Декабрь прошлого года
Разочарование. Именно этим словом описывал Хенджина его отец. Еще во времена учёбы в средней школе от него перестали ждать чего-то выдающегося. Пока его старшего брата чуть ли не на руках носили за прилежность. Он и в учёбе преуспевал, и в спорте. А Хенджин только и мог, что альбомы разрисовывать да с фотоаппаратом носиться. От всего этого творчества, по мнению отца, толку абсолютный нуль, если ты плохо решаешь интегралы и не можешь по памяти назвать всех правителей страны за последние тысячу лет. И в какой-то момент Хенджин просто смирился. Перестал пытаться оправдать чужие надежды. И отец бы с удовольствием махнул бы на него рукой, отправив на биржу труда после окончания школы, но все же родительский инстинкт заставлял его и дальше оплачивать обучение сына. Хенджин делал вид, что действительно верит в то, что его отправляют учиться в элитную Академию ради его же будущего. Но понимал, что его просто хотят отправить подальше, чтобы глаза не мозолил. По той же причине они собрались переписать на него одну из квартир. Чтобы он начал самостоятельную жизнь и перестал ассоциироваться с семейством Хван. — Лови, — Хенджин кидает Чонину упаковку сока. Младший с лёгкостью ловит ее и, воткнув трубочку в отверстие, откидывается на спинку мягкого дивана. Он любил зависать в комнате Хенджина. И дело было даже не в мягком диване и бесплатных закусках, а в самом ее владельце. — Кстати, — невзначай роняет Хенджин, садясь рядом, — я в Академию раньше поеду. — А? С чего вдруг? Глаза Чонина округляются. Они собирались отправиться вместе, чтобы обустроиться. — Родители уезжают заграницу отдыхать. А на меня они дом оставить никак не могут, как ты понимаешь. — Серьезно? — Чонин разочарованно вдыхает, но тут же улыбается. — Тогда тебе придется провести мне экскурсию по приезде. Он дергается в сторону Хенджина, чтобы приобнять, но в итоге выпускает сок из рук. Благо падает он не на дорогой диван, а на пол, попутно разбрызгивая жидкость на футболку младшего. — Руки-крюки, — Хенджин выругивается и подскакивает за салфетками. Когда он передаёт их другу, тот удерживает его за руку чуть дольше положенного. За что сразу же даёт себе ментальную пощёчину. Чонин все чаще начинал прикасаться к Хенджину без причины. Чаще приобнимать, чаще, будто бы случайно, класть свою руку на его. Пусть ему и казалось, что его чувства были очевидны, но, кажется, Хенджин абсолютно не придавал этому значения, списывая все на их близкую дружбу. Чонина начинала раздражать такая ненаблюдательность. — Слушай, — упершись взглядом в испачканную футболку и активно ее протирая, начинает Чонин, — ты ведь помнишь, что я гей? — А, — Хенджин приподнял брови, — ну, да. К чему ты это? Младший переводит взгляд на него. Заглядывает в такие родные глаза, в которых виделась целая галактика. Звёздное небо, до которого Чонину никогда не дотянуться. Сердце сковывает страх. Он не хочет разрушить все своим признанием. Не хочет остаться даже без маленькой возможности вот так просто смотреть в эти глаза. — Ах, — усмехается Чонин, — ничего, проехали. Хенджин косится на него с подозрением, но сразу же переключается на разговор об экзаменах. А Чонин трет пятно на своей груди в надежде заодно стереть и это чувство, что заставляло перестать мыслить здраво.***
Ноябрь
