***
- Эй, Лу, не передашь пиво? - попросил Зейн, удобно устроившийся на диване, одна рука расслабленно лежала на спинке, за спиной напряженно сидящего Лиама. Луи вместе с Найлом одновременно наклонились вперед, не отрывая взгляда от экрана телевизора, на котором транслировался футбольный матч. Томмо двигался на автопилоте, всматриваясь в голубой экран, но едва ли следя за тем, что там показывают. Невозможно думать, сосредоточиться на чем-то, когда головная боль не отпускала всю прошедшую неделю. Кажется, что она копится, копится, давление в черепной коробке растет и растет, и, как ни пытайся, он не мог избавиться от этих ощущений. Ну, может, он и знает, как это сделать, но Луи пока не готов к тому, чтобы отвлекаться на другие мысли, которые сразу же обрушатся на него, когда сознание прекратит играть с ним злую шутку. Он молчит. Луи просто перестал разговаривать. Со всеми. Последний раз, когда из его горла выходили звуки, он убеждал сам себя, шепча, дергая пальцы, что больше в его жизни Гарри никогда не будет. Он пообещал сам себе, что будет его избегать. Гарри игнорировал его все это время, даже сейчас: он сидел в противоположном конце комнаты, отстукивая пальцами по экрану телефона, тоже не следя за тем, что происходит на экране телевизора. Единственный раз, когда Луи удостоился его внимания, когда Стайлс опять его трахнул. Однажды ночью, когда случился этот молчаливый перепих, Луи в последний раз раскрыл губы, чтобы пообещать самому себе, что прекратит это. Смотря в пол, чувствуя, как в уголках глаз скапливаются слезы, он закрылся в себе. Луи стоял, не в силах справиться с болью, стучащей в висках, которая напоминает биение сердца Гарри и его низкий, хриплый голос. Звуки, которые не отпускают его даже ночью, когда он спит, если вообще удается уснуть. Войдя на кухню, он задумался: разве это нормально - так сходить с ума по другому человеку? Это удушающее чувство одиночества и боль где-то в области сердца красноречиво говорили о том, что нет, не нормально. Небольшие трещины над раковиной впускали в помещение свежий воздух, отчего становилось не так душно, а атмосфера становилась не такой давящей. Белые салфетки, лежащие на столе, колыхались от воздушного потока. Луи взял их, открыл верхний шкаф, положил на полку и тихо прикрыл дверцу. - Кажется, игра набирает обороты. Томмо чуть не вскрикнул, когда на том месте, где секунду назад была дверца, вдруг появилась голова его друга. Голос Зейна странно звучал в атмосфере кухни. Луи улыбнулся и кивнул. - Смотрю, тебе тоже не интересно? - спросил Зейн. Голос его был мягким и немного тихим, и, кажется, его абсолютно не смущало все то, что творится вокруг него, но когда юноша отвернулся, Луи увидел в его взгляде намек на то, что речь идет далеко не о матче, которым так увлечены Лиам и Найл. - Хотел бы, чтобы Пейн не пялился сейчас в телевизор. Мы бы точно нашли более веселое занятие. Друг, не стану винить тебя, если прямо сейчас тебе захочется смотаться, - Зейн выгнул бровь, оттолкнулся от дверного косяка, который все это время подпирал, взял бутылку пива и вернулся к ребятам. Луи моргнул. Уйти? Он не думал - ноги сами принесли его в коридор, руки сами потянулись к ключам, куртке, открыли входную дверь, и вот он стоит на улице. Солнце уже закатилось за горизонт, ветер свистел между домами, что простирались вверх. Луи вздрогнул. В салоне автомобиля было тепло и спокойно, что едва ли можно было сказать о его физическом состоянии. Ночной воздух содрогнулся, когда автомобиль взревел, удаляясь в сторону севера.***
