al i am is a man,
i want the world in my hands.
i hate the beach,
but i stand...
У Андера руки тряслись, и голова совершенно не варила. Он едва ли мог тогда сказать хоть слово, и потому из его груди вырывались лишь нечленораздельные звуки. Мать заботливо гладила его по спине, пока Гусман присел перед ним на корточки, положив руку на его колено. Ремиссия. Одно гребаное слово, восемь букв — четыре согласные и четыре гласные. И Андер то ли начал дышать, то ли окончательно задохнулся. В тот вечер он так и не смог даже прошептать то, что хотел прокричать. «Я не умру.» И «Он не пришел.» *** Андер едва ли смог оторвать деревянную задницу от кресла самолета, когда все пассажиры поочередно начали покидать салон. Он скорее по инерции и из чистой вежливости кивнул стюардессе, не имея никакого желания даже моргать в этот момент. Тело ощущалось каменным, а голова — чугунной. Хотелось курить, да так, что кончики пальцев зудели, а во рту стоял призрачный привкус горьковатых сигарет. Не выйдя, а вывалившись из такси, он решил не геройствовать и воспользоваться навигатором, чтобы найти снимаемый им дом. Как-никак, он был не то что в другом городе, а в другой стране. Незнакомой, но уже приветливо встречавшей его яркими подмигиваниями звёзд. Андер даже остановился на секунду и засмотрелся на всю эту красоту, прежде чем вспомнил, что, вообще-то, за суточный перелет — пусть и с пересадками — он чертовски устал. И думал, что стоит пересечь порог его скромного жилища на ближайшие пару недель, как он сразу же упадет в кровать и заснёт долгим и желанным сном. Но то ли дело было в коротком сне в самолёте и дремоте в такси, то ли ещё в чем, а спать Андер так и не лег. Ключом, оставленным под ковриком, открыл скрипящую дверь и скинул свои немногочисленные пожитки прямо у порога, решив разбираться с этим завтра. А сам пошел дальше: заглянул в уютную гостиную, обставленную с тем минимализмом, что указывает не на хороший вкус хозяев, а на их бедность. Впрочем, его вполне устраивал потёртый темного цвета диван и небольшой плазменный телевизор. На кухне Андер натолкнулся на все необходимые для готовки предметы и полностью пустой холодильник, что его не удивило. В спальне — наверное, самой большой из комнат — он пробежался пальцами по деревянному комоду, прошел мимо зеркала во весь рост, обходя двуспальную, уже застеленную, кровать, и останавливаясь около двери в ванную. Быстро умывшись, он вернулся обратно и разместился на кровати. Мама, будто только и ждала этого, тут же ответила на его короткое сообщение о том, что он, наконец, на месте. Гусман и Ребе так и не ответили ему, однако Андер понимал, почему — разница во времени была немаленькой и сейчас, если он верно посчитал, у них было уже утро. Он сомневался, что хоть один из этих двоих проснется летом раньше полудня. Закончив с рассылкой сообщений тем немногочисленным людям, что все ещё волновались о нем, Андер с неохотой зашёл в Инстаграм. Его лента была почти пустой — он был подписан только на своих одноклассников, не имея желания зависать в этой соцсети также часто, как и они, не имея людей, за чьим творчеством хотел следить также, как они. Ему было вполне достаточно этих двадцати жалких подписок. Иногда их было даже много. Как сейчас, например. Сторис Карлы, сияющей улыбкой в лучах закатного солнца, он оценил несколькими смайликами, сразу листая дальше. Кайетана сфотографировала вид с какого-то балкона, пусть и шикарный, но не вызывавший у Андера никаких эмоций. Он, не думая, листнул дальше. И тут же пожалел об этом. Следующая история была Лукреции. Она широко улыбалась в камеру, вещая что-то, что Андер из-за выключенного звука услышать не мог. Но не ее широкая улыбка, идеальная укладка или выглаженная одежда привлекли его взгляд. А он. Омар. Она в дружеском жесте притянула его к себе за плечи и обратилась явно с каким-то вопросом, заставившим Омара на мгновение замолчать, прежде