***
Поужинав, Денис с Ирой легли на диван: он на спину, она на бок, и, включив фоном ТНТ, где шёл повторный показ старых серий «Саша + Маша», они говорили о произошедшем за эти дни. Денису, разумеется, особо нечего было рассказать. За время, что он провёл в КПЗ, ему удалось лишь прочесть «Ночь в Лиссабоне» — книгу, которую он порывался почитать уже очень давно, но всё как-то не получалось — решить пару десятков судоку, и «поближе» познакомиться с Владом. Ира рассказала немного о делах в ресторане, о встрече с психологом, опустив некоторые детали беседы, ссоре с отцом. — Мне не нравится, что ты поссорилась с ним из-за меня. — Не бери в голову. Он отойдёт. И я. Мы постоянно ругаемся, сколько я себя помню. Он думает, что я не дочь, а сплошное разочарование. — Я уверен, что это не так. — Нет, на самом деле это правда. Я его часто подводила, и продолжаю. Ира прилегла на грудь Дениса и потянулась к полу, где лежали остатки от плитки шоколада. — Мне кажется, или ты стала тяжелее? — немного с трудом произнёс Денис под весом её тела. — Ты в курсе, что это не комплимент? — спросила Ира, сев на диване. — Это всё равно что сказать: дорогая, ты потолстела. — Но я этого не говорил. — Ты это имел в виду. Отломив три дольки шоколада, Ира протянула их Денису: — Хочешь? — но, вдруг убрав протянутый шоколад, она театрально ахнула и добавила: — Или ты следишь за фигурой? Денис привстал, с ухмылкой покачивая головой. — Только не говори, что обиделась. — Я не обиделась. — Хорошо. Ты не обиделась, — сев напротив Иры, он накрыл ладонями её руки, — но ты просто не обиделась? Или ты говоришь, что не обиделась, а на самом деле думаешь, чем убить меня? Вон теми ножницами со стола или ножом с кухни. Вздохнув, Ира доела шоколад и ответила: — Я не обиделась, но если ты когда-нибудь назовёшь меня толстой, я прикончу тебя и ножницами, и ножом. Доволен? — Более чем. Следующие десять минут, забравшись на колени Дениса, Ира провела в его объятиях. Она прощалась с ним, хотя сам Денис, покрывая поцелуями её шею и ключицы, ни о чём не подозревал. Под одеялом его руки двигались по бёдрам Иры, и она закрыла глаза, стараясь насладиться моментом как раньше, но как раньше уже получалось с трудом.***
Первые две пары сегодня были практические — рисунок — в холодной подвальной аудитории, где всегда пахло ацетоном и растворителем из-за плохой вентиляции. Рисунок вёл Валентин Евгеньевич Райкин — шестидесятилетний член-корреспондент РАХ, также возглавляющий мастерскую станковой живописи. Райкин носил только костюмы тройки, пиджаки которых ему были немного велики. Из-за них, своего высокого роста и худощавого телосложения он казался несуразным. В целом, Райкин вполне выглядел на свой возраст, но только его каштановые волосы выбивались из общей картины. Их совсем не тронула седина, а годы нервной работы не разбавили густоту его шевелюры. Многие считали, что он попросту подкрашивал волосы. Может и так. Разные слухи ходили про него в институте. Кто-то говорил, что он гей, находились те, кто опровергал это, говоря, что тот женат на декане факультета архитектуры — довольно статной женщине лет на десять младше него. Поговаривали и о том, что некоторых студенток он приглашал сдавать экзамены к себе на дачу. За полтора года обучения у него (Ира знала его ещё с подготовительных), она не заметила ничего странного. Никакого интереса к студенткам он не проявлял. На дачу не приглашал, по крайней мере никого из её группы, на глубокие декольте не заглядывался. Зато он был строг и требователен, как и все преподаватели его лет, работавшие ещё со времён СССР. Сойдя с лестницы, Ира свернула за угол в длинный коридор, где увидела только конец цепочки студентов, которые исчезли в дверях аудитории. Ей предстояло войти последней, а значит проскочить незамеченной и спрятаться за мольбертом не получится. Войдя в аудиторию, Ира заметила, что Валентин Евгеньевич стоит у своего стола, опустив глаза на ежедневник в руках. Она выдохнула и, сбросив верхнюю одежду с сумкой у своего мольберта, двинулась дальше к стеллажам, на которых стояли холсты на подрамниках с незаконченными работами студентов. Найдя свой этюд, Ира поспешила обратно, но, развернувшись, она обнаружила на себе напряжённый взгляд Райкина. Он стоял, скрестив руки и отложив свой ежедневник, и словно ждал, когда Ира соизволит обратить на него своё внимание, но она лишь молча прошагала к своему месту. — На чём вы остановились? — спросил Райкин, и Ира поняла, что он имел в виду этюд. — Натюрморт из двух предметов, — ответила она, закрепляя подрамник на мольберте. — Цилиндрической формы или гранёной? — Гранёной, — Ира говорила, не поднимая глаз, ей было