***
— Садись, — грубым тоном приказал Лыткин, увидев дочь на пороге кухни. Ира, заблаговременно заскочив домой и переодевшись, прошла к стулу, опустив глаз в пол. — Я хотела её сама забрать, честно, — начала она, осторожно присев. — Кого? — нахмурился Лыткин, смотря на дочь через стол. — Машину, — сжала губы Ира, всё ещё избегая взгляда отца. — Мы просто с Кирой ушли в другой бар и… — При чём тут твоя машина блять!? — вдруг сорвался Лыткин, и Ира резко подняла на него взгляд. — Я тебя не за этим звал, — выдохнув, майор взял рюмку водки, что была заготовлена рядом, и опустошил её одним глотком. — Скажи-ка мне, ты своему, — замолчав, Лыткин скривил лицо и с отвращением произнёс: — Денису что-то говорила обо мне? — В плане? — насторожилась Ира. — О работе моей. О её, — Лыткин зло усмехнулся, — специфике. — О взятках? — не стесняясь, добавила Ира. Лыткин эту формулировку терпеть не мог. Себя взяточником он не считал. У него был свой закон. Его собственный мир. И за проживание в нём нужно было платить. — Так что? — сквозь зубы спросил он. — Говорила? — Нет. Что случилось вообще? — Меня отстранили от службы, — на этом Лыткин опрокинул ещё одну рюмку. — За что? — А ты не у меня спрашивай. Дело рук этого пидораса. Дениса твоего, чтобы он сдох, — с ненавистью в глазах Лыткин залпом выпил третью рюмку. — Не надо было выпускать его. Если бы не его адвокат, уже давно отпевали бы эту тварь. — Денис даже если бы знал обо всём, никогда не… — Ты молчи! — ударил кулаком по столу мужчина. Тарелки с закусками зазвенели от сильного удара. — Где твои мозги куриные были, когда ты домой его тащила?! — Хватит орать на меня! — не выдержала Ира. — Если и Денис руку тут приложил, то ты сам виноват. Не надо было наркоту ему подкидывать. — Что?! — вскочил из-за стола Лыткин. — Ты совсем охерела?! — Да ты сам… — начала Ира, резко встав со стула, но из-за боли, внезапно прострелившей грудь, ноги её подкосились. Сердце сжалось так сильно, что в глазах потемнело. Дыхание перехватило. Крепко сжимая столешницу, Ира на ощупь опустилась обратно на стул. Вся злость Лыткина моментально испарилась. Словно протрезвев, он кинулся к дочери. — Что? Сердце? — спросил он, сразу поняв в чём дело. От боли Ира лишь смогла слабо кивнуть. На такой случай в их доме всегда имелся «тревожный чемоданчик» — именно так Лена называла коробку с лекарствами дочери, что мирно ждали своего часа на полке в шкафу ванной. В детстве Ира часто забиралась на стуле к этой самой полке, рассматривая содержимое коробочки, от которой зависела её жизнь. Все лекарства она знала наизусть, и, если она замечала, что чего-то в коробке не хватает, бежала со всех ног к родителям, объявлять «ужасную» новость. Дыша как можно глубже, Ира старалась успокоиться. Рассматривала кружки колбасы на тарелке перед ней. Считала солёные огурцы в банке. Конечности начали неметь. Вдруг стало холодно. Но Ира держалась стойко. Спустя несколько секунд, которые показались вечностью, в кухню залетел Лыткин. Краем глаза Ира видела, как он суетился, доставал белую коробку с ампулами, набирал аккуратно, без пузырьков лекарство в шприц, выпускал лишний воздух, промакивал ватный шарик водкой — все шаги были изучены и отрепетированы. Кожей предплечья Ира почувствовала холодок. Теперь от неё долго будет пахнуть спиртом — нестрашно. За холодком последовала секундная боль. «Как комарик укусил», — говорил ей отец в детстве, но сейчас промолчал. Сразу легче не стало. И через минуту тоже. Но мысленно Ира старалась отпустить боль. — Давай я тебя в комнату отнесу, приляжешь, — где-то рядом говорил отец, но Ира смотрела в одну точку перед собой. — Не хочу двигаться, — еле слышно произнесла она. — Сейчас отпустит.***
