«Денег, которые я заработал, хватит мне до конца жизни, если я умру сегодня в 16.00.» — Хэнни Янгман
За окном темно. Часы говорят, что сейчас около половины первого ночи. Ноги сейчас отвалятся! Я даже нормально карандаш держать не могу! Забавно, ведь я сам решил пойти вечером через лес. Такого абсурдного решения я еще в своей жизни не принимал! Хотел же, чтобы побыстрее вышло… а утром еще по чаще шататься! Не откинуться бы здесь! Почему бы и нет, собственно?.. Все равно я абсолютно один. Крайне забавно, знаешь ли, дневник! Наверное, я уже схожу с ума, раз в голову лезут такие мысли. Ты единственный, с кем я могу сейчас поговорить, правда… Настолько я отчаялся, потерялся в этом несправедливом и каком же, сука, жестоком мире! Не знаю, как я смогу поспать здесь. Неудивительно, что люди (которые жили здесь… как я могу судить, двадцать, может, тридцать лет назад) поскорее сбежали из этих мест. Хотя домик, где я остановился, больше всех тянет на пригодное для жилья строение… Однако больше всего мне не нравится здесь из-за того, что тут витает это тяжелый, пьянящий аромат лаванды и, наверное, туберозы. Отравительно! Просто мерзко! Что ж… и последнее на сегодня: Мия, дорогая, я люблю тебя. Надеюсь, ты в лучшем мире! Рядом с Розой… Мне жаль, меня не оказалось рядом, когда я был нужен. Надеюсь, ты когда-нибудь простишь меня. Но мне нужно двигаться дальше.***
Слабый свет керосиновой лампы освещает сгорбившуюся фигуру Итана за столом. Уинтерс скрупулёзно вносит записи в небольшой, потрёпанный жизнью дневник в чёрной кожаной обложке, лежащий рядом с пожелтевшей картой Европы, где почти не осталось свободного места из-за карандашных заметок. Затем он закрывает блокнот, проводит подушечками пальцев по шершавой обложке, чтобы потом убрать его в объёмный, сшитый из плотной ткани походный саквояж. Мужчина садится на скрипящую под его весом кровать и закрывает руками лицо; пытается спрятаться от жестокой и такой пугающей реальности. Почти два месяца назад, в марте, он попросил давнего друга, Криса Рэдфилда, присмотреть за своим новым домом в Плимуте и отправился в пеший поход, переплыв на теплоходе через Ла-Манш. Путешествие помогало Итану не думать о прошлом; нужно лишь двигать ногами в заданном направлении, садиться в первый попавшийся трамвай и осматривать достопримечательности городов, куда попадал мужчина. Денег пока хватало. Перед походом Уинтерс продал много собственных вещей, но не смел даже прикоснулся к вещам Мии и Розмари — единственным материальным объектам, напоминавшим о бывшей семейной идиллии. За два месяца больше всего средств ушло на оплату за пересечение границ, покупку еды и на проживание в номерах гостиниц. А в Англии у него было всё: двухэтажный дом, любимая жена, ребёнок, карьера — только об этом сейчас снова и мечтал Итан, но он потерял самое дорогое и был вынужден покинуть родные края, дабы развеяться, а после начать жизнь с чистого листа. Уинтерс глубоко вздыхает и откидывается спиной к стене, поднимая взгляд к деревянному потолку, где уже виднеется прорастающий мох, andreaea frigida. Внутри избушки должно пахнуть древностью, пылью, древесиной, может, даже немного плесенью, но запах цветов настойчиво перебивает привычные для этого места ароматы. Тени и силуэты искривляются в тусклом свете луны, скользящем по поверхностям. Тишину избушки нарушает лишь успокаивающееся дыхание мужчины, скрип пружин выцветшего матраса. Свет лампы на столе, словно ножницы, разрезает плотный мрак в помещении. Уинтерс рад, что обнаружил керосиновый фонарь, висящий снаружи; спички уже заканчивались, а собственный фонарь вскоре должен был прийти в негодность — до ближайшего большого города оставалось добрые две сотни километров, но надежда попасть в молдавские или украинские сёла не покидала сознания