Монастырь
21 октября 2021 г. в 11:06
«Ты всё ещё снишься мне, Динь. Хотя уже не так часто, как раньше. Впрочем, меня это не огорчает. Я рад, что начинаю забывать тебя. Нет, забывать вовсе не в том смысле, что больше не люблю тебя, а в том, что почти перестал думать как мы с тобой… Как я тебя… а ты меня… О нет! Господи, Иисусе Христе, помилуй меня грешного! Лучше не вспоминать об этом. Иначе снова не усну. Иначе утром придётся краснеть перед монахом, что живёт в одной келии со мной и может быть догадывается, какие постыдные сны мне снятся по ночам.
Я безмерно благодарен тебе, Динь, что ты отпустил меня. Спаси тебя Бог! Мне было тесно в том мире и я больше не хотел разменивать свою жизнь на что-то временное. Оказавшись здесь в монастыре, я понял, что не ошибся и сделал правильный выбор. Моё призвание – это плач. Молитвенный плач о себе и о всех грешных людях. Плач и есть моя отрада. Я надеюсь, ты простил меня, и моё молчание, обусловленное невозможностью общаться, не причинило тебе боли. Я очень на это надеюсь… Я каждый день молю Бога, чтобы Он укреплял тебя и помогал на жизненном пути. Ты только ничего не бойся, Динь, и не падай духом. У тебя всё сложится, мой ангел. Ты будешь счастлив. Я это знаю. Я в это верю.»
Высокий, статный, молодой мужчина тридцати лет, с тёмными, собранными в хвост волосами, густой, коротко стриженой бородкой, выразительными глазами и брутальными чертами лица – он скорее похож на голливудского киноактёра, чем на монаха, и ему бы сниматься в приключенческих фильмах, а не день и ночь стоять перед иконами и бубнить чего-то там себе под нос. Это Александр – снявший с себя сан священник и бывший возлюбленный Дениса.
У Саши было всё (ну, или почти всё): хороший заработок, высокое священническое звание, уважение в обществе, двухкомнатная квартира и любимый парень, смиренный, ласковый и целомудренный – живое воплощение христианской истины, которого так хотелось оберегать, заботиться о нём как о собственном сыне… и с которым так сладко было в постели… Так почему же Александр в свои тридцать удалился в монастырь и пожелал остаться здесь навсегда? Он хорошо знал ответ на этот вопрос. Потому, что ему открылся прекрасный, не сравнимый ни с чем мир. И этот мир казался намного притягательнее, нежели тот, в котором он к тому времени прожил свои недолгие, но тоже по-своему счастливые годы.
Монастырь – узкие двери в прекрасный мир, где живут по совершенно иным законам, чем в обычной жизни; мир, бесконечно светлый, полный любви и радостных открытий, надежды и счастья, испытаний, побед и обретения смысла поражений; мир могущественных проявлений божественной силы, помощи и благодати.
Вся жизнь в монастыре построена на исполнении послушания, совершения постоянной молитвы, уважении к старшим и заботе о ближних. Чтобы взрастить в себе послушание к Господу, монах сначала учится этому в послушании старшим братьям по вере. Желающему принять монашеский постриг дают испытательный срок, который может длиться от одного года до десяти лет. За это время послушник (или трудник) присматривается к монастырю, пробует свои молитвенные силы и решает, сможет ли он остаться здесь навсегда или нет. Жаль тех, кто уходит в монастырь с целью отгородиться от мирских проблем и неприятностей, или из-за несчастной любви, или чтобы найти покой и утешение. Такие люди, выяснив, что и в монастыре не всё так радужно и беспечно, не выдерживают и покидают его. Уход монаха из монастыря равнозначно предательству Христа Иудой и является страшным духовным преступлением. В царской России человек, нарушивший монашеские обеты, после своей смерти не имел права на церковное погребение. Потому перед принесением обетов у послушника всегда есть время. Решение о монашестве должно быть трезвым, выверенным, а не спонтанно-эмоциональным. Для человека, не способного жить в уединении, а главное, не любящего, не желающего молиться, сама жизнь в монастыре может оказаться искушением, приводящим, в конце концов к жизненной трагедии. Как спецназ в армии не для всех, так и монастырь не для каждого. Претендентов на монашескую жизнь не торопят вступать в ряды братии и всячески испытывают на прочность, каждодневно напоминая слова одного великого монаха: «В монастыре приготовляйте души свои не на покой и беспечалие, а на многие скорби и лишения. Уверяю вас, ваши нынешние жизненные трудности, по сравнению с монастырским, покажутся вам ничтожными».
