Джонатан-Идиот Тьюринг

      В кабинете у Лорда Малфоя от чего-то гулял сквозняк. Холодный осенний ветер трепал бархатные шторы, шелестел бумагами на дубовом столе, играл с платиновыми волосами хозяина поместья, который, вальяжно развалившись в своём кресле, проницательно поглядывал на сидевшего напротив Снейпа. Они оба знали тему их неожиданного разговора и оба наверняка успели просчитать в своей голове его возможные исходы.       Люциус смотрел на своего давнего друга, крёстного его сына, верного соратника и понимал, что его праздное любопытство по поводу подопечного Тьюринга привело их на перепутье. Это было до смешного странно, осознавать, что сегодня общее прошлое может развести их по разным углам.       — Мальчик не так прост, как я понимаю? — поинтересовался Малфой, спустя несколько минут молчания.       — Возможно, — уклончиво ответил Северус.       Врать и отнекиваться смысла не было: Люциус слишком хорошо знал профессора, чтобы слепо верить любым его словам. Однако, своей интонацией Северус так же показал старому другу, насколько неблагоприятным для того может стать углубление в тему. Своим обычным тяжёлым взглядом, профессор чётко обозначил простую мысль: «Оставь Тьюринга в покое ради своего же блага.» Люциус, безошибочно считавший выражение лица друга, неожиданно усмехнулся. Забавно наблюдать, как вечно нелюдимый Северус, защищает кого-то, даже если делает это не по своей прихоти. Или же здесь замешано что-то личное? Веселье Лорда Малфоя приобрело несколько мрачный характер, так как ему показалось, будто Снейп, в некотором роде, потерял связь с реальностью. Возможно стоило ему напомнить о расстановки фигур в этой сложной партии, разыгрывающейся не первый год.       Лорд Малфой уже знал, что сейчас перескажет те слова, что едва смог проговорить самому себе несколько недель назад. Эйфория свободы близилась к концу и момент, когда всё снова станет плохо наступал на пятки. Ведь клеймо на левом предплечье так и оставалось язвительно живучим напоминанием о том, что спокойствие праздной жизни, которую вёл Люциус последние пару лет, вскоре закончится.       — Помнишь, как несколько лет назад мы обсуждали, что наш хозяин может вернуться и доставить нам ворох неприятностей? — с усмешкой произнёс Малфой. - Ты тогда ещё попрекал меня тем, как рьяно я подстилаю себе соломки, выслуживаясь перед министерством. Мол, как только погонщик вернётся, дикие волки снова станут послушными псами, а евших с чужих рук он накажет без всякой жалости.       — К чему ты ведёшь? — холодно осведомился Северус. Ему уже не нравилось куда идёт этот разговор.       — Ты сам противоречишь себе, друг мой, — просто сказал Люциус, слегка пожав плечами, — Если, а точнее, когда он вернётся. Что может стать с Джонатаном и его сыном?       — Их это не коснется, — медленно проговорил профессор, понимая, что лжёт сам себе, — Тьюринг никогда не заявлял, что относит себя к стороне Дамблдора, или его ордена, и симпатий к министерству ему взять неоткуда.       — Ты забываешь об одной маленькой детали, — усмехнулся Люциус, — Тьюринг — сын сквиба и маглы, который воспитывает маглорождённого ребёнка, кем бы тот не являлся на самом деле.       — Вы с Нарциссой сами весьма с ним близки. Вас это не заботит? — огрызнулся Северус, — или ты опять лицемеришь, Люциус? Неужели всё твоё дружелюбие это всего лишь способ отдать долг и не уронить достоинство в собственных глазах?       Лорд Малфой смерил старого друга прохладным взглядом, который сложно было как-либо интерпретировать.       — Тьюринг спас мою жизнь, — спокойно проговорил Люциус, — возможно и жизнь моего сына и жены. Я никогда не желал ему зла, но я в отличие тебя понимаю последствия, — Лорд Малфой устало вздохнул, на мгновение в его глазах промелькнуло нечто, похоже на безнадёжность, как у дикого зверя, загнанного в угол клетки плёткой. Однако, уже в следующую секунду это выражение испарилось с его лица без следа, — Нарцисса не знает, что тёмный лорд вернётся. Я не смог ей сказать, — Люциус потёр переносицу, — она выглядела такой счастливой, когда всё закончилось, что я не нашёл в себе сил отнять у неё эту радость. Я хочу чтобы у моей жены было несколько спокойных лет, много ли я требую?       Пусть вопрос явно был риторическим, Люциус всё равно посмотрел на Снейпа, будто требуя от него ответа. В каком-то смысле Северус мог понять лорда Малфоя, ведь тот всегда был человеком, ставящим семью выше всего остального: выше долга, чести, дружбы и морали. Если прежний хозяин вернётся и вновь ухватит Люциуса за поводок, тот сделает что угодно, чтобы уберечь Драко и Нарциссу от его гнева, и Тьюринг со своим воспитанником совершенно не вписывался в это уравнение.       — И почему он не остался во Франции? — вздохнул Люциус, — для него это был бы идеальный и безопасный вариант.       Слова, слетевшие с губ Лорда Малфоя, глухим эхом прозвенели в комнате, погружённой в мрачную тишину. К сожалению, Северус знал точную причину, почему Тьюринг не остался во Франции, и этой причиной был сам профессор.       Снейп не раз размышлял об этом. Джонатану ничего не стоило собрать вещи и переселиться за Ла-Манш. В магазин он мог бы нанять работника, или и вовсе перенести его во Францию, благо личных средств с патента у него оставалось достаточно. Там ему было бы комфортно продолжать свои исследования, живя в непосредственной близости от садов гильдии, и, если не ДюРуа, то какой-нибудь другой, более приятный и бескорыстный, француз, мог бы завладеть вниманием Джонатана. Но в жизнь Тьюринга вмешался Северус, и тогда этот невозможный идиот получил возможность ухватиться за Англию ещё сильнее чем раньше.       Конечно, это была очень эгоистичная мысль, но она имела право на существование, ведь по сути Джонатана ничего не держало на туманном альбионе, кроме разве что отца в Честере. А теперь у Тьюринга был ещё и Снейп, и всё потому, что профессор проявил слабость. Он позволил себе привыкнуть к присутствию Джонатана в своей жизни, он позволил себе слабость проговориться Нарциссе, он позволил себе целый ворох необоснованных действий и чувств. И все эти эгоистичные дозволения не принесли Тьюринга ничего кроме проблем.       Снейп посмотрел на Малфоя пустым отстранённым взглядом, который, тем не менее, со скрипом мог обмануть кого-то вроде Люциуса, знавшего профессора как облупленного.       — Как только буря грянет, я думаю что Тьюринг и сам поймёт, что ему здесь не место, — проговорил Северус, удивляясь собственному холодному голосу, — он не так глуп чтобы дважды наступать на одни и те же грабли.       Профессор говорил и не верил своим же словам. Как только Британские острова снова зальются кровью, Джонатан наверняка вытворит какую-нибудь глупость, например вернётся к работе в госпитале, отрезав себя от отца и мальчишки, или же отослав их подальше от эпицентра в ту же Францию. В какой-то степени Северус признавал за Тьюрингом определённую силу духа, убийственную жертвенность, граничащую с ненормальной гриффиндорской бравадой. Однако, профессор всё же знал, что Джонатан слаб.       Тьюринг ни в коей мере не боевой маг, и никогда им не станет. Даже сильным волшебником Джонатана нельзя было назвать. Пускай он был способнее прочих, и компенсировал недостаток магического резерва своим живым умом и страстью к исследованиям, но любой отморозок из Лютного станет для него неодолимым противником, если дело дойдёт до драки.       В итоге, разговор с Лордом Малфоем кончился ничем. Кроме туманных просьб не лезть не в своё дело и одуматься, не прозвучало ничего. Однако, Северус понимал, что его старому другу, как и ему самому, пора расставить приоритеты.