Когда Ира спустя три часа проснулась в своей комнате в родительской квартире, сердце её уже не болело. Вдохнув поглубже, она убедилась, что никаких неприятных ощущений и тяжести за вздохом не последовало — теперь точно было ясно, что приступ отступил. Раньше в этой комнате ей было необычайно комфортно. Это было её место. Её мир, где существовала только она в своём бардаке, который, к слову, Лена даже после переезда дочери побоялась убрать. Комната вообще осталась нетронутой: ящики комода были выдвинуты, одежда всё также вываливалась или вовсе была раскинута по полу. Ира будто бы не переезжала от родителей, а бежала в спешке, собрав всё самое необходимое. Хотя, в каком-то смысле, это было правдой. Встав, Ира достала из-под кровати свою запасную дорожную сумку, впихнула туда оставшуюся одежду. Сгребла со стола всё содержимое и прихватила один-единственный горшок с фикусом. Ей хотелось уйти незаметной: ещё одну ссору с отцом её сердце не выдержит. Осторожно, на носочках, она двигалась по коридору, слыша из гостиной голос отца и матери, те о чём-то негромко беседовали. Слов Ира не могла распознать. Тихо, но быстро обувшись, она надела пальто и проскользнула на лестничную площадку. Уже второй раз за день она сбегала вот так: сначала от Паши, теперь от родителей. Надо было что-то менять в этой жизни. Отстранение отца от службы точно было не на совести Дениса. А учитывая полунамёки от Паши, пазл складывался идеально. От утренней солнечной погоды не осталось и следа. Заморосил дождь. Небо затянуло тучами. Зонта у Иры не было, но она и не была против прохладных капель, бьющих по лицу, скользящих по плотным листам фикуса. Казалось, что никого из посетителей Чистых прудов не волновал дождь. Под ещё лысыми кронами спрятаться никто не пытался, да и смысла не было. Весь город устал от морозов и грязного снега, отчего первый весенний дождь приняли не иначе как за благо. У памятника Грибоедову, по обычаю, толпились неформалы, а со ступенек кто-то кричал — именно кричал — под гитару «This Is The New Shit» Мэрилина Мэнсона. Ире почему-то хотелось подойти ближе, но с громоздкой дорожной сумкой на плече и фикусом подмышкой она не вписывалась в эту компанию. До её нынешнего дома идти пешком было сумасшествием — одна лишь поездка на машине занимала полчаса — но и Ира не отличалась сейчас адекватностью. Ещё бы! Станет ли нормальный человек гулять под дождём с фикусом в руках и добрыми пятью килограммами на плече? Пожалуй, что нет. Зато времени поразмыслить было думай не хочу. А Ире стоило подумать о многом. Её жизнь с появлением Паши сошла с привычных рельс, на которые Ира долго вставала после их с Гордеевым расставания. Кира была права: так нельзя дальше жить. — Пиво хочешь? — севший голос вдруг доносится откуда-то снизу. Какое к чёрту пиво? Ира остановилась. У фасада воскресной школы при храме сидел на пластиковом стуле — на одном из тех, что широким спросом пользовались в забегаловках Сочи или шашлычных у Рижского — довольно колоритный алкаш в кожанке с цепями. Вольготно восседая на своём троне, он протянул Ире бутылку «Девятки». Почти полная. Запотевшая. С похмелья так и манит. — Лишняя есть? — спросила Ира. — А как же! — в эту же секунду на её глазах появилась другая такая же холодненькая бутылочка «Балтики». Да и Бог с ним. Не став брезговать этой новоиспечённой компанией, Ира бросила сумку у фасада и села на неё. — Обижаешь, — протянул незнакомец и встал со своего стула, уступив место даме. Сам он сел рядом на бесплатную газету. — Давно бомжуешь? — вдруг спросил парень. Ира, усмехнувшись, сделала первый глоток крепкой «Девятки». До чего надо было докатиться, чтобы алкаши стали принимать за свою? Хуже уже быть не могло. — А ты? — спросила Ира. — У меня тут квартира на Тургеневской. — А я с Покровки. — Цветок тогда зачем? — Пересадить хочу. На волю. — А сумка? — Дамская. — Понятно, — кивнул парень. — Я Витёк. — Ира. — Тогда за встречу, — новоиспечённые знакомые чокнулись бутылками. Куда делся здравый смысл? Идут люди. Монеты кидают. Мятые десятирублёвки. Красивый город Красноярск. Никогда там не была. Может, дочь Параскевой назвать? — Есть будешь? Беляш с мясом. Надкусанный. — Давай. — Подожди. Целый где-то был. Не отбился ли он от тех неформалов? Пожалуй, что отбился. — Ты почему не у Грибоедова? — Я Мэнсона не люблю. — Я тоже.