Готовясь к принятию малой схимы (пострига), будущий монах ежедневно должен размышлять о своих духовных и физических силах. А хватит ли их для несения монашеского подвига? В этот период ещё можно поменять своё решение, отказаться от пострига и покинуть монастырь. В таком шаге не будет никакой трусости и позора. Лучше заранее понять, что монашество тебе не по силам, чем затем нарушить обеты и предать Христа.
Монашество для тех, кто ни капли не колеблется, а таким и был Александр. Он пришёл сюда с твёрдым намерением: посвятить жизнь Богу. Оно зародилось в нём с самого первого дня обретения веры, в один миг перевернуло его мировоззрение, повернуло его жизнь на сто восемьдесят градусов и вызревало в его душе ровно десять лет. Тогда он понял, что рождён для монашества, рождён быть войном Христовым. Многолетний опыт священства позволил ему быстро, без испытательного срока принять монашеские обеты.
Посвящение в иноческий образ пришлось на день успения Божией Матери. Саша волновался так же сильно, как перед своей первой исповедью, как перед рукоположением в сан священника и… как перед первой интимной близостью с Денисом. Внутри монастыря в этот день всё казалось таким уютным и красивым, что нельзя было не залюбоваться. Впечатление если не сказки, то чего-то чудесного и удивительного. По вымощенной булыжником дорожке он спустился на монастырскую площадку, по пути разглядывая разноцветные монастырские корпуса, разбитые повсюду цветники с прекрасными розами. Когда он вошёл в храм, утренняя служба ещё не началась. Два послушника в чёрных одеждах до пола и с волосами, собранными в косички, зажигали лампады. Высокие, выбеленные потолки тускло отражали свет, льющийся от лампад. Иконные лики в старинных окладах внимательно и как-то по-особенному в этот день смотрели на Александра.
Постепенно в храм стали сходиться монахи в своих мантиях и клобуках, подтянулись послушники, прихожане и паломники. Началось богослужение, которое длилось два часа, но для Саши прошло на одном дыхании.
Волнение усиливалось. Служба вот-вот закончится. Вдруг несколько монахов подошли к нему и незаметно вывели из храма. Там, на паперти, они помогли ему снять верхнюю одежду и обувь. Под чёрным подрясником у Саши была белая, длинная в пол рубаха. После богослужения некоторые трудники разошлись по своим делам, в храме остались: настоятель монастыря – игумен Нафанаил, монашеская братия и несколько паломников, желающих увидеть, как происходит таинство посвящения в монахи. Редкое событие даже для монастыря.
Саша ожидал на паперти пред открытыми дверьми храма, босой, одетый в белую, символизирующую чистоту и смирение, одежду. Началось песнопение. Он переступил через порог и, войдя в храм, со страхом божьим упал на пол, лицом вниз. Теперь он должен проползти на животе от порога до центра храма. Так положено. Это одна из древних монастырских традиций. Помогать себе ногами при этом нельзя. Несложно представить, сколько времени потребуется постригаемому на то, чтобы преодолеть в такой позе около десяти метров. Двое старших иноков обязаны сопровождать постригаемого, прикрывая его своими мантиями от любопытствующих взглядов. Наконец, процесс остановился в центре храма, где на амвоне постригаемого ждал игумен с ножницами в руках. Саша лежал лицом вниз, со скрещенными на груди руками. Игумен попросил его подняться и стал задавать вопросы. Хорошо ли подумал ли раб Божий Александр прежде, чем стать монахом? Добровольно ли он принимает это решение? Готов ли он отвергнуть себя, взять свой крест и следовать за Христом? Готов ли он оплакивать свои грехи и грехи всего мира до конца своих дней?
Такой длительный разговор нужен, чтобы настоятель убедился в добровольности действия постригаемого. Ведь в истории церкви были случаи, когда христиан постригали принудительно, под чьим-либо давлением. Это есть грубое нарушение, разрушающие всю идею монашества и являющееся тяжким грехом по отношению к ближнему. У Саши был последний шанс отказаться, но он искренне ответил на все вопросы, что хочет быть со Христом; дал обеты целомудрия, смирения и послушания. Навечно. Он жертвует всеми мирскими и телесными радостями ради достижения Царствия Небесного. Услышав утвердительные ответы и клятву остаться в монастыре до скончания дней, настоятель прославил Бога и обратился к Саше с такими словами:
— Се, Христос невидимо здесь предстоит. Виждь, яко никто не принуждает тебя прийти к сему образу. Виждь, яко ты от своего произволения желаешь обручения великого ангельского образа.
После сих слов игумен бросил ножницы на пол, а затем повелел постригаемому:
— Возьми ножницы и подай мне.
