покачивая ногой в ритм играющей в наушниках музыке. Казань несколько раз подходила к ней, пародируя ребёнка, просящего у старшей сестры внимание, которое она не получала. Очередная приманка для насильника — они любят красть детей прямо под носом у родителей или старших братьев или сестёр. Но если приглядеться, то можно заметить, что музыка в наушниках Шлиссельбурга не играет, а сам её взгляд устремлён далеко не в экран, и иногда даже не на саму Веру. Она ждёт знак, как и сама Казань. Это уже отработанный до мелочей план. Приманить, заставить напасть, увести подальше от людей, а там уже добить насильника. Просто, но действенно. Сколько таких Казань поймала сложно сосчитать. Потому что она единственная Город, которая замерла в таком юном возрасте. Но она не против помочь в таких ситуациях. Ей за себя не страшно, а за обычных детей, которых это ломает больше, чем на пополам, — да. Они такого не заслужили над собой, как и преступники в таком случае не заслужили жизни. Это ведь не аффект, не безумие на почве препаратов, это целенаправленное преступление ради своего удовольствия. А это не приемлемо. И даже никакие аффекты не отменят факта наказания, лишь облегчат участь преступника. Хотя, это как посмотреть. В конце концов, многие насильники не справляются с неожиданным лишением себя половых органов без анестезии. Хотя, кое-какое обезболивание есть — удар кулаком в лицо. Может у Казани и маленькие ручки, но силы в них достаточно, чтобы сломать человеку череп. Знак всё же происходит, когда фигура спрыгивает с крыши, и Вера специально пинает свой мячик к Ивонет. — Ну поиграй со мной! — Потом. Не видишь, я занята? — девушка отпинывает мяч со всей силы под таким углом, чтобы он улетел в сторону стоящего под аркой мужчины. Вероника симулирует негодование, а затем бежит за мячиком, краем глаза наблюдая движение. Что ж, игра начинается. Казань останавливается возле насильника, держащего её мяч, а затем потупляет взгляд, пародируя настоящего ребёнка. — Дяденька, отдайте, пожалуйста, мой мячик. — Отдам, но не за простое пожалуйста, — растягивает губы в жутковатой улыбке мужчина. Угх... Как же она таких ненавидит. — Пожалуйста-пожалуйста? — спрашивает Вера. Маска восьмилетней девочки ей прекрасно идёт, хотя, если приглядеться, то в её глазах можно увидеть гнев, ярость и желание убивать. Но оно у всех ей подобных в таких ситуациях. Все они когда-то были детьми, а иногда и детьми, которые попались в подобную ловушку. И это сказалось. На многом. Но самой Казани повезло — в момент, когда её хотели уже утащить, её спасли, тем самым не дав свершиться преступлению над ней. Вот и сейчас она отплачивает по счетам, спасая таких же, как и она когда-то. — Пойдём в уголочек, я покажу, что нужно сделать, — он указывает на стык арки и стены. Тёмное пространство, но проходимое с двух сторон. Не подойдёт для нападения, нужно другое место, которое Вероника знает. — Там дяденьки с тётями ходят и могут помешать сказать секрет-секрет. Может, мы туда пойдём? — Казань пальчиком указывает на небольшой переулок. Заброшенный и тёмный, потому как раньше он вёл на свалку, до тех пор, пока к мусорным бакам ближе к дому не стали подъезжать мусоровозы, а потому и смысл улочки исчез. Насильник останавливается, смотрит в темноту, а затем кивает, беря Веру за руку и утаскивая за собой. Девочка едва ли поспевает за широким мужским шагом, а потому скользит балетками по давно не знавшему ремонта асфальту, но насильника это не останавливает и он продолжает переть как баран, заметивший что-то интересное. Уже в темноте улочки, — которая на деле и не такая тёмная при светящем-то сверху солнце, — мужчина откидывает рукой мячик, вызывая вспышку недовольства и громкое: — Эй! Мой мячик! — Заткнись, — он ударяет Веру по щеке. От силы удара челюсти щёлкают, а зубы совсем немного прикусывают щёку и язык. На глазах выступают слёзы. Не настоящие, как будто её можно заставить