***
Казалось бы, встреча с Ирой сильно сбила атмосферу, и дышать стало легче, но стоило зайти в подъезд, как старые чувства вернулись. Перед тонкой железной дверью Антон мялся почти четверть часа и, когда всё же решился нажать на звонок, выглядел бледнее призрака. Хотя казалось бы, вампир, куда уж бледнее? Арсений стоял у него за спиной молчаливой опорой. И только ободряюще сжал его плечо, когда занесённая над звонком рука дрогнула. — Ну, с богом? — то ли в шутку, то ли всерьёз сказал Антон, на что Арс только фыркнул. Осознав наконец, что отступать некуда, Антон трясущейся рукой нажал на кнопку и... Ничего не произошло. — Блять. — придётся стучать. Парень коснулся лбом двери, словно холод металла унял бы его беспокойные мысли, сжал руку в кулак и замер так. Секунда растянулась в какой-то другой временной промежуток, когда его кисть накрыла чужая. Мужчина за его спиной стоял почти вплотную, чувствовалось, как соприкасалась их одежда. И этого было чертовски недостаточно. — Давай. — шёпотом. Кулак столкнулся с металлом. Звонкий стук разрушил тишину вместе с этим мгновеньем. Чуткий слух уловил детское «Мам, я открою!», за дверью, и сердце пропустило удар. Дважды щёлкнул замок и скрипнула ручка. Антон, как в трансе, подтолкнул дверь, чтобы девочке с той стороны не было тяжело. Он помнил, сколько она весила в его шесть лет. — Здравств... — на пороге застыла малышка, ростом едва дотягивающая Антону до бедра, и только моргала своими поразительно знакомыми, удивлёнными зелёными глазами. С кухни потянул сквозняк, шелохнув её тонкие, кудрявые волосы, — Братик? — неверяще. — Привет, мелочь. — сквозь улыбку слышался надрыв, слёзы подбирались к глазам. Парень несмело, будто боясь напугать, протянул девочке руку. Та же, не сомневаясь, сразу рванула на него. Антон едва успел подхватить её на руки. Цепкие детские ручки обвили шею. Девочка пыталась что-то сказать, но эмоции накрыли её так резко, что всё сбилось в неразборчивое бормотание наперебой со всхлипами. Но Антон слышал стук её сердца. Взволнованный и быстрый. Такой родной... — Вик, ну кто там? — в коридор выглянула очень низкого роста женщина, и в следующее мгновение пиала выпала из её рук и разбилась о пол. Словно в трансе, она, перекрестившись, подошла к парню и трясущимися руками коснулась его лица. — Антош? — неверяще. — Привет, мам...***
Сидеть за столом чужой семьи было, что ни на есть, неожиданно приятно, пусть и смущающе. Антон сидел между своими родителями — миниатюрной женщиной, которая не могла перестать плакать, обнимая сына, и высоким, широкоплечим мужчиной, с трудом сдерживающим свои эмоции. Пара не отходила от него ни на секунду, будто стоило моргнуть: и парень растает, словно мираж в пустыне, как мимолётное видение. Слёзы давно высохли, и Антон улыбался абсолютно счастливо, обнимая сидящую на его коленях младшую сестру. Арсений никогда не видел, чтобы он улыбался так. И навряд ли когда-либо ещё увидит. Абсолютное, чистое счастье. «Как мимолётное видение, как гений чистой красоты, передо мной явился ты.» — прекрасный в своём счастье. Как завершённая картина, Мона Лиза, которой для совершенства не доставало одной, той самой улыбки. Арсений был рад стать частью этой картины. Пусть даже молчаливым наблюдателем, фоном для чужой радости и печали. Он ожидал, что будет чувствовать отчуждённость или зависть, но этого не было. Наоборот, в глазах скапливались слёзы, которым он усилием воли не позволял пролиться. То потрясающее чувство, когда ты настолько рад чужому счастью, что самому хочется плакать. Арсений не испытывал такого уже очень давно... Он познавал все грани восторга от своей к этому причастности. И каждый взгляд Антона на него сейчас сквозил такой щемящей благодарностью, что сердце непроизвольно пропускало удар. Слишком светло́, слишком искренне. Словно в параллельном мире. И он только и мог, что улыбаться в ответ. Когда первая волна эмоций стихла, настал самый сложный этап. Голос Антона подрагивал от волнения, и гламур в нём то вспыхивал, то