Джонатан-Идиот Тьюринг

      Ноябрь ускользнул у Джонатана из пальцев совершенно неожиданно, а осознал он это только когда одним из вечеров в Честере отец напомнил ему, что пора бы придумать рождественское оформление для магазина. В тот момент взгляд Тьюринга сам собой упал на Гарри, который сидел в той же комнате, делая домашнее здание за кухонным столом.       Совсем недавно у них состоялся разговор, во время которого Джонатан, по совету Пандоры, спросил у Гарри стоит ли ему вообще ехать будущей весной в экспедицию. На удивление мальчик, услышав про то, чем Тьюринг занимался в свободное от работы в магазине время, сразу же завалил взрослого вопросами. Ему хотелось узнать всё про экспедиции и тогда Джонатану, слегка опешившему от такого энтузиазма, пришлось устроить небольшую экскурсию по каминной полке в своём доме, где он до сих пор хранил фотографии. В конце концов, видя, что Гарри с горящими глазами ловит каждое его слово и рассматривает колдоснимки как какое-то сокровище, Тьюринг немного расчувствовался и, перерыв свой шкаф, нашёл нонлу из своей самой первой поездки.       Джонатан принёс шляпу в комнату, где Гарри продолжал перебирать безделушки из экспедиций. Мальчик поднял глаза и завороженно уставился на предмет в руках Джонатана.       — Это китайская шляпа? — сразу же поинтересовался Гарри, — я видел такую в книжке.       — Ну, можно сказать что и китайская, — несколько задумчиво произнёс Джонатан, — она называется нонла, — Тьюринг протянул шляпу мальчику и тепло усмехнулся, — примеришь?       Гарри с готовностью кивнул и аккуратно взял нонлу в руки. Несколько мгновений он медленно крутил головой убор из стороны в сторону, пытаясь рассмотреть его в мельчайших деталях. С предельной осторожностью, будто шляпа была хрустальной, он водрузил её себе на голову и, кажется даже перестал дышать. Он так боялся её повредить, будто если она вдруг упадёт, соскользнёт с его макушки, то вместе в ней поломается и всё вокруг. Когда Джонатан увидел сосредоточенное лицо Гарри, который, придерживая шляпу обеими руками, смотрел на него из-под широких полей, глазами полными восторга, Тьюринг не выдержал и сказал:       — Забирай.       Гарри моргнул несколько раз, и казалось что глаза его стали размером с чайные блюдца.       — Можно? — испытывающе поинтересовался он.       — Да, — Тьюринг кивнул, — она теперь твоя.       Мальчик мгновенно просиял. Он стянул шляпу с головы и, крепко прижав её к себе, на выдохе оттарабинил:       — Спасибо!       Джонатан, сам того не замечая, расплылся в глуповатой улыбке. Уже в тот день он понял, что хочет почаще видеть подобное очаровательное выражение искреннего, детского энтузиазма на лице этого ребёнка, своего ребёнка.       Да, к своему удивлению, Джонатан впервые в собственных мыслях назвал Гарри «своим ребёнком» и даже не решился поправить оговорку своего внутреннего голоса.       Конечно, когда Тьюринг озвучил мальчику, что его приглашают в короткую экспедицию будущей весной, ребёнок, со всей силой детской непосредственности, потребовал чтобы Джонатан непременно ехал. Но не просто ехал, а привёз как можно больше колдографий и историй с собой.       С опаской и трепетом, Тьюринг всё больше и больше начинал видеть в себе отца. Он пока не мог сказать в точности, радуют ли его эти странные родительские чувства, или нет. Однако, Джонатан очень надеялся что однажды сможет с этим разобраться.       По итогу, все эти маленькие, малозначимые на первый взгляд события, привели к тому, что как только Джонатан осознал приход зимы, главным вопросом для него стало: что подарить Гарри на Рождество?       