***

      После чаепития у Малфоев, Тьюринг вернулся в Честер вместе с Гарри. По своим скромным наблюдениям, Джонатан понял, что мальчик весьма неплохо сошёлся с Драко. Конечно, о дружбе пока было рано говорить, но дети явно были заинтересованы друг другом.       Джонатан заночевал в доме отца, и следующим утром отправился в Хогсмид, надеясь потратить свой законный выходной понедельник на расчёты для нескольких новых видов цветов, которые он хотел бы успеть запустить в продажу до зимы. Однако, его мечтам о спокойном времяпровождении в компании чашки ромашкового чая и тонн листов пергамента не было суждено сбыться. Всё потому, что Тьюринг, долго не появлявшийся в научном поле, заставил разволноваться нескольких из своих коллег, которые, уже успев изучить его повадки за время совместных экспедиций, решили во чтобы то ни стало разузнать что с ним происходит.       Ранним утром понедельника, когда осеннее солнце едва пробивалось сквозь облака, скромно заглядывая в окна аккуратных домиков на центральной улице Хогсмида, Джонатан спускался в оранжерею с кружкой чая в руках, как вдруг он услышал стук со стороны чёрного входа. Сначала он подумал, что ему показалось, так как гостей он определённо не ждал, однако стук повторился, звуча ещё настойчивее. С выражением искреннего замешательства на лице, Тьюринг открыл дверь и с удивлением обнаружил там незнакомую женщину, примерно одного с ним возраста.       Она была достаточно высокой, с большими голубыми глазами и волосами молочно-белого цвета. Женщина была одета в яркую мантию, покрытую цветочной вышивкой, а в ушах у неё были серьги, чем-то напоминавшие Джонатану редиски. Тьюринг смотрел на неё с искренним удивлением, ведь не каждый день ему приходилось встречать кого-то настолько неординарного.       — Доброе утро, мастер Тьюринг, — сказала незнакомка мелодичным, певучим голосом.       — Мы знакомы? — Джонатан в замешательстве склонил голову на бок.       — Косвенно, — непринужденно отвела женщина. Вдруг она цепко схватила Тьюринга за свободу ладонь и энергично потрясла её в своеобразном виде рукопожатия, — Пандора Лавгуд, мастер трансфигурации, — женщина продолжала трясти руку Джонатана ещё несколько секунд и наконец отпустила его, — очень приятно с вами познакомиться, мастер Тьюринг.       Джонатан кивнул, искренне не понимая что сейчас происходит. В своей голове он мысленно пережил все те моменты, когда его называли странным или не вписывающимся в общие понятия о человеческой природе и неожиданно осознал, что ему ещё очень далеко до Пандоры Лавгуд.       — А, почему вы здесь? — всё с тем же замешательством поинтересовался Джонатан.       — По просьбе старого друга, конечно же, — ответила Пандора, как будто это могло что-то объяснить. Однако, увидев что Тьюринг только запутался ещё больше, она решила уточнить свой ответ, — вы знаете такого герболога Лиань Хва?       Джонатан моргнул несколько раз. Несмотря на странность имени, он точно слышал его раньше, однако не мог вспомнить откуда. Пандора снисходительно улыбнулась.       — Ваша первая экспедиция во Вьетнаме, — напомнила она.       — Ах да, точно, — Джонатан рассеяно кивнул, припоминая энергичного мужчину, который общался со всеми только через артефакт переводчик, так как не знал английского совершенно.       Весьма уважаемый герболог, ненамного лет старше Тьюринга, был шумным и бойким. Многие находили его характер раздражающим. Лиань ненавидел привалы и даже по ночам не переставал обходить местность, постоянно записывая что-то в пергаментных свитках, которые временами были настолько длинными, что нередко волочились по земле вслед за ним. Если кто из мастеров и мог послать к дому Тьюринга незнакомую женщину, чтобы узнать, почему тот не отвечает на письма, то это был он.       — Мастер Хва попросил вас прийти ко мне? — уточнил Джонатан через секунду молчания.       — Да.       — А Зачем?       — Вы не отвечаете на письма, — Пандора пожала плечами.       — Я… не отвечаю? — Тьюринг неуверенно пробормотал.       — Да, очень долго, — Пандора скрестила руки на груди с напускным возмущением, — вас звали минимум в пятнадцать экспедиции, от половины вы отказались, а на половину предложений вообще не ответили.       Джонатан рассеянно потёр затылок. Действительно, в последнее время у него всё реже доходили руки до разбора почты.       — И вы пришли ко мне в… — Джонатан в слегка скованно взмахнул палочкой в воздухе, создавая невербальный «темпус», — в девять утра в понедельник, чтобы сказать про это?       — Да, — согласно кивнула Пандора.       