сходил на нет, но нестабильным сознаниям родителей этого, к счастью, было достаточно, чтобы поверить и никогда не сомневаться. Антон рассказал, как подслушал тот роковой разговор, как принял решение, ушёл и выбросил сим карту. Как абсолютно случайно наткнулся глубоко на просторах интернета на анкету добровольца для испытания нового лечения от рака. Как приехал в Питер, как по дороге у него украли телефон, как лёг в больницу. О знакомстве с Арсением Сергеевичем, куратором его программы и хирургом. О полной конфиденциальности, из-за которой не мог ни покинуть больницу, ни выйти на связь. О том, что он, по сути, уже здоров, но проходит реабилитацию, и какое время она займёт — неизвестно. О дружбе с Арсением и разрешении отправиться с ним на конференцию в родной Воронеж. По мере рассказа оба мужчины продолжали натянуто улыбаться, но в душе сгорали от стыда. Антон от обычного, Арсений от испанского. Ни один человек в здравом уме не поверил бы в этот бред. Ладно эксперименты, лечение, всё это качественно и бесплатно, без услуг и взяток. В России, конечно... Очень молодой, талантливый хирург. Но конференция, ради которой этот же супер хирург приехал бы из Санкт-Петербурга в Воронеж накануне Нового года? Что-то из параллельной вселенной. В довершение всего ещё и нужно было убедить родителей ни с кем не делиться новостями... Или хотя бы подробностями. И это стало самой сложной задачей. Оставалось уповать на гламур и слишком сильную радость, чтобы искать подвох. И это сработало. По завершению рассказа супружеская пара бросилась наперебой обнимать Арсения и всячески выражать ему свою благодарность, отчего тот смутился настолько, что потерял дар речи. Маг слишком давно не общался с обычными людьми, тем более с пожилыми, никогда не встречался со спасёнными по завершению миссий и не контактировал с их близкими. И такая экспрессия сбила его с толку. Он только и мог, что моргать вытаращенными глазами и поначалу отмахиваться, мол, работа, а затем смириться и принимать благодарности, пытаясь улыбаться. Но по взгляду Антона понимал: его актёрская игра ужасна. Отрадой в том хаосе рук и голосов стала маленькая Виктория, которая, в отличие от родителей, тихонько подошла и обняла Арсения за ногу, сказав только: «Спасибо, что спасли братика». В силу возраста она понимала довольно мало, возможно даже не знала, что для её родителей Антон был мёртв. Но чувствовала. Арсений видел это в её зелёных глазах, так поразительно похожих на его. Мужчина, не сдержавшись, поднял малышку на руки, и та доверчиво обхватила его шею, заглянула пытливо в глаза, недоумевающе. Как он. — Твой братик замечательный человек. — сказал тогда Арсений ей на ушко, чтобы только двое могли это услышать, — И я очень рад, что судьба позволила мне его спасти...***
Майя Олеговна, а именно так звали маму Антона, не отпустила их ночевать в отель. Арсений изначально предполагал, что Антон останется с семьёй, но, неожиданно, ему тоже не позволили уйти. Женщина, что удивительно, нашла общий язык с Арсением, который сам не понял, как это произошло, но тоже испытывал к ней сугубо положительные эмоции. По характеру Антон был почти её копией. Что можно противопоставить женщине, которая яростно чего-то хочет? Так у Арсения не осталось выбора, как заночевать там же, чем Антон остался неуловимо доволен. Он вообще светился от счастья с момента, как высохли первые слёзы, и улыбка не сходила с его лица до поздней ночи, пока вся семья, утомившаяся от собственных эмоций и задушевных бесед, не обнаружила маленькую Викторию крепко спящей рядом с Арсением, на его руке вместо подушки. — Дети чувствуют хороших людей. — сказала Майя. Тогда, впервые за вечер, Арсу захотелось закатить глаза, но он сдержал этот порыв. Дурацкая привычка. Последнее, что он хотел, быть грубым с этими замечательными людьми. Сам он себя "хорошим" давно не считал. И в поговорки, приметы и прочее не верил. Тогда он заглянул в личико мирно спящей девочки: — «Не должен ребёнок спать на руке, по локоть в