- Возьми трубку, возьми трубку, - бормотал Гарри. - Эй, вы позвонили Луи. Прямо сейчас я занят, поэтому... - Блять, - Стайлс сбросил звонок, бросая телефон на подушки. Он честно пытался не беспокоиться, но, черт возьми, это просто невозможно, когда он каждой клеточкой тела хочет прикоснуться к нему, услышать его голос, увидеть, как губы растягиваются, когда он улыбается или говорит. Гарри схватил телефон, судорожно ища номер Лиама. - Лиам, - сказал он, как только на другом конце сняли трубку. - Гарри? - его голос был сонный и хриплый, и Стайлс слышал, как шуршали простыни. - Что ему опять надо? - произнес знакомый голос, и снова зашуршали простыни, и если бы все мысли Гарри не были заняты поисками Луи, он бы поинтересовался, какого черта Зейн делает в кровати Лиама в четыре утра. - Гарри, - продолжил Пейн, - ты вообще в курсе, который час? - Да, да, знаю. Я просто... - юноша вздохнул. - Ты видел Луи? Я имею в виду после того, как он ушел? Его все еще нет дома. - Гарри, уверен, с ним все в поряд... - Лиама оборвало бормотание Зейна. Стайлс не мог точно сказать, о чем они говорили, но наверняка это было о том, где сейчас находился Томмо. Именно о том, что Стайлс вытрясет из них. - Лиам, - его голос звучал жалко, что заставило перешептывания на другом конце прекратиться, - где он? - Честно, я не... У меня... У меня есть одна догадка, но я не уверен на сто процентов и сейчас четыре ут... - Да, я вообще-то заметил. Именно поэтому я хочу знать, где он! - Слушай, Хаз, ты мало что сможешь сделать в четыре утра. Иди спать, утро вечера мудренее. - Лиам, он пропал! Просто исчез, и никому блять не сказал, куда собирается. ОН НЕ СКАЗАЛ МНЕ! - Гарри, почему... Почему тебя это волнует? - Потому что он не появился дома, и я не знаю, где он, и ему следовало предупредить меня, куда... - Воу, стоп, - Лиам прервал его, останавливая этот словесный поток. - Луи не обязан отчитываться перед тобой. Ты отверг его, разбил сердце, и постоянно вел себя, как полный кретин, не говоря уже о том, что ты такой упрямый баранище! Так какого черта ты так печешься о том, где он сейчас? - Потому что я люблю его! - слова сами сорвались с языка. Как бы он хотел взять эти слова и запихать их так далеко, как только можно, чтобы никто и никогда не услышал их. Чтобы никогда не столкнуться с собственными чувствами лицом к лицу, но это невозможно. Они были произнесены вслух, их впитали молекулы воздуха и донесли до двух людей, что были на другом конце телефона. Людей, которые молчали. Кажется, будто весь мир перестал существовать, и Гарри остался один, варясь в собственных эмоциях: гневе, разочаровании, грусти, страхе и любви. Безграничной любви. Любви, которая сжирает сердце, разум; чувстве, о котором теперь знают Лиам, Зейн, и Гарри уверен, что в скором времени к ним присоединится и Найл. - Хаз, - тихо начал Пейн, - думаю... Думаю, тебе лучше пойти спать. Просто дождись его. Пойми, ты сделал ему больно. - Он сделал мне больно, - парировал Гарри. - Он любит тебя. Гарри оставалось только покачать головой, чувствуя, как ноет в груди. - Нет, нет, нет. Он не может... - Но почему-то любит, но ты унизил его, отверг, и сейчас ему больно. Подожди. Подожди, пока он сам не появится и тогда извинись. - Не буду я извиняться! - Стайлс, прекрати вести себя, как ребенок! Если хочешь все исправить, то тебе придется извиниться. - Ты не понимаешь, Лиам. - Ты прав, - усмехнулся Пейн. - Я действительно не понимаю. Никогда не понимал вас обоих, и никогда не смогу понять, но это не значит, что ты должен продолжать вести себя, как придурок. Знаешь что? Пообещай, что поспишь, хорошо? Луи - большой мальчик, поэтому я уверен, что он в полном порядке, не беспокойся. Если он и завтра не появится, тогда и начнем бить тревогу, хорошо? Гарри вздохнул, растрепав волосы пятерней. - Да, хорошо. - Спокойной ночи, Гарри. - Спокойной ночи, Лиам. И тебе, Зейн. Раздался приглушенный смешок, прежде чем Малик ответил: «Спокойной, Хаз».***