чем рассмеяться, отвечая. Андер выключил телефон и подорвался с места. Да, ему точно не хотелось спать. Нужно было прогуляться. *** Гулять в потёмках в незнакомой стране — плохая идея. Но ещё более худшая — оставаться в доме наедине со своими мыслями. Те готовы сгрызть его заживо, когда он один в закрытом пространстве. Они клубятся под потолком, разинув страшные пасти-рты, клацают челюстью в сантиметре от его ушей, заставляя вздрагивать, капают слюной ему прямо в глаза, чтобы он закрыл их. Потому что под закрытыми глазами мыслей еще больше. На воздухе лишь немногим легче, однако и это уже спасение. Здесь мысли не поспевают за его шагами, отстают, путаются в тропах. На воздухе у Андера получается ненадолго от них убежать. Почему-то сейчас не выходит. Они идут по пятам, невзирая на то, что он специально выбирает всевозможные окольные дорожки на пути к пляжу. Он не знал, как и почему выбрал из всех мест именно пляж. Возможно, потому что большинство указателей показывали маршрут именно к нему. Мысли догоняют его. Перегоняют и становятся впереди непреодолимой преградой. Такую только ломать, обойти не получится. Андер сбавляет шаг, только сейчас осознавая, что все это время бежал что есть сил. И начинает думать. Я не умер. За этой фразой не кроется радости от внезапной, но, по идее, счастливой новости. За ней — та же пустота, что преследует Андера каждый божий день всей его жизни, только глубже. Темнее. Наверное, так бывает, когда ты успеваешь принять свою скорую кончину как данность, как логичное завершение твоей истории, а тебя воскрешают. Говорят забыть о том, что на протяжении многих месяцев ты считал себя ходячим трупом или бомбой замедленного действия, оттолкнул всех, чтобы после они меньше страдали по тебе, потерял свой шанс на будущее, проебав учебу, и жить дальше. Радоваться. Надеяться, что рак не вернётся. Только вот Андер не знает, что хуже — рак, когда ты знаешь, что тебя ждёт, или ремиссия, когда ты, блять, вообще ничего не знаешь. Не знаешь, вернётся ли рак или нет, не знаешь, имеешь ли ты право начать жизнь заново без оглядки на него. Не знаешь, сможешь ли жить после такого. Он готов был принять смерть, но не неопределенность. Это тупое ожидание того, что может так и не случится. Или что произойдет в следующий момент. Андер ненавидел это состояние всей душой. Он варился в нем с того самого момента, как ему сообщили о ремиссии под счастливый плач матери и ободряющую улыбку Гусмана. Они были счастливы. Андер не чувствовал ничего. Порой он думал, что родился с этой пустотой внутри, которая становились все больше по мере взросления. Ссоры родителей. Ненавистный теннис. Рак. Все это отбирало столько сил, что было непонятно, откуда они до сих пор у него берутся. С каждым днём он словно становился ещё более пустым. Красивая обёртка, под которой — ебаное ничего. Абсолютное и в неком роде даже идеальное. Это ничто лишь однажды загорелось, заискрилось так, что у него ноги подкашивались от страха перед этим чувством, и дыхание сбивалось от одной только мысли о нем. Омар развеял его пустоту. Заполнил ее собой, крепко обосновавшись внутри. Поселившись также, как поселился в его доме снаружи. Андер чувствовал его тогда во всем теле: в лёгких, ведь не мог без него дышать; в сердце, ведь оно без него не билось; в венах, ведь без него не бежала с бешеной силой кровь. Везде. Он был везде. Именно поэтому его уход затронул что-то в Андере. Сломал. Как будто кто-то что есть сил хлопнул дверью внутри него, так, что посыпалась вся обшарпанная штукатурка, а следом за нее начали рушиться стены и упал потолок. Осколки окон впивались в него невидимыми шипами, царапали, истязали, и убрать их у него до сих пор не получилось. И он не знал, получится ли. А когда Омар все же улетел в Нью-Йорк, когда не показался в больнице даже после звонка Гусмана — Андер тогда был не в состоянии даже мобильник взять, не то что попасть