крови. Сказала бы Майа, если бы знала.» — но менять что-либо не имело смысла. Так что он, с молчаливого одобрения всего семейства, поднял малышку на руки и отнёс в комнату, куда отвёл Антон. В лучших традициях старых хрущовок, брат с сестрой делили комнату на двоих. В одном углу красовалась жёлтая кровать-полуторка, блеклые обои над которой были всплошь облеплены наклейками. Под ногами валялись куклы, машинки и куклы в машинках, лего, и даже пазлы. Обычный детский беспорядок. В другом углу стоял раскладывающийся диван, который, видимо, когда-то служил спальным местом Антону. Над ним были прибиты полочки, заставленные старыми книгами, учебниками, комиксами и парой фигурок супергероев. Было видно, та часть комнаты осталась неизменной. Никто не посмел поменять что-либо. На секунду перед глазами вспыхнула живая сцена: вот Антон, ещё совсем подросток, сидит за этим столом и мучает злосчастную математику. Он много отвлекается на телефон или книгу, поворачивает голову на висящие на стене часы. Арсению резко стало интересно, как выглядел парень в этом возрасте? Каким был раньше тот, кто более не изменится? Арсений аккуратно опустил девочку на расстеленную Антоном кровать. На ней всё ещё была домашняя одежда вместо пижамы, но, естественно, будить её ради переодеваний никто не собирался. Парень присел на корточки и нежно поцеловал её в лоб, и та, во сне, рефлекторно схватила его за отросшую чёлку и сжала. Точно так же, как когда-то в детстве, в другой жизни... Антон ошеломлённо замер. Воспоминания кисло сладкой патокой разливались по голове, будоража перепутанные чувства. Столько времени было утеряно и ещё будет. Он не сможет остаться. Он не сможет его восполнить. Арсений наблюдал за этой немой сценой, и нежность в его сердце отравляло абсолютное бессилие. Он читал Антона как открытую книгу. В такие моменты, каждую эмоцию. Но ничего не мог сделать. Он видел то отчаяние, в этот миг обретшее осознанность и чёткую форму: все эти люди умрут. И, рано или поздно, Антон останется один. Арсений хотел, чтобы он провёл с семьёй как можно больше времени, ведь неизвестно, чем закончится их приключение. Исцеление, смерть или вечная связь... Через три дня наступит Новый год. День, после которого они покинут Воронеж. И это неизбежно. Возможно, они и смогли бы задержаться, если бы не ежегодные проверки в Конторе после праздников. Если Арсений не явится на них, крупно подставит Стаса, а он не может себе этого позволить. Поэтому всё, что он сделал, это осторожно накрыл плечо Антона своей рукой, заставив вздрогнуть, из наваждения выныривая. Провёл вдоль лопатки, до шеи, мягко кудрявых прядей касаясь, зарываясь в них на затылке, будто гладил кота. Антон доверчиво голову назад откинул, и глаза прикрыл. И вместе с тем, как пальцы настойчивее перебирали пряди, с лица парня стиралась та болезненная растерянность, уступая место столь же отчаянной, но неуловимо другой эмоции. Мгновение растянулось, и печальные зелёные глаза распахнулись, с голубыми, поплывшими столкнувшись. К Арсению медленно подбиралось осознание, а вместе с ним и страх. В какой момент они начали понимать друг друга без слов?..***
— И где я буду спать? — по мере уговаривания его остаться, Майя не акцентировала на этом внимание, и до момента, когда ему выдали нечто, похожее на пижаму, и новую зубную щётку, и предложили принять душ, сам Арсений об этом не думал. Профдеформация дело такое, он всё-таки боевой маг, а не офисный сотрудник. В его "золотые годы" метания по всей планете, место для ночлега было наименьшей из проблем. Так и закрепилось в сознании. Арс мог спокойно заснуть как на широченной кровати, так и на лавочке в парке, в палатке, спальном мешке или даже на полу, и спать одинаково не-хорошо. Тревога никогда не оставляла его сон. Хотя будь что из этого Майе Олеговне он всё равно озвучить не мог... Но во всей этой истории была и положительная сторона. В то время он приобрел одно из своих любимых хобби. Разыскивая преступника или место для отдыха, в какой-то