Его мама не задавала вопросов, увидев Луи, стоящего на пороге дома, когда время уже перевалило за полночь. И он был ей безмерно благодарен. Наверное, Томмо выглядел странно: волосы торчали — и уж точно не так, как будто он их укладывал, — под глазами залегли темные мешки, а она просто обняла его, отвела в его старую комнату, уложила в кровать, дождавшись, пока сын разденется, и нежно поцеловала в лоб. Они поговорят завтра. Наверное, завтра, если она захочет узнать, почему он появился здесь, но говорить об этом с мамой тоже самое, что говорить об этом с Гарри, а это точно не то, что ему хочется делать. Вообще, все разговоры сводились к Стайлсу, и именно поэтому за прошедшую неделю Луи не сказал никому ни слова. Он должен был предупредить ребят, но как бы очевидно это не было, он этого не сделал. Прошедшая неделя выдалась слишком тяжелой: он призраком передвигался по дому, избегая встречаться взглядом с Гарри, предпочитая рассматривать собственные ладони, да просто что угодно, избегая смотреть в лицо, и все это заставляло его сердце больно сжиматься и болеть. И если кто-то спросит, неужели его не отпустило, Луи скажет нет, скорее, стало даже хуже. Было удушающе больно каждый раз, когда Гарри находился рядом, но Томмо был слишком напуган, разбит, чтобы что-то сказать. - Гарри, нам нужно поговорить, - сказал он собственному отражению в зеркале, в миллионный раз пытаясь подобрать нужные слова. Солнце уже давно встало, и Луи провел последние несколько часов, всматриваясь в отражающую поверхность. - Не знаю, почему ты решил, что я использую тебя, потому что... твою мать. Луи обреченно выдохнул, мешком опускаясь на кровать, зарываясь руками в волосы. Пустой желудок заурчал, и юноша мотнул головой. Он ведь действительно ничего не ел. Они не готовили еду, не ужинали вместе, и почему-то Луи был уверен, что Гарри тоже питался ненормально. Его вообще не должно это волновать, но волнует, и это злит, убивает еще сильнее. Его все заебало. - Может тебе лучше сказать это Гарри? Луи поднял голову. В дверях его старой комнаты стоял Найл, скрестив руки на груди и опираясь плечом о дверной косяк. - Можешь продолжать молчать, если не хочешь, чтобы кто-то узнал о том, что творится в твоей голове, - пожал плечами блондин, отталкиваясь от двери, входя в комнату, - по крайней мере, в последнее время у тебя это неплохо получалось. Луи сидел молча, взглядом выражая свой вопрос. - Приехал проверить тебя. Гарри звонил прошлой ночью Лиаму. Он был расстроен, потому что ты не вернулся домой, поэтому решил найти тебя раньше, чем это сделает он. Томмо раздраженно выдохнул, откидываясь на кровать. Найл ухмыльнулся. - Могу я быть честен с тобой? Луи повернул голову, чтобы видеть друга. Может он и не говорил вслух, но ему всегда твердили, что у него выразительные глаза, по которым все понятно без слов. Вот и сейчас во взгляде Найл прочел «как будто обычно ты не режешь правду матку». Хоран отмахнулся, садясь так, чтобы хорошо видеть Томлинсона. - Черт побери, просто сделай это, хорошо? Скажи ему. Прекрати убиваться и просто сделай. Не могу терпеть это... Чем бы это ни было. Знаю, что ты не мастак в разговорах, но просто сделай, ладно? Найл