***
26 июля 2021 г. в 12:01
Нависает надо мной на кровати и испытующе смотрит, словно желая что-то выяснить. В полумраке комнаты почти не вижу его лица, но пытаюсь всмотреться в потемневшие серые глаза, скрытые за прямоугольными линзами очков. Плавно тянет руку и легким движением снимает мои окуляры со спиралями, отчего начинаю чувствовать себя уязвленно. Зеленоватость окружения пропадает, и я часто моргаю с непривычки, а он отстраняется и заинтересованно глядит на меня. Опираюсь на локти и подтягиваюсь, чтобы принять более сидячее положение, и сам тянусь к нему, непослушными пальцами развязывая кофейного цвета тонкий галстук.
Снисходительно ухмыляется, паршивец, и мягко обхватывает мои запястья, чтобы отстранить и взять ситуацию в свои изящные руки, а у меня, почему-то, совершенно нет желания сопротивляться и упрямиться. Подмечаю, что глаза у него поблёскивают, белая рубашка смята и уже распахнута на несколько первых пуговиц, расхлябанный галстук похабно повис на бледной шее, а внизу проглядывается черный ремень, держащий строгие брюки, и вся эта картина так будоражит меня, что я невольно уже готов расплыться в лужицу прям сейчас.
Он отпускает мои руки, подцепляет снизу свитер и ловко снимает его с меня. Изучает открывшийся торс взглядом, от которого я ёжусь и потираю предплечья. Льнёт ко мне, как кот, обнимает и начинает выцеловывать шею, ключицы, солнечное сплетение; когда он проходится по соскам, я чувствую странный трепет в животе и хмурю брови от нахлынувших чувств. Он же, кажется, полностью расслаблен, хотя ходил весь день смурной. Впрочем, как и все дни до этого.
Спускается вниз, сразу же переходя к заметно топорщащейся ширинке джинс. Однако стоит его пальцам расстегнуть пуговицу и взяться за бегунок, он останавливается.
— Вару, если у тебя сегодня нет сил, то можем в другой раз, — не вижу его глаз и потому не могу понять, дразнит он меня или нет. На всякий случай делаю вид, что да.
— Боже, блять, ты издеваешься, — шумно выдыхаю и запрокидываю голову, дабы не видеть этого гада, который только тихо смеётся, чем заставляет меня краснеть то ли от гнева, то ли от смущения. Сам не замечаю, как тоже начинаю улыбаться: не могу всерьёз злиться на этого наглого кретина.
— Это всё твоё дурное влияние.
— Ты прав на все 97%, — поддерживаю игру такой же шпилькой, и мы оба смеёмся, пока он методично стягивает с меня штаны. От такой атмосферы я перестаю волноваться и с интересом слежу.
Когда он начинает блуждать по моему телу руками, лихорадочно бегая любопытствующим взглядом, мое сердце будто бы ухает в самый низ. Покрываюсь мурашками, неожиданно активизируюсь и резво снимаю с него рубашку, чтобы прислониться кожей к коже. Обхватываю его лицо ладонями, отбрасываю его очки на тумбочку к своим с бурчанием «Нахрен они тебе сейчас нужны?» и неловко целую, нежно поглаживая скулы большими пальцами. Он тепло улыбается — я это чувствую губами — и углубляет поцелуй.
Всегда, когда мне на глаза попадались Ромео с его пассиям, любые романтические сцены и даже словесные упоминания поцелуев, мне было противно от этого странного процесса обмена слюнями, абсолютно непонятного для меня. Думаю, Куро тоже наверняка сказал бы, что это нелогично на все 99%. Прерываю поцелуй, крепко обнимаю его руками за шею и стараюсь восстановить дыхание, сбившееся от уверенных прикосновений руки к своему члену через ткань боксеров. Чувствую, как вскоре остаюсь совершенно голым и опять начинаю нервничать; плюхаюсь спиной на подушку и прикрываю глаза, всё ещё держась за его плечи, словно за спасательный круг. Нет, хоть я и сам негласно согласился быть ведомым в эту ночь, а не ведущим, мне все ещё до усрачки страшно, что, судя по доносящемуся до меня обеспокоенному голосу, не остаётся незамеченным для него:
— Всё в порядке?
— Если не считать то, что я прямо сейчас собираюсь отдаться самому раздражающему и невыносимому из клонов, то да, в полном, — усмехаюсь и тут же ощущаю короткие ласковые поцелуи в челюсть, шею, ключицы, которые правда умиротворяют меня.
