Пусть утро будет добрым

Слэш
NC-17
Завершён
427
автор
Пэйринг и персонажи:
Размер:
5 страниц, 1 часть
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Разрешено только в виде ссылки
Награды от читателей:
427 Нравится 30 Отзывы 71 В сборник Скачать

---

Настройки текста
      Он просыпается от очередного кошмара в смятом коконе из простыни и одеяла, липкий от пота и семени. После Мадрипура все стало еще хуже. Те несколько минут в шкуре Зимнего Солдата – пусть и не взаправду – прошлись по триггерам, дернув за самый мерзкий из них. Баки с отвращением вспоминает прикосновения Земо, которые вынужден был терпеть, и усмешку с подтекстом – он сделает все, что ты захочешь – будто тот продает не сверхсолдата, а мальчика для утех.       Впрочем, так его тоже использовали. Миловидная внешность, которая помогала клеить девчонок в Бруклине, стала его проклятием. Все хендлеры говорили, что он красивый, «как девчонка». Может, поэтому и волосы ему не обрезали. Все они считали себя натуралами, может, и были по сути, но соблазн быстрого удовольствия с тем, кто точно не откажет, кто примет любым – был слишком велик. С ним можно было воплощать самое мерзкое – безнаказанно, без угрызений совести, просто забывая о том, что он человек. С ним удобно – не требует, не жалуется, не возражает, и не надо стараться в ответ – можно трахать, когда приспичит, без подготовки, как максимально реалистичную секс-куклу. Удобно. А довести до оргазма его – момент редкий, ради развлечения, ради любопытства – посмотреть, унизить, посмеяться, – дать ему кончить по команде или не дать совсем. Связать руки и заставить корчиться в конвульсиях от невозможности достигнуть разрядки.       Баки растирает виски, пытаясь прогнать тошнотворные образы. Теперь ему снится вот это. После Мадрипура. Фантасмагорические, искаженные реальностью сна иллюзии его унижений. От которых он кончает. Во сне. Раз за разом. И только от них.       Он вздрагивает от короткого резкого звука. Стук в дверь костяшками пальцев – тот, кто стучит, не спрашивает разрешения войти, он сигнализирует – я вхожу. Земо. Со слепящим подносом в руках, на котором выставлена чашка и еще несколько предметов сервиза неясного назначения. Баки смотрит на его плотную мягкую фигуру, невыгодно очерченную шелковой пижамой, и кажется, что от бывшего бойца элитного спецподразделения не осталось ничего. Но это обманчивое ощущение. Отточенными движениями тот с легкостью отворяет тяжелую дубовую дверь, так что фарфор на подносе не сдвигается ни на миллиметр, и затворяет ее без единого звука. И движется он без единого звука, и даже шелк не скрипит.       – Чай с ромашкой. Помогает уснуть.       Хочется выплеснуть этот чай ему в лицо. Потому что, во-первых, какая к черту ромашка? Ему не помогает ничего – ни седативы, ни наркотики, ни алкоголь, – сыворотка нейтрализует все. Для него нет возможности забыться. А, во-вторых, Земо снова пытается влезть ему под кожу – как и с блокнотом, как и с тем представлением в Мадрипуре… Баки инстинктивно ежится, чувствуя неприятную россыпь мурашек по телу. Невольно подносит руку к лицу, чтобы избавиться от фантомного прикосновения мягких пальцев в такой же мягкой перчатке.       Земо смотрит на него внимательно, изучающе. Баки сидит перед ним практически голый, в одних трусах и простыне, обвившейся вокруг ног. Воздух вязкий и тяжелый от пота и подсыхающего семени. Ни стыда, ни неловкости он не ощущает – эти чувства выжгли из него давно – лишь закипающее раздражение, что этот человек вновь лезет не в свое дело, видит то, чего не должен видеть, собирает его слабости по крупицам, чтобы потом использовать против.       