плакать одним ударом, но достаточные, чтобы спровоцировать. — Мелкая шлюха. Родилась девкой, а потому отрабатывай. — Ч-что? — краем глаза Казань замечает движение. Насильник не отвечает, лишь пытается сдёрнуть с Вероники маленькие шортики, на что получает аплодисменты из темноты, которые заставляют его обмереть. — Bravo! Какая игра, какие эмоции! — в самом же говорящем из полутени голосе нет ни грамма эмоций. — Даже слёзы пустила в нужный момент! — Завали ебало, Кай, — огрызается Вера. — Мог бы и пораньше появиться, он мне всю футболку грязью от мяча загадил. — Пожарной лестницы не было, вот и слезал долго, да, братишка? — с другого конца улочки раздаётся довольный смех и негромкий цокот каблуков. — Как будем делить? — Может, сначала поиграем? — кровожадно спрашивает Кэйсер. Именно он и пугает насильника. Женщин он не боится, а вот другого мужчину, в чьём голосе не слышится ничего, кроме звука, он боится до дрожи в поджилках. — Мне скучно. Было, да и сейчас. — Вер, дадим ему поиграться? А то он мне весь мозг в машине проест, что ему скучно. — Если он поиграется, то нам потом придётся разбираться с разорванным трупом. Так что действуем по плану, — до мужчины всё же доходит, что нормальные девочки не говорят такими интонациями, а потому он отпускает Казань и пытается дать дёру в сторону, как ему казалось, более хрупкой фигуры, за что он поплатился вывихнутым от скорости и силы столкновения плечом. Ивонет хватает заскулившего идиота за плечо, толкая на асфальт. Хватка у девушки оказывается намного крепче, чем можно подумать. — Ну и куда мы намылились? — Пустите, пожалуйста, — просит неудачник. В глазах страх и паника, с застывшими слезами, а в горле и выше уже копятся эмоции. Ещё немного и он попросту расплачется. — Почему это мы должны? Не ты ли говорил, что, раз мы девушки, то мы должны отработать? Вот, отрабатываем, — ужасающая улыбка восьмилетней девушки заставляет мужчину в голос зарыдать. — Ничтожество, — фыркает подошедший Кэйсер, доставая из кармана кофты нож. Самый обычный кухонный, ничего особо криминального или редкого, чтобы опознать было легко и, одновременно с этим, сложно. — И это себя ты считаешь мужчиной? Какой стыд. — Пожалуйста, отпустите, я больше не буду, честно обещаю, что не буду! — На твоих руках, — в голосе Шлиссельбурга слышится занесённая над головой гильотина — сталь и смерть в одном флаконе, — поломанные судьбы более семнадцати детей. Такое не прощают. — Поэтому и мы не будем, — удивительно-жизнерадостным голосом оканчивает Вероника. — Мы превратим последние минуты твоей жизни в Ад и тебе никто не придёт на помощь, как и тем бедняжкам. Только вот они будут жить, а ты сдохнешь тут. Как зарезанная грязная свинья, — приговор таков и изменению не подлежит. — Кай, прошу. Только нежно, нам же нужно тело, а не туша с убойного конвейера. — Вы можете погулять, — улыбается Кронштадт, кончиками пальцев оглаживая острое лезвие. — Советую прикрыть ушки, потому что он будет орать, — голос психопата редко выдаёт хоть какие-то эмоции, но сейчас можно услышать в интонациях удовольствие. — Я надеюсь, что ты будешь. Нужно же что-то рассказывать таким же, как и ты, верно? Мужчина качает головой из стороны в сторону, что-то скулит и бубнит, а едва Ивонет его отпускает, как пытается убежать. Глупая попытка, при условии, что Кэйсер учился у лучших в метании ножа. Острый лист стали послушно впивается в чужую спину между позвонков, разрывая тонкие ткани и парализуя ноги. Ещё живая туша нелюдя падает на землю с хлипким звуком. Казань остаётся, прислоняясь спиной к стене и наблюдая, как Кай разбирается с проблемами. Она знает, что он психопат, пусть и не такой, как в фильмах. Он не просто безумный маньяк без рамок, он слишком умный маньяк с рамками. Настолько, что обычный человек не заметит в нём ничего странного, кроме некоторых особенностей. Даже сама Вероника не обращала внимание на то, что Кэйсеру тяжело