***
Нарцисса уложила Гермиону в кровать с огромным, невероятно блестящим балдахином и начала кружить вокруг неё, проводя махинации палочкой, читая неизвестные доселе Грейнджер заклинания. А после, когда Гермиона уже чувствовала, как веки опускаются, поднесла к её губам чашу с какой-то светящейся жидкостью. Воспоминания? Чьи? И Гермиона провалилась в темноту. Она не понимала, как долго находилась в ней, казалось, что вечность, а на деле это могли быть секунды. Но постепенно тьма приобретала очертания, светлела и по итогу превратилась в Большой зал в Хогвартсе, в то место, где, кажется, всё началось. Она помнила это время. Шестой курс, начало сентября, когда Гермиона впервые обратила на Малфоя внимание не только как на надоедливого однокурсника. Тогда, после слов Гарри о том, что Малфой принял метку, Грейнджер, хоть и не верила в это, всё равно начала обращать на него больше внимания. Как будто старалась через рубашку рассмотреть силуэт змеи на его левом предплечье. Гермиона стояла рядом со столом Гриффиндора, прямо рядом со своей младшей копией, которая не обращала на неё никакого внимания. Копия была занята разглядыванием Малфоя, сидящего за столом Слизерина и разговаривающего о чём-то с Забини. Сердце сжалось. Пульс повысился. Слёзы потекли по щекам. Она так мечтала снова его увидеть. Не сдержавшись, она подбежала к нему. Рассматривала черты лица, острые скулы, белоснежные волосы. Улыбнулась, когда он откинул мешавшуюся чёлку лёгким движением руки. Он всегда так делал. Под его глазами ещё не залегли синяки, весь его вид ещё не кричал о вселенской боли и усталости. Но скоро будет. Она знала, что будет. Но тут… Он отвернулся от Забини и направил взгляд куда-то вдаль. Она этого не помнила. Посмотрев туда же, куда сейчас устремлялись его глаза, Гермиона увидела саму себя. Но её копия уже отвернулась, что-то отчаянно доказывая Гарри и Рону и активно жестикулируя. Зачем он смотрел на неё? Как он смотрел на неё… В его глазах проскользнула боль. Его губы сжались и он вновь отвернулся. Как раз в тот момент, когда копия Гермионы снова обратила на него взгляд. Зачем он смотрел на неё? Зал рассеялся и появился вновь. Все были одеты немного по-другому, и Гермиона не смогла точно понять, когда это было. Но он снова смотрел на её копию, пока та разговаривала с Невиллом. Смотрел, поджав губы, периодически сглатывая, снова с той же болью и отчаянием. Она этого не помнила. Как могло её сознание это воспроизвести? Что было в той светящейся жидкости? Картинка сменялась, но суть её была та же. Вечные переглядки, сколько они длились? Месяц? Два? Он постоянно наблюдал за ней. В кабинетах на уроках. В коридорах на перемене. В Большом Зале на завтраке, обеде и ужине. Постоянно. А она этого никогда не замечала раньше.***
Тьма снова расступилась, но Гермиона не увидела ни Большого Зала, ни кабинета, это была новая локация, как будто новая ветвь истории. Комната. Большая, можно даже сказать, огромная комната с кучей хлама, в которой Грейнджер была так часто в том году. Всюду были завалы каких-то вещей: зеркала, книги, Мерлин, здесь валялась даже чья-то старая обувь. Казалось, тут можно было найти что угодно, но в то же время не найти конкретно того, что было так нужно. Внезапно дверь комнаты с шумом распахнулась и там, на входе, Гермиона снова увидела свою младшую копию, растерянную, всю в слезах. Она помнила этот день. Она поссорилась с Гарри и Роном, очень сильно, и ей больше всего тогда хотелось остаться одной, спрятаться где-то, поэтому она и попросила у комнаты дать ей такую возможность. Младшая-Грейнджер побежала вдоль рядов и уселась на какое-то очень старое кресло, поджав колени к груди и опустив на них голову. Она всхлипывала, но нынешнюю Гермиону это не волновало. Почему она оказалась здесь? В этом воспоминании? Ведь в нём не было Драко, она точно была в этом уверена. Внезапно дверь открылась. Невероятно тихо, так, что младшая-Гермиона даже не обратила на это внимания, но повзрослевшая Грейнджер тут же уловила силуэт вошедшего и