Чонин пялится в потолок и все еще не может поверить в то, что чувствует. После того, как его сердце разбили на осколки, он наконец-то доверил кому-то клей, чтобы собрать их воедино обратно. И не кому-то, а Чанбину. Парню, которого при первом знакомстве посчитал странноватым хеном, что вечно говорил что-то невпопад и глупо шутил. Он не думал, что после всего испытанного им, он сможет снова влюбиться. Пусть остаточная боль еще оседала где-то в глубине, но сейчас он уже точно не хотел видеть Хенджина рядом с собой. Он хотел зацепиться за Чанбина, как за спасательный якорь, который поможет ему окончательно не сойти с ума. Однако, проводя все больше времени вместе, начал замечать новые черты старшего. Такие прекрасные и почему-то родные. С ним рядом чувствовался невероятный комфорт. А это именно то, что он искал. Тишина, умиротворение и уют. После встряски нервной системы хотелось обычного спокойного счастья. И пусть сердце начинало биться быстрее рядом с ним, но то было уже не от тревоги и паники. Они весь день провели в кровати, болтая и обсуждая все на свете. Парни и не заметили, как начало вечереть. Чанбин ушел за сэндвичами, потому что они почти весь день питались одной лишь пачкой чипсов, нашедшейся в шкафу Джисона. Дверь открывается, и Чонин радостно подрывается с кровати. — Ура, еда! — со счастливым возгласом он направляется к двери. Только встречается парень лишь с удивлённым взглядом Хана, что завис в проёме и явно испугался его криков. — О, Хани, ты вернулся? — натянув неловкую улыбку, говорит Чонин. — Ага. Хан обводит взглядом Чонина, стоящего посреди комнаты в одной лишь длинной футболке и шухером на голове. В голове сразу же складывается два и два. — А, это... — он смущённо отводит взгляд, пытаясь найти, за что им зацепиться. — Мне, может, на кухне посидеть, пока вы с Чанбином... Ну, общаетесь. Младший опускает взгляд на свои оголенные ноги и громко смеется. До него доходит, насколько недвусмысленно смотрится его видок. Под непонимающий взгляд Джисона он тянется к своим брюкам и начинает натягивать их. — Прости, — сквозь смех мямлит он, — это же и твоя комната, а я тут в таком виде хожу. Не ожидал, что уже так поздно. — А, да ничего, — смеется Хан с ним в унисон и через секунду же распахивает глаза. — Ты прокол сделал? — с выражением искреннего восторга восклицает он. — Ах, да, ты ведь еще не видел. Чонин специально растягивает губы в улыбке, чтобы было лучше видно. У Хана в отражении зрачков то ли металл украшения заблестел, то ли по-детски милое восхищение. Взгляд Джисона опускается чуть ниже и замечает под чуть съехавшим воротом футболки рисунок, выведенный чёрными чернилами. — Похоже на тату Чанбина, — заинтересованно оттянув ткань, бормочет он. Чонин резко дергается в попытках прикрыть обратно оголенный участок кожи. Точно так же, как Чанбин после того, как похвастался тату перед друзьями. — Они парные, — с гордостью заявляет Чонин. — А вы с Чанбином, получается... — Встречаемся, — отвечает младший, не дожидаясь, пока тот договорит. В этот момент в комнату заходит Чанбин с тарелкой сэндвичей в руках и улыбкой до ушей. Он был удивлен таким быстрым развитием событий, но не имел ничего против. Его даже радовало, что Чонин сам обозначил их отношения. Значит, с официальным предложением можно не запариваться. — Кто голоден? — Я адски голодный, — отвечает Чонин, отбирая всю тарелку. — Мне оставь хоть что-то. — У меня стресс, меня мой тату-мастер отчитал за то, что я по горячим источникам шлялся с татуировкой месячной давности. Мне его заесть надо! Хан только сейчас вспоминает, что на месте тату до этого был пластырь телесного цвета, на который никто не обратил особого внимания. Теперь стало ясно, зачем Чонин его налепил. Джисон валится на кровать, решая не претендовать на тот небольшой перекус, ради которого сейчас сражались друзья. Джисон не мог перестать улыбаться, глядя на этих двоих. Перед его глазами предстал один из немногих видимых им примеров нормальных отношений. Пусть они бухтели сейчас друг на друга, как старые деды, но все равно выглядели очень мило. Он невольно задумывается, а хотел бы он чего-то подобного? «Может быть, когда-нибудь...» Ведь рана на сердце все еще не затянулась. Ведь доверять кому-то настолько, чтобы полностью открыться, все еще очень сложно.***