в социуме: он не понимает людей, пусть удачно их копирует. Но копирование поведения требует времени и не всегда у него получается хорошо. Но это не плохо. По крайней мере он развеял мифы Веры в то, что все психопаты ужасные чудовища. Ужасные чудовища не пекут кексы! Единственное, Кэйсер действительно убивает людей. Точнее нелюдей, которые творят ужасные вещи с невинными людьми. Он убивает маньяков, насильников, просто тварей такого сорта, которым многие пожелают смерти. Их уже нельзя назвать людьми, да и на животных они не похожи. Даже монстры не такие. Эти мысли не дают Казани услышать громкие вопли и визги с чавканьем ножа в теле, так что её завтрак остаётся в ней. Потому что крики наверняка бы заставили её вывернуться наизнанку, но всё хорошо. Тело насильника есть, чистый и довольный Кай есть, всё готово. Испорченные жизни отомщены по всем правилам природы. Нож Кэйсер ломает на две части и отправляет в полёт, подкинув максимально высоко. Театр одного актёра, но без позёрства. Потому что у него нет этого, что Веронике едва ли понятно. — Пойдём? — Хочу мороженое, — выдыхает Казань. — И сигаретку. С такой-то жизнь стереться можно. Кэйсер фыркает, забирая с пожарной лестницы дома свой рюкзак. Ему не известно, что такое стресс, какое удобство. Но в этом удобстве есть свои минусы, как и во всём. В психопатии, в остановка роста в возрасте восьми лет, бытье девушкой с мужскими взглядами в полу-патриархальной стране... У всего есть плюсы и существенные минусы, но это не страшно. — Если быстро сядете в машину, — говорит Ивонет, сидящая за рулём своей маленькой, но гордой тойоты, — то мы успеем и за мороженым, и за перекуром. Если посмеешь закурить в машине, то я выкину тебя с моста, — угроза адресуется Казани. Кай не курит, да и сама Ивонет тоже. Но ради комфорта их единственного живца можно и остановится. Тем более им эти сигареты покупать. Опять же, Веронике восемь. Внешне и внутренне, но не ментально и не психически. — Потом мы домой? — интересуется упавший на заднее сидение Кронштадт, обнимающий собственный рюкзак для удобства. Вера садится на пассажирское спереди, недовольно перестукивая пальцами по панели перед собой. — Заедем в кондитерскую и да, домой. — Хорошо, — кивает он, прикрыв глаза. Да, Казань права, с такой жизнью стереться можно. А ему ещё торт готовить по новому рецепту его знакомой кондитерки. Вкусный, как она сама писала, но ему нужно это проверить. Точнее не ему, а его семье. Вкус еды для него ничего не значит, но на то семья и есть — особенно его младший брат, которому всегда можно скормить булку другую и он не будет против. Да и все они не против чего-нибудь вкусного из его кулинарных экспериментов. — А чё вы будете покупать в кондитерской? — Некоторые вещи, — уклончиво отвечает Кэйсер, не надоедая полным списком в своей голове. — Я с вами тогда. И потом тоже с вами. Кире позже отзвонюсь, — Кристина будет волноваться, но если ей позвонить и предупредить заранее, то всё будет хорошо, и Веронике не устроют разнос с расчленёнкой. Хотя, они постоянно устраивают разносы, но это так, семейное. И кошачье. Да, главное не забыть купить корм пушистым чудовищам по дороге домой. — Как хочешь. Только готовься — вот этот, — Ивонет дёргает головой вбок, указывая на брата, — будет долго нужное выбирать. Так что мы успеем выпить кофе и съесть по пять тортов. — А платит наш достопочтенный труп, — Казань ловко показывает между пальцев кошелёк. Очередной пунктик в плане, чтобы следователи подумали, что это просто ограбление с летальным исходом. Разбираться дальше они не будут. Дело бросят и на этом всё. Удобно, но горько. Сам труп найдут спустя три дня, когда он начнёт страшно вонять, из-за чего вызовут полицию. Никаких следов не найдут, как и причин его убийства, кроме ограбления. Никто так и не узнает, что это Владимир Артёмович был серийным педофилом. Никто, кроме детей и их родителей, которых он так мучил.