открыла рот в удивлении. Это был он. Но… Но она ведь опять же не помнила этого, почему она это увидела? Драко замер в дверях, услышав всхлипывания. Он тихо закрыл за собой дверь, и совершенно бесшумно пошёл в сторону звуков. Младшая-Гермиона никак не могла бы его увидеть, она сидела в дальнем углу, и вход в комнату был закрыт от неё горами вещей. Малфой осторожно выглянул из-за угла и, как только увидел младшую-Гермиону, сразу же снова спрятался в укрытии. Старшая-Гермиона подошла к нему ближе и увидела, как сильно он сжимает челюсти и губы, как закрывает глаза, как будто ему отчего-то больно. А потом легко взмахивает волшебной палочкой и из маленькой музыкальной шкатулки начинает литься мелодия. Та самая, которую мама напевала перед сном, чтобы Гермиона скорее уснула. Она даже не задумывалась в тот момент, откуда пошла мелодия. Подумала, что, может, шкатулка случайно открылась. Но на самом деле это он. Откуда он знал, что эта музыка её успокоит? Слёзы уже нескончаемым потоком лились из глаз, мешая взору.***
Следующим воспоминанием стала астрономическая башня. Это было где-то в середине ноября, и Гермиона приходила сюда подумать, немного освежиться. Ей тогда не хотелось ни читать, ни сидеть в душных помещениях замка, душа требовала спокойствия и расслабления. Младшая-Гермиона стояла, облокотившись о перила, и наблюдала за тем, как птицы несутся над холмами, как ветер создаёт течение в Чёрном Озере. Ей было хорошо тогда. Она помнила. На лестнице послышались чьи-то шаги, и обе Гермионы обернулись на звук. Эту белую макушку ни с кем нельзя было перепутать. Малфой поднял голову и встретился с настороженными глазами младшей-Гермионы. Он нахмурился, она тоже. — Что ты здесь делаешь, Малфой? — спросила младшая-Гермиона недовольным тоном. Да, точно, она тогда была крайне возмущена тем, что кто-то прервал её идиллию. — Что ты здесь делаешь, Грейнджер? — парировал Малфой, сунув руки в карманы и прищурившись. Под его глазами залегли синяки, а кожа в ночи казалась нереально бледной. — Я задала вопрос первой. Ты мешаешь мне, может уйдёшь? — Младшая-Гермиона скрестила руки на груди, принимая закрытую позу. Она не собиралась уходить сама. Не хотела сдаваться ему. Не хотела, чтобы всё выглядело так, будто она убегает от него. — А я не собираюсь отвечать на твой вопрос. И уходить тоже. Так что можешь уйти сама, только думать мешаешь, — С этими словами Драко подошёл к перилам, встав подальше от Гермионы, практически на другую сторону, достал сигареты и закурил. Как она любила смотреть на то, как он курит. — Здесь нельзя курить! Младшая-Гермиона фурией понеслась к нему и выхватила его сигарету чуть ли не прямо у него изо рта. Она злостно затушила её и выкинула с башни, яростно посмотрев на Малфоя и только-только осознав, что подошла к нему почти вплотную. Его челюсти сжались до предела. Но помимо этого Драко никак не отреагировал на её выходку. Просто отошёл к другой стороне, к той, у которой стояла Грейнджер до того, как понеслась забирать его сигарету, снова достал пачку и снова закурил. Младшая-Гермиона от такой наглости чуть не задохнулась. Она снова попыталась проделать этот трюк, но Малфой перехватил её запястье, прижал к перекладине спиной и навис над ней сверху, яростно смотря Грейнджер прямо в глаза. Гермиона помнила, как тогда всё внутри неё перевернулось. Как она всматривалась в его серую радужку. Как пыталась унять дрожь во всём теле. Что-то в ней щёлкнуло в тот момент, она была в этом уверена, и это что-то перевернуло весь её мир с ног на голову. Драко Малфой своими бездонными серыми глазами заставил её сойти с ума. Она оказалась с ним в такой близости, в какой не оказывалась никогда. Она пыталась понять его в тот момент. Бросала взгляд на его левую руку в попытке рассмотреть метку, просвечивавшуюся через белую рубашку. И рассмотрела. Только она не просвечивалась. Его расстёгнутый рукав немного сполз и оттуда виднелась чёрная змея. Тогда мир ухнул куда-то вниз, и она уже не скрывала дрожь во всём теле. Её глаза округлились