встал, поправляя бейсболку, из-под которой торчала светлая челка, и направился к двери, напоследок похлопав Луи по колену. Прежде чем выйти, юноша повернулся и бросил через плечо: «Ты хоть понимаешь, что я провел три часа за рулем только ради того, чтобы сказать это тебе? Так что лучше послушай меня, ты, маленький упрямый придурок». Томмо старался не улыбаться, когда светлая голова скрылась за дверью. Ему нужно перестать строить из себя обиженную девчонку и просто сделать это - вернуться домой и сказать Гарри о своих чувствах. Еще раз запустив пальцы в волосы, Луи поднялся на ноги, схватив ключи и куртку. Ладонь зависла над дверной ручкой, будто, прикоснувшись к ней, он решит свою судьбу, и у него не будет времени, чтобы повернуть обратно, но быть может стоит следовать своему решению, в противном случае, Луи снова сбежит от проблем. Спускаясь вниз, Томмо думает, что это была идея Зейна прислать к нему их самого невинного гонца. Он настолько погружен в собственные мысли, что не замечает фигурку мамы, которая стоит в дверном проеме кухни, держа в руках кружку с чаем. - Верни его, Boobear. Луи повернул голову, чтобы посмотреть на нее, куртка болталась на одной руке, в то время как другая зависла над ручкой входной двери. На лице было изображено изумление, а слова комом застряли в горле. Джоанна нежно улыбнулась ему, отставляя кружку в сторону, подходя к ошеломленному сыну. Движения были плавными, а лицо выражало спокойствие, когда она помогла Луи нормально надеть куртку. - Я твоя мама, Лу, и я знаю тебя, не говоря уже о том, что с самого начала видела, как вы с Гарри ненавидите друг друга, но так же знала, что такая ненависть... Слишком сильное чувство, которое иногда перерастает во что-то больше; в то, что ты осознал и принял совсем недавно, поэтому и появился на пороге этого дома, когда время уже перевалило за полночь, не обронив ни слова. Никто никогда не имел на тебя такого воздействия, как он. Я вижу это. А сейчас ты вихрем вылетаешь из комнаты после очень, очень короткого разговора с Найлом Хораном? Могу сложить два и два. Я не слепая, Лу. Томмо все еще стоял неподвижно, позволив маме расправить на нем куртку и стряхнуть с плеч невидимые пылинки. - А теперь, - она повела плечом и отошла, - иди и сделай то, что должен, чтобы я больше за тебя так не волновалась. Луи кивнул и хотел сказать, как сильно он ее любит, но слова рассыпались песком на языке, потому что сейчас они предназначались другому человеку.***
Дорога из Донкастера в Лондон прошла... странно, будто ее и не было, потому что Луи опять сидел в машине в темноте, выключив зажигание, вцепившись руками в руль автомобиля. Он глубоко вдохнул спертый салонный воздух, прикрыв глаза, разжал пальцы, открывая дверцу авто, и выбрался наружу. Его одолевало странное чувство. Чувство борьбы с самим собой. Странное, потому что он привык бороться кое с кем другим. Он чувствовал себя не в своей тарелке, нервно, истерично, но продолжал следовать своему решению, надеясь, что дело выгорит, потому что жить так больше не было сил. Щелчок замка был слишком громким, буквально прогремев в этой пугающей тишине. Позорно громко, как будто целенаправленно давая понять одному гребаному человеку на планете Земля, что Луи Томлинсон, сбежавший от проблем, вернулся, и теперь пытается незаметно пробраться домой. Она издевалась над ним, заставляя чувствовать себя еще больше униженным. Короче, он никогда не любил эту дверь. Взгляд Луи был устремлен в пол, когда он расстегивал куртку, морщась от того, как громко он это делал. Казалось, будто каждый