— А то, что ещё и самому любящему тебя, уже не учитывается? — слова слетают с его губ так легко и непринуждённо, будто он говорит о чем-то совершенно очевидном, но меня словно молнией прошибает. Зарываюсь в порыве чувств пятерней в пепельные, немного взмокшие волосы, и уверенно втягиваю его, ошарашенного, в рваный поцелуй. Прислоняюсь лбом к его лбу и решительно шепчу:
— Маку. Хочу тебя.
Он перестаёт улыбаться, вмиг становится серьёзным и сосредоточенным и лишь коротко кивает. Шарит рукой в тумбочке, выдавливает содержимое тюбика на пальцы, упирается левой рукой в кровать прямо рядом со мной, склоняется низко-низко и шепчет ровно в мой приоткрытый от шумного дыхания рот:
— Не переживай, ты же знаешь, что я ответственен и подготовлен на все 100%.
— Ты мудак на все 200%. Прекрати мучить меня, изверг! — бурчу наигранно недовольно, но на последнем слове не сдерживаюсь и прыскаю в кулак, и он тоже заходится в тихом, бархатистом смехе. Смутная гордость загорается во мне: только я могу видеть его таким.
Хмурюсь, когда он начинает растягивать меня: ощущения, как и ожидалось, не из приятных. Но, через пару минут он находит нужную точку, и я выдыхаю с приглушённым стоном, замечая мельком его самодовольную лыбу. Вот же ж угораздило меня вляпаться, точно я был прав: самый невыносимый из клонов.
Он отстраняется, приспускает свои брюки, раскатывает презерватив, и спустя пару мгновений я уже ощущаю плавно и невыносимо медленно входящий в меня горячий, будто раскалённый, член. Бледные тонкие пальцы одной руки осторожно, но уверенно обхватывают мой орган, играючи скользя по стволу; второй рукой же меня берут за подбородок и начинают зацеловывать, а я мысленно вою от жгучего контраста горячей плоти и холодных рук.
От осознания всей ситуации мне хочется и смеяться, и краснеть, потому что вот он я, великий Вару, абсолютно добровольно и без малейшего сопротивления отдаюсь этому придурочному несносному трудоголику, а он, в свою очередь, сейчас уверенно и методично трахает клона, который, я уверен, бесит его больше всех остальных, и у меня нет никаких сомнений, что и в этот раз цель свою он выполнит блестяще и безукоризненно…
На одном из особенно мощных толчков неожиданно громко и глубоко стону, упираясь напряженными руками в его плечи, жмуря от удовольствия глаза, и крепко обнимаю ногами поясницу. Слышу встревоженный вопрос:
— Что-то не так? Больно?
Я хочу провалиться сквозь землю от этой заботы, но о себе напоминает изнывающий пульсирующий член, с которым точно надо как можно скорее разобраться. Могу только лишь помотать головой, заодно сбросив со лба мокрые зелёные завитые пряди, а потом нахожу в себе силы и смелость прохрипеть:
— Не останавливайся.
Он тут же следует моему совету и ускоряется, а я обессиленно опрокидываю руки и голову на подушки. Чувствую его тяжёлое дыхание у себя на шее, рядом с ухом, чувствую пальцы, гуляющие по груди и плоти, чувствую каждый толчок, каждое гребанное уверенное движение, чувствую и таю.
Оргазм накрывает меня с головой, резко, внезапно; в ушах звенит, в глазах мутит, и за те несколько минут, что я прихожу в себя, он тоже заканчивает и изливается. Невероятно похабно и красиво завязывает использованный контрацептив, тянется за салфетками и вытирает семя с меня. Глаза привыкли к темноте, и я увлечённо разглядываю каждую деталь его красивого, ровного, точёного лица, которое кажется мне сейчас на целую бесконечность процентов восхитительней, когда он так возбужден, удовлетворён и расслаблен. По-домашнему милый, заботливый, надёжный, но в то же время таящий в себе уйму неожиданных сторон, дразнящийся и наглый. Удивительный, удивительный Маку.
Как только он до конца снимает брюки, лениво целую его, заваливаю на кровать и нагло сгребаю в объятия, ощущая в ответ приятную прохладу ладоней, гуляющих по спине и пояснице, изредка заходящих на ягодицы. Утыкаюсь ему носом в ямку между ключицами и оставляю короткие чмоки на такой мягкой, белой и тонкой коже, потом отрываюсь и хитро говорю:
— В следующий раз я отыграюсь.
Он невесомо проводит рукой по моим волосам и скуле, спускается к линии челюсти и тепло улыбается:
— А я и не против.