в удивлении и ужасе, потому что она не верила словам Гарри, не хотела им верить. Но он оказался прав. Драко Малфой теперь был Пожирателем Смерти. Когда он увидел, куда именно был направлен её взгляд, тут же отпустил запястье и прикрыл предплечье. Роковая неосмотрительность. Гермиона ждала, что он будет в ужасе. Будет умолять её никому не рассказывать. Но Малфой усмехнулся. Прикрыл глаза, закинул голову назад и рассмеялся. — Давай, Грейнджер, беги, рассказывай Поттеру о том, что увидела. Или нет, подожди, лучше сразу к Дамблдору. Давай, я жду, — он открыто насмехался над ней. Младшая-Гермиона была в растерянности. Она не понимала, как ей на это реагировать. Не понимала, что делать. Ужас сковал всё её тело. От макушки до кончиков пальцев. Он всё ещё смеялся, когда она убегала. Старшая-Гермиона смотрела на свою удаляющуюся спину. Смотрела, как Драко продолжал смеяться. Как слёзы побежали по его щекам. Как он ударил стену кулаком со всей силы, а после взвыл от боли. Но, она была уверена, эта боль была не от удара. Ему было больно внутри. Где-то там, где сердце.***
Коридор освещали факелы, хотя в этом и не было острой необходимости. Солнце клонилось к закату, но всё же наполняло своими последними на сегодня лучами замок. Старшая-Гермиона наблюдала за тем, как она младшая шла в свою башню, напевая себе что-то под нос. Как вдруг из-за угла вылетел Малфой и прижал её к стене. — Какого чёрта, Грейнджер?! — прорычал он ей прямо в лицо. У Младшей-Гермионы перехватило дыхание. Её моментально снова сковал ужас, то ли от того, что он снова оказался к ней так близко, то ли от того, что она так и не рассказала никому о том, что увидела позавчера на астрономической башне. — Какого чёрта я всё ещё здесь?! — Малфой плевался ядом, его взгляд горел от ярости, от боли, от страха. Мерлин, младшая-Гермиона сама не знала, почему. Почему она не пошла к Гарри? Почему скрыла от них то, что Малфой всё же стал Пожирателем смерти? Теперь она знала ответы на эти вопросы. Ей было любопытно. Страшно, безусловно, но до ужаса любопытно узнать его историю, понять причины, найти мотивацию его поступков. Разгадать загадку, коей он являлся. — Я… Малфой, расскажи мне… Он снова рассмеялся. По-сумасшедшему. Страшно. Мерлин, какой она была идиоткой… — Что тебе рассказать, Грейнджер? Что я теперь Пожиратель Смерти? Не думал, что ты такая идиотка, вроде своими глазами всё видела. Но какого чёрта ты никому ничего не рассказала? — на этот раз он уже кричал. Но никто этого не слышал. Коридор был абсолютно пуст. — Я не знаю! — прокричала младшая-Гермиона в ответ, и Малфой замер. Он выглядел отрешённым. Серьезным. Пустым. — Да пошла ты к чёрту, я не собираюсь играть в твои игры. И Драко оставил её одну. Старшая-Гермиона в шоке наблюдала за тем, как он удаляется и за тем, как она младшая опускается на пол и начинает плакать. Боже, она считала себя такой жалкой в тот момент, но со стороны всё выглядело куда страшнее, чем чувствовалось. Ей было больно. Каждое это чёртово воспоминание приносило боль. Но она не успела дать волю чувствам, так как картинка снова поплыла…***
Она снова видела переглядки. То младшая-Гермиона смотрела на Малфоя, то он на неё, но они не пересекались взглядами. Наблюдали друг за другом по очереди. Старшая-Гермиона помнила, какой ураган эмоций выл внутри. Она постоянно была на грани, постоянно была готова сорваться, но не могла себе этого позволить, чем только усугубляла своё состояние. Она снова наблюдала за тем, как иногда пересекалась с Драко на астрономической башне, за тем, как они кричали друг на друга, как она пыталась выведать у него информацию. И она помнила, что с каждой новой ссорой её влекло к нему всё больше и больше. Она видела его боль, пусть он и пытался скрыть её. И ей, чёрт возьми, было так интересно разгадать этот ребус под именем Драко Малфой. Она была уверена в том, что Драко не мог принять метку самостоятельно. Она предлагала ему помощь несколько раз. Спрашивала, просила рассказать ей, что с ним случилось. Но в итоге он