Ангельски или чертовски прекрасные чувства

Ханахаки бьё/hanahaki byou (花吐き病) — это мифическая человеческая болезнь, симптомы которой наблюдаются только у безумно и безответно влюбленного человека.

Определение неплохое, даже довольно точное, но все же есть пара моментов, которые стоило бы поправить. Болезнь и правда поражает лишь людей, которые потеряли всякую надежду на взаимную любовь, но вовсе не является выдумкой воспаленного ума какого-нибудь писателя. Она незаметна глазу, неслышна и неосязаема, но крайне реальна. Думаю, многие из вас даже прошли через ее легкую форму. Помните подростковую влюбленность времен средней или старшей школы? Да-да, именно когда в ваш класс заходит особенно харизматичный новенький, у которого ну очень уж красивые глаза? Тот самый новенький, от одного взгляда на которого вдруг начинают подкашиваться коленки, а сердце намерено выпрыгнуть из груди. Ладони потеют, щеки алеют, а все цифры и буквы, выведенные аккуратным почерком, вдруг плывут и как-то сами высовываются за поля тетрадного листа, пока строгая учительница с прозвищем «Грымза» не прикрикнет на вас? А может быть, это был человек вовсе не вашего возраста, а тот самый молодой и прекрасный практикант по химии, так ослепительно улыбающийся своим новым подопечным? Тот самый, который угостит конфеткой после урока постаравшегося ученика, на место которого метит половина класса, и на которого никогда не будут ругаться за неправильно понятую тему. И вдруг уши предательски краснеют, когда он произносит фамилию на перекличке своим бархатным голосом, а в животе не переставая бьют фейерверки? Знакомо, верно? Но, боюсь, что вы также узнали и чувство полнейшей тоски, когда с утра увидели на Лене с первой парты свитер на пару размеров больше. Того самого синего цвета, который так хорошо подчеркивал завораживающие карие глаза. Когда вдруг поняли, что тот самый новенький никогда не посмотрит на серую мышку с третьей парты у окна, которая и пары слов при нем связать не может. Или вдруг заметили химика, поющего тем самым своим нежным голосом серенады на ушко молоденькой продавщице из столовки, которая конечно же всегда угощала его лишним пирожком, а что могли ему дать вы? Тетрадь с неаккуратно налепленным сердечком? А тут целый пирожок, да еще и чай на каждой перемене. Сначала вроде бы и не больно, ведь историчка не ждет страдающих с перемен, а загоняет на урок с первым звонком. История, алгебра, общага, геометрия и еще пара уроков, потом быстрый обед, курсы, перекус, снова уроки и только уже к ночи, захлопнув тетрадь с ненавистной физикой, ошарашенно глядя в стену, ты вдруг вспоминаешь, что душа-то твоя молчит. Не болтает, как обычно, не поет песен и не рассказывает тебе историй о любви, а просто... Просто ноет в душе. Сердце пронзает боль и становится трудно дышать. Вспоминаются слова одобрения, сказанные нежным голосом и веселые карие глаза в обрамлении ресниц. На грудь ложится тяжелый камень обиды, не позволяя более расправить ее, заставляя сгорбиться, сжимаясь в тугой комок оголенных нервов. Юное сердце бьется быстро-быстро, словно загнанная птица, которая пытается уцепиться сломанными крыльями за эту жизнь. Слезы льются из опухших глаз, голос срывается и человек кашляет, ведь разодранное криком горло отказывается как-либо помогать пережить эту боль. Все так же знакомо. А ведь это тоже болезнь. Азирафаэль был вынужден наблюдать ее не один, не два и даже не сотни тысяч раз. И у всех все очень похоже. Сначала в сердце распускается цветок — роза, лилия, пион, не важно, — потом, когда чувств становится слишком много, оплетает его корнями, заворачивая в нежный кокон, а после, когда случается несчастье, тот самый кокон, который должен был оберегать и защищать нежность и любовь в душе, вдруг оборачивается клеткой с острейшими шипами, которые рвут и режут ткани. Они не оставляют и шанса прожить пару ночей без новых шрамов. Ростки оплетают легкие, спирая дыхание, и более не позволяют дышать без рваного кашля. Обычно это проходит быстро. Пара дней, недель или, максимум, месяцев — и сердце, пусть