мужчины. Потушив керосиновую лампу, Итан ложится на кровать, даже не снимая верхней одежды, к которой относятся коричневая куртка из льна, где виднеются недавно появившиеся прорехи, широкие чёрные брюки на подтяжках, вязаный джемпер в клетку — его мужчина надевал поверх кремового цвета рубашки с высоким жёстким воротником. На ногах находятся привычные разношенные ботинки с металлическими набойками, радостно позвякивающими при ходьбе по каменным мостовым. Когда Уинтерс доходил до нового города, он надевал купленный в Драгиньяне короткий пиджак на двух пуговицах, который сейчас выглядел не особо презентабельно. Мужчина мог путешествовать как настоящий джентльмен: нанять кучера, может даже, купить билет на поезд по железной дороге — но Итан как идиот решил пересечь границу пешком. Утром Итан планировал хотя бы осмотреть деревню, потому что во мраке ночи поселение выглядит жутко, опасно и непостижимо. Он закрывает глаза и ещё достаточно долго ворочается, пытаясь заснуть. Сейчас раздражающий аромат, как мог определить мужчина — лаванды в достаточно противоречивом сочетании с туберозой, немного успокаивает, заставляет мысли в голове течь спокойным и неторопливым потоком, погружая в сладкую негу сна.***
Веки открываются медленно, словно заботясь о хозяине и давая ему ещё немного времени поваляться в постели. Итан замечает, что запаха цветов уже не чувствуется. Он приоткрывает глаза, а потом резко зажмуривает из-за яркого света, проникающего в окно. «Блять, откуда здесь солнце? Лёг в какой-то развалюхе, а проснулся в нормальном доме. Что здесь происходит, чёрт побери?» — приподнимаясь на диване, сразу же задался вопросом Уинтерс и осмотрелся. Он сидит в небольшой уютной гостиной; стены оклеены персиковыми обоями, посреди комнаты находится невысокий, отполированный до блеска столик с замысловатым орнаментом, напротив Итана— большой деревянный камин, рядом стоит кочерга. Взгляд мужчины привлекает разноцветный плакат, висящий над печью; первым бросается в глаза яркая надпись под иллюстрацией: «Trăiască regina Miranda! ». Уинтерс поднимает взгляд, чтобы повнимательнее рассмотреть рисунок; в центре изображена женщина в чёрной рясе, с высокой диадемой и золотой маской, напоминающей клюв ворона, закрывающей всё лицо, оставляя смотрящего наедине с пронзительным взглядом белёсых глаз. Вокруг женщины, по-видимому, королевы Миранды, находятся четыре пятиугольника, на каждом из которых — уникальный рисунок: пышный цветок с двумя саблями, солнце, закрываемое полумесяцем, русалка и лошадиная голова с подковой. «Чьи-то гербы, наверное, » — продолжает рассматривать плакат Уинтерс. Тишину в гостиной прерывает звон разбившейся о пол посуды и пронзительный женский крик: «Pervert!» Мужчина хватает саквояж, подскакивает с кровати и смотрит на источник звука. Это девушка в длинном сером махровом халате, на её лице — смесь отчаяния и злости. — Cine ești tu? Ce ai uitat în casa mea?! Итан почти ничего не может выдавить из себя, кроме: «А… Эм…», прижимая сумку к себе. В голове проскакивает лишь короткое «Сука!». Шестерёнки в голове мужчины крутятся очень быстро, норовя стереться друг о друга. — И… извините, я… я сейчас уйду! Хорошо? Простите! Простите, пожалуйста… Я-я не знаю, как здесь оказался! — пытается оправдаться Уинтерс, нервно улыбаясь и в панике оглядывая хозяйку дома. — Я позову полицейских, а потом Вы уйдёте. В участок. Вместе с ними! Извращуга! — девушка разворачивается и нервным шагом идёт к выходу из комнаты. — Подождите, это какое-то недоразумение! — пытается остановить её Уинтерс, но похоже, что хозяйка дома настроена решительно. Побег — последний и самый отчаянный шаг, который он может предпринять сейчас. В окно прыгать — не вариант, мужчина не знает, на какой высоте он находится, потому Итан делает