Мысли на этот счёт в основном были беспорядочными. Дошло до того, что в один из своих выходных Тьюринг пять раз прошёлся через все магазины в косом переулке, десять раз через лавки Хогсмида, и даже выбрался в Лондон, чтобы трижды обойти довольно не маленький «Хамлейс». Во время всех этих безрезультатных скитаний, он чувствовал себя как никогда рассеяно. Это состояние преследовало его повсеместно, усугубляясь чувством собственной беспомощности как родителя. Всю следующую неделю Джонатан ходил как в воду опущенный, что в некоторой степени сказалось на его работе: то вазу поставит мимо полки, и та разлетится в дребезги, то прольёт чай из чашки, то перепутает рунные цепочки. Казалось, даже Кричер поглядывал не него с жалостью, хотя скорее всего злорадствовал. А в воскресенье Тьюринг и вовсе споткнулся на ровном месте в собственной оранжерее, когда переносил горшок с экспериментальным кустом аспарагуса, на котором он обычно тестировал зелья ускорения роста. К огромной удаче Джонатана, в двух шагах от него за столом сидел Северус, по обыкновению окружённый стопками пергаментов со студенческими эссе. Не глядя, Снейп взмахнул палочкой и простое заклинание левитаци вернуло Тьюринга и злополучный горшок с аспарагусом в вертикальное положение.       — И что же с тобой творится на этот раз? — спросил профессор, всё же подняв взгляд от чьего-то эссе, уже вдоль и поперёк исчерченного красными чернилами.       Джонатан взглянул на Северуса с совершенно спокойным, и даже слегка отрешённым, выражением лица, будто его совсем не заботил тот факт, что мгновение назад он едва не клюнул носом в землю с высоты собственного роста.       — Северус, что можно подарить шестилетнему мальчику на Рождество? — задумчиво спросил Тьюринг, звуча донельзя рассеянно.       Северус выразительно поднял одну бровь, будто мысленно говоря Тьюрингу: «Это у тебя шутки такие?». Кто в здравом уме будет спрашивать о рождественском подарке ребёнку его, ужас подземелий, профессора Снейпа? Оказалось, что такие люди бывают и один из них стоял прямо перед Северусом с абсолютно несчастным видом и безобразным кустом аспарагуса в руках.       — Не знаю, — проворчал профессор со вздохом, — никогда о таких вещах не думал.       — Ну как же? — Джонатан слегка удивился, — ты не дарил подарки Драко?       — Их за меня обычно выбирает Нарцисса, — ответил профессор, возвращаясь к проверке эссе, — у неё и спроси. Я плохой советчик.       Когда профессор, спустя несколько минут, вновь поднял взгляд на Джонатана, то обнаружил, что тот стоит на всё том же месте, всё с тем же злосчастным аспарагусом в руках.       — Северус, а что бы ты хотел получить на Рождество в шесть лет? — неожиданно спросил Джонатан, звуча донельзя задумчиво.       Северус моргнул несколько раз и на его лице отразилась мимолётная гримаса отвращения, которую он тут же спрятал под маской своего обычного холодного спокойствия. Иногда его даже пугало то, как легко эмоции вырываются из него в присутствии Тьюринга.       — Не помню, очевидно что-нибудь глупое, — в конце концов ответил Северус.       Конечно, он не станет рассказывать Тьюрингу что всё, чего он хотел в рождество, на протяжении своего детства, это чтобы его семья каким-то чудом превратилась в слащавую иллюстрацию из журнала по домоводству, где все абсолютно счастливы без причины и улыбаются как идиоты. Когда остальные дети выпрашивали игрушки и конфеты, он молился, чтобы отец приходил домой трезвым. Всё же у них с Джонатаном было до абсурда разное детство и восприятие праздников. Северус заметил это ещё когда в первый раз праздновал рождество с Тьюрингами. Их семья наверняка являлась эталоном праздничной атмосферы, особенно когда была жива мать Джонатана. А сейчас и мелкий отпрыск Джеймса Поттера будет получать ту же безусловную любовь, которой Тьюринги разбрасывались так беспечно, что это даже могло раздражать.       Неожиданно профессор поймал себя на зависти. Абсурдный отголосок этого чувства скрёбся на подкорке сознания, не желая формироваться в чёткую мысль. Однако, довольно своевременно, из темноты собственного разума Снейпа вытащил Джонатан, сделав это как всегда неожиданно и с наивной теплотой.       — А сейчас ты чего бы хотел? — вдруг спросил Тьюринг. Его интонация была наполнена живой заинтересованностью, что прямо подтверждало то, что он хочет получить ответ.       — Мне ничего не надо, — сухо отозвался Снейп.       Это был на удивление честный ответ, так как Северус действительно не считал себя нуждавшимся в любого рода подарках. Конечно, эта позиция никогда не останавливала тех же Малфоев от того, чтобы всучить ему какую-нибудь редкую книгу или антикварную рукопись. Назойливые родители дарили алкоголь, особо самоуверенные могли рискнуть преподнести ему зельеварческие инструменты, видимо считая, что его можно порадовать ножами с золотыми рукоятями, как будто у самого Северуса уже не скопилось несколько десятков таких же бесполезных рассадников для ржавчины и пыли. Коллеги обменивались с ним подарками осторожно, да и то делали это не все: кроме других деканов и директора, никто не хотел рисковать благополучием своей самооценки.       Тьюринг, как всегда являвшийся целой отдельной категорией, ни разу ничего ему не дарил, если не считать тот случай с болотным трилистником много лет назад. Казалось, будто за пару лет своего знакомства они каким-то образом, не произнося ни слова, договорились не обмениваться подарками. И вот сейчас Джонатан задаёт ему этот глупый вопрос. Профессору хватило одного взгляда, чтобы понять намерения Тьюринга: он действительно хочет что-то подарить. Сама мысль была нелепой. Северусу не нужны подарки. Жизнь ясно дала понять профессору, что люди дарят вещи из раболепия, насмешки или, в редких случаях, уважения. Вот только ни одно из этих оправданий не вязались с этими чёртовыми, невозможными, карими глазами, которыми Джонатан смотрел на него так, будто видел перед собой нечто, радующее его до глубины души.       — Правда, ничего не нужно, — повторил свой ответ Северус, мысленно умоляя, чтобы Джонатан сменил тему.       — Хорошо, — Тьюринг пожал плечами, звуча несколько разочарованно, — но ты же придёшь к нам в сочельник?       Профессор вздохнул, мысленно проговаривая самому себе насколько это плохая идея. Пусть ранее он уже гостил у Тьюрингов в канун Рождества, но то чувство, которое он испытывал во время своего нахождения там, рисковало превратиться в зависимость, по-настоящему постыдную зависимость от нахождения в обществе семейства Тьюрингов.       — Я не помешаю? — Северус слегка склонил голову в бок, пристально вглядываясь в выражение лица Джонатана.       — Ты никогда не мешаешь.       Простой и искренний ответ, как всегда. Временами казалось, будто Джонатан не умеет говорить по-другому, не умеет смотреть на Северуса иначе, чем с этой странной полуулыбкой и тепло смеющимися глазами.       — Отец уже сотню раз спрашивал прийдёшь ли ты, — Джонатан слегка пожал плечами, будто хотел показать что понятия не имеет с чего у Генри Тьюринга появилось стремление видеть профессора на их Рождественском ужине, — кстати, мы будем делать эгг-ног в этом году опять. Он вроде тебе нравился?       Северус знал, что это последний добивающий аргумент. Только сейчас до профессора наконец дошло, что ему не предлагают, его уговаривают. Настойчиво, но крайне непринуждённо уговаривают, чего раньше никогда не случалось. Северус даже удивился, от чего брови на его лице непроизвольно приподнялись. Кто бы мог подумать, что ужас подземелий можно уговаривать, причём довольно успешно. Соблазн сдаться и согласиться был слишком велик.       — Значит ты, — вкрадчиво начал Снейп, будто расставляя для себя по полочкам всё, озвученное в этом разговоре, — ты хочешь чтобы я был с вами в это Рождество? В первое Рождество которое будет праздновать с вами мальчишка? Ты хочешь меня там видеть?       