неодушевленный предмет хотел проучить, напакостить ему. Луи повесил куртку на крючок. Повернулся. Гарри. Блять. Юноша стоял, облокотившись о дверной косяк, скрестив руки на груди. Поза точно повторяла ту, в которой стоял Найл в комнате Луи. - Где ты был? - поинтересовался Гарри, и голос его звучал ниже обычного. - У мамы, - просто ответил Томмо. Стайлс удивился тому, что Луи вновь разговаривает с ним, хоть и старался не показать этого. - Почему не предупредил? - Не знал, что следует, - Луи не был уверен, что знает, как действовать. Гарри не кричал, это ведь хороший знак, так? Но Томмо не знал, как подступиться к разговору. Не хотелось первому начинать скандалить, тем более, он не должен отчитываться перед Стайлсом. Луи мог просто пройти мимо, оставив без внимания эту кудрявую фигурку, но, с другой стороны, была та маленькая, противная часть его сознания, которая прыгала от счастья, осознавая, что Гарри действительно волновался. -Слушай, насчет той ночи, когда... - Нет, не начинай. Мне все понятно. - Ничего тебе не понятно. Не знаю, откуда в твоем больном мозгу могли появиться мысли, что я не могу любить тебя, хотя да, отчасти, в этом есть и моя вина, потому что с самого первого дня нашей встречи я твердил, как ненавижу тебя, но, согласись, меня сложно винить за это! Гарри уже открыл было рот, чтобы начать отбиваться, но его грубо остановили. - Нет! Послушай меня! Мне нужно было уехать, чтобы хоть как-то привести мысли в порядок, понимаешь? Мне тяжело... - Ты думаешь, мне легко? - Гарри сделал шаг вперед. Между ними был еще метр или два расстояния, но Томмо все же отступил назад. - Думаешь, вот этот гребаный день, когда тебя не было, мне было легко? Я не знал, где ты! Знаешь, что я испытал за прошедшие сутки?! Знаешь, каково это - чувствовать себя брошенным?! Луи раздраженно зарычал, размахивая руками. - Твою мать, я не бросил тебя, Гарри! Всего лишь уехал к своей маме! На одну ночь! ЧЕРТ! Мне невыносимо видеть тебя каждый день, давать тебе себя трахать, и при этом знать, что это ничего, абсолютно ничего для тебя не значит! Они стояли близко, почти касаясь друг друга. Брови были нахмурены, выражая всю злость, разочарование и боль, что затапливала их. Гарри протянул руку, хватая Луи за талию. - Ты неправ, когда говоришь, что для меня это ничего не значит, - прошипел он, притягивая Томмо ближе. - Для меня это значит много. Слишком много. Эти гребаные несколько минут, когда я могу сделать вид, что не замечаю твоей лжи. - Да я, блять, не вру тебе! - закричал Луи, стараясь уйти от прикосновений. - Я ВЛЮБЛЕН В ТЕБЯ, ТЫ ПОЛНЫЙ КРЕ... Его грубо обрывают, целуя: страстно, мокро, сильно; вжимая в стену, создавая контраст с холодной стеной сзади и горячим телом спереди. - Прекрати врать, - шепчет Гарри в губы, что только что целовал, - прекрати. Я так больше не могу. - Но это правда, которую я пытаюсь донести до тебя - придурка. - Заткнись, - Стайлс вновь целует его, прижимаясь своими бедрами к его. Пальцы уже подцепляют край футболки, стягивая ее через голову, оставляя валяться в ногах. Луи знает, что должен остановить Гарри, должен поговорить с ним, используя в первую очередь слова, а не действия, но Томмо всегда лажает, когда речь заходит о «поговорить», и потом всегда жалеет о сказанном, даже если ранее подобранные слова казались ему правильными, так что к черту, господа. Он позволил Гарри оторвать его от пола, позволил себе обнять кудрявого за талию ногами, позволил Стайлсу отнести себя в его комнату, уложить на кровать. Луи позволил Гарри раздеть себя, потом наблюдая за