момент он начал подмечать красоту во всяких мелочах. Величественное античное здание, мягкое отражение фонарного света в луже глубокой осенью, кучевые облака, образующие собой причудливые фигуры, даже граффити. Так зародилась привычка после миссии исследовать город, в котором оказался. В то время у него ещё был телефон, хранящий тысячи снимков красот мира и его, Арсения, рядом с ними. Жаль, всё это давно в прошлом... — Ох, как же я об этом не подумала... — на долгую минуту женщина замолчала, водя взглядом по квартире. В основном по дивану, на котором мужчина бы со своим ростом очевидно не поместился, и комнате Антона и Вики, диван в которой был не в сравнение больше, чем в крошечной гостиной. Было видно, как крутились шестерёнки у неё в голове. «Ну не положит же она меня с Антоном в одну постель. Это будет даже не смешно. — он исподлобья зыркнул на притихшего парня, но тот показательно на него не смотрел, видимо думал о чём-то похожем, — Нет, мы не в подростковом романе. В реальной жизни так не бывает.» — а если вдруг случиться, он рванёт к себе в отель. Он помнил те объятия со спины, когда от холодной земли их отделял только тонкий спальный мешок. Робкое касание и желание быть ближе. И недостаток решимости стать. Но убеждал себя, что тогда был достаточно разбит, чтобы позволить себе это. Сейчас же у него не будет оправданий. — Может, поспишь на моём диване, а я здесь? Мне без разницы, где спать. — попытался найти решение Антон, забив на их одну на двоих главную проблему. Арсений только бросил на него взгляд, в котором читалось чёткое: — «Ты что, идиот?» — кто положит взрослого, незнакомого, да пусть даже знакомого, мужчину в одной комнате с маленькой девочкой? Естественно, они все здесь адекватные люди, но это буквально базовая безопасность! Антон смысл его выражения лица явно не понял. И Арсений так и не решил, хорошо это или плохо. — Майя Олеговна, диван на самом деле нормальный, не ломайте голову. — Ох, Арсюша, мне так не удобно! — развела руками женщина, осознавая нецелесообразность своей настойчивости. — Всё хорошо. — он мягко ей улыбнулся, — Не могли бы вы дать мне полотенце? Я не против сходить в душ. — Ох, конечно! И свежее постельное принесу. — она засуетилась возле шифоньера, и Антон, как самый высокий в доме, поспешил ей на помощь. В это время Андрей Викторович, отец Антона, на своей волне перемывал посуду на кухне и в общем действе не участвовал. Прекрасное распределение обязанностей в семье. Арсению добродушный мужчина в годах, который так упорно пытался казаться строгим, что у него не особо получалось, нравился. Особенно его отношение к собственной семье. Как он своими огромными руками нежно обнимал сына, пока в груди бились задушенные всхлипы, как после утешал жену и дочь, как с улыбкой позволял Вике карабкаться по своей широкой спине себе на шею. С какой всепоглощающей нежностью смотрел на Антона. Мужчина мало говорил, но в его взгляде и действиях читалось даже больше, чем он мог сказать. Арсений и к нему проникся глубоким уважением. Невольно в памяти поочерёдно вспыхивали воспоминания о его собственном отце, среди которых не было ни одного счастливого. Но он упорно гнал их прочь. Отравлять такой прекрасный день завистью почти кощунственно. — Вот, дорогой. — ему в руки сунули белое, почти новое полотенце. Стало даже как-то неловко, — Прими душ, и не стесняйся говорить, если что-то нужно. Давай, иди, я пока постелю постельное. — Майя Олеговна, право слово, что вы! Я сам постелю. — Арсений, немного заалев щеками, забрал постельное, несмотря на слабое сопротивление, — А вы отдыхайте лучше! Наверняка устали за такой то день. — И вовсе нет. — она взяла сына за руку, светло улыбнувшись, — Это был очень счастливый день.***
