это у них семейное

На их первом уроке Полётов Руди его впервые действительно замечает: трудно не обратить внимание на такого почти беспомощного неумёху, будто бы впервые увидевшего волшебную метлу — да и почему "будто бы", вполне возможно, что и правда впервые: слишком уж смахивает он на магглорождённого. Вот только он в своём старании метлу покорить в отличие от остальных подобных неумёх почему-то упорен до настырности — и это странное, чересчур хаффлпаффское качество для новораспределённого гриффиндорца. А вкупе с очевидной магглорождённостью это то ещё комбо для Руди, воспитанного в лучших традициях чистокровных семей — и, конечно, слизеринцев уже в котором поколении, — но Томпсон — Тони Томпсон — так, кажется, называли этого мальчонку на Распределении — ему всё равно почему-то импонирует. Да и Руди не такой уж и сноб, в отличие от своих предков. Так что Руди ему помочь вызывается — тогда, на первом уроке Полётов, и после. Сперва всего лишь советами — по типу "Представь, что ты паришь, как лист на ветру" или вроде того, — но это не больно-то помогает. Ну Томпсон — вот же неумёха! Он метлу покорить старается — но и боится её будто бы. Так что Руди быстро меняет подход на более радикальный — куда более радикальный, надо сказать, — и вот он уже лихо запрыгивает на старенький школьный Нимбус-2000 — частый выбор Тони в их недотренировках — прямо перед ним и так же лихо взмывает вверх, едва прокричав куда-то за плечо что-то вроде "Томпсон, держись покрепче!" И Томпсон держится — Томпсон, на самом-то деле, цепляется за бока Руди что есть силы и, зажмурив глаза, пытаясь успокоить своё загнанное сердце, шепчет-повторяет: "Я справлюсь! Справлюсь! Что со мной может случиться?!" — и хотя ветер в ушах свистит просто жутко, Руди его слышит: Руди с детства отличался отменным слухом. И потому в этот раз Руди в его голосе ещё и отчётливо вполне панические нотки различает — и всё равно в ответ по-свински совершенно иронизирует — пытаясь подбордрить по-своему, по-слизерински: "Не удержишься — упадёшь с сотни метров, делов-то!" — а про себя добавляет: "Ты ведь гриффиндорец, вы и не такое по доброй воле вытворяли". Но время идёт, метла продолжает наворачивать круги меж хогвартсовых башен, и свершается предсказуемое чудо: Тони к ощущению полёта привыкать начинает, а бояться будто бы перестаёт — Руди точно знает, Руди чувствует это. Чувствует в ослабленной хватке на боках и талии — от того, как в него вгрызались пальцы Томпсона поначалу, у Руди, пожалуй, синяки останутся — теперь же они касаются куда мягче; а ещё ощущает в дыхании, что, несмотря на ветер, касается его левого уха — уже не таком прерывистом, и биении чужого сердца, отдающего ему прямо в спину — уже не таком частом. Руди не эксперт, но поставил бы все свои карманные — с десяток галлеонов — на то, что Тони больше не сходит с ума от ужаса. Он кажется — и ощущается — скорее восторженным. Догадку Сэквилбека незамедлительно подтверждает Тони своим: "Я лечу! А мне это нравится!" — определённо восторженным! И Руди, пожалуй, понимает Томпсона, пусть сам он никогда и не боялся метлы: страсть к полётам у него будто в крови (и это у них, Сэквилбеков, семейное). Но Руди проживает этот момент перехода от ужаса к восхищению вместе с ним. И момент этот оказывается переломным. Когда Руди оборачивается за спину, чтобы взглянуть Тони в лицо — убедиться, что он всё считал верно, что у того всё хорошо — он ведь не совсем бессовестный, в самом деле, — он замечает в его глазах яркий-яркий огонёк, которого не видел прежде, а ещё — какую-то упёртую твёрдую решимость. Результат осмотра Руди удовлетворяет, и он хмыкает, возвращается взглядом к метле — и очень вовремя, надо сказать: не соверши он своевременно манёвр влево, они вполне живописно врезались бы прямиком в башню Когтеврана — потом собирай их в Больничном крыле по кусочкам. Когда они после этого происшествия, налетавшись, возвращаются с небес на землю и по очереди спрыгивают с метлы, Томпсона ощутимо пошатывает и, кажется, слегка подташнивает — лицо у него уж точно выглядит зелёным и перекошенным хуже корня мандрагоры, — но этот огонёк из его глаз, как и вся та решимость никуда не исчезают. Не исчезают они никуда и месяцы, и годы спустя. И летает месяцы, годы спустя Тони лишь благодаря этому. Благодаря Руди. Который показал ему прелесть полётов и помог обуздать страх. И со временем они становятся не просто однокурсниками, не просто партнёрами по тренировке. Они становятся лучшими друзьями, а со второго курса — соперниками в воздухе: они оба проходят отборы и попадают в команды по квиддичу своих факультетов. И пускай бороться в воздухе с лучшим другом на одной позиции бывает трудно, Руди справляется. Руди ни о чём не жалеет — даже когда Слизерин кличет его предателем за спиной: все ведь знают, что Кубки он год за годом проигрывает Гриффиндору именно из-за Сэквилбека, научившего парить Томпсона — "идеального", как его называют, игрока. Но что такое все эти Кубки по сравнению с тем огоньком в глазах Тони, что появляется неизменно каждый раз, когда он взлетает? Для Руди — ровным счётом ничего.