***
«Ты мне не сестра», — бросает Наташа, не оборачиваясь. Наташа не верит, что Елена действительно была настолько зависима. Зависимости выбивают в красной комнате, как всяческие привязанности и чувства. Есть только цель и методы ее достижения. У Наташи нет иллюзий относительно ее детства. У Елены есть потребность быть любимой. Нужной. Странно было бы просить это у Наташи, которая присутствовала в ее жизни всего ничего. Ту часть, которую и вспомнить трудно, особенно, когда тебе шесть. Елена помнит и правда мало, в основном ощущения — тепло, уют, веселье. А потом — будто бы сразу стала взрослой. «Больно-то и хотелось», — хочется огрызнуться Елене, но слова застревают в гортани. В конце концов, Наташа ей тоже не сестра. Наташа ей кто-то, но не сестра. Она что-то оставшаяся обрывками памяти из прошлой жизни, где было хорошо. Наташа это уют, который тяжело получить. Но почему-то она рядом, обрабатывает рану и аккуратно дует. Елена усмехается — неужели отголоски детства? Но Наташа смотрит на нее, а затем, неожиданно для самой себя говорит: «Поехали со мной?». Елена улыбается.***
Они останавливаются в мотеле, в котором пахнет сыростью и плесенью. Елене хочется отвесить колкое замечание о том, что Наташе совсем плохо платят, но она уверена, что за это отхватит. Елене постоянно хочется шутить. Наташа не оценит. Взгляд Елены приковывает ровная спина с огромными гематомами. И как только Наташа сохраняет такой спокойствие? — Уколы делать умеешь? — спрашивает Наташа совсем безучастно, даже не оборачиваясь. — Только смертельные, — Елена не выдерживает. Тихий смешок неожиданно следует со стороны Романофф, а затем, разворачиваясь, она вручает девушке шприц, наполненный жидкостью. — Самое то. Под лопатку. Спина Наташи теплая, а кожа гладкая. Елена сама не понимает, зачем трогает ее, но тактильности всегда так не хватало. Романофф недовольно дергает плечами, но почему-то ничего не говорит. Может, ей и самой уже не вспомнить, когда кто-то касался ее так беззаботно и осторожно. — Зрелище страшное, — тихо бормочет Елена. — Я восхищаюсь твоей стойкостью. Наташу всегда обезоруживает честность, граничащая с обнаженностью. — Ну все, хватит разглядывать, — бросает она и тут же натягивает на себя футболку, скрывая фиолетовые пятна.***
Ноги Елены закинуты на бардачок, кресло откинуто назад и теплый ветер развивает ее волосы. Все кажется таким беззаботным, словно они вдвоем едут в сказочный отпуск, где их никто не потревожит. Романофф вспоминает себя, сидящую в машине Стива. Каким легким и непринужденным был ее флирт, каким сдержанным был Роджерс. Поверить только, во что она превратилась. Елена шутит, а уголки губ Наташи дрожат, словно боятся искренне рассмеяться над чем-то. — Когда все закончится, я куплю себе дюжину одежды. — Мой пиджак ты уже присвоила себе? — Наташа почти впервые иронизирует в ответ. — По-моему, мне идет… Не понять, флирует ли Елена или бездумно шутит, но голос у нее низкий и томный. Наташа снова вспоминает себя юную. — Ну да, ничего. — Да брось, просто скажи, что это выглядит чертовски сексуально. Наташа чувствует на себе взгляд, но не отрывается от дороги. Елене идет, нет смысла это скрывать, но говорить об этом — словно проявлять какую-то слабость, словно делать маленькие шаги к сближению с той, с которой они не должны быть здесь, вместе. Наташа вообще боится близостей. От близости веет опасностью и незащищенность, от близости все такое хаотичное и бесконтрольное. От близости хочется тепла, которого так не хватает, несмотря на отрицание. Елена смеется в ответ на молчание и сжатые губы Наташи.***
В доме Мелины, наконец, тихо. Алексей заткнулся и уснул где-то в комнате снизу, а Мелина перебралась в соседнюю комнату. На совсем крохотном чердаке остались Елена и Наташа. У Елены кружится голова от выпитого, от эмоций и воспоминаний, затронутых этим вечером. Наташе все равно, что говорить, слова вылетают из ее рта быстрее, чем она думает. Елена игнорирует блеск в глазах напротив. Наташа патологическая лгунья. — Мне жаль, что тебя это задело, — в густой тишине говорит Романофф, но голос ее ровный, как и всегда. — Ни черта тебе не жаль, ты даже не умеешь делать вид, — зло отвечает Елена, борясь с тем, чтобы язык не путался в собственном рту. — Ни черта не жаль, Нат. Наташа присаживается рядом и глубоко вздыхает. Плечи болят от неудобного положения, в котором она спала прошлую ночь, синяки на спине все еще саднят. Какая-то полная задница. Она и сама не могла ответить себе честно — считала ли она всех их семьей. Кто они были для нее на самом деле? — Ты была для меня всем. Все эти