по кнопкам — это окончательно добило. Дом внутри снесло к хренам собачьим такой сильной волной, — то ли слёз, то ли ещё чего — что ничего не осталось. Раньше внутри был пустой дом. Теперь там даже его не было. Андер оглянулся по сторонам, останавливаясь, и только сейчас заметил, что уже минут десять идёт по песку. Тот засыпался в его кроссовки, вызывая неприятные ощущения внутри них, и легонько перелетал с места на место под воздействием ветра. Андер остановился отдышаться и, не в силах устоять на ужасно болевших после перелета и пробежки ногах, шлепнулся на прохладный песок. Он уже предвкушал, как весело будет отмывать его из самых интересных мест в ванной, но не нашел в себе силы озаботиться. Прямо перед ним — море, так призывно сияющее в свете полной луны. И звёзды. Целая куча. Они подмигивают, мерцают, на деле оставаясь неподвижными. Андер смотрит на них до тех пор, пока боль в шее не становится невыносимой. Он думает забить на все и просто лечь на песок, но останавливается в секунде от этого действия. Видит человека через пару десятков метров от него. Андер замирает, пока тот упорно карабкается вверх по небольшой скале, намереваясь, видимо, достигнуть ее вершины. Муньос оценивающе смотрит на расстояние от гладкой поверхности воды до самой высокой точки и решает, что если незнакомец решится оттуда прыгать, то не умрет. Там всего три метра, так — пустяки, если уметь правильно прыгать. Андер молча наблюдает за тем, как мужчина — нет, даже парень — медленно становится на самый край и останавливается. Свет луны достаточно яркий, чтобы Андер мог различить и его темные волосы, и крепкое, худощавое строение тела. Глядя на незнакомца в профиль сложно отметить что-то ещё, но Андеру и этого достаточно, чтобы он вдруг завис. Спутник придает коже парня голубоватое свечение, так, будто тот действительно светится. Андер смотрит и не может понять, что такого цепляющего в нем, но оторваться сейчас сродни преступлению. Незнакомец его в упор не замечает. Смотрит, слегка приподняв голову, на луну и разве что волком не воет на нее. Он зачарован ею также, как Андер — им. Он не вздрагивает от резкого порыва ветра и не спешит ни прыгать, ни спускаться. Стоит, будто ждёт чего-то, пока Андер все смотрит. Рассматривает и какие-то дурацкие цветные шорты, и несколько переливающихся браслетов на руках. Смотрит так долго, что не сразу замечает полную тишину в голове. Штиль. Все мысли испуганно разбежались, спрятались по углам, затаились, когда поняли, что Андер больше не сосредоточен на них. Он глубоко вдыхает воздух ртом, слишком глубоко, так, что давится им, и не может сдержать покашливание. Парень на скале замирает, всего на секунду поворачивает голову, а через мгновение с громким шлепком скрывается в воде. Андер привстает в попытках разглядеть его, но так никого и не видит. Он спешным шагом подходит к камням и, не углядев никого рядом с ними, поднимается вверх, туда, где ещё недавно стоял незнакомец. Но и со скалы никого не видно. Лишь мерные волны, манящий лунный свет и пустынный пляж на много-много миль. *** Утром Андер и не вспоминает о странной ночной встрече. Он не спеша потягивается на хлопковых простынях приятного бежевого цвета, долго валяется в кровати, игнорируя звуки уведомлений с телефона. Поднимается только ближе к обеду и сразу решает, что плавать сегодня — плохая идея. Ноги нещадно болят, а утонуть ему, наверное, все же не хотелось бы. Он ставит чайник на старенькую газовую плиту и, схватив ключ от дома и сигареты, добегает до ближайшего магазина. Выходит оттуда с пакетами полными продуктов, и абсолютным нежеланием сегодня двигаться в принципе. Чайник во всю кипит, и он спешно выключает его, заменяя сковородкой. Пока яичница шипит под крышкой, он выходит на крылец и достает сигарету, хотя по пути в магазин уже успел выкурить одну. Зажав ее между зубами, он вытягивает из кармана телефон и пробегается