со шрамами и не зажившими ранами, уже готово полюбить вновь. Цветы умирают, забирая остатки чувств с собой, уступая место новым, которые частенько лишь распускаются, но более никогда не вредят своему носителю, напротив, согревая и освежая его. Но так было не всегда. Говорят, Ханахаки Бьё создал какой-то не слишком уж сильный демон. Влюбившись в человеческого юношу, он всячески пытался найти подход к его сердцу, но тот, будучи монахом, был слишком свят для дьявольской любви. Обезумевший от боли и любви, демон шагнул в церковь и опустил руки в чан со святой водой, пред смертью воскликнув: Пусть каждый, когда-либо полюбивший, страдает больше моего! И вымер бы род человеческий, если бы не пролетавший мимо ангел, ухо которого услышало мольбу демона. Ангел приподнял свои крылья и превратил слова в цветы. Но предсмертные просьбы всегда исполняются, в том или ином виде. Так что теперь в любящих сердцах образуются белые и розоватые бутоны, что никак не отравляют кровь, но стоит прозвучать злым словам о невзаимности, как тут же лепестки темнеют, окрашиваясь в черный и красный цвета, проливая из шипов жгучий яд. Обычно яд этот не смертелен, но на памяти ангела была пара случаев, когда Ханахаки Бьё заканчивалась крайне трагично. Думаю, вы все слышали легенду о Нарциссе, который влюбился в свое же отражение, и, не перенеся боли от невозможности коснуться, погиб. У того юноши была сильнейшая форма этой болезни. Цветы заполонили его всего в считанные часы, и сердце, не перенеся потери, остановилось. А корни растений, вырвавшись на свободу, приняли вид известного нам нарцисса. Человечество получило новый вид цветка, а Азирафаэль яркий пример того, что любовь не всегда может быть прекрасна. Впрочем, такие случаи — это совсем редкость. Ангел может на пальцах пересчитать существ, закончивших смертью от Ханахаки, так что все не так плохо. Пожалуй, за все шесть тысяч лет их было около семи, да и к тому же, двое из них — это ангел и демон, соответственно, переживать особо не о чем. Сделаем некий вывод. В подавляющем большинстве своем, случаи Ханахаки Бьё не серьезнее простуды, проходит быстро и относительно безболезненно. Бояться ее незачем. Болезнь, конечно, имеет последствия в виде невозможности доверять пару месяцев, а может и лет людям или отсутствия желания влюбляться еще хоть раз, но это вовсе не критично. Как говорят люди: «До свадьбы (их или кого-нибудь еще) уж точно заживет.» Ключевое слово во всем этом: люди. Кроули же человеком не был. И это приносило некоторые проблемы. Цветы Ханахаки невидимы для человека, но их могут заметить ангелы. На падших это правило тоже распространяется. Они могут разглядеть любовную заразу в сердце человека и иногда даже используют это для соблазнения, притворяясь объектом желания, или же просто сводя незадачливого влюбленного с ума. Но, конечно же, у всего есть минусы: если ты видишь проблему, то и последствия куда хуже, коль ты сам обретешь ее. Кроули прочувствовал это на своей шкуре, ведь уже пять тысяч лет ему приходилось избавляться от цветов различными методами. Спросите почему пять, а не шесть? Кроули влюблен примерно с момента встречи на Эдемской стене, но окончательно принял невозможность взаимности тысячелетием позже. Все просто: в тот самый период по наклонной скатились еще пара ангелов, и по какой-то причине, Кроули думал, что если ангел имеет в себе хоть малейшую благосклонность и привязанность к демоническому отродью, то он вошёл бы в число падших. Соответственно, они бы смогли быть вместе. К сожалению, или же большому счастью, после 998 лет ангелы падать перестали, а Азирафаэль все так же ходил белокрылым. Следовательно, шансов на взаимность попросту не существовало. Как только эта мысль пронеслась в рыжей голове, цветок, который рос в сердце уже пару столетий, вдруг покрылся шипами, а легкие оплели побеги. Кроули бы задохнулся, причем в прямом смысле, если бы вовремя не обратился змеем. Он провел в таком обличии пару веков, так как Ханахаки не распространялось на животных, судорожно пытаясь найти хоть какое-то лекарство. А