только кричал на неё пуще прежнего. Пока в один день не поцеловал. Пока в один день она ему не ответила. Старшая-Гермиона смотрела со стороны, как он целовал её, отчаянно, яростно. И губы горели от того, что она помнила, как это чувствовалось. Помнила, как он прижимал её к стене, как она зарывалась в его белые волосы своими руками, притягивая ближе. Тогда она больше не боялась его. В поцелуе она буквально почувствовала горечь его боли и окончательно поняла, что метка — его боль. Он не хотел её. Не хотел всего этого. Она заранее его за всё простила. Её влекло к нему. В тот самый момент, когда он прижал её тогда к перилам что-то в ней проснулось. Она хотела его.***
Но следующее воспоминание явно ей не принадлежало. Она никак и никогда не могла об этом знать. Она оказалась, судя по всему, в гостиной Слизерина, в которой были только Драко и Блейз. Видимо, все остальные уже спали. Драко метался туда-обратно по гостиной, запуская руку в волосы, дикими глазами глядя прямо перед собой. Он практически дрожал, судорожно шептал себе что-то под нос, но Гермиона не могла ничего разобрать. Она как заворожённая наблюдала за ним, не в силах отвести взгляд. Когда это было? — Драко, что произошло? — спросил вкрадчиво Забини, сидевший на кресле. В его руке был стакан с какой-то янтарной жидкостью. Огневиски? — Я поцеловал её, — выдохнул Драко, резко остановившись. На пару минут наступила оглушающая тишина. Неужели это было в тот же вечер? Только позже? Глаза Блейза округлились до максимума в удивлении. Он открывал и закрывал рот, как будто хотел что-то сказать, но не знал, что именно. — Так и… А она что? — в итоге тихо спросил он. — А она ответила. На этот раз тишина длилась дольше. Блейз переваривал, Драко видимо пытался не сойти с ума. Гермиона же пораженно наблюдала за ними, с нетерпением ожидая, что будет дальше. — Так, подожди, так это же… Твою мать, поздравляю! — Забини резко встал, чуть не разлив содержимое стакана, и подошёл к столу, открывая ящик и доставая бутылку. Точно огневиски. — Ты ждал этого два года и вот свершилось! Чего? — Забини, блять, что мне теперь делать?! Она же возненавидит меня… — Так, успокойся, истеричка. Завтра об этом подумаешь, а сейчас… Поздравляю, друг, девушка, по которой ты сохнешь, уже почти в твоих руках! Что? По которой он… Что?! Два года. Гермиона рухнула на пол. Он был влюблён в неё с четвертого курса. А она даже не знала об этом. Блейз продолжал что-то говорить, что-то о том, что Малфою стоит всё рассказать ей, быть честным с ней, если она уже идет ему навстречу, если она что-то к нему чувствует. Но Гермиона задыхалась в истерике. Пустота внутри наполнилась болью. Сильнейшей болью. Господи, она хотела вскрыть себе грудную клетку и вытащить нож, который находился внутри, резал её внутренности, заставлял биться в истерике. Её окутала тьма. Тьма, в которой она билась в агонии так долго… Мерлин, она не знала, как долго это продолжалось, но когда вокруг снова всё начало наполняться светом, она чувствовала себя истощенной и измождённой. Как будто рядом находился дементор. Как будто всю радость выкачали. Как будто она находилась в далекой Антарктиде и замерзала насмерть.***
Гермиона видела, как через туман, как они снова поглядывали друг на друга в большом зале. Как шарахались друг от друга целых две недели, пока снова не столкнулись на астрономической башне. Тогда Гермиона не уделила этому должное внимание, но теперь точно знала — они оба пришли туда потому, что хотели встретиться. Он курил. Младшая-Гермиона молча наблюдала за ним, уже не пытаясь вырвать из его рук сигарету. Она наслаждалась им. Именно тогда она впервые обратила внимание на то, как красиво он курил. А он не мешал ей. Старшая-Гермиона наблюдала за ним тоже. Со слезами на глазах. Казалось бы, они давно должны были закончиться, но нет. Она запоминала его лицо. Живое, пусть до ужаса уставшее и измождённое, но такое родное и любимое. Ловила его эмоции. Наслаждалась им. А потом он снова поцеловал её младшую версию. Гермиона готова была