Саша поднял их и, подав настоятелю, поцеловал его руку.
— Подними ножницы и подай мне. —Тот снова бросил ножницы на пол и потребовал поднять их.
Саша во второй раз поднял ножницы и, отдав, прикоснулся губами к руке настоятеля.
— Подними ножницы и подай мне. — Тот в третий раз бросил ножницы на пол, и в третий раз Саша смиренно поднял их и поцеловал ему руку.
Приняв ножницы в третий раз, игумен произнёс:
— От руки Христовой принимаешь их.
Затем он начал крестообразно остригать Саше волосы, при этом нарекая его новым именем:
— Брат наш Андрей, постригает власы во имя Отца и Сына, и Святаго Духа.
Во время совершения этого действия у Саши непроизвольно выступили слёзы. Он умер и родился заново с новым именем – Андрей. После, монахи помогли ему облачиться в монашескую одежду: хитон, параман, рясу, клобук, пояс, мантию, сандалии, и вручили ему верницу (чётки). Завершился сей обряд братским обниманием и целованием. Присутствующие монахи поочерёдно подходили к новопостриженному и, радостно приветствуя рукопожатием, обнимая и целуя, спрашивали: «Как твоё имя, брат?»
— Андрей, — рыдая от счастья отвечал он.
После окончания службы монахи выстроились по двое и со стройным пением торжественно направились в трапезную. Сегодня, в честь успения Пресвятой Богородицы их ожидал настоящий праздничный обед: отварной картофель с тушёными грибами. Успенский пост, длящийся всего две недели, но по строгости не уступающий Великому посту, завершился сегодня.
Андрей помнил, как начинался этот пост. В первый день монахи вообще не вкушали никакой пищи, а пили только воду. На второй день на обед был крепкий горячий чай с чёрствой просфорой (пресный, круглый церковный хлеб, размером с куриное яйцо). Ну, а на третий день, когда Андрей, изрядно оголодавший, пришёл на трапезу, то обонял пряный аромат специй, от которого у него потекли слюнки.
«Овощной супчик», — предположил он.
Но какого же было его удивление, когда на обед подали отвар из лаврового листа и душистого перца, то есть горячую подсоленную ароматную воду. Ну и ещё и чёрствую просфору, и чашку крепкого чая на десерт. Так постятся монахи. Трудников, несущих в качестве послушания тяжёлую физическую работу, а также приезжающих в монастырь на экскурсию паломников, кормили вкусно, разнообразно и сытно. Мясо в монастырях является запрещённым продуктом, монахи – вегетарианцы.
Монастыри имеют личные подсобные хозяйства и этим добывают себе пропитание. В тёплое время года монахи занимаются садоводством и огородничеством, разводят карпов и всякую домашнюю живность. А зимой работают на токарных станках, изготавливают небольшие предметы мебели и интерьера, багеты, рамки для икон и фотографий; служат молебны по просьбе мирян, проводят экскурсии по монастырю – то есть живут и за счёт пожертвований паломников. Утром и вечером монахи посещают богослужения, а днём – исполняют послушания. Обязанности на каждый день раздаёт настоятель монастыря – отец Нафанаил. Это может быть работа на продовольственном складе или в поле, или на кухне. Тебе может выпасть работа: колоть дрова или подметать монастырские дорожки, или выгребать фекальные ямы… Обычно, самую тяжёлую и грязную работу дают молодым трудникам, для того, чтобы они учились терпеть и смиряться, и не спешили становиться монахами. Андрей вырос в деревне. Хоть в юности он был безбашенным и ленивым, однако, с топором и лопатой управляться умел. Тяжёлый монастырский труд напоминал ему о родном доме и был ему в радость.
Согласно обетам, монашествующий должен избрать себе духовного руководителя, так называемого старца и совершенно предаться его воле. Иногда вместо нескольких старцев назначается один, общий для всей братии духовник. В здешнем монастыре таким старцем был отец Иоанн – мудрый, прозорливый монах восьмидесяти шести лет. К нему со всех близлежащих городов и селений приезжали люди, стоящие перед трудным жизненным выбором и желающие получить от старца мудрый совет. Поговаривали, что отцу Иоанну Господь открывает будущее. Сам отец Иоанн никогда не называл себя старцем. А когда ему что-то подобное говорили, только в ужасе всплескивал руками: «Какие старцы?! Мы в лучшем случае – опытные старички.» Советчиков на свете немало. Но люди приезжали к отцу Иоанну, как правило, в самые трагические, переломные моменты своей судьбы, хотели услышать не то, как им поступить мудро, а то, как им поступить единственно правильно. Собственно говоря, этим – познанием воли Божьей, старец и отличался от всех остальных людей. Даже от прославленных учёных-мудрецов, интеллектуалов-богословов и самых замечательных опытных священников. Рядом с отцом Иоанном Андрей чувствовал себя мальчишкой, едва переступившим порог храма.