после ему повезло: он увидел, как люди заливают безответную любовь горьким напитком, разящим чем-то кислым. Кроули видел, как вяли цветы, сожжённые этой жидкостью, как горели корни и опадали лепестки. Что ж, он тоже решил попробовать, и с тех пор не мог обойтись без стаканчика пива, бокала вина, или простой стопки водки, которая так замечательно и быстро избавляла его от бед. Чудесное изобретение человечества было названо алкоголем, а Кроули до конца жизни оберегал девушку, открывшую рецепт виски в 15 веке — жаль, что все лавры достались ее мужу. Все бы ничего: цветы глушились спиртом, а боль прикрывалась развязными ухмылочками. Вот только Кроули все еще был не человеком, а соответственно, у Ханахаки Бьё был открыт простор для фантазии. Чёртовы растения примерно в тринадцатом веке поперли наружу: решив выкинуть что-то новое, они начали оплетать руки Кроули, его ноги, лицо, пробиваясь через кожу, расцветая, питаясь кровью, врастая корнями под ногти. Боль они приносили уже далеко не душевную, то было чистое физическое страдание. Ох как же зря он тогда прилег отдохнуть... Собственно, поэтому и он проснулся, впрочем, если бы кто увидел демона в таком обличии, он бы сказал, что это ожившая клумба, состоящая из исключительно бордовых соцветий. Не слишком приятное пробуждение. Что ж, в тот раз Кроули развоплотился на созданном своими руками костре, а весь следующий век бегал по воистину адской канцелярии, проклиная бюрократию. Азирафаэлю было сказано, что четырнадцатый век Кроули проспал. Незачем ему нервничать. К тому же, если Кроули хотел видеть его хотя бы изредка, болезнь стоило скрывать, а соответственно, незачем упоминать о способе развоплощения, который бы наверняка вызвал у сообразительного ангела вопросы. Последствия же стоило уничтожать, а значит, цветы и корни вырывались прямо наживую, быстрыми и отточенными движениями, а раны залечивались небольшим дьявольским чудом. Цветы чудесным образом убрать, к сожалению, ни разу не вышло. Рутина демона не менялась из века в век — раз в год, а желательно почаще, обязательно принять на отравленную душу пару десятков бутылок чего покрепче. После — обрезать новые побеги, залечить, и вперед, в светлое будущее, которое срочно нужно было очернить. Нацепил очки на нос, прикрыл наготу какой-нибудь особо модной и чересчур обтягивающей тряпкой, маску напялил на лицо, нарисовав гаденькую ухмылочку, и вроде нет никакого Ханахаки Бьё. Ключевое слово — вроде. До двадцать первого века все шло неплохо. Трудно помереть от любовной заразы, когда с объектом этой самой любви видишься дай б… сатана раз в пару десятилетий. Как-то успеваешь пережить, привыкнуть к боли, смириться, а потом эмоциональные качели начинают новый разбег, и все повторяется по кругу. Вроде бы и не так плохо. Но, как обычно и бывает, все неплохо только до поры до времени. Армагеддон решил расставить все точки над i и окончательно добить несчастного (впрочем, каким ему еще положено по статусу быть?) демона. Одиннадцать самых счастливых и одновременно кошмарных лет, когда цветы пробивали сердце каждый день, отрастая теперь уже по всему телу, не пропуская ни сантиметра загорелой кожи. Каждый чертов день начинался с бесконечной боли. Чудес категорически не хватало, в ход уже шли всякие человеческие заживляющие мази и крема, которые, к сожалению, действовали совсем не так быстро. Чертовски раздражало. Сам же Армагеддон можно было бы сравнить… Вы когда-нибудь пытались… Быть может… Черт, в человечестве нет подходящей аллегории. Совсем. Но это было адски больно. Ангел, отвергающий его раз за разом — относительно привычное дело, ничего нового, боль уже туповата и понятна. Ангел, окончательно покинувший и этот мир и его — не просто боль. Это ночной кошмар, ужас, смерть. Смерть не самого Кроули, нет, он, конечно, бы остался на этой планете, но жить он бы перестал. Не смог бы больше. Существовать — пожалуйста, сколько угодно. Радоваться этому существованию — уж извольте. Был один плюс — цветы завяли в момент. Их выжег огонь книжного магазина, испепелили горящие