взглядом по пришедшим пару часов назад сообщениям. Гусман пишет, что рад, что он долетел, а Ребе, не изменяя себе, отвечает коротко и ясно — «Я думала, что ты умер, засранец». Андер по-доброму усмехается и затягивается, находя в использованных смайликах средний палец. Вот что значит друзья. К тому моменту, когда сигарета догорает до фильтра, Андер уже зашёл в дом и выключил плиту, не стесняясь курить прямо внутри. Дым извивается вокруг его пальцев, тянется к окну и клубится около него, пока не исчезает совсем. После завтрака Андер заваливается в душ, где несколько минут просто стоит под прохладными струями воды, бьющими по плечам и груди. Он никуда не торопится, все ещё свыкаясь с мыслью о том, что у него есть время. Выходит из-под лейки и неспеша выдавливает какой-то мятный гель на руку. Ему всегда нравился запах мяты. Проводит руками по телу все также неспешно и невольно задумывается о том, что он видел ночью. И видел ли что? Может, ему просто показался тот парень на берегу? Было темно, и он сильно устал, так что не удивительно, если ему всего лишь почудилось это. Тем более, не то чтобы кто-то мог разуверить Андера в том, что все было реально. Поэтому для себя он решил окрестить это именно так — показалось. *** Весь день он провел частично ошиваясь в кровати и выкуривая сигареты одну за одной, частично в раскладывании вещей и приготовлении долгосрочной еды на пару дней. Настроения для осмотра достопримечательностей не было, а вот прогуляться ещё раз до моря ему хотелось, но количество людей, проводящих там выходной день, пугало. Не то чтобы он был асоциальным, скорее, просто не горел желанием наблюдать полуголую и шумную толпу. Выбрался он из своей норы только под вечер, тогда, когда солнце начало склоняться к западу. Нацепив, не застегивая, рубашку цвета хаки с коротким рукавом и черные шорты до колена, Андер запер дом на ключ — заботливо спрятанный обратно под коврик — и пошел прочь. В этот раз он внимательно всматривался в указатели и усердно запоминал куда ему нужно будет повернуть, когда он пойдет обратно. Уже темнело, а значит к тому моменту, как он решит завершить свою прогулку, будет не видно ничего. Несмотря на неуклонно наступающую ночь, на пляже, мимо которого он проходил, до сих пор были люди. Наверняка не так много, как в дневное время суток, но все равно в разы больше, чем сейчас хотелось видеть Андеру. Поэтому он не стал туда сворачивать. Он прошёлся по набережной, старательно обходя большие группы веселящихся людей. Некоторые из них приветливо махали ему и подзывали в попытках познакомиться, но Андер лишь улыбался и отмахивался, стирая улыбку сразу же, как отходил от них. Дружелюбие местных не шло ни в какое сравнение с дружелюбием в его родной стране, что скорее обрадовало его, чем разочаровало. У него не было настроения для пьяных танцев и случайного секса за ближайшим столбом. Невольно Андер задумался о том, когда у него в принципе было настроение. Ответ «никогда», пришедший первым на ум, не удивил, но поразил своей правдивостью. В его жизни всегда была ложка дегтя, омрачавшая даже счастливые события. Даже в те далёкие времена, когда их золотое трио — он, Гусман и Поло — не ведало забот и могло тусоваться хоть каждую ночь, все это омрачал ненавистный теннис. Он использовал вечеринки как способ уйти от него, уйти от своей действительности. Отношения с Омаром омрачались его родителями, потом их совместной жизнью, что наступила слишком рано, а затем и болезнью. Андер уже не верил, что когда-нибудь сможет быть счастлив без оглядки на нечто, портящее всю картину. Незаметно становились все темнее и темнее, пока солнце не скрылось и вовсе за линией горизонта. Освещали дорогу лишь фонари, призывно горящие неоном названия баров и улыбки людей. Все то, от чего Андера немного подташнивало. Поэтому он не стал останавливаться ни в одном из ресторанчиков, откуда доносился гул голосов, а вместо