кричать, лишь бы самой снова почувствовать это. И она кричала. Смотрела, как они целуются, как он тянет её за волосы, чтобы открыть себе доступ к шее. Но дальше у них ничего не заходит. Потому что Гермиона не была к этому готова тогда. Но они встречаются снова. И снова. Гермиона плакала и плакала, заворожённо наблюдая за ними. За тем, как она сдавалась под его взглядом. За тем, как он смотрел на неё — как на хрупкую вазу, которая вот-вот может разбиться. Через месяц они стали встречаться в выручай-комнате. Но не в той, где Гермиона плакала в прошлый раз, им явилась другая. Уютная, небольшая спальня, где они разговаривали обо всём на свете, читали и обсуждали. Где он впервые извинился за то, что называл её грязнокровкой. Где в начале апреля она отдала ему свою девственность. Смотреть на это всё, переживать это всё заново было невозможно больно. Казалось, это была пытка. Пытка, наполненная счастьем, спокойствием, тревогой, болью. Всем вместе. Он стал для неё всем. И однажды он нашёл её в этой комнате плачущей. Драко подошёл к ней, сел на пол и просто… был рядом, когда ей было плохо. А потом, когда ей полегчало, спросил, почему она плакала. Младшая-Гермиона не ответила. Не смогла признаться, что плакала из-за того, что переживала за него. Волновалась за него. Она так и не знала, что с ним случилось и что с ним будет. Её пугала неизвестность. Пугало возможное будущее. Пугал шанс того, что он мог сделать что-то плохое. Собравшись с силами, она тихо спросила: — Почему он тебя пометил? Драко вздохнул. Он не стал кричать, как раньше, не пытался увести разговор в другую сторону. Он ответил: — Потому что мой отец облажался. Это наказание, — Младшая-Гермиона ошарашено на него посмотрела. Она даже не думала о том, что Волдеморт может быть настолько жестоким. Наказывать детей за ошибки родителей… Что может быть хуже? — Не смей жалеть меня, Грейнджер. — Ты не заслужил этого. Ты не виноват, ты не несёшь ответственность за поступки своих родителей… — Я знаю. Но ты думаешь так только сейчас. Когда я выполню задание, ты возненавидишь меня. Он опустил голову, и у Гермионы защемило сердце. У каждой. Младшая думала о том, какое задание ему поручили. Она хотела ему помочь. Дать ему надежду на лучшее решение, и ей даже не пришлось просить, как Драко выдохнул, сглотнул и рассказал ей всё. О том, что он должен убить Дамблдора и починить исчезательный шкаф, чтобы впустить Пожирателей Смерти в Хогвартс. Он сказал, что это он проклял Кэти Белл и что ему невероятно жаль. Он не хотел этого. Чёрт возьми, Гермионе было бесконечно жаль, она даже не знала, не представляла, как помочь ему. Что делать со всем тем, что он уже натворил. Её душило, и она понятия не имела, что с этим делать. Рон попал в больничное крыло тоже по его вине. И когда Драко рассказывал об этом, как он не старался, предательские слёзы всё же вырвались наружу. Гермиона успокаивала его. Она была рядом. В то время как другая, будущая она, рыдала вместе с любимым.***
Они нашли решение. Они пошли напрямую к Дамблдору, который поклялся защитить Драко и Нарциссу. И он это сделал. В тот день, когда Пожиратели ворвались в Хогвартс, Мэнор был пуст. И Орден наложил на него заклинание доверия, спрятав там Нарциссу и Драко и сделав Гермиону хранителем тайны. Люциус, к сожалению, скончался в Азкабане. Подробностей Гермиона не знала, но Драко это сильно подкосило. Она старалась быть рядом и поддерживать его. Она наблюдала, как на протяжении всего лета каждую неделю аппарировала в Мэнор, чтобы навестить его и миссис Малфой. Как у них с Нарциссой завязались дружеские отношения. Как они с Драко становились всё ближе друг к другу. — Будь осторожна. Слышишь, Грейнджер? Только попробуй умереть. Только попробуй, чёрт возьми, — шептал он ей каждый раз, когда она уходила. — Обещаю. Я обещаю, что буду осторожна. Рыдания сдавили горло. Она уже давно спала, а Драко поглаживал её по волосам, и совсем тихо, так, что она еле расслышала, шептал ей на ухо: — Я люблю тебя, Грейнджер. Пожалуйста, живи. Он шептал