неловко за свои прогулы. — Батюшки, — воскликнул мужчина, засмеявшись. — Мы с товарищами перешли от форм к холодным цветам. — Я успею всех догнать. — И как же вы собираетесь успеть написать четыре этюда за неделю? Вы многостаночница? По аудитории пронёсся смех. Студенты за мольбертами начали перешёптываться, повторяя слова преподавателя. — Не поняла? — резко произнесла Ира, теперь не пряча взгляда от преподавателя. — Многостаночницами в советском союзе называли ударниц труда, — объяснил Валентин Евгеньевич, а затем, повернувшись к остальным студентам, почти прокричал: — и я имел в виду это, а не то, над чем смеётесь вы! Толковый словарь Ожегова имеется в вузовской библиотеке. Всем пошлякам рекомендую ознакомиться после занятий. — А толковый словарь Совдепии в библиотеке есть? — неожиданный вопрос тихони Лёши заставил всех повернуться в его сторону. Лёша был одиночкой, редко с кем говорил, но, из-за схожести с Димой Биланом, нравился многим девушкам в институте. Когда на него устремились все глаза в аудитории, включая преподавателя, он смутился, но, поправив свои длинные прядки на затылке, сказал: — Просто Мокиенко даёт другое толкование слову «многостаночница». И он по значению ближе к советской эпохе, исходя из названия. — Исходя из названия, молодой человек, — говорил Райкин с очевидной неприязнью в голосе, — это и есть пошлятина, только иная её форма. Это то же самое, как Россию называть «Раша» или «Рашка». — А что в этом такого? Это просто транскрипция с английского. — Это не просто транскрипция, это унизительный англицизм и пошлость. Как «Совдепия» или «Совок» — пошлость и вульгарщина. Раскрасневшись, Лёша не стал дальше спорить и скрылся обратно за мольберт. Было видно, что у него есть ещё немало аргументов в свою защиту, но ругаться с преподавателем на такую щекотливую тему не стал бы никто в здравом уме. Лёша был умным парнем, поэтому и замолчал вовремя. Валентин Евгеньевич, всё же взяв себе эту выходку «на карандаш», снова повернулся к Ире. — Пойдемте со мной. «И кто меня просил приходить именно сегодня?» — подумала Ира, жалея о своём решении. Проследовав за преподавателем в кладовую-кабинет, что располагался прямо за аудиторией, Ира завела руки за спину, дабы Валентин Евгеньевич не заметил, как она выкручивала пальцы — ещё одна пагубная привычка от нервов. Помещение было и так тесным, а с грудами книг, коробками с камнями и минералами, полками с глиняными моделями и сломанными подрамниками казалось ещё теснее. У стены, в самом эпицентре хлама, стоял небольшой стол, заваленный мелочью, которую сложно было перечислить. Эту комнату трудно было назвать кабинетом, но работать здесь было ещё труднее. — Ирина, я ведь вас помню ещё с подготовительных занятий, — начал Валентин Евгеньевич, закрыв дверь. — Вы даже ездили прошлым августом вожатой в наш художественный лагерь. В вас было столько рвения, а сейчас? Что я вижу? Хотя, — усмехнулся он, — что это я говорю? Как раз сейчас я вас вообще не вижу. В чём дело? — Я работаю, — тихо ответила Ира, чувствуя себя максимально некомфортно. Она стояла в потёртых берцах и дырявом свитере «Boys» — обязательный атрибут на практические по рисунку, ибо его не жалко было испачкать — в то время как перед ней стоял разодетый преподаватель в идеально выглаженном костюме. — Но можно же это делать не в ущерб учёбе? — Можно. Я буду чаще посещать занятия. — Я это уже слышал в январе. Сейчас март. За три месяца я видел вас на своих занятиях всего два раза. Это как, по-вашему, частое посещение? — Нет. — До конца первого курса осталось всего ничего. Но для кого-то он закончится только до сентября, а для вас может закончится навсегда. Ни ответа, ни привета. Восстановиться не выйдет. Только заново поступать. Тратить время, силы и деньги. Не поймите меня превратно, я, напротив, хочу помочь. Потому что я, — Райкин сделал акцент на «я», — на вашей стороне. В вас есть потенциал, немного упорства и — бум! — через десять лет вы почётный выпускник нашего института. Ира усмехнулась. Её забавлял энтузиазм в голосе Райкина. — Не смейтесь, я серьёзно. Я здесь уже тридцать шесть лет преподаю, и кто только не прошёл через мои руки. Поверьте, вот там, за дверью, — Валентин Евгеньевич понизил голос до шёпота, — немало посредственных студентов. Им не грозит успех в профессии, они смогут преподавать после вуза, но не более того. А вот у вас экстраординарный талант. Ира слабо верила в это, к себе она была строга. — Можно вопрос? — Разумеется. — Вы это специально говорите, чтобы я перестала прогуливать? — Я вам так скажу: лично мне нет никакого дела до ваших прогулов. У меня, помимо вас, ещё сотня студентов. Разница принципиальная только в том, какие это студенты — вроде вас, или вроде того Базарова с козлиной бородкой. Вот до этого мне есть дело. Ира сдержала смешок, поняв, что под «Базаровым с козлиной бородкой» Райкин имел в виду Лёшу. Ей, безусловно, было приятно слышать все эти слова про её экстраординарный талант и почётных выпускников, пусть даже она продолжала считать, что всё это отборная лапша, которую Райкин вешал на уши каждому второму студенту. В чём-то, всё же, он был прав. Ира могла подстраивать свои смены под учёбу, а не наоборот. — Я даю вам время до конца месяца на этюды. И последний шанс. Ещё один прогул без уважительной причины, и я сам лично поставлю вопрос на комиссии о вашем отчислении.