несколько осторожных шагов, обходя осколки посуды на полу, вглядываясь в коридор, куда ушла девушка. Уинтерс делает быстрое движение к входной двери, как вдруг на него вылетает хозяйка дома и зачем-то быстро суёт нечто маленькое в карман куртки. «Ладно, потом посмотрим, » — быстро решает про себя Итан, когда девушка неожиданно отступает, словно даёт тому убежать. Он пользуется шансом, щёлкает дверным замком и выскакивает на улицу. Нервно усмехаясь, мужчина бросает короткий взгляд на резко закрывшуюся за ним дверь: «Дурочка… а вдруг я бы действительно оказался насильником-извращенцем? А она меня просто так взяла и отпустила! Везение сегодня на моей стороне!» Высокие каменные здания. Железные уличные фонари выключены, на одном висит чёрно-белый циферблат. Раннее утро, без десяти семь. На цокольных этажах уже начинают зажигаться разноцветные вывески на румынском. Мимо Итана мчится что-то напоминающее автомобиль, скрипящее резиной колёс по каменному асфальту и оставляющее после себя огромное облако сизого дыма; мужчина закашлял. Посреди улицы Уинтерс разглядывает две пары рельс; по ним с громким стуком проезжает трамвай, окрашенный в цвет тыквы. Мужчина никогда таких не видел и с интересом разглядывает механизм, видимо, подъехавший к остановке. Из вагона, как десантники из самолёта, выпрыгивают на улицу люди в рабочих костюмах с сумками или портфелями в руках. Итана накрывает небольшая тень; он надеется, что это облако. «Что это такое?» — резкая мысль в голове, когда он, подняв голову, увидел, как над ним проплывает гигантских размеров дирижабль, окрашенный в серебристый цвет, мерно тарахтящий своим мотором и испускающий огромные клубы пара. Людей на улице мало; сквозь топот ног прохожих Итан различает приближающийся лязг металла по камню. Он удивлённо оглядывается и видит двух огромных существ, полностью состоящих из шестерёнок и пластов железа. Существа шагают в ногу, будто солдаты; даже местные, походу, стараются держать с ними дистанцию. На месте, где должно быть сердце, у этих тварей мужчина разглядел круг, внутри которого жёлтым выведено: «Politie» . «Вот же ж блять!» — тихо выругивается Итан, осознавая, что движутся эти существа прямо на него. Тело готово к очередному побегу. Уинтерс бросается бежать в противоположную сторону, иногда сталкиваясь с кем-то и произнося единственное слово на румынском, которое помнил: «Scuzati-ma» . Он слышит, как его преследует лязг четырёх механических ног, но громче его только стук собственного сердца, который, кажется, уже отдаётся в черепе. Скрывшись за небольшой проходящей мимо группой людей, Итан юркает в промежуток между огромными домами. Сердце бешено бьётся в груди, дыхание полностью сбивается, капля пота стекает со лба мужчины, остановившись у подбородка. Он, шумно дыша после, прижимается к стене и слушает, как бег машин- полицейских сначала приближается, а потом — удаляется вперёд. Уинтерс облегчённо сглатывает ком в горле, достаёт фляжку из саквояжа и делает два жадных глотка воды. — Ești întotdeauna atât de prost sau pur și simplu nu ești localnic? — слышится хриплый насмешливый голос из глубины пространства между строениями. Стук металлических каблуков по камню. Уинтерс почти подпрыгивает от испуга. На свет выходит мужчина, зажимающий в перчатках толстую дымящуюся сигарету. Из-под мятой широкополой шляпы свисают седеющие пряди волос, на плечи накинут драный плащ пепельного цвета, на ногах — тёмно-коричневые штаны со множеством карманов и тяжёлые военные ботинки из кожи, а глаза незнакомца скрыты за чёрными линзами гогглов, к которым прикручены маленькое увеличительное стекло на тонких шарнирах и небольшой фонарик, прикреплённый к дужке. На шее мужчины болтаются легированный безмен и складной компас. — Не здешний всё-таки, а жаль… — с