листки. Все, точка, их нет. Пепелище вместо сердца. Конец. Несчастливый финал, наказание неправильного демона. Адьос. А потом все началось с начала. Так же быстро, как и закончилось, и цветы взмыли вместе с чувствами куда-то ближе к легким, лишив его дыхания в момент и одновременно позволив вздохнуть снова. Странное чувство, но Кроули впервые за все долгие годы был так чертовски рад этой боли, как же он хотел лично полить каждый цветок на теле, как же ему было плевать, что ангел их, возможно, видит, а может и нет, главное, что он есть. Как же хорошо, Азирафаэль, он рядом. Дальше был экшн. Кульминация, развязка, финал, но пока еще никакого хеппи энда для двух бессмертных, что, впрочем, пока еще не до конца известно, существ. Им нужно было это бессмертие сохранить и времени думать о цветах уж как-то не было. Потом пророчество, огонь и комичное лицо Гавриила, Ритц и пара бокалов шампанского, плавно перешедших в несколько бутылок розового вина, которое так нравилось ангелу. Пара ящиков очутилось в кладовке по велению чуда одного очень сообразительного мальчишки. Цветы, залитые алкоголем, отступили, Кроули дышал полной грудью и улыбался так, как не мог уже давно. Все было хорошо, а с этими мерзкими растениями он разберется, это вовсе не страшно. Вот только так не считал один крайне подвыпивший ангел. — Дорогой мой. Мы же теперь на одной стороне, верно? Утвердительный кивок с другого края софы и размашистое движение бокалом вина были крайне очевидным ответом. Кроули довольно растянул лыбу при упоминании их с ангелом стороны. Цветы укоризненно кольнули прямо в левое легкое. Ангел, приняв молчаливую реакцию, продолжил, не забыв наклонить голову. Так немного проще говорить. — В такм случае, п-почему же ты скрываешь от меня крйне важное осто-осбт..., момент? Демон напрягся. Это что же он такое мог скрывать от ангела, тем более в такое время. Стоило незаметно протрезветь. Азирафаэль, видно, так же решив, что смертельная уже и не только для человека, но и для пары лошадей, доза вина в крови должна быть немножко приближена к адекватности, быстро и решительно щёлкнул пальцами. Возратив напиток в бутылки, он продолжил уже куда более четко. — Кроули, есть… — запнувшись на секунду, обдумывая свои последующие действия, Азирафаэль продолжил уже менее уверенно. Вероятно, пару бутылок все же стоило оставить, скажем так, в теле. — Одна вещь, которую не рассказали друг другу мы оба. Мне очень жаль, мой дорогой, что тебе пришлось так долго мучиться, и я понимаю, что, возможно, стоило сделать это при более формальной обстановке, но прошу, я так устал от этих растений. Ангел вдохнул побольше воздуха и вдруг закашлялся. На языке был привкус металла и немного пыльцы. Небольшой черный, совсем маленький, но удивительно плотный, бутон лежал на подставленной ладони. Не поднимая глаз, Азирафаэль было продолжил: «Думаю, комментарии излишни, так что, мой доро…» Но, речь ангела началась и тут же закончилось, ведь тот, кто должен был произнести ее, вдруг подавился собственным языком. За тихим всхлипом совсем рядом послышалось: «Люблю тебя, люблю тебя, чертов пернатый придурок.» А потом эта фраза повторялась, повторялась бесчисленное количество раз, вылетая между лёгких поцелуев словно дыхание, столь необходимое двум наконец-таки освобожденным из клетки сердцам. Растения в груди осыпались, навсегда покидая свое убежище. Им хватило и пяти тысяч лет, пора и на покой, но лишь один цветок, оставшийся лежать на столе среди бокалов,не превратился в прах. В будущем он превратится в небольшой талисман, который будет хранить двух крайне медлительных, но до жути влюблённых идиотов. Вспоминая это всего пару дней спустя, Кроули, уже привыкший каждый день дышать полной грудью, вдруг улыбнулся. Он решительно продолжил выливать мини-бар в своей квартире в растения, приговаривая, что на всех улицах должен быть праздник в честь такого события. Впрочем, молодые ростки щедрости не оценили и потребовалось не одно ангельское чудо, чтобы поправить последствия ботанического алкоголизма. Впрочем, это совсем другая история.