Тьюринг кивнул не думая ни секунды, как будто это было что-то само собой разумеющиеся.       — Пожалуйста? — добавил Джонатан спустя мгновение.       Он шагнул к столу за которым сидел профессор и поставил на его край злосчастный горшок с аспарагусом. Взгляд, которым он наградил Северуса, отчётливо дал понять насколько Тьюрингу важно, чтобы Снейп был с ними в этот день. Спокойно брошенное «пожалуйста», которое любой другой человек счёл бы за обычную, ничего не значащую фразу, имело сейчас столько силы над профессором, что тот вновь ощутил себя в капкане. Тогда же, вместо привычного «зачем», с языка Северуса сорвалась странная фраза:       — Хорошо. Я прийду.       Мгновенно профессор пожалел. Надо было спросить зачем. Надо было вытащить из Тьюринга вразумительное обоснование для чего ему мог понадобиться Снейп конкретно в это Рождество. И причины вроде вежливости явно отпадали: здесь было что-то другое. Профессор отчаянно не мог понять, что этим простым жестом, одним приглашением, Джонатан пытался сказать ему, что Северус в некоторой мере это тоже его семья. Но Снейп был слишком отвлечён, чтобы заметить этот простой намёк. Его разум был занят мыслями о Тьюринге, о его упрашивающих глазах, о простом «пожалуйста» и много о чём ещё.       Тем не менее, было уже поздно: Северус согласился. Вечером в сочельник он вышел из камина в пабе «Гарцующий Келпи» в Честере, и направился прямиком к аккуратному домику на центральной улице, неподалёку от часовой башни. Простой венок из остролиста украшал дверь: он не выглядел как дешёвый пластиковый ширпотреб из магловских супермаркетов, скорее всего его сплёл лично один из Тьюрингов. Витрина пустующего магазина была подсвечена гирляндой, раздражающе весело подмигивающей своими огоньками, отбрасывая блики повсюду. В торговом зале было, очевидно, пусто. Когда Северус позвонил в дверной звонок, спустя пару секунд к нему вышел Джонатан. Он резво отпер входную дверь, впуская профессора.       — Я уже начинал думать, что ты не придёшь, — тепло пошутил Тьюринг. Он выглядел немного встрёпано, будучи одетым в какой-то совершенно безобразный свитер с яркими красно-зелёными полосами и простые тёмные брюки. Блики от огоньков гирлянды танцевали на лице Джонатана, ненадолго задерживаясь в его карих глазах, полных искренней радости от предстоящего вечера.       — Я не бросаю слов на ветер, — ответил профессор, отряхивая снег с тёмного пальто, в которое он предусмотрительно трансфигурировал свою мантию, — сказал же, что приду. Вот я здесь.       — Я рад, — кивнул Тьюринг, — пойдём, стол уже накрыт.       Он поманил профессора за собой на второй этаж, а следующие несколько часов смешались для Северуса в одно расплывчатое тёплое марево из того самого, приятного ощущения собственной нужности. Даже мальчишка, который поглядывал на Снейпа волком большую часть времени, казался важной частью происходящего. Профессор чувствовал, будто бы всё было на своих местах: даже он сам. Казалось, это могло быть предопределено каким-то пророчеством: например на кофейной гуще у бездаря третьекурсника на уроках прорицания было начертано судьбой, что именно в этот сочельник, в эти часы, профессор Снейп должен находиться именно в доме Тьюрингов и нигде больше, иначе вселенная схлопнется.       Когда вечер стал совсем поздним, Гарри отправили спать, после чего Джонатан вместе с отцом, с выражением величайшей загадочности на лицах, затолкали под рождественскую ель подарки. Северус смотрел на это действие скептически, но не торопился вставлять циничных комментариев: пусть играют в Санта Клаусов, если им это так нравится, а мальчишка наверняка уже знает, что красного толстяка не существует.       Затем на столе появился глинтвейн, а вместе с ним сменились и темы разговоров. Глубоко за полночь, Северус начал собираться домой, хотя точнее было бы сказать, что собирался он прочь из дому. Всё же кухню Тьюрингов домом назвать было гораздо проще, чем его комнаты в подземельях Хогвартса.       