годы, когда мы росли, я восхищалась тобой. Я хотела быть тобой, — Елена сжала пальцы, обхватывая свои колени и не поднимая головы. — Я хотела быть с тобой. — Лена… — Наташа чуть ли не скрипит зубами, насколько тяжело даются ей слова. — Я привыкла быть одна. От ее имени, у Елены теплеет в груди. Разливается горячей лавой — то ли от выпитого, то ли от эмоций, переполняющих ее. Подняв голову, она замечает взгляд Наташи. Пустой и растерянный. Что еще ей сказать? Сердце пропускает удар меж ребер от осознания того, что Наташа не трусит — и взгляд не отводит. В полутьме рассмотреть ее совсем тяжело. У Елены кружится голова. — Я всегда была одна, — Елена сбивается со счета, сколько прошло времени, когда Наташа вновь подала голос. — Я знаю, — медленно нагнувшись к Романофф, она касается лбом ее лба. — Я тоже. Все внутренности Наташи кричат отстраниться, подняться с пола и уйти спать. Елена не хнычет и не вызывает жалости, Елена вызывает что-то совершенно другое. Уютное, странное, неправильное, непонятное для Наташи. Наташа, быть может, засыпает или ловит галлюцинации, когда чужие губы касаются ее. Легко, почти невесомо. Теплые и шершавые — губы Елены. Ее вздох застревает где-то посреди горла, а тело наливается свинцом. Это как-то… неправильно? — Лена, я… Елена не отвечает. Она кое-как поднимается и молча отходит к своей кровати, раздраженно скидывая с себя мешающую одежду. Чем она вообще думала? Они больше не разговаривают.***
За скудным завтраком Наташа совсем не смотрит на Елену. Алексей бесконечно шутит, а Мелина делает вид, что это забавно. По правде говоря, Наташе совсем не хочется есть. Она задумчиво хрустит, как будто тысячелетней, сушкой и быстрыми глотками пьет отвратительный кофе. Елена выходит из-за стола первой, быстро бросая: «Пойду прогуляюсь». Мелина только и успевает вскользь рассказать ей о лесной чаще к югу от дома, через которую есть чудное озеро. Впрочем, Елену это не особо заботит. Все, о чем она может думать — вчерашняя глупость, которую она позволила себе, в мнимой надежде на то, что Наташе может быть не все равно. Но Наташе не хочется ни тепла, ни близости, ничего из того, что может предложить ей Елена. Потому что Романофф привыкла быть одна, а Елена — кто-то, с кем придется нянчиться. Елена выходит из дома Мелины под тяжелым взглядом Наташи. Она не возвращается.***
Грудь Елены горит пламенем от боли, а перед глазами все плывет. Это должно было быть ее задание, но что-то пошло не по плану, и обрушившаяся на нее стрельба оказалась внезапной. А потом все затихает. — Ты доверяешь не тем людям, Елена, — Наташа, словно из ниоткуда, оказывается рядом. Присаживается, осматривает раны, хмурится, подобно заботливой мамаше. — Только тебя здесь не хватало, — закатывает глаза Елена, сильнее сжимая зубы от боли. Романофф не пытается выяснить отношения, она перекидывает руку Елены через свое плечо, помогая подняться и ведет в безопасное место. К ее удивлению, Елена на противится. — Ты просто ушла. — Зато никто не путался под ногами, ведь так? — Елена прижимает руку к груди, чувствуя, как тяжело ей дышать. Нужно выпутаться из тесной одежды. Наташа везет ее на машине, не объясняя ничего. Елена не задает вопросов. Она прикрывает глаза, пытаясь сосредоточиться на дыхании. По правде говоря, ей было сложно представить, чтобы Наташа бросилась искать ее, а тем более вытаскивать из передряг, в которые Елена залезет. За окном смеркалось, когда машина Наташи притормозила в каком-то глухом месте. Маленький дом, спрятанный от людских глаз, не выглядел впечатляюще. — Здесь славно, — ехидничает Елена, когда Наташа возится с замком и, раздражаясь от неудачных попыток, просто бьет ногой в дверь, открывая ее. Внутри некое подобие уюта — явно максимум из того, что может сделать Наташа. Она попутно достает аптечку из тумбочки и рукой указывает на кушетку. Движения ее резкие и раздраженные, словно Елена сама просила об этом спасении. — Сними костюм, мне нужно посмотреть на твою рану. — Ты знаешь, что я не напрашивалась к тебе в гости? — ерничает Елена, но тянется к замку. Каждое движение приносит невероятную боль, от которой хочется выть. Наташа усаживается рядом и немного медлит, прежде чем помочь снять костюм. Ее сердце сжимается, глядя на раны Елены, но она лишь сжимает зубы, молча доставая из аптечки щипцы. — Будет больно, — предупреждает Романофф, на что Елена кидает на нее такой взгляд, от которого хочется спрятаться. — Я привыкла. Елена жует губы и тихо стонет. Трудно сохранять хладнокровие, когда у тебя в груди настоящая дыра. Наташа только делает вид, что она профессионал, но