Один раз Андрей сопровождал отца Иоанна из храма в его келью (старец в силу возраста уже плохо ходил), и к ним подошла заплаканная женщина с двухлетним ребёнком на руках. Она обратилась к старому монаху с просьбой благословить её сына на операцию – мальчик тяжело болел. В ответ отец Иоанн сказал женщине слова, которые просто потрясли Андрея:
— Нет, ни в коем случае! Он умрёт на операционном столе!
Женщина плакала, настаивала, чтобы старец благословил её сына, ведь операция была для него единственным шансом на жизнь. Но отец Иоанн был непреклонен и сказал:
— Молись, ищи других врачей, но операцию не делай ни в коем случае! Он выздоровеет, — и перекрестил младенца.
В глубине души Андрей ужаснулся. А вдруг батюшка ошибся? Что, если ребёнок без операции умрёт? Что сделает эта женщина с отцом Иоанном, если такое случится? Андрей не мог заподозрить старца в вульгарном противлении медицине, нередко встречающееся в духовной среде. Он неоднократно благословлял, а порой и настаивал на хирургических вмешательствах. Андрей с ужасом ждал, что будет дальше. Явится ли в монастырь убитая горем мать и устроит чудовищный скандал или всё будет именно так, как предсказал отец Иоанн? Судя по тому, что батюшка по-прежнему мирно продолжал свой ежедневный путь, между храмом и кельей, ему осталось лишь заключить, что старец, давая столь решительный совет, знал, что говорил.
Доверие и послушание – главное правило общения между православным христианином и его духовным отцом. Конечно, далеко не каждому духовнику можно проявлять полное послушание, да и духовников таких единицы. Случаются и трагедии, когда неразумные священники начинают мнить себя старцами и при этом повелевать, самонадеянно приказывать и совершать абсолютно непозволительное в духовной жизни – подавлять свободу своих духовных детей. Отец Иоанн никогда не диктовал и не навязывал свою волю. Он бесконечно ценил человеческую свободу и относился к ней с особым благоговением. Батюшка готов был уговаривать, увещевать и даже умолять об исполнении того, что, как он знал, необходимо для обратившегося к нему человека. Но если тот упорно настаивал на своём, батюшка вздыхал и говорил: «Ну что ж, попробуйте. Делайте как знаете…»
И всегда, насколько Андрею было известно от остальных монахов, те, кто не исполнял советов отца Иоанна, в конце концов горько в этом раскаивались.
После пострига настоятель переселил Андрея в другую келью. Но так как мест в монастыре по-прежнему не хватало, к нему подселили двадцатидвухлетнего трудника – Антона.
Этот Антон похоже и не собирался становиться монахом. Он рассказал Андрею, что приехал в монастырь просто из любопытства, с целью испытать себя. Он никогда не работал тяжёлым физическим трудом, ни дня не проводил без комфорта и интернета, и вот теперь захотел узнать, как же жили его далёкие-далёкие предки. Поначалу Андрей оценил поступок парня как смелый и мужественный, но уже через пару дней убедился в обратном. Антон относился к послушаниям несерьёзно: не ходил на богослужения, увиливал от работы (хотя игумен давал новичкам самую простую и лёгкую), везде совал свой нос и испытывал нездоровое любопытство к прошлой жизни монахов. Не парень, а тайный агент КГБ проник в монастырь, точнее и не скажешь. При каждом удобном случае он допытывался до Андрея, распрашивал о том, о сём, пытался разговорить на разные неприятные темы, задавал наводящие вопросы по типу: что вынудило Андрея уйти в монастырь? Какие-такие тяжкие грехи он совершил, что теперь будет их до конца своей жизни замаливать? Есть ли у него дети? Остались ли у него в миру родственники и как они отреагировали на его уход в монастырь? Страдал ли он алкоголизмом или наркоманией? Сидел ли он в тюрьме? Заводили ли на него когда-нибудь уголовное дело? Какое у него образование? Кем он раньше работал? Сколько у него было женщин? Как он обходится в монастыре без секса?
