Ей легко(?..)

— Без Кароль смысла нет, — говорит Вова Паше в трубку, вновь навязывая двенадцатый, пока я сижу у холодной стены с кружкой чая. — Ты снова не про то. Человек тебе столько раз сказал нет, а ты всё думаешь, как бы её снова поставить в анонс или сказать, что все чувства синтетические. Без Кароль смысла нет, но я сейчас вообще не про голос. Если начинаешь фразу — договаривай. И начни уже понимать, что может и сценарист из тебя и хороший, но с моральной и психологической точки зрения тебе надо работать не с ней. Больше чтобы я не видел тебя в звонке ни ей, ни мне. Счастливо оставаться, — сбросил. Наверное он думает, что красное кресло без меня развалится… хотя оно и со мной ломалось, но я не вижу причин там быть. Одиннадцать сезонов двух проектов голоса было мало? Вряд ли. Мне достаточно того, что я чувствовала, что мне там уже не рады. Будто фразой « — Тина снова в сезоне? — Да», они проверяли насколько я ещё жива. Физически или морально разницы не имеет. Не было того восторга от работы, от людей, они больше не наполняли эмоционально и энергетически. Постоянные внутренние вопросы: «а может мне уже поздно?» выливались в фразы на концерте «я стара?», а люди понять не могли откуда у меня такие мысли, когда перед ними стоит их идеал силы духа, красоты, верности и далее по списку. Видела упреки, якобы верните лирическую Тину, до было лучше. Было. Быть может и было, но артист умрёт как артистическая единица, будь он заложником своего образа. Будто я перестала любить и помнить. Будто пред мной не растёт точная копия отца. Будто не ему я каждый вечер говорю, как сильно я его люблю, а он всё так же смущённо отвечает спасибо. В ушах отвратительный звон и я закрываю глаза только для того, чтобы его попытаться не слышать. Не чувствовать. Вообще, пожалуйста, больше ничего… — Тин… тебе плохо? — обеспокоено поднимает глаза и быстро пересекает комнату. Кусаю высохшие от переживаний губы и резко бьюсь головой о стену. Слёзы непроизвольно начинают течь, а и без того раскалывающаяся голова начинает болеть сильнее. — Со мной… все хорошо, — произношу через силу, заранее зная, что он не поверит. Чашка от выпадает из рук на пол и я от бессилия обхватываю колени руками. Для Паши это своеобразный знак. Внутри меня война с которой я не справляюсь. И быть может он единственный, кто готов встать со мной рядом и молча подавать снаряды или же спрятать за спиной. Быть может верности и любви этого человека хватило и на семью, если бы не я... Укладывать меня на плечо и качает, словно папа в детстве, когда все ещё было хорошо. Когда мир не рушился от одного слова «Нам очень жаль» по швам и рядом не было умелого портного для души. — Так не пойдет. Давай возьмём Веню и в Карпаты? — Нет. Если я перед тобой такая, то перед ним я разобьюсь. А одна просто-напросто разложусь на атомы. Самоуничтожусь, если тебе так будет угоднее. Я устала. Но никому об этом не скажу. Быть может, кому-то этот психологический триллер и по душе, но меня откровенно утомило быть в ежедневной временной петле, не зная, есть ли вообще из беспросветного тоннеля выход. За спиной говорят « — Ей легко», не видя, как разбиваюсь душою, стоя сзади них. Засыпаю у Паши на плече и почему-то надеюсь, что навсегда. Ну или, что хотя бы проснусь в волшебном лесу, где никто меня не будет знать. Где не будет больно. Вообще. Где не будет лживых фраз и лиц. Где будут ценить меня, а не то, сколько денег на мне заработает команда «1+1», будь я в каком-нибудь скандальном анонсе. Где не я буду думать, а как бы изменился этот мир, не выкинь я в тот день таблетки в мусорный бак. — Спи, девочка. Ты и не была готова к половине испытаний, которые проходишь по сей день. Но проходишь ты их достойно. Сдаться — не про нас. Последний шёпот, который я слышу от менеджера, прежде, чем провалиться в сон. Я не сдамся.