Джонатан-Идиот Тьюринг

«Движение к добру человечества совершается не мучителями, а мучениками.» Л. Толстой

      В лодке, набитой аврорами, было тесно. Четверо из них держали Сириуса на прицеле волшебных палочек от самого министерства, готовые пресечь любую его попытку к бегству, но тот лишь покорно сидел, уставившись на свои закованные в кандалы руки. Вскоре из-за бушующих волн показался чёрный шпиль Азкабана, и чем ближе лодка к нему подходила, тем холоднее становился воздух вокруг. Блэка выволокли на берег, он почувствовал, как острая галька впивается в босые ноги, а в спину ему прилетают холодные солёные брызги. Небо было серым и отстранённым, будто даже лучи солнца остерегались заглядывать в это место. Внутри тюрьмы пахло сыростью, водорослями и отчаянием, хмурый комендант с поседевшими глазами определил Блэка в камеру на последних этажах, где располагались все, кто был причастен к деятельности Тёмного Лорда. В тот день Сириусу больше всего запомнился громкий, противный щелчок ржавого замка на решётчатой двери, оборвавший все туманные надежды в его душе. Этаж, на котором он находился, в большей степени пустовал, но бывший мародёр сразу приметил своего подневольного соседа.       В камере напротив Сириуса Блэка, комфортно развалившись на драном матрасе, набитом соломой, дремал молодой человек, возрастом где-то от двадцати до двадцати пяти лет. Не было в его внешности ничего выдающегося, о чём можно было бы написать нахваливая его. Увы природа обделила юношу отличительными знаками: ни тебе крючковатого носа с горбинкой, ни потрясающего зелёного оттенка глаз, ни веснушек с рыжими волосами. Пройдя мимо него на улице, вы его даже не заметите. По правде сказать Джонатан Тьюринг, а именно так звали того молодого человека, не сильно печалился по этому поводу, ещё в школе он понял, что ему не стать похитителем женских сердец, а так как его вполне устраивали и русые, торчащие во все стороны, волосы и простые карие глаза, меняться он не собирался. Единственным что, пожалуй, могло бы отличить его в толпе, это тонкий бледный шрам. Начинаясь от линии роста волос, белая полоска загрубевшей кожи рассекала его бровь ближе к виску, затем, пропуская глазную впадину, спускалась по скуле, заканчиваясь на середине щеки. К сожалению, у данной отличительной черты не было героической истории возникновения, на шестом курсе у Джонатана взорвался котёл с «напитком живой смерти», токсичные элементы зелья не позволили исцеляющим отварам сработать как надо и потому на его лице и осталась эта отметина. Стоит сказать, всё могло закончится ещё хуже, если бы какой-то четверокурсник со Слизерина, зашедший к профессору Слагхорну за консультацией, не обратил внимания на странное поведения зелья в котле у Тьюринга, и не дёрнул бы того в сторону прямо в момент взрыва. Имя своего спасителя Джонатан не запомнил, но он знал, что оно было довольно необычным и почему-то, каждый раз, когда он об этом думал у него в голове вставал образ суровых ледяных просторов арктики.       Сам он учился на Хаффлпафе, хотя в тайне всегда мечтал оказаться на Слизерине, в чём себе никогда не признается. Его восхищали учившиеся там люди, как первобытного человека восхищала рассекавшая небеса молния своей опасной красотой. Однако, путь на зелёный факультет был для него закрыт по независящим от него причинам. Тьюринги были условно чистокровным родом, в их истории было полно и маглорождённых и простых маглов. Отец Джонатана был сквибом, а мать обычной женщиной, державший небольшой цветочный магазин в одном из тех самых маленьких городков старой Англии, с их уютными улочками, мощёными мостовыми и мягкой дождливой погодой. Детство Джонатана протекло беззаботно и счастливо, он помогал родителям в магазине, ходил в солнечные дни купаться на речку, выращивал на своём подоконнике кустик розмарина, любил читать Дюма и Конан Дойля. Оказавшись в Хогвартсе, причём на самом дружном его факультете, Джонатан быстро понял, чего не хватает волшебному миру: ни в Хогсмиде, ни на Косой аллее не было ни единого цветочного магазина, даже в теплицах профессора Спраут были только практически применяемые растения. Такое положение дел не устраивало юного Джонатана и на третьем курсе он выторговал и у своего декана небольшую грядку в обмен на помощь на уроках с младшими курсами, позже ему даже удалось вывести там особые одуванчики, которые в период цветения сияли мягким тёплым светом как маленькие солнышки, это невинное достижение ему зачли за проект на СОВ, а для экзаменов ЖАБА он вырастил магический сорт маков, если поставить их на ночь рядом с кроватью, то сниться будут только хорошие сны. Но мечтам о цветочном магазине было не суждено сбыться, из школы Джонатана выбросило прямо в разгар второй магической войны. Имея одни из лучших в потоке результаты экзаменов он решил пойти в Мунго, чтобы выучится на целителя. Большинство молодых людей его возраста записывались на ускоренные курсы авроров, в то время как в госпитале катострофически не хватало персонала. Боевые ранения были каждодневной рутиной Джонатана, он привык видеть жуткие последствия проклятий, оторванные конечности и много других ужасов и, незаметно для самого себя, стал одним из лучших специалистов в этом направлении.       