Ситуация становилась всё более и более невообразимой. В конце концов, отойдя от ступора, Джонатан вспомнил про вежливость и пригласил Пандору в дом. Всё же на улице давно был ноябрь, погода стала зябкой и слякотной, как и положено в Шотландии в данное время года.       За чаем Тьюринг узнал от своей новой знакомой ещё целый ворох информации разной степени полезности. Получилось так, что почти половину своего выходного Джонатан провёл слушая увлекательнейшую лекцию о мозгошмыгах и прочей фантастической живности, о которой ему никогда не приходилось слышать ранее. Так же миссис Лавгуд настойчиво зазывала его в экспедицию, которая должна состояться весной. Группа исследователей собирается посетить северную часть африканского континента, и Джонатана там очень ждут его немногие приятели гербологи.       — Я не знаю, смогу ли я присоединиться, — честно ответил Тьюринг.       — Но почему? — Пандора возмущённо скрестила руки на груди.       — Понимаете ли, я совсем недавно стал опекуном, — пробормотал Джонатан, — откровенно говоря, мне не хочется на долго покидать ребёнка, который находится под моей ответственностью.       Миссис Лавгуд взглянула на Джонатана с каким-то странным выражением лица, а затем звонко рассмеялась. Тьюринг в свою очередь непонимающе склонил голову на бок, абсолютно не понимая чего такого забавного его новая знакомая нашла в его словах.       — Мастер Тьюринг, — наконец отсмеявшись обратилась к нему Пандора, — неужели дети это цепи, которыми мы приковываем себя к одному месту?       В глазах женщины плясали лукавые искорки, будто вместо Тьюринга она видела перед собой какую-то очаровательную зверушку, запутавшуюся в собственных лапах, что от части было верным замечанием.       — Но, разве я не должен постоянно быть рядом? — неуверенно спросил Джонатан.       — Послушайте, мне ваши чувства очень знакомы, я ведь и сама являюсь матерью, — мягко усмехнулась Пандора, — конечно, дети нуждаются в нашей поддержке, но они, к счастью, не сделаны из хрусталя, чтобы мы сдували с них пылинки. Да и к тому же, до чего глупо полагать, что собственная жизнь взрослого человека обрывается с появлением ребёнка, — женщина слегка наклонилась вперёд и заговорщическим шёпотом продолжила, — вы ведь скучаете по экспедициям?       Джонатан на это только вздохнул, рассеянно потерев затылок. Конечно он скучал. Может быть это и правда, что он слишком сильно переживает?       — Вот вам хорошая идея, мастер Тьюринг, — Пандора прихлопнула в ладоши, — поговорите со своим подопечными и сами спросите его, стоит ли вам ехать. Дети временами гораздо более рассудительны чем мы, взрослые.       — Вы знаете, это хороший совет, — Джонатан усмехнулся, звуча немного увереннее чем раньше, — я думаю, что оповещу мастера Хва о своём окончательном решении в течении недели.       — Было бы славно, — кивнула Пандора.       В тот день они распрощались весьма довольные друг другом, однако у Джонатана неожиданно появилось множество вещей над которыми стоило поразмыслить и потом обсудить с Гарри.

***

      После долгого пребывания в темноте собственной черепушки, первым, что почувствовал Зарецкий это ледяная вода, текущая ему за шиворот.       — Пора вставать, господин Зарецкий, — насмешливо произнёс хрипловатый голос с сильным итальянским акцентом.       Григорий мотнул головой, стряхивая ледяные капли с волос. Простреленное плечо резко отозвалось вспышкой боли. Он мельком оглядел себя: сломанную руку ему исцелили, а вот пулевое просто зашили, как обычному маглу, перемотав марлевой повязкой. Сам он сидел на жестком металическом стуле, с надёжно связанным за спиной руками. Пальцы покалывало лёгкое онемение, а в голове стоял гул, в перемешку с захлебывающимся стуком сердца.       Когда Зарецкий поднял взгляд, первым, что он увидел, был человек в опрятной мантии с иголочки. На вид незнакомцу было давно за сорок, вокруг его улыбающихся глаз собралась россыпь смешливых морщинок, а на висках приглядывалась благородная седина.       — Ты ещё кто? — сипло прорычал Григорий, облизнув растрескавшиеся, пересохшие губы.       Кривоватый рот незнакомца сложился в сладкую снисходительную усмешку. В тот момент Зарецкий понял глупость своего вопроса: очевидно, что в комнате с ним был зверь. Зверь нового типа, одетый в шелк и бархат, с ухоженными бледными руками и участливым взглядом, похожим на тот, которым наездник смотрит на захромавшую лошадь, провожая её на бойню. Григорий кожей чувствовал, как по комнате растекается подавляющая властность этого человека, будто кролик, брошенный в клетку ко льву.       — Разве мы не знакомы? — проворковал зверь.       — Я с такими хлыщами знакомств не вожу, у меня ведь достоинство есть, — ответил Зарецкий, через силу возвращая себе на лицо самодовольную усмешку.       — Это вы очень зря, господин Зарецкий, — как-то по-отечески вздохнул мужчина, — были бы вы более покладистым человеком, может быть и не попали бы в такую ситуацию. Согласитесь, пара тройка таких хлыщей как я, среди ваших друзей, могла бы уберечь вас от множества бед.       Незнакомец медленно прошёлся вдоль маленькой комнатушки. Только сейчас Григорий мог в полной мере осознать пространство в котором он находился. Глухие стены из старой кирпичной кладки, исписанные рунами, и тусклый магический светильник над потолком прозрачно намекали на то, что скорее всего сейчас он в подвальных катакомбах чьего-то поместья. Несколько раз Григорий пытался создать какое-нибудь беспалочковое заклинание, и в ответ на это простреленное плечо отзывалось вспышками боли. На пробу дёрнув рукой, Зарецкий пришёл к неутешительному выводу, что пуля всё ещё внутри его тела.       Тем временем незнакомец зашёл к нему за спину и Григорий ощутил его холодные, как у рептилии, руки на своих плечах, в опасной близости к шее.       — Вот ведь какая штука, — в тоне мужчины появились смешливые, назидательные нотки, — вы, господин Зарецкий, всем известны своим непростым характером. С семьёй вы рассорились, друзей у вас нет, по крайней мере тех, что заметят ваше отсутствие, — незнакомец сжал руку на простреленном плече Григория и тот дёрнулся, — а значит, за вами и не придут, если случится что-то нехорошее.       — Заканчивай трепаться, — рыкнул Григорий, попытавшись выдернуть плечо из холодных пальцев мужчины, и только сильнее скривившись от боли, — я сам про себя всё знаю, так что не надо пустых запугиваний, мол за бедным несчастным мной никто не прийдет. Ты вообще кто?       — Ах, совсем забыл представиться, — усмехнулся незнакомец, — имя Августо Медичи вам о чём-нибудь говорит, господин Зарецкий?       На мгновение Григорий почувствовал дыхание смерти на своём затылке, близко как никогда. У Зарецкого всегда был чёрный список людей, с которыми не стоило связываться, чтобы потом твоё тело не вылавливали рыбаки из ласковых вод средиземного моря. Семейство Медичи его возглавляло: каждое имя со звёздочкой и обведено раз десять. Забавно, что Григорий уже успел попасть в их поле зрение, когда по незнанию крутил роман с дочкой кого-то из боковой ветви. Тогда он легко отделался, ведь сама дама вступилась за него, но зачем его отлавливали сейчас, да ещё и с такими стараниями, он понять не мог.       — Ну допустим, — пробормотал Григорий, слегка побледнев, — на кой чёрт я тебе понадобился?       — Да, перейдём к делу, — Августо панибратски похлопал по простреленному плечу Зарецкого, отчего тот сдавлено подавился собственным вдохом, закусив губу.       Медичи явно получал нездоровое удовольствие от вида беспомощности Григория. В его глазах плескалось насмешливое умиротворение, при виде корчащегося от боли лица связанного человека.       Позади Зарецкого скрипнули ржавые дверные петли. В комнатушку вошли двое. Григорий не смог их рассмотреть, так они остановились за его спиной. Медичи тем временем убрал руки с его плеч и снова встал перед его лицом. Августо достал палочку, и Зарецкий осознал, что сейчас может произойти одно из двух: либо его убьют, либо будут пытать.       — Нам понадобятся ваши профессиональные услуги, господин Зарецкий, — Медичи лениво повёл палочкой в воздухе и Григорий почувствовал, как верёвка на его руках ослабла и скользнула на пол.       — Нужно зелье? — Зарецкий сипло посмеялся, потирая ноющие запястья, покрытые синюшными отпечатками верёвок, — что-то слабо верится.       — И тем не менее, — Медичи, мягко выудил из внутреннего кармана своей мантии сложенный листок пергамента и протянул его Зарецкому, — будете варить много и большими партиями.       Григорий взял листок и развернул его. Когда глаза Зарецкого мельком пробежались по формуле, он не смог сдержать истеричного смешка.       — Нет… это же… да ни за что, — Григорий замотал головой, — да за это до конца жизни на кичу отъехать можно. Я не стану этим заниматься! — Зарецкий отшвырнул от себя листок, как будто он был чем-то отвратительным.       — Неужели? — Медичи сладко улыбнулся. Его тонкие губы слегка приоткрылись, обнажая ряд желтоватых зубов, — как бы нам изменить ваше мнение, господин Зарецкий?       Двое за спиной Зарецкого подхватили его за локти и резко вздёрнули со стула. Плечо будто пронзила стальная игла и Григорий заскулил от боли, не успел он сделать вдоха, как его уже макнули лицом в пол, вывернув руки до такой степени, что раздался хруст суставов.       — Только руки ему не повредите, — буднично произнёс Медичи, делая шаг за дверь, — недееспособный зельевар мне не нужен.