этого шел все дальше и дальше по набережной до тех пор, пока не остановился около ещё одно маленького бара. Действительно маленького. По сравнению с заведениями, которые встречались ему раньше, это крохотное здание занимало едва ли одну вторую их. Здраво рассудив, что в таком местечке народу много не может быть априори, Андер ещё раз внимательно посмотрел на вывеску, гласящую «Лагуна», и все же зашёл внутрь, отодвинув в сторону подвесную ширму. Внутри оказалось поразительно тихо. За редкими столиками в полумраке мирно сидели люди, потягивая разноцветные коктейли; некоторые стояли, глядя непонятно на что. Впрочем, найти то, на что они смотрят, труда не составило. Во всем здание был выключен свет и поэтому сцена — единственное подсвеченное место помимо бара — сразу привлекала внимание каждого. Андер исключением не стал. Почти на ощупь он дошел до бара, не отрывая взгляда от сцены. От человека на сцене. Незнакомый парень, сидящий на простой табуретке, низко наклонился к гитаре в своих руках, усердно ее настраивая. Все молчали, будто он уже играл нечто настолько потрясающее, что лучше всего свое восхищение можно было выразить не громогласными рукоплесканиями и воплями, а тишиной. Андер вздрогнул, когда раздался первый аккорд, и парень наконец поднял голову. Андер узнал его. Это был тот самый парень, что вчера ночью сиганул со скалы, едва завидев его на пляже. Тот самый, в чьем существовании Андер успел усомниться, а сейчас встретил его снова. На всякий случай Андер прищурился — мало ли что, вдруг показалось. Но нет — тот же самый парень. И вихри темных волос, и лицо, и даже те же самые браслеты на руках — точь в точь! — Кто это? — спросил Андер у бармена, наблюдая за тем, как незнакомец неспеша перебирает струны. Бармен, до того протиравший барную стойку, фыркнул. — Патрик, — видимо, это должно было что-то сказать Андеру, но тот лишь непонимающе нахмурился и снова повернулся к бармену, чтобы уточнить, как услышал это. Тихий, словно шелест листьев в ночи, ясный, как день голос. Может, Андер был далек от мира музыки, может, он абсолютно не разбирался во всем этом и может его плейлист состоял лишь из грубого репа, но это… Андер пораженно замер и снова повернулся в сторону сцены, краем глаза видя, как все, кто до этого смотрели то в свои напитки, то на собеседников, тоже повернулись к Патрику. Его голос был… Таким… И в то же время не таким, как… Он… Андер с силой прикусил губу, но даже это не прогнало наваждение. Кем бы ни был этот Патрик, что любит прыгать со скал по ночам, пел он просто восхитительно. Потрясающе. Поражающе. Причем в самое сердце. — Это… Вау, — даже если бы он захотел, даже если бы приложил все силы и попытался, то так и не смог бы выразить ни через одно слово на любом языке в этот мире, как сильно на него действовало пение этого Патрика, насколько потрясающе завораживающим оно было. Бармен, казалось, понял его без слов. Он лишь кивнул, словно привык к такой реакции новых посетителей на певца, и вернулся к прежнему занятию. Андер потрясённо покачал головой; он не мог понять, как можно было отвлекаться на что-либо, когда рядом звучал этот голос. И в тот момент, когда все взгляды были устремлены на Патрика, он сам не смотрел ни на кого из посетителей. Все также перебирал струны, все также медленно распевал и без того неспешную песню, от которой у Андера по рукам бежали мурашки. Было что-то такое в самом тексте и звучании этой песни, что завораживало в оригинальном исполнении. В исполнении Патрика это завораживало вдвойне. Каждая строчка звучала так, будто он проживает ее на себе, причем в этот самый момент. Андер смотрел то ли на него, то ли на историю любви, о которой он пел. Картинки так и мелькали перед глазами, образы сменялись один за другим, пока чудесный голос вдруг не стих. И бар не взорвался аплодисментами. *** Андер молча наблюдал за тем, как Патрик, чьи щеки слегка налились