Белова прекрасно видит, как руки девушки чуть дрожат, а глаза блестят. Наташа вытирает кровь с груди Елены, тщательно забинтовывает рану, а затем просто садится рядом. Она смотрит прямо перед собой, ее дыхание тяжелое и медленное, Елене хочется скрыться. — Ты могла погибнуть, — почти с обвинительной ноткой протягивает она. — Не впервой. — Какого черта ты вообще сбежала? — Наташа злится на эту пассивность Елены. — Учусь у лучших. Кровь Романофф вскипает, Елена могла умереть и при этом она была так спокойна. Наташа сама не понимала, отчего ее так задевало равнодушие и безрассудство девушки. А, может, ее не оставляла в покое та мысль, как Елена просто исчезла после того, как попыталась поцеловать ее. Наташа думала об этом. Не то чтобы много, но вспоминала об этом со смутными чувствами в груди. Они не были близки, но когда Елена вновь появилась в ее жизни, а затем так стремительно пропала, Наташа поймала себя на мысли о том, что она была не готова к этому. Возможно, уйди она сама — было бы легче, но своим решением Белова буквально заставила ее волноваться. — Мне нужно идти, — Елена поспешно встала, но через секунду, поняв, что она перестаралась со своим героизмом, со стоном схватилась за рану. — Прекрати вести себя как капризный ребенок, — подхватывая девушку, Наташа крепко прижала ее к себе, не давая двинуться. — Перестань злиться на меня, Елена. — Зачем ты вообще пришла спасать меня? Возомнила себя героем, без которого я не смогу справиться? — обида и злость вновь захлестывали Белову. — В прошлый раз ты ясно дала понять, что предпочитаешь быть одна. Я не стала обременять тебя собой. От плотно сжатых зубов, жилки двигались на лице Наташи. Она чувствовала себя странно, говоря о чувствах, поскольку никогда не сталкивалась с подобным. С той честностью, которую о тебя ждут. Она действительно не могла представить, как на самом деле способна напугать ее мысль о том, что Елена может умереть. Елена стояла перед ней почти обнаженная — в темном лифчике и части костюма, болтающейся на бедрах. И несмотря на то, что та злилась, Наташа осознавала, насколько ей не хотелось отпускать Белову куда-либо. Особенно в таком состоянии. — Ты не обременяла меня, — мягче, чем хотелось, ответила Наташа. — Я просто… хотела убедиться, что ты в порядке. Упрямо подняв голову, так и оставаясь в объятиях Романофф, Елена взглянула ей в глаза. Наташа патологическая лгунья, она скажет что-угодно, чтобы быть в выигрышном положении. Наташе все равно, была бы Елена жива или нет. — Как видишь, я в полном порядке. — Боже, с каких пор ты стала такой… — Наташа никак не могла подобрать слов. Ее переполняло то, что она никак не могла высказать. Елена смотрела на нее с вызовом, щеки ее были розовые, а виски блестели от пота. Даже в самом паршивом положении, Елена продолжала сопротивляться. Обхватив щеки Беловой, Наташа быстро нагнулась, касаясь губами ее губ. Сердце Елены рухнуло в желудок и тут же забилось в несколько раз быстрее. Она не могла поверить в реальность происходящего, поскольку Наташа, целующая ее в здравом уме — что-то из параллельной вселенной. Не понимая ничего, Елена уперлась руками в плечи Наташи, будто бы противясь происходящему. Ее колени медленно дрожали, а во всем теле чувствовалась слабость. Она не была готова к такому. Наташа чуть нажала пальцами на щеки, а затем скользнула большим пальцем к губам Елены. Она вновь поцеловала ее без всякого ответа, и в этот раз глаза Беловой медленно сомкнулись, а рот чуть приоткрылся. Ей ужасно хотелось сказать о том, что Наташе не обязательно делать то, чего она не хочет, но вместо этого, она почувствовала как кончик чужого языка касается ее нижней губы, осторожно очерчивая форму. Низ живота потянуло от давно забытого чувства, что даже испугало Елену. Она настолько привыкла к механическим действиям, соблазнениям и любой коммуникации, что забыла о том, как это бывает, когда все происходит искренне, без всякой надобности. — Зачем ты делаешь это? — уперевшись в грудь Наташи, Елена пыталась перевести дыхание. — У всего должна быть причина? Елена неоднозначно пожала плечами, отстраняясь. Она не была уверена в том, что испытывала, но точно понимала, что переполняющих чувств слишком много, и на то, чтобы разобраться в них — нужно время. — Думаю, мне нужно отдохнуть, — уставше выдохнула Белова, неловко почесывая щеку. — Сегодня выдался сложный день. — Конечно, можешь занять кровать в той комнате. Наташа выглядела несколько смущенной. Обняв себя руками, она лишь проследила за удаляющейся фигурой Елены. Выдался действительно сложный день. Им всем нужно отдохнуть.