тем, как юноша раздевается сам. А дальше больше: он смотрел, как Стайлс уливает пальцы в смазке, дразня, но не проникая, и в этот момент Томмо понимает, что ему незачем сдерживаться и молчать. - Я люблю тебя, Гарри, - стонет Луи, чувствуя, как длинные пальцы проникают, растягивая. Юноша не останавливается, продолжая двигать пальцами. Взгляд зеленых глаз устремлен на стройные ноги, которые сейчас так развратно разведены, приглашая; на спину, что немыслимо вгибается. - Мне нравится, что ты полнейший идиот и такой властный все время, - Луи гортанно стонет, сжимая простыни. - Мне нр-нравится то, что ты хочешь владеть мной. Я люблю тебя сонного, когда ты только-только встал с кровати, - его дыхание становится тяжелым и отрывистым. Луи уже сам насаживается на три пальца, которых безбожно мало, - пожалуйста, Гарри, - шепчет он. Стайлс вел себя непривычно тихо, и Томмо не знал, как расценивать это, но вашу мать, он чувствовал его пальцы, чувствовал Гарри, и Луи с трудом поспевал за собственными мыслями. Он сосредоточился на своем дыхании, почувствовав знакомое давление, когда Гарри толкнулся в него. Ладони привычно устроились у него на талии, заставляя участки тела тлеть, как маленькие уголечки. - Гарри, я люблю тебя так сильно, что мне больно от этого чувства, - произнес Луи, делая движения бедрами, стоило Стайлсу начать двигаться. Это была приятная боль, которая вытаскивала все его чувства наружу. Это было физическое доказательство того, что вся игра стоила свеч. - Я люблю все глупые... все... просто... это невозможно описать словами. Н-не так. Хочу показать тебе. Мне необходимо показать тебе то, что ты показал мне. Хочу, чтобы ты почувствовал, как сильно я тебя люблю. Гарри втянул воздух, а Луи наблюдал за ним, смотрел, как зеленые глаза блестели, бегали по его лицу, как будто юноша пытался понять, осмыслить то, что ему только что сказали. Ладони сильнее сжали талию Томмо, они соприкоснулись лбами, и Стайлс подался назад, а затем резко, до какого-то оглушительного хлопка, вошел обратно. Гарри смотрел на него, и о Господи, Луи готов был утонуть в них. - Я не могу, - Стайлс двинул бедрами, его голос был низким, - не могу потерять тебя. Не могу отпустить тебя. Не могу... Не хочу, чтобы мне опять было больно. Луи поцеловал его, вкладывая в этот поцелуй все, что так хотел сказать, обнимая Гарри ногами, притягивая вплотную к себе, чтобы почувствовать себя живым, целым, чтобы не было возможности двигаться. Это было чистейшее счастье и любовь. Это жжение, когда горишь эмоционально, физически, сгораешь, растворяясь в другом человеке. Когда из двух становится одно целое. - Я тоже чувствую это, Гарри. Чувствую, как сгораю. Не оставляй меня одного. Зеленые глаза мерцают, кажется, на секунду ослепляя. - Обещай мне, - шипит Стайлс, быстрее двигая бедрами, вдавливая Луи в матрас, сводя Томмо с ума. - Обещай, что не сделаешь мне больно. - Да-да! - кричит Луи, выгибая спину, чувствуя, как тепло разливается внизу живота, и бедра начинают дрожать. - Да, обещаю, Гарри. Я люблю тебя. Я люб... Губы распахнулись в немом крике, и он громко застонал. - Я люблю тебя. Гарри почувствовал, как переступил эту точку невозврата, сжимая до побелевших костяшек пальцы на талии Томмо, громко кончая. Почувствовал, как горят легкие, как фатальный пожар, в котором он внутренне горел последние несколько лет, находит выход наружу, как он обволакивает его, как это пламя воплотилось в человеке, что лежит под ним и, сумасшедше улыбаясь, обнимает его, целуя в ухо. Пока не понял, что не стыдно сгореть вот в этом пламени.