Когда Джисон наконец-то добирается до общаги, Сынмин уже уходит, а небо окончательно темнеет. Минхо все это время мерил кухню шагами и изо всех сил боролся с желанием выбежать навстречу младшему. Пусть они не виделись всего ничего, но для Минхо это оказалось большим стрессом, чем он ожидал. — Привет, — Хан лучезарно улыбается, стягивая с себя куртку. Старший, ничего не отвечая, прижимает его к себе. Сейчас Джисон почему-то казался еще более хрупким, несмотря на его уже более уверенный взгляд. Минхо ничего не мог поделать с желанием защитить его от собственных расстройств, хоть и был в данном вопросе абсолютно бесполезным. Джисон смеется и обнимает в ответ. — Больше так не пропадай, — состроив максимально строгое выражение лица, говорит Минхо и добавляет более обеспокоенно: — Я переживал. — Прости, — единственное, что может Хан ответить. Их нежные объятья приходится разорвать из-за другого студента, зашедшего на кухню. — Пошли в комнату, — говорит старший и утягивает его за руку. В комнате в уже ставшей привычной позе за ноутбуком сидит Чан. Минхо включает свет и только тогда парень замечает вошедших, отрывая глаза от экрана. — Не сиди в темноте – ослепнешь, — коротко констатирует Минхо. — О, привет, Хани, — игнорируя предыдущую реплику, радостно тянет Чан. Хан машет ему рукой и уже по инерции садится на кровать старшего, кидая на стул куртку. Он притягивает к себе подушку и, обняв, облокачивает на нее голову. Минхо он кажется в подобные моменты просто очаровательным. — Пойду чай попью, — с загадочной улыбкой кидает Чан. Стоит отдать ему должное, он всегда умел читать атмосферу и без каких-либо возмущений покидал комнату, когда этим двоим нужно было побыть наедине. Минхо провожает его взглядом и опускается напротив Джисона, рукой предлагая начать разговор. — В общем, — со вздохом начинает Хан. — Есть хорошая новость и... средненькая. — Начинай с хорошего. Джисон улыбается от мысли, что они даже не обсуждали тему разговора, а Минхо уже и так все понял. У них будто появилась какая-то ментальная связь. — Мой врач считает, что терапия неплохо справилась и пиромания в будущем меня беспокоить не будет, — с некой толикой гордости в голосе говорит он. — Это же отлично! — радостно восклицает старший и берет его за руку. — Но, — Хан наклоняет голову вбок и отводит взгляд, — у этого есть свои последствия. Так как раньше я подобным образом снимал стресс, то сейчас он копится в бóльшем объёме, чем раньше. Да и я пропускал приёмы лекарств довольно часто из-за наших пьянок. В купе все это вылилось в участившиеся кошмары. Минхо понимающе кивает. — Да, я заметил, что твое состояние стало менее... стабильным. — Ага, — со смешком отвечает младший и продолжает: — В общем-то причин для сильного беспокойства и госпитализации нет. Мне выписали новые лекарства и нужно будет воздержаться от алкоголя. Думаю, вскоре мое состояние придёт в норму, — Джисон гордо приподнимает подбородок, — и меня похвалили за то, что я стал лучше справляться с паническими атаками. Минхо не удерживается и облегченно смеется. До знакомства с Джисоном он и подумать не мог, что что-то подобное и для многих незначительное может восприниматься как огромная победа. Он треплет младшего по волосам, чувствуя, как его отпускает. — Ну, это хорошо. Ты большой молодец! Я могу хвалить тебя хоть каждый день, если тебе это нравится, Сони. Вместо ответа Джисон приближается к чужому лицу, невесомо касается губ. Минхо будто разряд тока прошибает. Это первый раз, когда младший сам проявляет инициативу. В глубине души укрепляется надежда на то, что его гениальный план приведёт его к желаемому. — Спасибо, — прикрыв глаза и уткнувшись макушкой в чужую грудь, шепчет Хан, — что ты рядом. Для меня это очень ценно. Минхо был единственным после Чанбина, которому он мог обо всем рассказывать и не бояться осуждения. Джисон уже не в первый раз думает, что ему все же повезло, что он поступил именно сюда. Повезло, что он встретился с этими людьми. Повезло, что встретил Минхо. Может быть, однажды он сможет довериться ему целиком и полностью.***
