Дело Крысолова

Отабек заходит к нему в кабинет с двумя стаканчиками кофе в держателе в руке. Другой рукой он придерживает несколько пузатых папок. Один стакан он подаёт Жан-Жаку, второй оставляет себе. Алтын широко зевает, даже не пытаясь прикрыть рот ладонью. Синяки под его глазами говорят о многом.  — Не выспался? — Жан снимает пластиковую крышечку со своего стакана и смотрит на нарисованный смайлик.  — Это не я три недели жопу грел в Майами, — Отабек снова широко зевает, рискуя вывихнуть себе челюсть. — Я работал вообще-то.  — Мне в бухгалтерии уже успели все уши прожужжать, — Жан пожимает плечами. — Кто-то похищает детей, а у вас ни единой зацепки. Отабек шлёпает папками по столу. Жан смотрит на облачко пыли, проводит пальцем по поверхности стола. Видимо, в эти две недели все уборщицы дружно бойкотировали его кабинет.  — Посмотри, если интересно, — Алтын указывает на папки. — Может, идея какая-то появится. Жан-Жак притягивает к себе первую папку, открывает её. Восемь жертв, все дети, все пропали из собственных постелей. И ни единого свидетеля, ни единой улики. Ни одна из камер видеонаблюдения не записала ничего, что могло бы помочь. Отабек внимательно наблюдает за Жаком, попивая свой кофе.  — Ну что, есть что-нибудь? Жан качает головой.  — Странное дело. Алтын кивает.  — Я о том же. Мы сначала думали, что раскроем быстро, но прошёл почти месяц. И ничего. Жан откидывается в кресле. Он рассматривает фотографию последней жертвы, прикреплённую к делу. Мальчик, шесть лет, пропал из дома своих родителей в южном Бруклине. На уличных камерах дорожной видеорегистрации пусто — как сквозь землю провалился. То же и с другими детьми: ни свидетелей, ни улик.  — Детей призрак что ли похищает?  — Знаешь, я склонен в это поверить. Ну не может человек вообще следов не оставлять. Не летает же он, в конце концов. Многие родители говорят, что, когда они утром обнаружили пропажу, входная дверь открыта была. То есть дети сами её открывали и уходили.  — Зачем им это? Отабек пожимает плечами.  — Первый пропавший, — он кивком головы указывает на папку, — ему четыре. Он даже до дверного замка не дотянулся бы, не говоря уже о том, чтобы открыть его. Вторая — девочка — походу вышла через окно. Следов взлома нет, дверь была закрыта изнутри, а в детской — открытое окно.  — В теории, она могла действительно вылезти через окно, — Жан роется в бумагах, пытаясь найти дела этих детей.  — Ага, — Отабек кивает и отпивает из стакана. — Проблема только в том, что квартира находится на двадцать четвёртом этаже. До карниза в обе стороны пять метров, под окном даже выступов никаких нет, просто гладкая бетонная стена. У меня только один вопрос: как? Жан вздыхает. Что ж, признаться, не на это он надеялся, когда возвращался из трёхнедельного отпуска. Первый ребёнок пропал как раз в тот день, когда он помахал рукой всему отделу и свалил домой собирать чемодан. Его тогда мало волновали насущные проблемы. Он даже не предполагал, что дело так и останется не раскрытым к его возвращению.         — Родители пропавших детей начинают беситься и писать жалобы в вышестоящие органы. Мол, мы тут ничего не делаем, даже не шевелимся, чтобы найти их детей.  — И их можно понять, — Жан собирает все бумаги обратно в папку. Он готов уже закрыть её и вернуть Отабеку, как вдруг взгляд его снова задерживается на фотографии последней жертвы. Шестилетний ребёнок. Куда он мог деться из южного Бруклина в обход всех камер видеонаблюдения? Или же кто-то успел поработать в видеоредакторе и заменить материалы с того дня? Как много вопросов и как мало ответов.  — Ну что, — Отабек допивает кофе и метким броском отправляет стаканчик в мусорную корзину, — поможешь мне? Жан морщится. Последнее, чего ему хочется после отпуска, так это возиться с висяками и серийными маньяками.  — Жан, — Отабек умоляюще смотрит на него, — ну пожалуйста. Ты же у нас лучший, я без тебя не справлюсь.  — Ты просто не хочешь работать над этим один, — Леруа вздыхает. Они с Отабеком дружат ещё с полицейской академии, вместе прошли огонь и воду.  — Не без этого.  — Ладно, — Жан машет рукой. — Чуть позже тогда к шефу зайду, сообщу ему, что хочу присоединиться. Думаю, он согласится.  — Фельцману эти похищение сейчас как геморрой в заднице, — Жан кривится на некрасивое сравнение, Отабек только пожимает плечами. — Если не будет сдвигов, то его поимеет Барановская. Да и не только его.  — Господи, — Леруа прижимает ладонь к лицу, — почему у тебя всё сводится к жопам да геморроям?  — Ну, — Алтын усмехается, — у кого что болит… Когда Жан-Жак через пару часов заходит к Фельцману, вид у того очень недовольный. Он разговаривает с кем-то по телефону, знаком показывая Леруа, чтобы тот подождал.  — Нет, мы ничего пока не можем сказать по этому поводу. И не надо угрожать мне прессой. Думаете, огласка ускорит процесс расследования? А я вот в этом сильно сомневаюсь. В городе может начаться паника, — Фельцман замолкает. Он смотрит в одну точку на поверхности письменного стола, постукивая пальцами по дереву. — Мы делаем всё возможное, вы понимаете это? Жан начинается догадываться, что речь идёт о пропавших детях. Яков наконец кладёт трубку и устало выдыхает.  — Надо будет попросить, чтобы все звонки переводились на Милу, пусть она с ними беседует.  — Не завидую я вашему секретарю, — Жан вежливо улыбается.  — На то она и секретарь, — Фельцман встаёт из-за стола. — Ну что, зашёл похвастаться загаром? Как отдохнул-то?  — Хорошо. Но я сюда, если честно, не отпуск обсуждать пришёл. Фельцман кивает.  — Алтын уже ввёл в курс дела? Поди и присоединиться попросил? — Яков смотрит так, будто что-то знает. — Он тут всё плакался ходил, что один не справляется. Просил тебя из отпуска пораньше вернуть.  — Это в его духе. Фельцман садится обратно в кресло и жестом предлагает Жану тоже присесть.  — Я знаю тебя как ответственного сотрудника, Жан. У тебя самая высокая раскрываемость в нашем отделе. И я хочу, чтобы вы с Алтыном расследовали дело. Не подумай, я в нём не сомневаюсь, вы оба в академии были под моим руководством. Но дело странное, не находишь? Жан кивает.  — Поэтому теперь ты главный следователь по этому делу, все нужные документы уже подписаны. Леруа выходит из кабинета Фельцман на негнущихся ногах, со странным чувством в груди. Вроде шёл он сюда, чтобы попросить назначить его на это дело, но когда всё решили за него, стало… как-то не по себе. Отабек ждёт его у стола секретарши. Он что-то обсуждает с Милой. Возможно, даже пытается пригласить её куда-нибудь. Мила, красивая девушка, за которой и так бегает добрая половина отдела, оббивая порог приёмной Фельцмана, скептично смотрит на все попытки Алтына понравиться ей. Оно и понятно: Отабек ей вообще не упал. Отабек наконец замечает Жана, тут же переключает своё внимание на друга.  — Ну что?  — Меня назначили главным следователем по делу о похищении детей, — Леруа находит в себе силы снова начать говорить.  — А ты выглядишь так, будто тебе Фельцман свою жопу показывал, — ржёт Отабек и опасливо косится на дверь кабинета шефа. Жан-Жак качает головой. — Ладно, друг, пошли. Я сегодня угощаю. Мила, — он поворачивается к секретарше. Та нехотя отрывается от экрана компьютера и вопросительно смотрит на них. — Не хотите с нами?  — Нет, — Бабичева растягивает губы в вежливой улыбке, но Жану даже с его места заметно, как её всё достало.  — Ну, что ж, — Отабек тянет Леруа за собой к выходу, — значит, нам больше пива достанется. Хлопает дверь приёмной, они выходят в холл.  — Ты запал на секретаршу шефа? — Жан смотрит на него удивлённо. — Давно?  — Она мне всегда нравилась, — Отабек пожимает плечами, а Леруа замечает, как краснеют у него скулы.  — А мне ты не рассказывал, — он старается не выдать голосом поистине детскую обиду, которая заворочалась в груди, но, видимо, Алтын всё же что-то замечает, потому что тут же прижимает его к стене. Жан ниже Отабека, так что ему приходится смотреть на друга, задрав голову.  — Перестань, Джей-Джей, — Леруа морщится. Такую кличку ему дали однокурсники в академии, мол «Жан-Жак» это не по-американски. — Ты меня ревнуешь что ли? — Отабек прищуривается, улыбается довольно, словно кот, объевшийся сметаны. Жан скидывает его руки со своих плеч, чувствуя, как в груди нарастает раздражение. После окончания академии их общение с Отабеком приобрело сугубо дружеский характер, хотя иногда и проскальзывало нечто странное. Не то чтобы Жан был против, но он понимал, что рушить многолетнюю дружбу ради пяти минут сомнительного удовольствия не стоит.  — Мечтай, — Леруа почти что скалится. Отабек прищуривается, но новых попыток прижать к стене не предпринимает. — Просто странно, что мы всегда друг другу всё рассказывали, а тут вдруг я узнаю, что, — он косится в сторону двери приёмной, — тебе нравится секретарша шефа. Отабек перестаёт улыбаться, понимая, что Жан его шутку не оценил, и тяжело вздыхает.  — Ну, нравится и нравится. Я же не человека убил и скрыл это от тебя. «Лучше бы действительно человека убил», — думает Жан. Они выходят из отдела, когда на город уже опускаются сумерки. Отабек не перестаёт рассказывать о том, что произошло у них, пока Жан отдыхал в Майами, а Леруа глубоко вдыхает прохладный сентябрьский воздух и смотрит в высокое небо Нью-Йорка. Родители звонили ему вчера, звали на День Благодарения домой, в Канаду. Но Жан не знал, сколько времени займёт расследование и сможет ли он вообще вырваться. Да и не хотелось как-то. Он наизусть знал сценарий, по которому проходили все семейные праздники. Сначала все было хорошо, только он, родители и его сестра. А потом, как будто случайно, к ним заглядывала очередная подруга матери с дочкой, которую ему в течение всего вечера пытались сосватать. Претензий к девушкам у него не было: красивы, умны, интересны. Были претензии к его собственной матери, которая все никак не могла смириться с тем, что её сын в свои тридцать два ещё не обзавёлся женой и оравой детей. Жан всё время ссылался на большую занятость, на опасность его работы, на банальное нежелание пока что заводить семью. Но реальная причина заключалась в другом. Заключалась, заключается и будет заключаться.  — Хэй, — Отабек толкает его в бок локтём. Жан понимает, что завис, даже не притронувшись к своему пиву. Пена уже осела, стекло бутылки нагрелось от тепла руки. — Бармен с тебя глаз не сводит, — Алтын взглядом показывает куда-то вправо. Леруа переводит взгляд в ту сторону. За стойкой красивый парень, натирающий стаканы, болтает о чём-то с посетителями и успевает бросать в их сторону взгляды. Его не смущает даже то, что его заметили.  — И что? — Жан устало вздыхает. Теперь он вспоминает, почему так рвался в отпуск, наплевав на всё. Эта работа ужасно выматывает, даже если ты весь день из отдела не выходишь, просиживая жопу за компом. А что будет, когда он возьмётся за дело? — То, что он парень, не означает, что я тут же должен броситься к нему в объятия.  — Ну, не обязательно в объятия, — Отабек недвусмысленно поигрывает бровями и как ни в чём не бывало отпивает из своей бутылки. Жан одаривает его взглядом а-ля нет у меня недотраха, тебе показалось. Алтын поднимает ладони в защитном жесте.  — Ладно-ладно, как скажешь. Но не проси меня найти тебе кого-нибудь, кто сыграл бы роль твоей девушки перед твоими родителями. Я на это больше не пойду. Ты хоть и мой лучший друг, но у меня закончились сёстры. Даже двоюродные.  — Попроси троюродных. Отабек хмыкает и ничего не отвечает. Жан роняет голову на сложенные руки. Голова ужасно раскалывается. Видимо, во всём виноват грёбаный джетлаг. Когда он прилетел в Майами, это ощущалось легче, потому что впереди была выпивка, океан, тусовки и секс без обязательств. А здесь, в Нью-Йорке, его ждёт только работа. И пропавшие дети. Прекрасно.  — Слушай, — он достаёт из кармана бумажник и выкладывает на стол двадцатку. — Завтра рано вставать, а я после самолёта спал только пару часов. Отабек салютует ему бутылкой и машет рукой на прощание. Жан выходит из бара, ловко лавируя между подвыпившими людьми и игнорируя все попытки бармена привлечь его внимание. Ему хочется только одного: прийти домой и лечь спать. На сегодня с него хватит.

__________

Звонок от шефа застаёт Жана за завтраком. Леруа несколько долгих секунд смотрит на имя на экране и только потом принимает вызов, задницей чуя, что день пойдёт по одному месту.  — Да? — он встаёт из-за стола, на ходу допивая кофе и сгребая всю посуду в раковину.  — Хотел бы я сказать, что утро доброе, но это не так. У нас ещё одна жертва. Алтын уже едет. Что ж, предчувствие его не обмануло.  — Все подробности на месте, там и встретимся. Тебя Попович подберёт, ему по пути, — информирует его Фельцман.  — Шеф, вы тоже туда едете? — Жан так и замирает с одной рукой, продетой в рукав куртки, затем вдруг отмирает, проверяет пистолет в кобуре и выходит из квартиры.  — Это уже девятый пропавший ребёнок, — Фельцман тяжело вздыхает. — Ещё бы я не ехал. Пресса быстро пронюхает, что к чему. Так что… Да ты и так знаешь, что делать.  — Ещё бы я не знал, — Жан быстро сбегает по ступенькам вниз и толкает дверь подъезда. Около входа стоит знакомая машина. Гоша Попович приветственно машет ему рукой. — Тогда встретимся там.  — До встречи, — Фельцман отключается. Жан обходит машину и дёргает на себя ручку пассажирской двери.  — Доброе утро, — говорит Гоша.  — Не такое уж оно и доброе, судя по всему, — Леруа пристёгивается и проверяет телефон. Отабек настрочил ему уже несколько сообщений. — Подробности какие-нибудь знаешь? Попович качает головой, не отрываясь от дороги. Он выруливает из дворов на дорогу.  — Знаю только то, что мои ребята тоже в пути. Нас Фельцман поднял по тревоге.  — Гоша, ты же был в домах предыдущих жертв? — Жан чувствует, как какая-то очень важная мысль рождается в голове, он пока не может понять, какая.  — Ну, да, — отвечает Попович. — Я и мои ребята.  — Скажи мне, не как для протокола, а вот честно, что не так с этим делом? Они как раз встают в пробку. Гоша прочищает горло, жуёт нижнюю губу.  — Да всё не так с этим делом, — наконец выдаёт он. — Абсолютно всё: от начала и до конца.  — Что смущает конкретно тебя как эксперта-криминалиста?  — Полное отсутствие улик. Нет ни единого доказательства того, что кто-то мог похитить этих детей. В первый раз нам это просто показалось странным, списали это на профессионализм похитителя. Во второй раз это напрягло, потому что, ты сам знаешь, даже профессионалы оставляют следы.  — Особенно, если хотят быть пойманными, — Жан кивает. Это не давало ему нормально спать с момента его возвращения в Нью-Йорк. — А как мы знаем, почти каждый преступник хочет быть пойманным.  — И вряд ли этот является исключением, — согласился Гоша. — Когда поступило сообщение о третьем пропавшем ребёнке, мои ребята вылизали весь дом от и до. Не поверишь, мы даже брали анализ ДНК всех, кто был вхож в дом хоть раз. И представляешь, ничего. Ни-че-го. Абсолютный ноль. Всё просто кричит о том, что дети сами уходили из дома. И я бы поверил в том, что они выходят через дверь: открыть замок и спуститься по лестнице не проблема. Но вторая жертва…  — Я видел материалы дела, — Жан с усилием трёт глаза. — В детской было открыто окно.  — Ага, на двадцать четвёртом этаже. Я гонял своих людей, заставляя чуть ли не пыль из-под кроватей собирать и перебирать грязные носки. Ни единой зацепки. Жан вдруг вскидывается.  — А что если родители сами что-то делают с детьми?  — Коллективное помешательство? — Попович косится на него, продолжая следить за дорогой. — Возможно, эта теория имела бы смысл, если бы родители одного похищенного ребёнка не находились вне дома во время похищения. С ним сидела няня, которая ничего, конечно же, не видела и не слышала.  — Дерьмо.  — Оно самое. И мы в нём по уши. Приехали, — Попович показывает на дом, виднеющийся впереди. Двухэтажный коттедж. Что ж, видимо, его хозяева люди обеспеченные. Около дома уже стоят полицейские машины. Несколько офицеров пытаются сдержать натиск толпы зевак и репортёров. Фельцман с большим стаканом кофе переминается с ноги на ногу около своей машины. Трое криминалистов в желтых костюмах и бахилах стоят около входной двери, ожидая своего шефа — Поповича.  — Ладно, — Гоша натянул перчатки и открыл свою дверь. — Попытаемся что-нибудь найти. Жан вышел из машины вслед за ним. Рядом с ним тут же оказался Отабек.  — Привет. Сообщения мои читал? — он протянул Леруа стакан с кофе.  — Читал. Что тут у нас?  — Ничего нового. Мальчик. Семь лет. Пропал из собственной постели ночью. Никто ничего, конечно же, не видел. Соседи спали. Родители тоже. Прислуга на ночь в доме не остаётся. Зацепок пока чуть меньше, чем нифига. Сейчас Попович скомандует своим миньонам, и они начнут искать для нас улики.  — Родители где? — Жан осматривается.  — Вон, — Отабек показывает на супружескую пару, стоящую рядом с Фельцманом. Леруа их не заметил сразу в общей массе людей. — Мать пришлось успокоительными накачать, у неё истерика была. А отец молчит как партизан. Может, у тебя что получится узнать.  — И что бы ты без меня делал? — Жан косится на Отабека, тот пожимает плечами.  — Наверное, выбивал бы информацию из людей пытками. Но как хорошо, что у меня есть ты. Мать пропавшего мальчика замечает их первая, она толкает своего мужа в плечо, привлекая его внимание. Не успевает Жан и рта раскрыть, чтобы поздороваться, как она тут же начинает говорить.  — Офицер, я хотела бы сказать, что мы очень надеемся, что вы найдёте нашего мальчика. Знаете, он такой у нас послушный, он никогда не ушёл бы из дома… — тараторит она. Жан едва не морщится от потока бесполезной информации, но сдерживается. Он поднимает руку, прося помолчать.  — Капитан Леруа, я назначен главным следователем по делу вашего сына. Давайте начнём по порядку, — он начинает жалеть, что вообще согласился помочь Отабеку. Мог бы сейчас заниматься чем-то менее геморройным. — В котором часу вы обнаружили пропажу сына?  — В начале седьмого. Я пошла будить Дэнни в школу, зашла в его комнату, а кровать пустая… — женщина всхлипывает и прикрывает лицо руками. Её обнимает муж.  — А вы, мистер…  — Шорн, — говорит он. — Мистер Шорн.  — Мистер Шорн, что вы можете сказать? Мужчина только качает головой. Жан видит, что тому есть, что сказать. Но по какой-то причине, он не хочет этого делать.  — Мистер Шорн, — Жан старается говорить как можно мягче, — любая информация, даже та, что кажется вам незначительной, может быть нам полезна. Любая информация, — повторяет он для большей убедительности. Отец с долей подозрительности косится на Отабека, словно именно он украл их ребёнка, Леруа хочет добавить, что капитан Алтын тоже хочет помочь им найти сына, как вдруг мужчина достаёт из кармана телефона и принимается что-то искать на нём. Жан переглядывается с Отабеком. Там может быть что угодно: от списка подозреваемых до фотографии его сына. Люди от горя и шока порой не могут нормально мыслить, поэтому полиции очень сложно узнать у них важную информацию А потом может быть поздно. Мужчина протягивает свой телефон Жану и нажимает кнопку проигрывания. На экране запись с камеры видеонаблюдения в доме. Всё черно-белое из-за режима ночного видения. Сначала ничего не происходит, а потом Жан видит, как открывается дверь одной из комнат и в коридоре появляется мальчик семи лет. Он медленно идёт по коридору. Жан отмечает, что ребёнок двигается как будто в анабиозе. Человек в здравом уме и трезвой памяти ходит иначе. Дальше кадр сменяется. На экране теперь можно разглядеть холл. В панорамное окно пробивается свет уличного фонаря. Ребёнок доходит до входной двери, набирает код на панели охранной сигнализации, дёргает дверь за ручку и выходит на улицу. Кадр переключается на уличную камеру. Мальчишка, не останавливаясь, идёт до проезжей части, после чего он пропадает из зоны видимости камеры. На этом запись обрывается. Жан поднимает взгляд на мужчину. Лицо того по-прежнему ничего не выражает. Женщина рядом громко всхлипывает ему в плечо.  — Какого чёрта? — Отабек первым находит, что сказать. — Почему вы сразу это не показали?  — Я боялся, — голос у мужчины хриплый, он прочищает горло, — что вы не будете искать нашего сына. Скажете, что он сам ушёл из дома и…  — Даже если сам, — Жан глубоко вдыхает, — мы не можем оставить это просто так. Мы обязательно его найдем. «И хорошо, если живым», — но этого вслух он не говорит. Запись несколько раз просматривают Фельцман и офицеры, приехавшие с ним. Никто не может понять, что на самом деле произошло.  — Как вы думаете, у Дэнни могли быть мотивы уйти из дома? — Жан достает из кармана блокнот с ручкой.  — Вы имеете в виду, хорошо ли мы с ним дома обращались?  — Нет, я имею в виду, были ли у него причины уйти из дома. Может быть, друзья, с которыми вы запрещали общаться? Бывший муж, — он смотрит на мать мальчика, — с которым вы ему не давали видеться? Та качает головой. Отабек отошёл пообщаться с экспертами. Жан попросил его передать Гоше, чтобы тот искал следы какого-нибудь газа или вещества, который воздействует на разум и волю человека.  — А как у Дэнни дела в школе? Женщина пожимает плечами.  — Всё как у всех. Есть друзья, есть приятели, есть те, с кем он дерётся иногда. Учителя хвалят его. Ничего сверхъестественного, — она немного успокоилась после лошадиной дозы седативного.  — Может быть, вы замечали подозрительную активность около вашего дома? Какая-нибудь машина стояла подозрительно долго или здесь ошивался какой-нибудь человек? К ним возвращается мистер Шорн, беседовавший с Фельцманом.  — Нет, — говорит он. — Ничего такого. У нас серьёзная охранная система. Если бы здесь происходило что-то подобное, то этого подозрительного типа уже повязали бы люди из охранного агентства.  — А как вы думаете, — Жана вдруг озаряет. — Откуда Дэнни мог знать код сигнализации?  — Он мог видеть, как мы его набираем, — женщина замешкалась. — Но там очень длинный код, вряд ли он запомнил бы его…  — Дети вообще удивительны, — Жан слегка улыбается. — Они способны неосознанно запоминать вещи, о которых вы, возможно даже понятия не имеете. Так что это вполне реально. Когда он заканчивает с родителями мальчика, к нему подходит Отабек. И выражение его лица не говорит ни о чём хорошем.  — Угадай, что, — Алтын хлопает себя по карманам куртки, но сигарет не находит. Жан помнит, что курить тот бросил пару лет назад, вот только мышечная память (как в этот раз) давала о себе знать.  — Ничего, я прав? — что ж, можно было и догадаться, что ничего не будет.  — Ты чертовски прав, — Отабек кивает и наконец-то находит в одном из карманов мятную конфету. — Конечно, более точно нам скажут только после экспертизы, но предварительно Попович может ручаться, что здесь то же самое, что и в восьми предыдущих домах. Никаких следов газа или веществ. Тем более, на видеозаписи четко видно, что ребёнок сам ушел из дома.  — Сам-то он сам, — Жан трёт переносицу, — но тебе ничего странным не показалось?  — Например, неественность его движений? Показалось. Я как будто на зомби из фильма посмотрел. Может, мальчишка лунатик?  — Ага, как и все остальные дети. Нет, — Леруа качает головой, — Фельцман спрашивал у матери. Ничего такого.  — Ну, и что же это тогда? Нам нужна какая-то версия, иначе пресса начнёт думать за нас. А ты знаешь, что они способны придумать.  — Предварительная версия: все исчезнувшие дети попали под чьё-то дурное влияние. Под влияние человека, который обладает каким-то просто нереальным даром убеждения.  — И он убеждает их уходить из дома по ночам? — Отабек скептично смотрит на него.  — У тебя есть идея получше? Можем, конечно, сказать журналистам, что в детей вселяется призрак и уводит из дома. Как думаешь, как скоро в наш отдел нагрянут психиатры? Отабек пожимает плечами, Жан вздыхает. Он переводит взгляд на дорогу, точнее на ту её часть, что виднеется из-за живой изгороди. На записи четко видно, что ребёнок вышел на проезжую часть и как сквозь землю провалился. На тех уличных камерах, которые отслеживали дорогу, участок перед домом видно не было. Слепая зона, что уж поделать. Но на тех, что были по дороге дальше, мальчишка не засветился. Фельцман лично отсмотрел записи. Получается, что пацан либо улетел, либо реально провалился под землю. Жан переводит взгляд себе под ноги, на земле, влажной после ночной прохлады, виднеются множественные следы — их сотрудники уже успели всё затоптать. Но ребёнок точно должен был запачкать ноги. Леруа подходит ближе к дороге под непонимающим взглядом Отабека. Кое-где на асфальте следы детских ножек ещё не успели смазаться. Но они быстро обрываются. Что-то не даёт Жану покоя, какая-то мысль всё вертится в голове, но он никак не может поймать её за хвост. Вопросов слишком много. Кто похитил ребёнка? Как преступник заставил Дэнни Шорна выйти из дома? Как он сделал так, что ни одна камера их не зафиксировала? И самое главное, где мальчик теперь?