Интересно получается, что перспективный молодой целитель, сейчас дремлет в камере Азкабана. Виной тому один человек, и звали её Нарцисса Малфой. Любопытно, что в некоторых толкованиях нарцисс считается цветком возрождения и оживления природных сил, ведь как и большинство луковичных растений расцветает весной. Однако новоиспечённая миссис Малфой, оказавшаяся на пороге дома Тьюринга в тот злополучный вечер вместе со своим истекающим кровью мужем на наколдованных носилках, не несла Джонатану ничего, кроме погибели. Они были знакомы ещё со школы, Нарцисса училась на одном курсе с ним, в то время как её будущий супруг был на два года их старше. Вместе с сестрой Андромедой они были первыми, кто предложил Джонатану деньги, в обмен на прекрасные венки, которые тот плёл из цветов со своих грядок. Позже другие ученики и даже некоторые преподаватели стали заказывать у него венки и букеты. Эти деньги позже помогли ему устроится в волшебном мире, он жил на них те несколько месяцев в течении которых был неоплачиваемым интерном в Мунго. Дружба была бы слишком пафосным словом для описания тех деловых отношений, что были между ними. По сути Нарцисса проводила разовые благотворительные акции в ходе которых могла помочь с домашними заданиями или дать какой-то ценный совет, в обмен Джонатан, изображая ответную вежливость мог согласится заплести её. Не многие знали об его непревзойденном таланте в вопросе вплетения в волосы цветов и разного рода лент. Тогда за завтраком в большом зале можно было увидеть множество слизеринок и хаффлпафок с идеальным, можно даже сказать священным, порядком на головах, а вместе с ними очень уставшего Джонатана. — Мистер Тьюринг, — произнесла она, стараясь держать себя в руках, но было видно, что Нарцисса уже на грани, — я прошу вас о помощи, поскольку мне больше некуда обратиться, и я надеюсь, что в память о нашей дружбе, вы мне не откажете.       Он не мог не впустить её, никто бы на его месте не решился бы отказать женщине в отчаянии, поэтому Джонатан молча позволил ей пройти и прямо на своём кухонном столе провёл процедуру нейтрализации проклятия, замедлявшего свёртываемость крови, и там же магией зашил ужасающее ранение на боку Люциуса. Если бы тот, кто нападал на него, метил бы чуть левее то вспорол бы Малфою живот и тогда, сиятельного лорда ничего бы не спасло. Конечно, он увидел метку на его предплечье, но почему-то, вместо того чтобы немедленно вызвать авроров он оставил пожирателя смерти приходить в себя на собственном диване, параллельно отпаивая его жену успокоительным разбавленном в ромашковом чае. — Вы расскажете мне, что случилось? — спросил он после того как Нарцисса более менее пришла в себя. — Джонатан, у тебя будут такие проблемы, прости меня, умоляю, но я не знала, что мне делать, — она снова всхлипнула. — Что сделано то сделано, я сам решил вам помочь, — ободряюще произнёс Тьюринг, — так что произошло? — Л-люциус, разозлил е-его, — миссис Малфой начала запинаться, рыдания вновь сдавили ей горло, — я-я видела как он у-упал. А Л-лорд то-только рассмеялся. Я-я так ис-испугалась что… — Тише, тише, — Джонатан принялся её успокаивать, — вы не обязаны говорить, если это причиняет вам боль, не надо.       Джонатан призвал при помощи «акцио»плед из гостиной и накинул его на плечи Нарциссы, одновременно пододвигая к ней свежую кружку ромашкового чая. Миссис Малфой благодарно взглянула на него. Пригубив чай, она почувствовала во рту сладкий привкус мёда, приятным теплом разливающийся по телу. — Ты всегда был слишком добр ко всем, — вздохнула Нарцисса, — Почему? Этот мир никогда не ответит тебе тем же. — Ну кто-то же должен оставаться добряком, — усмехнулся Тьюринг, — и вы слишком строги к миру, у него есть шанс измениться. — Вы интересно рассуждаете, мистер Тьюринг, — Люциус Малфой медленно приходил в себя и попытался сесть, — по вашему всех можно изменить?       