Земо же как ни в чем ни бывало ставит поднос на постель рядом с ним и пододвигает себе стул.       – Есть хорошее средство избавления от кошмаров. Особенно если сны повторяются. Один и тот же сюжет. Раз за разом. Это ведь твой случай?       Баки враждебно молчит, раздумывая, уйдет ли Земо сам, если на него не реагировать, или все же придется демонстративно разбить сервиз. Тот выглядит красивым. Баки сосредотачивается на узорах, но те расплываются перед глазами и вместо вензелей он начинает видеть тяжелые липкие капли крови, будто та вываривается из чашек и ее становится так много, что она ползет вниз, как тесто. Он с трудом отрывает глаза от тошнотворного видения и сталкивается с взглядом Земо, водянистым и нечетким в свете ночника.       – Этот сюжет нужно переиграть, Джеймс.       Баки с трудом восстанавливает в голове нить этого странного раздражающего разговора.       – Пришить на место все отрубленные мною головы? Заштопать дырки от пуль? Замотать кишки аккуратными узелками? Что ты несешь? Пошел отсюда вон.       Земо оглядывает его красноречиво. Баки видит, как расширяются его ноздри – он вдыхает запах. Этот ублюдок знает, что делали с ним в ГИДРЕ. Возможно, знает больше, чем он сам. И построить логическую цепочку не составляет труда.       – Сегодня тебе явно снились не отрубленные головы, Джеймс. Вернуть к жизни других ты действительно не сможешь. Но ты бы мог попытаться вернуть к жизни себя. Ты ведь не столько убийца, сколько жертва…       Баки вздрагивает от его прикосновения, напоминающего ползущее насекомое. Тут же сбрасывает его руку, но чувствует позорное тянущее тепло внизу живота. Солдат внутри него закономерно видит в Земо хендлера. Но Баки больше не солдат.       – Ты стал хуже спать после Мадрипура. Прости. Похоже, я переступил черту.       Земо не получает от него ответа. Но прекрасно знает и сам.       – Тем, что дотронулся до тебя, да? Тебе это снится. Как они дотрагивались до тебя, а ты вынужден был терпеть, подчиняться, делать то, что скажут…       Вспыхнувшее мгновение. Свет, отразившейся от вибраниума на фарфоре и обратно. Бесчисленным количеством бликов. Баки понимает, что сделал, только когда оно уже сделано. Последним падает поднос, с грохотом накрывая острые звенящие зубцы разбитых чашек.       – Убирайся, – шипит Баки, рассчитывая, что разбитая посуда должна была его напугать. Но Земо остается недвижим. Равнодушно стряхивает несколько осколков с пушистых домашних тапок и, приближая лицо, в звенящей тишине мягко произносит:       – Желание.       Код не работает. Семнадцать. Баки это знает. Ржавый. Земо знает не хуже. Рассвет. Но мягко. Печь. Монотонно. Девять. Слово за словом. Добросердечный. С долгими паузами между. Возвращение на родину. Не разрывая взгляд. Один. Будто взаправду. Товарный вагон. Дочитывает его до конца.       А Баки ему позволяет. Дочитать до конца. И чувствует, как вопреки воле весь собирается и ждет того, что будет дальше.       – Доброе утро, солдат.       Они смотрят друг на друга, и Баки все еще упрямо молчит, хотя сердце в груди бьется бешено – так, что слышат они оба. Вздрагивает, когда щеку обжигает внезапной болью. Пощечина. Именно пощечина заставляет его сказать:       – Я готов отвечать.       Земо берет его за волосы и перетаскивает на другую половину кровати, где нет осколков, а простынь хоть и стянута, но все же на своем месте, прохладная и сухая.       Баки успокаивает себя тем, что в любой момент может проломить ему череп. Свернуть шею. За секунду. Но вместо этого привычно обмякает, не сопротивляясь, когда сильные руки вдавливают его лицом в матрас, пережимая горло. Сбрасывая наносную клоунаду неожиданного баронства, Земо наконец демонстрирует свою сердцевину – тренированного убийцу заковийского «Скорпиона».       – Раздевайся.       Баки с трудом слышит команду из-за гула крови в ушах, из-за того, что Земо все еще держит его за горло и дышать получается через раз. Заводит руки за спину, стягивая трусы, и его тут же грубо двигают коленом, не давая опустить бедра, заставляя выгнуться в этой унизительной позе, где, кажется, все внутренности можно рассмотреть при желании. А еще очень удобно долго жестко долбиться, опираясь на его шейные позвонки.       – Стой так.       Он уходит, а Баки продолжает стоять. И плевать, что может войти Сэм, разбуженный шумом. Прислуга – чтобы убрать разбитый фарфор. Ему дана команда стоять, и он стоит, пока Земо не возвращается, запирая дверь. И вместе с собой он приносит тяжелый, приторный запах. Тот окутывает, одурманивает, кажется таким чужеродным и абсурдным в этой постоянно повторяющейся ситуации – настолько, что Баки даже не может разобрать, что это. И удивляется, что не смог, когда слышит ответ:       – Розовое масло.       Ему никогда особо не нравился этот запах. Розы. Он действительно забыл, как они пахнут. Несколько жизней назад он срезал их в соседском саду, чтобы таскать девчонкам. Раздирал руки в кровь, а Стив лил йод ему на пальцы, задувая дыханием боль. И почему он вспоминает о доме и о Стиве именно сейчас, стоя с вздернутыми к верху бедрами, отвратительно раскрытый и готовый принимать любые унижения. Потому что и тогда думал о Стиве и о доме, которого не помнил. В самые мерзкие моменты вырубался, переносил себя туда, где ему было хорошо, в образы, которые не мог идентифицировать, лишь тупо и упрямо держал и любил.       Он вздрагивает, чувствуя, как тяжелые теплые капли падают на сведенные судорогой, вывернутые бедра. Растекаются в разных направлениях, просачиваются внутрь, скользят по крестцу, повторяя дугу позвоночника, стекают на яйца, вдоль члена, капая с конца. И он не только течет, он еще и стонет как случная сука, когда сильная чужая рука сминает его яйца, проходится по члену резко сильно, но плавно, смягченная скольжением. Вторая ладонь движется по спине, вдавливая, разминая, массируя. Баки теряется в ощущениях и странном диссонансе. Это должно было быть больно. Это всегда больно. Мерзко. Неприятно. Но сейчас – только мягко и тепло. И приятно до дрожи.       Его редко раскрывали руками – только если он сам сделал это плохо. Еще медики и техники лазили внутрь прорезиненными пальцами или металлическими инструментами по холодному гелю, от которого все внутренности сжимались комком.       Сейчас это по-другому. Масло теплое, согрето его или чужим теплом, но оно теплое. И пальцы теплые и мягкие. В прикосновениях нет ни спешки, ни раздражения, будто его ласкают просто так, а не готовят для чужого удовольствия. Баки быстро перестает понимать, сколько там чертовых пальцев, они меняются – то больше, то меньше, меняют угол, движутся то медленнее, то быстрее. Иногда ему отчаянно не хватает, иногда он заполнен до краев, но это не больно, легко, скользко и тепло. И они заходят как-то настолько точно, настолько правильно, до искр в глазах. Баки слышал, что можно получать удовольствие и таким образом, но не ожидал, что это будет так хорошо. Он дышит часто и загнанно, позорно стонет в подушку, прихватывая зубами скользкую ткань, и уже не понимает, капает ли с члена масло или собственная смазка. Кончить хочется настолько невыносимо, что больно.       – Дотронься до себя.       