поддельной обидой тянет незнакомец, наблюдая за реакцией Итана. Уинтерса прямо уже тянуло язвительно спросить: «А ты что за странный старый хер? », но вместо этого, как истинный джентльмен, вежливо уточняет: — Простите за мою бестактность, кто Вы? — А… — словно спохватывается мужчина, усмехнувшись и откидывая бычок сигареты куда-то в сторону. — Карл Гейзенберг, — его улыбка больше напоминает оскал хищника, чем человека. Мужчина протягивает руку для рукопожатия, оценивающе рассматривая Уинтерса, как диковинную зверушку. Ноги Итана не желают идти, но тот маленький кусочек металла, оказавшийся стальной монетой с вычеканенной головой лошади, который девушка так любезно вложила в одежду, резко дёргается и странно тянется навстречу к новому знакомому. Итан, повинуясь «зову кармана куртки», приближается к Карлу и нехотя протягивает руку в ответ, выдавливая вежливую улыбку: — Итан Уинтерс. — Exact. Străin, — Гейзенберг будто делает окончательный вывод, пожимая ладонь мужчины и не отрывая от того глаз; Итан чувствует, как его прожигают пристальным взглядом. Монета, словно невесомая пушинка, вылетела из кармана мужчины и аккуратно легла в раскрытую ладонь Карла, облаченную черные кожаные перчатки. В свете, проникающим в проём, Уинтерс может разглядеть четыре глубоких шрама на лице Гейзенберга: они идут ещё с шеи. «Кто этот тип? » — с удивлением думает Уинтерс, стараясь незаметно разглядеть лицо нового знакомого. — Я уже опаздываю… Так что, Итан, мы прогуляемся с тобой до одного пиздецки важного места, и там ты быстренько расскажешь, как оказался в доме доамны Лупу, — Карл кладёт руку мужчине на плечо, убирая монету в один из многочисленных карманов. — Хорошо, — бубнит Уинтерс. Гейзенберг вновь оскаливается, сильнее сжимая его плечо: — Вот и славненько! Теперь идём, — мужчина отпускает Итана, выходит из прохода, широким шагом направляется вниз по улице, засунув руки в карманы. «А документы?» — нахмуривается Уинтерс, догоняя Карла. — А куда мы идём, мистер Гейзенберг? — спрашивает Итан, поравнявшись с мужчиной, тот цокает; Уинтерс бы поставил все свои сбережения на то, что Карл закатил глаза. — Для тебя — лорд Гейзенберг, — поправляет он Итана, качнув головой. — Ну ладно, — виновато усмехается Уинтерс, сжимая ручку саквояжа в руке. Лорд? Может, тут это как «сэр»? Или он граф? Тогда почему выглядит как бездомный… инженер? — В полицейский участок. — Что? — Ты спросил, куда мы идём. Я тебе отвечаю: в полицейский участок, — начинает объяснять Карл как маленькому. — Ты же всё прекрасно слышишь! Străin prost … — фыркает; Итан с мимолётным отвращением смотрит на спутника, насупившись. Да, он не понимает румынского, но понимание интонации собеседника у него никто не отнимал, потому с каким тоном Карл произнес последние два слова, было ясно- сказано что-то оскорбительное. Было бы ему сейчас лет пять-шесть, он бы с радостью показал Гейзенбергу язык и сказал бы: «Takes one to know one» . На этом моменте разговор был окончен. Каждый остался со своими мыслями тет-а-тет. У Уинтерса появилось время наконец-то рассмотреть местность вокруг. Те же высокие каменные строения вдоль улицы, как и во всех европейских городах. Отличались они лишь масштабных размеров паровыми облаками, поднимавшимися с крыш наверх из труб, неправильной, скошенная формой домов, словно их строил кто-то пьяный. Когда они подошли, как показалось Итану, в самую оживленную часть города, он замечал, как люди, проходящие мимо Гейзенберга, учтиво склоняли головы и бормотали: «Bună dimineața» . Ладно, Итан… Ты идёшь рядом с каким-то бомжеватым мужиком, от которого несёт машинным маслом и табаком. А ещё с этим самым мужиком все здороваются. Все же хорошо? Да не… Но, блять, тут определенно какой-то подвох! Уинтерс также обратил внимание, что на некоторых