Конечно же, Джонатан вызвался его проводить до паба. Вдвоём они вышли на морозный зимний воздух, под град танцующих в воздухе снежинок.       — Ну пошли? — Джонатан кивнул куда-то в сторону паба.       Щеки Тьюринга покрылись лёгким румянцем, то ли от колючего зимнего воздуха, то ли от выпитого глинтвейна. Он выглядел по-странному забавно и очаровательно со своим небрежно замотанным шарфом хаффлпафской расцветки. Назойливые снежинки застревали в его соломенных волосах, которые он почему-то сегодня не стал завязывать в пучок, как обычно делал это всегда.       — Да, пойдём, — согласился Северус. Стараясь игнорировать настолько сильно ему хочется усмехнуться на внешний вид его собеседника.       — Уже так поздно, — со вздохом заметил Джонатан, — ты наверное спать хочешь, а мы с отцом тебя удерживали.       Вот теперь Северус всё же усмехнулся.       — Видимо у меня развился стокгольмский синдром, раз я был не против этого удержания, — саркастично ответил профессор.       — Ну вот, теперь я чувствую себя ещё более виноватым, — рассмеялся Тьюринг. Он явно был веселее обычного: оказалось алкоголь, даже в самых малых количествах, действовал на него губительно, в отличие от Северуса, которому видимо на роду было написано оставаться стойким к опьянению.       Перекидываясь шутливыми фразами друг с другом они не заметили как очутились возле паба. На мгновение между ними повисла тишина, будто каждый искал хорошие слова для прощания.       — Хороший был вечер, — наконец произнёс Джонатан. Затем он слегка тряхнул головой, промычав что-то себе под нос, видимо пытаясь выбрать ещё пару фраз из множества тех, что крутились на языке. Непослушная прядь соломенным волос скользнула на его лицо из-за уха.       — Да, — согласился Северус, — я рад, что пришёл.       Вновь повисла тишина, она не была неловкой, даже напротив, в ней было слишком комфортно находиться. В тихой Рождественской ночи, где снежинки, будто зачарованные, танцуют под светом уличных фонарей, было слишком уютно вот так просто стоять на расстоянии вытянутой руки. Взгляд профессора сам собой зацепился за непослушную прядку волос на лице Тьюринга. Это была такая же очаровательная несуразность, как и его небрежно завязанный шарф, и лукаво поблескивающие глаза, и румянец, окрасивший щеки розоватыми пятнами. Однако, прядка, повинуясь морозному ветерку, скользнула дальше к центру лица Джонатана. Тот слегка наморщился и уже почти потянулся чтобы её убрать, как вдруг чужая рука скользнула по его щеке, заправляя непослушный локон за ухо.       Северус и сам не понял когда успел это сделать, и даже замер в удивлении от собственного порыва. Тем временем кончики пальцев профессора всё ещё касались щеки Джонатана. Северус словно не мог пошевелиться. Казалось, будто время остановилось и только сыпящиеся с неба снежинки не давали поверить в это окончательно. А Джонатан смотрел на него своими невозможными карими глазами, смотрел удивлённо и радостно, как будто у него сбылась самая заветная мечта в мире. Лицо Тьюринга озарилось улыбкой: искренней как и он сам.       Северус почувствовал как его аккуратно берут за запястье. Хотя, слово «аккуратно» здесь совсем не уместно. Это касание было больше чем просто аккуратным, оно было нежным, действительно нежным. Тёплые пальцы Джонатана сомкнулись на его руке, в то время как сам Тьюринг продолжал смотреть ему в глаза, будто отслеживал реакцию профессора, боясь спугнуть. Затем он слегка наклонил голову и его щека полностью коснулась ладони Северуса.       — Что ты делаешь? — профессор посмотрел в ответ так серьёзно как только мог в данной ситуации, хотя ему это и давалось с трудом.       — А ты? — последовал слегка смешливый ответ от Тьюринга.       — Я… — профессор осёкся, неожиданно осознав что всё это время он даже и не пытался отнять свою ладонь.       Джонатан на это только понимающе улыбнулся. Его пальцы скользнули чуть выше с запястья на ладонь Северуса. Тьюринг слегка повернул голову и профессор почувствовал его тёплое дыхание на своей коже, и миг спустя Северус осознал, что губы Джонатана касаются внутренней стороны его ладони.       Это длилось всего секунду, мгновение настолько кратковременное, что в его реальность было трудно поверить. Но всё же это случилось: Джонатан коснулся губами его ладони. «Не коснулся, — мысленно оборвал сам себя Северус, — это не касание, чёрт подери, это называется поцелуй. Он поцеловал мою руку.»       Тем временем Джонатан уже отпустил его ладонь и отстранился.       — Я… извини, — он усмехнулся слегка рассеянно, — да, я не подумал, извини меня.       Северус не сразу нашёлся с ответом. Он медленно и рвано опустить свою руку. Место, которого секунду назад касались чужие губы, горело, будто его прижгли раскалённым металом. Однако, профессор не спешил отходить, всё ещё оставаясь на расстоянии вытянутой руки с Джонатаном.       — И зачем это было? — наконец поинтересовался Северус.       Тьюринг вздохнул и, с усмешкой поставив руки на талию, заглянул в глаза профессору. Некоторое время он молчал, подбирая слова.       — Ты ведь, как это сказать? В замешательстве, да? — Джонатан слегка склонил голову. — Не сейчас, я имею ввиду а вообще.       Профессор не смог даже кивнуть, но да, чёрт подери, он был в замешательстве. Мысль о том, что его любят ещё кое-как смогла найти себе место в его черепушке, но он не был готов к тому, что о нём начнут заботиться, что эту любовь начнут проявлять самым прямым и честным способом.       — Это нормально, — продолжил Джонатан, его лицо окрасила спокойная полуулыбка, — я понимаю, я не женщина и всё это может быть странно. Замешательство это неплохо, Северус.       — Ты не так понял, — профессор вздохнул, — я в замешательстве, да, но не потому что наши… отношения, — он вкрадчиво произнёс последнее слово, явно после того как долго подбирал подходящее, — можно назвать необычными, а потому, что я не привык к такому.       Профессор ненадолго опустил взгляд, поцелованная рука дёрнулась. Он надеялся, что Тьюринг поймёт, ведь кроме него и Лили никто и никогда не окружал его подобным участием. Северус признавал, что был одинок почти всю жизнь, и наверное это его не беспокоило, но как только появился Джонатан, всё изменилось. Возникло вполне отчётливое желание быть рядом с другим человеком. Снейп не хотел больше быть одиноким, если два года назад, он бы ещё мог с лёгкостью отказаться от Джонатана, разорвав с ним все отношения на вежливой ноте, оставшись просто мастером зелий и клиентом, то сейчас это уже было невозможно, да и не хотелось.       — Понятно, — кивнул Тьюринг, — тогда, ты не против если я… если ты вдруг привыкнешь?       Джонатан искренне надеялся, что эту смелую фразу сказал он сам, а не выпитый им ранее глинтвейн. Профессор на это скептически приподнял бровь.       — Будешь дальше мне руки целовать пока у меня зависимость не выработается? — спросил он, не удержавшись от саркастичной усмешки, и она того стоило, ведь щёки Джонатана вспыхнули в ту же секунду.       — Смешно тебе? — проворчал Тьюринг с плохо скрываемым весельем. — Я думал, что вообще сквозь землю провалюсь от стыда, когда это сделал, или что ты меня ударишь.       — Тогда зачем вообще целовал? — поинтересовался профессор.       — Захотелось, — буркнул Джонатан, — только не говори, что тебе не понравилось — я на месте умру.       Конечно Северус это не скажет, потому что в таком случае солжет. Некоторое время они ещё простояли молча и в конце концов разошлись, а фантомное ощущение чужих губ на ладони преследовало профессора всю оставшуюся ночь.