Получая разрешение, он толкается в собственный кулак. Чужие пальцы начинают двигаться резче, быстрее, в такт его движениям, попадая по той самой точке, от которой прожигает насквозь. Кажется, еще чуть-чуть, и он потеряет сознание от нестерпимого мучительного удовольствия.       – Я больше не могу… пожалуйста… – шепчет он бессвязно в пустоту, просит о чем-то, но сам не знает о чем. Чужая рука отпускает его шею, разминая затекшие мышцы, давая дышать, и в голове проскальзывает единственная связная мысль – сейчас это начнется, он будет меня трахать, сейчас – но его гладят, ласкают внутри и снаружи. И он совершенно перестает осознавать себя, превращаясь в какую-то массу вибрирующих ощущений. И собственный голос кажется таким ненастоящим и далеким:       – Разреши мне кончить… Пожалуйста… Мне нужно твое разрешение…       Разрешения ему не дают, но чужие пальцы упираются в эту точку, массируют, заставляя вздрагивать при каждом движении. Баки больше не дотрагивается до собственного члена – не может, невыносимо. Упирается в матрас обеими руками, буквально теряя рассудок от необходимости разрядки.       – Пожалуйста, разреши мне…       – Нет.       Но это теплое «нет». Мягкое. С улыбкой. Значит, он должен разрешить. Если попросить еще раз, он разрешит.       – Пожалуйста.       – Нет, Джеймс.       Вторая рука при этом смещается на его член, и Баки уже в каком-то безумии подмахивает в такт, толкаясь в чужой кулак.       – Пожалуйста. Все что угодно. Все что угодно взамен. Как ты хочешь. Все, что угодно. Мне только нужно твое разрешение. Пожалуйста.       На мгновение все замирает. Чужая ладонь с силой сжимает его яйца. А к спине липнет шелк, обжигающе холодный на разгоряченной коже. Чужое тело, навалившееся сверху, кажется неподъемно тяжелым. Это будет сейчас, – мелькает в голове, потому что пальцев внутри он больше не чувствует, отвратительно раскрытый и отвратительно пустой. Зато Баки ощущает его член, твердый и отчетливо горячий даже сквозь шелк, но ему уже все равно как – лишь бы кончить, он на все готов.       – Пожалуйста, – шепчет он сухими губами.       Получает короткий поцелуй в основание шеи и тяжесть чужого тела исчезает. Ладонь на его члене медленно возобновляет движение, неторопливо наращивая темп в такт словам:       – Джеймс, радость моя. Я не дам тебе разрешения. Потому что оно тебе не нужно. Я тебе запрещаю. А ты сам? Ты сам себе разрешаешь? Кто сильнее, Джеймс? Я или ты? Ты или они?       Баки орет в подушку, когда тот снова толкается в него пальцами – двумя, тремя, всем кулаком, он не знает, сколько, но так много и так хорошо. Как бы ни была искажена его психика, физиология оказывается сильнее. Его вытряхивает всего, опустошает, а оргазм будто просачивается сквозь каждую пору в его теле. Земо прижимает его к себе, додрачивая, выжимая насухо, и только потом отпускает, оглаживая ладонями спину, вминая в матрас, который кажется настолько мягким, что в эту мякоть буквально засасывает.       Он долго лежит так, в подушку лицом, распластанный и опустошенный. Спина и шея приятно ноют, затекшие от неудобной позы, а долгожданное облегчение делает ему еще лучше. Земо сидит рядом на краю кровати, неторопливо разминая напряженные мышцы и вырисовывая одному ему известные узоры вдоль его позвонков.       Приоткрывая глаза, Баки смотрит на его член – большой и толстый – топорщащийся из-под шелковых пижамных штанов. Земо хочет его. Конечно, иначе бы зачем он стал это делать. Пусть берет. Услуга за услугу. Ему действительно было хорошо.       