стенах висят похожие плакаты, что и в гостиной девушки. От взгляда безжизненных нарисованных глаз по коже бежали мурашки. — Лорд Гейзенберг, а кто такая Миранда? Она изображена практически везде… Карл нахмурился, покосившись на очередной плакат на стене; видимо, эта женщина хоть и имела отношение к его жизни, но все-таки больше доставляла дискомфорт. — Она королева, а по факту — мразь, — хмыкнул мужчина, неосознанно ускоряясь. Итан почувствовал, как обручальное кольцо на шее, висевшее на цепочке, задрожало. И снова молчание. — А почему «мразь»? — вопросительно склонил голову Уинтерс, стараясь не отставать от Гейзенберга. Повторять какое-то нецензурное слово в обществе человека, к которому приказано обращаться на «вы», совершенно не привычно и даже презренно. — К тебе это уже не имеет значение, сечешь? Просто тихо и красиво следуй за мной, если тебе не нужны лишние проблемы! Полицейский участок оказался небольшим трехэтажным зданием из серого камня. Ко входу вела сделанная из такого же материала лестница. Если все остальные строения, которые видел Итан, были выполнены скорее с максимальным творческим подходом архитекторов, то это здание было идеальным: четкая форма куба, острые углы, серый цвет. Однако первым, что бросалось в глаза была ярко-желтые буквы Politie , висевшие над входом. У двери висела небольшая деревянная доска, где висели объявления, на них в основном были изображены лица разыскиваемых и пропавших жителей. Уинтерс с интересом рассматривал каждого, когда его резко схватили за руку и потащили внутрь: — Насмотрелся и хватит! Дела ещё не закончены, мистер Уинтерс. — Отпусти, — подобного отношения Итан уже терпеть к себе не мог, он вырвал свою руку у Карла. Хоть мужчина и осознавал, что должен быть учтив в данной ситуации, он никому не станет позволять так обращаться с собой. — Я сам могу. Внутри, за стеклом, сидел человек в клетчатом козырьке, увидев входящих, он сразу поднялся со стула. Выглядел он внешне достаточно спокойным, но в его глазах плескалась тревога, вызванная появлением лорда Гейзенберга. — Bună dimineața, Lord Heisenberg, există ceva cu care să te pot ajuta? Ceva urgent? — Da, urgent! Acest om, domnul Winters, a fost găsit în această dimineață acasă la doamna Lupu. Dă-ne o cameră rapidă. Vreau să vorbesc cu el singur! — выпалил Гейзенберг, кивая в сторону Итана. Человек, скорее всего, работавший охранником, схватил телефон, прокрутил на диске несколько цифр, а потом начал что-то быстро бормотать. Уинтерс разобрал только «Heisenberg», «Cameră», «Rapidă» и «Da». Как только охранник закончил и положил трубку, Карл кивнул и направился к широкой лестнице в холле. — Ногами шевели быстрее! — гаркнул он, преодолевая первый лестничный пролет. Его голос эхом разнёсся по пока пустующему в ранние часы участку. «Блять, » — на выдохе произнес Уинтерс, догоняя Гейзенберга на лестнице и звеня металлическими набойками по кафельным плиткам. Им освободили комнату для допросов. Хотя, что нам ещё могли освободить? Непонятно, если честно. Я уже ненавижу этого бородатого черта в очках! Ведёт себя как… даже не знаю, как зазнавшийся напыщенный индюк. — Проходи, — Карл открыл Итану дверь, пропуская, а затем резко хлопая ею, обрывая пути к побегу или отступлению. Комната была абсолютно идентична остальному зданию. Серая и неуютная. Внутри был только стальной стол с едва заметными вмятинами, три стула и свисающая с потолка подрагивающая электрическая лампа с металлическим абажуром. — Сядь, — Гейзенберг с противным скрипом отодвинул стул, дождался, когда Уинтерс сядет, а потом обошёл стол с противоположной стороны, уперев руки в стол. Яркий свет лампы, падавший на лицо Карла и смешивающийся с тенью полей шляпы, делали шрамы на его лице выразительнее. — Ну что, Итан Уинтерс. Говори!