— Сынмин, — лукаво улыбаясь, тянет Феликс, — а ты уже начал работать над проектом? — Уже закончил почти, — без толики подозрений отвечает Сынмин и поднимает взгляд на младшего. Феликс многозначительно играет бровями и подовигает по парте к Сынмину упаковку с донатом и стаканчик кофе. Старший вздыхает, наконец-то понимая, к чему тот завёл этот разговор. — Нет, я не буду помогать тебе с проектом. Мне еще к пересдаче теста готовиться. — А? Так ты же его хорошо сдал. — А я хочу отлично, — отрезал Сынмин. Феликс корчит лицо полнейшего разочарования в друге и имитируя плач, падает лицом на парту. Джисон, сидящий рядом, лишь сочувствующе хмыкает и осторожно поглаживает его по волосам. Ему бы тоже проектом заняться, только вот мысли заняты абсолютно не тем, чем должны были бы. Из собственных раздумий его выводит рука, сжавшая плечо. Недостаточно сильно, чтобы было больно, но достаточно для того, чтобы испугаться. Повернув голову, Джисон видит улыбающегося Хенджина. На удивление угрозы в его взгляде, как это было обычно, не читалось. Хану показалось, будто это походило скорее на просьбу. Он все еще ревновал Феликса, но пытался держать себя в руках. За что, наверное, все были только благодарны. — Что пишешь? — внезапно кладет голову на плечо Сынмина Чонин. Тот даже не пугается, в отличие от Джисона, не заметившего, как младший подкрался. — Конспект, — кратко отвечает Сынмин, которого уже начинало выводить то, что его все вокруг отвлекают. Хан наконец-то убирает руку с головы Феликса и слышит облегчённый вздох рядом. Хенджину явно нелегко давалась борьба с его ревностью. Чонин улыбается, заметив это, а вот светловолосый замечает кое-что под его губой. — Да ладно! — восторженно кричит Феликс, привлекая внимание всех остальных студентов. — Вы с Чанбином на пару решили в панки заделаться?! Он без какого-либо стеснения тянется рукой к чужим губам, но младший уворачивается, недовольно хмуря брови. — Только вот пальцы в рот мне не надо совать, — усмехается он. Чонин улыбается, уже гордо демонстрируя свой пирсинг. Сынмин наконец-то отвлекается от своих конспектов и поправляет очки на переносице. Он, наверное, единственный, кто не испытывал такого дикого восторга как остальные. Он не считал подобные боди-модификации чем-то плохим, но и чего-то крутого в этом тоже не видел. Посему, лишь понимающе хмыкнув, он переводит взгляд обратно на тетрадь. — А! — восклицает он, отвлекая всех от бурного обсуждения, будто что-то вспомнив. — Чонин, у тебя ж последняя пара в другом корпусе. Ты какими судьбами к нам забрёл вообще? Чонин на секунду зависает, сам вспоминая о том, зачем пришёл, и в тот же момент щёлкает пальцами. — Точно! Феликс, там на вахту тебя звали. Какая-то девушка к тебе пришла. — Девушка? — заинтересованно приподняв бровь, уточняет Хенджин. — М-м-м, Кейт, кажется, — задумчиво склонил голову младший. — Твоя мама предупредила, как я понял, заведующую, что она придет, но без тебя ее все равно дальше не пропустя... Феликс подрывается с места, даже не дослушав, сразу же, как только слышит имя. В голове ворох вопросов о том, почему девушка его не предупредила и зачем было вообще тащиться такую даль. Он решает объясниться с Хенджином позже. Придумать какую-то правдоподобную причину появления Кейт здесь, но уже после того, как узнает о том, что ей нужно. Ему и в голову не взбрело, насколько странно и подозрительно выглядит его поведение. Он и не подумал о том, что Хенджин заметил перемену в его лице. А еще Хенджин заметил, что Сынмин нервно вдавил карандаш в бумагу. — А, чего это он подорвался? — удивляется Джисон. — Эта Кейт вроде бы его подруга, — с сомнением в голосе говорит Хенджин. — Может... соскучился? Или случилось что-то? Раз без предупреждения приехала. Это было странно даже для самого Хенджина, но его не кольнула ревность. Появилась