***
Отсидев две практические и лекцию, Ира ехала на смену в ресторан, хотя «ехала» — было громко сказано. За последние несколько минут она смогла проехать всего метров на десять вперёд. Таганка, как обычно, стояла. Ира, будучи не совсем опытным водителем — официальный стаж у неё начался всего несколько дней назад, а вождение отцовской машины и машины Паши не считалось — психовала каждый раз, когда приходилось тормозить или менять полосу. И пусть на смену она не опаздывала, сидеть на одном месте было не самым приятным занятием, тем более, когда Москва, впервые за долгое время, купалась в солнечных лучах. Ира решила немного оглядеться и посмотрела на соседние автомобили. Справа от неё стояла маршрутка, забитая пассажирами, слева — чёрная «Mazda» тонированная в хлам, как бы сказал Влад. Ира, разумеется, не видела водителя, но тот её заметил, ибо через несколько секунд переднее пассажирское стекло опустилось. Водитель — парень лет тридцати кавказской внешности — жестом попросил Иру сделать то же самое. — Тебе куда? — прокричал он сквозь гул машин. — К Арбатской. — Проспект Мира. — Не судьба, — пожала плечами Ира, сделав вид, что ей жаль. Закрыв окно, она включила радио и достала из сумки ещё запакованный в плёнку нелинованный «Молескин», который ей подарила Кира на день рождения вместе с набором масляных тонкотертых красок. Рисуя карандашом девушку с книгой, что сидела у окна в маршрутке, Ира подпевала Ае — солистке группы «Город 312»: Вычисляю где ты - Очень даже хорошо Никаких запретов И ни грамма за душой Если хочешь это - Значит ты уже большой. Трек закончился, и следом заиграла музыкальная заставка «Европы Плюс». «— А я напоминаю, дорогие друзья, что мы разыгрываем путёвку в Турцию на двоих, — говорил ведущий, — в один из лучших отелей по системе «All inclusive». — В Анталию? — спросил женский голос соведущей. — Да, в Анталию. — Ой, — вздохнула соведущая, — улётно. — Это улётно и правда. Тем более от «TEZ TOUR» — лучшего туроператора по Турции. Ну, по крайней мере я могу считать его одним из лучших, потому что я знаю, что с этими ребятами летать отлично и очень спокойно. Они действительно знают, как сделать отдых отдыхом, в отличие от некоторых других операторов». Снова заиграла музыкальная заставка, но уже «Пробки на дороге». Монотонный мужской голос диктора начал перечислять самые загруженные улицы Москвы на данный момент: «— Пробка на Большой Тульской в центр, на Ярославке в центр от города Королёв, на Пролетарском проспекте от улицы Москворечье до выезда на Каширское шоссе, стоит Большая Черкизовская…» — Пфф, — от скуки выдохнула Ира через рот, продолжая лёгким тоном накладывать тени на лицо девушки. Заметив краем глаза движение, Ира отложила блокнот и тронулась с места. Съезд на Гончарную улицу был менее загруженным, и она решила держаться его. Где-то на дне сумки зазвонил телефон и Ира, держа руль одной рукой, другой полезла за мобильником. На мгновение потеряв управление, она чуть не врезалась в красные «Жигули». Мужчина за рулём начал что-то кричать и яростно жестикулировать, но всё, что могла сделать Ира — положить руку на сердце и прошептать: извините. Опустив глаза на экран телефона, она до боли стиснула зубы. Звонок, из-за которого Ира едва не попала в аварию, был от Паши. Она игнорировала его со вчерашнего дня, а он забрасывал сообщениями, грозясь найти её, где бы она ни была. — Да, — грубо произнесла Ира. — Решила бросить меня, даже не объяснившись? — Нет. Я была занята. Ира сама себе удивлялась. Разговаривать в таком тоне с Пашей, зная, что это может выбесить его? Это было чем-то новеньким. Ира не была на это способна. — Я жду тебя сегодня. — Я же тебе сказала, что занята. После этих слов последовал щелчок и тишина — Паша сбросил. Нахмурившись на это совершенно непривычное для него действие, Ира убрала телефон обратно в сумку. Звонок оставил неприятный, очень странный осадок. Зная Пашу, следовало теперь ожидать чего-то в духе января 2006-го.