румянцем, поблагодарил всех и спрыгнул со сцены, не забыв прихватить гитару. К тому моменту, как он подошёл к бару, его уже ждал стакан прохладной воды, оставленный барменом специально для него. — Спасибо, Рик, — кивнул Патрик и едва ли не залпом осушил его, пока Андер весь подобрался и, кажется, даже дыхание задержал, глядя на него. Это действительно был тот же самый парень, что и вчера на пляже. И если издали и в темноте он казался по меньшей мере симпатичным, то сейчас Андер осознал то, насколько потрясающе он красив. Что голубовато зелёные глаза, что пухлые губы и четкие черты лица соответствовали клишированным стандартам красоты, но не делали незнакомца — то, что он знал его имя, не делала этого парня более знакомым ему — хуже этим. Они, наоборот, подходили его чарующему голосу, словно дополняли и без того идеальную картинку. Андер силой заставил себя отвернуться и попытался сосредоточиться на бармене, которого, видимо, и звали Риком. Мужчина лет пятидесяти, он весело подтрунивал над Патриком, словно и не замечал их разницы в возрасте. — Как обычно свёл всех девушек с ума, — по-доброму усмехнулся Рик, похлопывая Патрика по плечу. Тот же в ответ ухмыльнулся и, отодвигая стакан обратно, протянул: — Ты же знаешь, что девушки меня не интересуют, — с этими словами он развернулся, намереваясь покинуть то ли барную стойку, то ли сам бар. Андер не мог сказать точно, так как Патрик этого так и не сделал. Он просто замер, когда заметил Муньоса, сидящего через один стул по левую сторону от него. Его глаза прошлись от макушки до пяток по Андеру так, что тому захотелось поежиться от этого внимательного взгляда и от искры узнавания, промелькнувшей в лазурных глазах. Прежде, чем он успел это сделать, Патрик протянул ему руку, которую Андер не без опаски пожал. Этот парень все ещё казался ему каким-то неземным существом и выдумкой его уставшего мозга, но логика говорила, что сегодня, когда его мозг вполне себе отдохнул, он не увидел бы Патрика, и его не видели бы все остальные, будь это так. — Патрик, — представился он, на что Андер просто кивнул. Он не знал, как вести себя рядом с этим человеком и стоит ли упоминать об их вчерашней встрече, стоит ли спросить, что это было. — А ты…? — Андер, — он протянул руку в ответ и пару раз встряхнул, а затем сразу выпустил. И, в попытках скрыть нарастающую неловкость, нечаянно выпалил первое, что пришло в голову. — У нас в Испании принято дважды целоваться при встрече. Брови Патрика лишь немного приподнялись в удивлении, до того как он улыбнулся и с самым серьезным видом потянулся прямо к губам Андера. Муньос, не ожидавший этого, отпрянул. — В щеку, — добавил он, на что Патрик пожал плечами и продолжил тянуться вперед, пока в миллиметре от его губ не соскользнул в сторону, пройдясь мягкими губами сначала по одной его щеке, а затем и по другой. Андер вздрогнул от этого незатейливого движения и сам едва дотронулся до его лица, быстро чмокнув то ли скулы, то ли воздух. — Так? — Патрик отступил и довольно ухмыльнулся, когда Андер попытался незаметно стереть невидимый след на щеке. — Опять он устраивает здесь порно одним своим присутствием, — послышалось недовольное бурчание со стороны бара, заставившее Патрика весело рассмеяться, слегка откинув голову назад, а Андера немного покраснеть и по-новому взглянуть на старичка Рика. — Ну тебе же надо что-то представлять во время дрочки, — подмигнул Патрик, поправляя висящую через плечо гитару. Он снова посмотрел на Андера, и тому ой как не понравились маленькие бесы, скакавшие в его глазах, но сказать или сделать он так ничего и не успел. — Приятно было познакомиться, — Патрик на прощание коротко махнул рукой и так быстро пробился через толпу и скрылся в ночной тьме, что когда Андер в странном для себя порыве выскочил на улицу, стараясь догнать, его уже не было. «При прощании, вообще-то, тоже дважды целуются» — услышали только ветер и волны.