Баки смыкает ресницы, чувствуя, как пальцы проникают в него вновь, толкаются внутрь, снова по простате, все такие же скользкие и масляные. Но со сведенными расслабленными бедрами, после оргазма это ощущается по-другому, почти на грани. Разморенный и уставший он думает о том, как не хочется становиться на четвереньки, двигаться, подмахивать. Не хочется до отвращения, будто вся усталость мира свалилась на его плечи. Просто лежать и чувствовать его пальцы – внутри, снаружи, везде. И больше ничего. Второй рукой Земо разглаживает наметившиеся морщины на его лбу, втирает этот душный розовый запах в виски. Это приятно, Баки расслабляется, почти не замечая, как кончает снова. Пугается, распахивая глаза – разрешения не было, а трахать его так и не начали. Все только пальцами, которые сейчас медленно массируют крестец, давая передышку. Это будет сейчас? Баки смотрит на Земо, на его бедра, но член у него опал. Тянется рукой – живой – но Земо перехватывает ее, целует костяшки и мягким поглаживанием прижимает обратно к матрасу.       – Не хочешь?       – Тебя невозможно не хотеть.       – Тогда почему?       – Получай свое удовольствие, Джеймс. Не думай ни о чем. Это только для тебя.       И от этих слов кружит голову даже больше, чем от прикосновений. Это только для него. Только для него. Земо ничего не берет для себя. И это ощущение пронзает, заполняет, не дает дышать – настолько становится хорошо. Чужие ласковые руки возвращаются, выдавливая из него еще один, последний оргазм. Земо прижимает его к себе, и Баки льнет к его мягкому телу, притирается носом к шее, к груди, начинает целовать в каком-то забытьи и сонной лени, получая такие же осторожные поцелуи в ответ. Сквозь навязчивый, заполонивший пространство запах розового масла от его кожи пахнет чем-то сладким и теплым. Этот человек, когда-то разрушивший все, стремившийся уничтожить его за ту жизнь, которую Баки не выбирал, вдруг собирает его заново. С ним становится тепло и спокойно.       – Почему так…?       – Не знаю, – Земо улыбается, целуя его в макушку. – Возможно, потому что мне не о ком больше заботиться и я выбрал тебя. Ведь и о тебе некому позаботиться.       – Я не нуждаюсь…       – Все нуждаются. Спи.       – Я все равно тебя убью, – выходит жалко. Очень жалко. Земо смеется, приглаживая его волосы, и они тоже пропитываются этим сладким тяжело-цветочным запахом.       – Нет, радость моя. Ты не убийца. Спи спокойно. Ты больше никого не убьешь. Никогда. Все закончилось. Спи.       И Баки засыпает, уткнувшись то ли в подушку, то ли в его живот. И впервые за долгое время ему ничего не снится.       Просыпается он, когда из-за дверей уже доносятся звуки завтрака. Сэм разговаривает громко, очень громко, это его и разбудило. Свешиваясь с постели, Баки видит, что осколки разбитого сервиза убраны – явно не горничной, иначе бы он среагировал на шум. Проводит рукой по бедру – кожа непривычно мягкая, пропитана маслом, запах все еще отчетливо ощущается, и Баки вдыхает его с наслаждением, чувствуя себя выспавшимся и отдохнувшим как никогда.       Когда он выходит к завтраку, Земо улыбается и отодвигает стул рядом с собой.       – Доброе утро, – оставляет секунду, чтобы в памяти прозвучало «солдат», но закрывает его собственным ласковым: – Джеймс.       Вместо пощечины едва заметное касание ладонью, пока Сэм не видит. Кофе с молоком – и пенка взбита так, как он любит. Новый сервиз. Белая скатерть, залитая солнцем. В узорном блюдце несколько блестящих конфет и печенье, которое ему понравилось накануне.       Баки улыбается, жмурясь от солнечных лучей, и отвечает:       – Доброе утро.       Земо долго смотрит на его улыбку, потому что видит впервые. Улыбается в ответ и пододвигает ему блюдце со сладостями.       – Пусть утро для тебя всегда будет добрым, Джеймс.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.