Джонатан подошёл к своему внештатному пациенту и, достав палочку, начал накладывать диагностические заклинания. Нарцисса села рядом со своим мужем и сжала его руку своей аккуратной ладошкой, как будто боясь, что он сейчас возьмёт и исчезнет. Люциус в свою очередь, смотрел только на неё, будто ничего другого вокруг не было. — Всё хорошо, Нарси, — тихо произнёс Малфой, — зато теперь мы наконец поменяем тот ковёр, который тебе так не нравился, вряд ли моя кровь от него отстирается. — Ты невыносим, — ласково произнесла Нарцисса. — Мистер Тьюринг, — Люциус повернулся к целителю, который все ещё накладывал диагностические чары, — так вы не ответили на мой вопрос? — Пожалуй, мы продолжим дискуссию, когда я смогу убедиться в том, что вам более ничего не грозит, — мягко улыбнулся Джонатан. — Род Малфой благодарен вам за вашу помощь, — произнёс Люциус, — я не знаю чем смогу вам отплатить, за то, что вы нас не сдали сегодня. — Ничего не нужно, — ответил Тьюринг, — и отвечая на ваш вопрос, я считаю что все беды в мире произошли от трёх вещей: алчности, эго и нежелания людей друг друга слушать. — Занимательно, — протянул Малфой, — и вы, как я погляжу, истребили в себе эти пороки? — Увы, — усмехнулся целитель, — я всё же эгоцентричен, раз ставлю свои убеждения выше законов. — Законы, мистер Тьюринг, переписываются каждый день, а ваши убеждения спасли мне жизнь.       Малфои ушли через пятнадцать минут, рассыпавшись в светских благодарностях. Джонатан написал им список зелий, которые стоит принимать Люциусу, чтобы побыстрее избавится от последствий ранения, и распрощался с ними. Ещё через десять минут, дверь его квартиры вынесли бомбардой. Джеймс Поттер и Сириус Блэк грубо положили его лицом в пол, при том что Тьюринг не оказывал ни малейшего сопротивления. Аластор Моуди зачитал протокол.       По итогам судебного заседания, которое вёл Бартемиус Крауч, Тьюрингу были выдвинуты обвинения в оказании помощи и покрывательстве членов преступной группировки «Пожиратели Смерти», в государственной измене, в применении непростительных проклятий и в нарушении целительской клятвы. Каким непостижимым способом суду удалось подвязать последние два обвинения, не знал, наверное, никто. Сумарно Тьюринг был приговорён к пятидесяти годам Азкабана без права на досрочное освобождение, что по сути означало пожизненное заключение. Через два года к нему присоединился Сириус Блэк, поселившийся в камере напротив. За это время Тьюринг несколько исхудал, но его разум был чист так же как и на свободе. Его вновь спасли цветы, единственное о чём он думал каждый раз при приближении дементоров это монотонная работа в Хогвартских теплицах. За всё то время, что он провёл в Азкабане, Тьюринг запрещал себе поддаваться ностальгии и вспоминать своё беззаботное детство или другие счастливые моменты из жизни.       Когда замок на камере Блэка защёлкнулся, Тьюринг открыл один глаз, чтобы удостоверится, что этот звук ему не померещился, и, заметив на себе пристальный взгляд соседа, поднялся со своего матраса. Несколько мгновений они просто рассматривали друг друга. Сириус смотрел на Джонатана как один хищник смотрит на другого, насторожено выжидая и ища вероятные слабости. Тьюринг же напротив, смотрел на него как целитель смотрит на пациента, с некой добротой и участием в глазах. — Доброе утро, — поздоровался Джонатан, — полагаю нам с вами предстоит провести вместе оставшуюся жизнь. — Утро по твоему доброе? — проворчал Блэк, — я помню тебя, ты тот докторишка, который штопал пожирателей у себя на дому. — Не думаю, что к одному единственному Люциусу Малфою применимо множественное число, — спокойно ответил Тьюринг, — или, неужели вы полагаете, что я должен был хлопнуть дверью перед лицом отчаявшейся женщины с умирающим супругом на руках? — Так почему же ты об этом в суде не сказал? — Разве мне там давали слова? — Это точно, — хмыкнул Сириус, — мне вот тоже мало что дали сказать.       Больше они в тот день не разговаривали, их болтливость быстро потушили дементоры, совершавшие утренний обход этажа. Блэк утратил всю свою горячность в первую же неделю, он стал молчалив и замкнут, как и большинство заключённых. Временами он разговаривал сам с собой, но чаще просто сидел, забившись в угол камеры с пустым взглядом, направленным в одну точку. Так проходили дни, недели. Тьюринг смотрел на его некогда красивое лицо и мысленно пытался сопоставить нынешнего Сириуса с забавным шалопаем, которым тот когда-то являлся. Получалось это из рук вон плохо. В голове Джонатана гуляли странные мысли, перед глазами настойчиво мельтешило счастливое прошлое и, некогда обнадёживающее, несбыточное, будущее. Временами он специально хватался за голову и тянул самого себя за волосы, чтобы при помощи боли вернуть себе здравый рассудок. Так пошло ещё несколько месяцев, пока в один прекрасный день в тёмном коридоре не раздались шаркающие шаги коменданта. — Джонатан Тьюринг? — тучный мужчина в аврорском обмундировании остановился возле его камеры. — Да, это я, — ответил ему заключённый. — Поднимайтесь, за вами пришли.