ей это каждую их совместную ночь. А потом Гермиона, Гарри и Рон отправились искать крестражи. И ей нельзя было отвлекаться от своей миссии. Она не видела его почти год. Невероятно долго. За неделю до битвы за Хогвартс Гермиона смогла вырваться и аппарировать в Мэнор. Она не выдержала. Она должна была увидеть его. Они провели в объятиях друг друга всю ночь. Младшая-Гермиона плакала, не в силах сдерживать эмоции. Она была так рада его видеть, Мерлин. Она мечтала остаться в его объятиях. Мечтала не вылезать из их постели всю жизнь. Мечтала быть рядом каждую секунду, чувствовать его губы на её губах, его прикосновения к её коже и слышать его шёпот, когда он просил её, умолял быть осторожной, умолял вернуться к нему. А потом была битва за Хогвартс. Гермиона видела, как они встретились, как отчаянно она его обнимала, как потом колотила его грудь от страха и возмущения. — Тебя не должно быть здесь. Какого чёрта ты тут делаешь?! — Я не позволю тебе сражаться здесь в одиночку, Грейнджер. Я должен быть здесь. Я должен сражаться за тебя. И он сражался. Отчаянно. Она видела это. Видела, как он боролся. В то время, как Младшая-Гермиона уничтожала оставшиеся крестражи, он бился не на жизнь, а на смерть. Гермиона наблюдала за ним, переживала за него, хотя и так знала, чем всё должно было закончиться. Она наконец поняла, что сделала Нарцисса. Она дала ей увидеть его воспоминания. Гермиона понятия не имела, откуда миссис Малфой их взяла, как смогла провернуть этот трюк, но была безмерно благодарна ей. Потому что теперь она знала больше. Знала, как он страдал. Знала, как отчаянно он боролся за неё, за них. Знала, как сильно он любил её. Пока не наступил тот самый момент. Младшая-Гермиона попала в западню. Её окружили пожиратели, и она из последних сил бросала в них оглушающие, пока не осталась один на один с Беллатрисой Лестрейндж. Пожирательница была гораздо лучшим бойцом. А её поехавшая крыша позволяла ей быть абсолютно бесстрашной. Гермиона пыталась отбиваться. У неё уже не было никакой возможности выбрасывать ответные заклинания, единственное, что она могла — блокировать поток со стороны Лестрейндж. Грейнджер споткнулась, упала и оказалась зажата в углу. А Беллатриса смеялась. Как самая настоящая сумасшедшая. — Ты отравила мою семью, грязнокровка. Ты должна умереть за это. Авада Кедавра! Секунды превратились в часы. Как в замедленной съемке Гермиона увидела Драко, бежавшего к ней, выкрикивающего её фамилию, заслонившего её собой. — Нет! Секунда, и его безжизненное тело упало прямо перед ней. Секунда, за которую Гермиона испытала весь спектр боли. Мерлин, она задыхалась. Её потрошило. Разрывало пополам. Кинжал, пропитанный ядом, в секунду разорвал все её внутренности. Она кричала. Что-то бессвязное, она не слышала себя, не слышала безумный смех Беллатрисы. Она не видела ничего вокруг, кроме его глаз, серых, бездонных, в которых она тонула, которые она любила, за которые готова была умереть. Тех самых глаз, которые теперь были абсолютно пустыми. Стеклянными. В них больше не было ничего. — Авада Кедавра! Со спины Лестрейндж ударил зелёный луч. И тело, смеющееся тело, которое только что убило самое дорогое, что было в жизни Гермионы, упало на землю. Беллатриса была мертва. И перед Гермионой предстала Нарцисса. Нарцисса, глаза которой заливали слёзы, она упала на колени перед своим сыном, она трясла его, плакала, просила его вернуться, просила не бросать её. Это был первый раз, когда Гермиона видела, как миссис Малфой потеряла контроль. Она безудержно рыдала вместе с Гермионой. Она потеряла мужа. А теперь потеряла сына. Они обе потеряли всё. Они обе умерли вместе с ним. За одну секунду.***