По волосам стекали капельки воды. Арсений мокрой рукой протёр запотевшее зеркало. Он не любил зеркала, но сейчас оно было ему необходимо. На самом деле за последние несколько дней он смотрелся в него чаще, чем за последние три года. На животе, прямо под рёбрами, всё ещё чернел когтистый отпечаток. Казалось даже, что со вчера он стал только темнее, и рассееваться не собирался. — В какую игру ты играешь? — шёпотом произнёс мужчина, не зная, слышит его сущность или нет, — Чего от меня хочешь? — это не первый раз. Что он только не делал. Он пытался направлять в отпечаток энергию, извлекать её из него, говорить, слушать, чувствовать. Пытался даже вычленить из своей энергии тьму и вступить с ним в резонанс. Только вены зря обжог, всё без толку. Отпечаток ощущался как вечный энергетический сосуд. Энергия циркулировала внутри сама с собой, не стремясь рассеяться или выбраться наружу. Даже ауру не испускала, она рассеялась ещё на границе миров, хоть какой-то плюс. И он искал всё новые и новые методы, экспериментировал, сидя в ванной или на крыше отеля, пока Антон спал, даже не подозревая, чем занят его друг. Парень на волне переживаний вовсе забыл об отпечатке Тьмы, и слава ду́хам. Арсений не хотел как-либо это комментировать или объяснять. Собственное невежество било по самолюбию. Он слишком привык быть всезнающим рядом с Антоном. Его "ходячей энциклопедией". — А если... — Арсений зажёг огонёк на ладони. Маленький, но жаркий. И поднёс его к своей коже. Интересно, влияет ли на отпечаток состояние его тела? Ведь сейчас он буквально часть него. Кожа начала греться, и вскоре проявился новый ожог. Арсений закусил губу. Боль просто нужно перетерпеть. Хотя Тьма и обозвала его мазохистом, никакого удовольствия это ему не доставляло. Только раздражение, ведь вскоре стало ясно, что, сколько бы не покрывалась отметинами кожа вокруг, сам отпечаток никак не реагировал, и кожа, в которую он был впаян, тоже. — Привет, ожог второй степени. — печально произнёс Арс, говорить со своими увечьями, это уже клиника, да? — Добро пожаловать на наш тонущий корабль... — он начертил простенькую, но очень энергозатратную, как и все медицинские заклинания, печать, и уменьшил ожог до состояния лёгкого покраснения, которое легко заживёт само по себе, — И что мне с этим делать? — в который раз спросил он у отражения, но то не ответило, как и во все предыдущие разы.***
Неожиданно, у Арсения не получилось заснуть. Тёплая квартира, тишина, раздираемая только тиканьем старых настенных часов, мерное дыхание троих человек и едва слышимое четвёртое, были считай идеальными условиями. Но сон не шёл. Раз за разом в голове прокручивались события сегодняшнего дня, до мельчайшей детали. И Арсений поймал себя на мысли, что, впервые за долгое время, ему не хотелось уходить. В этом уюте и тепле хотелось задержаться, утонуть и раствориться, слиться с ним во едино. Он даже забыл какого это, чувствовать искреннюю любовь. Даже если она направлена на другого человека. «Человеческое время такое хрупкое.» — отстранённо думал он, глядя в потолок. До этого он никогда не сближался с людьми, и это не имело значения. Низшие маги жили две сотни лет, высшие могли дожить до тысячи, фейри перерождались и достигали бессмертия в сознании Великой Матери, эльфы сохраняли свои самосознания в новорождённых, вампиры получали свою Вечность, оборотни — больше пятидесяти лишних лет. И только человек, слабый и хрупкий, имел такую короткую жизнь. И все не-люди, сближающиеся с ним, были обречены на одиночество с самого начала. Невольно на ум пришёл Паша, его жена Ляйсан и их история. Но даже так, они не встали вровень с ситуацией Антона. Хотя девушка выглядела так, будто ей не было и тридцати, это не правда. Её век близился к пятидесяти, просто Паша делал всё возможное, чтобы продлить её короткую человеческую жизнь. Сейчас все точно знали, Ляйсан проживёт ещё минимум сотню счастливых лет. Арсений почти не воспринимал её как человека. До ста пятидесяти даже он сам может не дожить... Они познакомились больше десяти лет назад, через четыре года, как Паша принял Арсения в ученики. Однажды он просто привёл в дом женщину, и больше она не покидала его надолго. «Это моя жена, принимайте её за равную мне.» — сказал тогда Паша слова, которые, в отличие