лишь заинтересованность. И опасения за своего парня. Ведь никто не появляется вот так на пороге учебного заведения, до которого добираться по меньшей мере несколько часов из родного города Феликса без причины. — Я пойду за ним, — со вздохом констатирует он. — Не думаю, что она в такую даль просто «Привет» сказать приехала. Под удивлённые взгляды Хенджин уходит, оставляя после себя повисшее в воздухе неловкое молчание. И половины минуты не проходит, как Сынмин встаёт, с громким скрипом отодвигается стул. — Я до уборной, — сухо бросает он. Чонин переглядывается с Джисоном. В их взглядах прямым текстом читались опасения о том, что ничего хорошего от приезда Кейт ждать не стоит. Хенджин останавливается на входе в фойе. Он стоит, выглядывая из-за угла, не решаясь выйти. Его ведь никто не звал. Но любопытство взяло вверх. Ему хотелось увидеть ту единственную близкую подругу, которая, по словам Феликса, была ему как семья. Ну, и о причинах ее приезда тоже неплохо было бы узнать. На плечо ложится чья-то рука, и он оборачивается. — Хенджин, — еле дыша, говорит Сынмин, — лучше пошли отсюда. Феликс потом все расскажет. — А? С чего бы тебе об этом беспокоиться? — Хенджин недовольно хмурится. Поведение Сынмина настораживало и заставляло задать еще пару-тройку вопросов. Но, повернув голову обратно и найдя взглядом Феликса, он буквально потерял дар речи. Девушка повисла на младшем и недвусмысленно чмокнула в щеку. Явно не так, как это делают обычные подруги. А что еще больше пугало, Феликс лишь весело рассмеялся на это. Хенджин собирается подойти к ним, даже сам не понимая, зачем, но хватка на плече становится только сильнее. — Хенджин, пожалуйста, — Сынмин старается говорить как можно спокойнее, чтобы не выдать собственное волнение, — пойдем отсюда. Вся та ревность, которую Хенджин старательно закрывал под замок, резко выливается наружу, словно волна, топя остатки здравомыслия. Он прижимает Сынмина к стене, смотря настолько яростным взглядом, какого не видел даже Чонин. — Кто это? — скрипя зубами, спрашивает Хенджин. — И что тебе об этом всем известно? Ты ведь не просто так за мной побежал? Сынмин впивается рукой в чужое запястье, желая освободить свой воротник от захвата, но Хенджин лишь сильнее давит на его грудь, не позволяя освободиться. — Это, — с тяжёлыми вздохом говорит Сынмин, — его невеста. — Что? — руки начинают дрожать. — Ты откуда это знаешь? — Не твое дело, — Сынмину удаётся вырваться и он звучно откашливается. — Если хочешь, сам его спроси. Все зашло слишком далеко. Сынмину надоело скрывать чужие тайны. Он пытался предотвратить эту ситуацию, но, как он и считал, это должно было рано или поздно всплыть на поверхность. Земля уходит у Хенджина из-под ног.***
Хенджин заходит в комнату без стука и приветствий. Он оглядывается, чтобы убедиться, что соседа Чонина нет, и проворачивает ключ в замке, что всегда из него торчал. — Хенджин? — Чонин привстает и садится на кровати. — Ты что тут забыл? Что-то случил... Старший так же молча, как и вошёл, подходит к чужой кровати и смотрит в глаза, надеясь найти в них хотя бы каплю оставшихся чувств. Как бы он ни старался держать лицо, но сквозь маску безразличия поглядывало отчаяние. — Слушай, ты пугаешь. — Я ведь тебе все еще нравлюсь? — почти шёпотом спрашивает Хенджин. — Что? Ты о чем вообще? — усмехается Чонин. — Ты под чем-то, что ли? Младший пытается встать, но его кидают обратно на кровать, прижимая всем весом к матрасу. За густыми ресницами Хенджина уже не видно ни радужки, ни зрачков, лишь одну темнеющую дымку. Чонин даже возразить не успевает, как его губы сжимают поцелуем. Жарким, требовательным, отчаянным. Он даже не в силах сопротивляться. Он слишком долго был зациклен на желании ощутить это. Голова перестаёт соображать. А Хенджин впервые в жизни соглашается мысленно со своим отцом. Он — действительно сплошное разочарование.