Резко вдохнув, Гермиона проснулась и захлебнулась в истерике. Всё, что она только что пережила, выпотрошило её заново. Она кричала. Не видела перед собой ничего. Только чувствовала тёплые, нежные руки Нарциссы, которые баюкали её, успокаивали, прижимали ближе к груди. Ей было так больно. Боже, неимоверно больно. Но она знала одно. Она хочет помнить. Хочет помнить, как они читали в выручай-комнате, как устраивали бои подушками по ночам в Мэноре, как он обнимал её и прижимал ближе к себе. Хочет помнить его глубокие серые глаза, такие нужные, такие любимые. Хочет помнить, почему до сих пор жива. Потому что он защитил её, заслонив собой. Хочет помнить его. Всю оставшуюся жизнь. Потому что если она будет помнить — он будет рядом. Будет приглядывать за ней. Как бы больно и страшно это ни было. Он просто должен быть рядом, обязан. Он обещал, что защитит её. Как она могла хотеть забыть его? Он этого не заслуживал. Он заслуживал, чтобы его помнили. Чтобы его любили. Чтобы при мысли о нём улыбались. И она будет улыбаться. Будет больно. Больно было тогда, больно сейчас, будет больно потом. Но он достоин того, чтобы о нём помнили. Внезапно Гермиону затошнило. Она не успела даже встать, только преклонить голову к полу, и её желудок вывернуло. Мерлин, как ей было плохо. Две последних недели её постоянно выворачивало. Из-за постоянного стресса она не могла есть, чтобы её не стошнило. У неё сбился цикл. Весь её организм полетел к чертям из-за стресса, который она переживала после его смерти. — Мерлин, Гермиона! Миссис Малфой тут же спохватилась, попросила Тинки принести зелье и наложила на Гермиону диагностическое заклинание. Грейнджер чувствовала себя настолько слабой, что даже не могла открыть глаза, да и не хотела. Что миссис Малфой хотела там увидеть? Но когда на протяжении минуты не было слышно ни звука, словно мир вокруг замер, она посмотрела перед собой и увидела маленькое голубое свечение внизу живота. По щекам Нарциссы побежали слёзы. Тинки уже рыдала взахлёб в попытках что-то сказать: — Мисс, вы… — Я беременна… И Гермиона снова расплакалась. Прижимая ладонь ко рту, не в состоянии контролировать свои эмоции. У неё будет ребенок. У них будет ребенок.***
Пять лет спустя.
Весь сад был залит зимним солнцем. Мэнор светился от света, в который раз поражая Гермиону своей величественностью. Повсюду лежали горы снега, он хлопьями опадал с неба, создавая невероятную картину. Но внутри шатра было невероятно тепло. Согревающие чары работали на ура, но, несмотря на это, маленький мальчик с волосами цвета платины, которые сейчас закрывала шапка, предпочитал купаться в снегу, старательно вылепляя снеговика. Вокруг суетились эльфы, а гости уже начинали прибывать, загоняя домовиков в панику, ведь они ещё не успели расставить цветы. Постепенно угол шатра наполнялся подарками. И Гермиона засветилась от счастья, когда увидела, как Гарри и Джинни несутся к Скорпиусу на всех парах, спеша поздравить мальчика с его четвёртым днём рождения. Он был так похож на отца. — Мама! Мама, дядя Гарри говорит, что я неправильно леплю снеговика! — Гермиона даже не заметила, как сын подбежал к ней и начал дёргать её за подол платья. — Гарри! Какая разница, правильно он лепит или нет, главное, что ему нравится! — Но ведь по-другому он будет красивее… — Не правда! — сказал мальчик, надувшись. — Так, а ну хватит. Скорпиус, — Гермиона наклонилась к ребенку, поправляя его шапку. — Может быть попробуешь сделать так, как говорит дядя Гарри? Вдруг и правда будет красиво? Ты же хочешь слепить самого красивого снеговика? Мальчик заворожённо кивнул и, повернувшись к Гарри, схватил того за руку и потащил назад в снег. Гарри и Джинни показывали Скорпиусу, как лучше лепить и в итоге у них получилось очень красиво. Слегка кривовато, но красиво. Её сын так гордился собой. Он отнекивался от того, что кто-то ему помогал и предпочитал рассказывать всем вокруг, что всё это сделал он сам. Гарри из-за этого надулся, а Джинни засмеялась и повалила его в снег. Скорпиус, когда увидел эту картину, побежал помогать тёте Джинни топить дядю Гарри, и Гермиона смотрела на них с огромной любовью и счастливой улыбкой на губах. Она любила их всех больше жизни. А Скорпиуса — особенно. — Он весь в отца. Обернувшись, Гермиона увидела гордо улыбающуюся Нарциссу. — Да. Такой же несносный и невероятно вредный. Но самый прекрасный на свете.