от тысяч и тысяч других, Арсений запомнил на всю жизнь. Но интерпретировал их по своему. «Любовь может жить только между равными.» — это не означает равными физически, умственно или финансово. Но ощущающими себя таковыми. Уважающими друг друга. Арсений мог проследить это во всех удачных отношениях, которые встречал. Его отношения с Алёной тоже были тому доказательством. Только когда Арс освободился от большинства цепей и комплексов, они стали по-настоящему счастливыми. Они стали семьёй. Арсений повернул голову, и взгляд скользнул в проём незапертой двери. В лунном свете было чётко видно личико спящей девочки. «Моя семья могла быть такой...» — та роковая мысль, которую он гнал от себя весь вечер, и после которой не мог оставаться в квартире. Арсений подорвался и, на автомате приглушив шум двери простеньким заклинанием, выскочил в подъезд. В горле собирался вязкий ком, спирал дыхание. Стараясь ни о чём не думать, мужчина побрёл вверх по лестнице. Переплавил замок и вывалился на крышу. Подавленные эмоции брали своё. Снова. Арсений зачерпнул снега и умыл им лицо, но это не помогло. Дыхание спёрло, сердце билось так быстро, что, казалось, выскочит из груди. «Не снова.» — про себя произнёс он. Он слишком давно не срывался так, почти без повода. Старался лишний раз не думать, не чувствовать. Какой смысл в чувствах, которые не способны что-либо изменить? Но, раз за разом, в моменты слабости, болезненная беспомощность брала своё, и паника поглощала его сознание. А паника никогда не приносила ничего хорошего. Она не способна привести к цели. Только усилить подавленную боль. «Не сегодня.» — его не сломало безумие чужого разума, даже иллюзия блаженной мечты, не напугала сама Тьма. Он не позволит сделать это одному ребёнку. Одному воспоминанию. Не воспоминанию... Несбывшейся мечте. Ненаступившему будущему. «Я не бездействую! — про себя кричал он, выбивая панику из сознания. Энергия забурлила в венах, придавая мысли сил, — Я дал слово, — он нашёл взглядом одинокую звезду на небосводе, ту единственную, к которой обращался каждый раз, и которой была дана его клятва, — и я его сдержу!» — нужно только перетерпеть, вернуть контроль. Арсений рухнул на снег, что обжигал голые подошвы. Это придавало хоть какой-то трезвости сознанию. Он зашёл не так далеко, как тогда, у Дерева снов, и мог справиться со своими чувствами самостоятельно. Не впервой. Физической боли было достаточно. Холода было достаточно. И дыхания. Просто дыши, глубоко, размеренно, и пусть воздух унесёт твои мысли. Закрой глаза, и мир растворится в темноте. В темноте нет ни страха, ни печали, ни силы, ни слабости. Только ты сам... И магия. Энергия возобновила мерную циркуляцию, беря эмоции под контроль. «Я понял. — спустя долгие минуты ясные глаза снова открылись, и мир перестал быть кошмаром на яву, — Я ведь боюсь вовсе не этого...» — он слишком долго шёл к своей цели. Построил сколько планов, убил стольких не-людей, что она стала неразрывна с реальностью. Была только точка в пространстве, к которой он медленно брёл. И больше ничего. Он уже не представлял свою жизнь после... А сегодня представил. И сам испугался собственной смелости. Вторя печальным мыслям, с неба упала снежинка, одна из многих, но приземлилась не на крышу, и не на волосы или лицо сидящего на ней человека, а на стиснутую на колене кисть. Арсений проследил за ней взглядом и, сделав глубокий вдох, позволил энергии коснуться скрытой печати на той самой кисти. Та мигом отозвалась, вспыхнув ярким золотым светом. Вязь сложных символов чёрной молнией перерезала трещина. Арсений поспешил закрыть глаза. Смотреть на неё было физически больно. Так выглядела сломанная клятва. — Алёна. — шёпотом. Любимое имя слетело с языка, и почему-то не оставило за собой привычной горечи, только всепоглощающую печаль, — Смогу ли я в этой жизни стать счастливым? — когда он осмелел настолько, что неспособность подарить себе вожделенную смерть сменилась подобным дерзким желанием? «И не станет ли это предательством?..»