Андрею надоели эти допросы. Поэтому он решил нарушить обет молчания, чтобы только Антон отстал от него. Он рассказал, что был женат и что потерял жену и ребёнка, и что родственников у него никаких нет, и что он сирота, и что лишился работы, и что поэтому дал клятву посвятить свою жизнь Богу… Надеялся, что Антон посочувствует ему и перестанет лезть с глупыми вопросами, но тот лишь сильнее заинтересовался своим соседом по келии. Он стал упрекать Андрея, что тот слабак и не умеет справляться с жизненными трудностями; что любой другой нормальный, работоспособный мужик на его месте, начал бы жизнь с чистого листа, вместо того, чтобы отсиживаться и куковать в монастыре с маразматичными стариками. На месте Андрея, Антон бы нашёл какую-нибудь богатую кралю и позвал её замуж. А что? Мужчин мало и на всех женщин не хватает. А Андрей молодой, симпатичный и без вредных привычек, – такого любая баба с руками и ногами оторвёт. Уж лучше осчастливить одинокую женщину и жить за её счёт (если с работой не клеится), чем обманывать бабушек и обирать наивных паломников.
Андрея такая позиция Антона глубоко оскорбила. С каких это пор он – Андрей, стал обманывать бабушек и обирать прихожан? Антон пояснил, что религия придумана политическими деятелями для того, чтобы легче было управлять народом; что никакого Бога нет, а его выдумали хитроумные, чтобы не работать и жить за счёт тупых. Вот и монахи, вместо того, чтобы работать на благо государства, или, на крайний случай, заниматься культурно-духовным просветительством народных масс, спрятались в лесу – у чёрта на куличках и высасывают деньги из туристов, приезжающих поглазеть на «святых»; что ничего сверхъестественного в монастырях нет: иконы никакие не чудотворные, а самые обычные, что монахи для придания им чудотворных свойств, по ночам тайно мажут их растительным маслом, выдавая за мироточивые, а трупы умерших братий мумифицируют или специально чем-то обрабатывают, выдавая затем за нетленные мощи святых; и что давным-давно, ещё при советской власти большевики разоблачили всех этих православных фальсификаторов и фокусников, но люди настолько тупы, что продолжают верить в их сказки и несут им свои денежки. После Антон ляпнул Андрею, что в Бога вовсе не верит, а в монастыре оказался из-за спора с друзьями: поспорил на четыре ящика пива, что сможет продержаться здесь ровно месяц и выйти адекватным, психически здоровым человеком.
Значит атеист? Божечки, как же это было Андрею знакомо! Ведь он сам не так давно боролся с религией, в частности с христианским Богом, коего считал величайшим злом всех времён и народов. У тогдашнего юного Саши всё вскипало внутри, когда он слышал от Боге Авраама, Исаака и Якова, и о Его Сыне – Иисусе Иосифовиче. Он был не из тех атеистов-пофигистов, кои отрицают Бога за неимением знаний и отсутствия интереса к религии, а был ярым, упоротым, фанатичным богоборцем, ненавидящим всё, что связано с христианством. Как только он не высмеивал и не унижал христиан: позорил свою верующую бабушку, оскорблял и крыл матом батюшек, гнал их из Покровки, а с одним даже подрался. Боже, когда Саша уже будучи священником, вспоминал о том, сколько зла он причинил Герману – последнему, приехавшему служить в Покровку батюшке, то чуть не плакал от непроходящего чувства вины. Никогда он этого не забудет, сколько неприятностей и горя он причинил верующим людям.
А этот сопляк Антон ещё смеет задевать его за живое! Режет по больной, незаживающей ране! С тех пор, как Андрей стал священником, он терпеть не мог, когда кто-то оскорблял религиозные чувства верующих. У него всё вскипало внутри. Точно так же, когда он был атеистом, только прямо в противоположном направлении. Если бы только Бог дал ему власти, он бы выпустил из тюрьм всех убийц и воров, и заполнил бы тюрьмы всеми теми, кто оскорбляет религиозные чувства верующих. Будь его воля, он намылил бы этому Антону шею и все дела. В юности Андрей страсть как любил подраться с кем-нибудь. До познания Истины он был драчун и дебошир, матершинник и любитель выпить. И вот теперь, эти его былые страсти вдруг обострились здесь в монастыре, в этом святом месте. Он вспомнил, как приятно бывает заехать кулаком в челюсть противника, почувствовать, как от удара в мягких тканях лопаются сосуды, хрустят и ломаются челюстные кости, с кровью вылетают зубы… Боже, какой же это кайф ломать челюсти и выбивать зубы! Особенно, когда до тебя их никто не ломал и не выбивал, и ты первый! Боже, какое это невероятное зрелище, видеть как твой враг, кривляясь, матерясь от боли и злобы, харкается кровью и сплёвывает зубы на землю! Как одежда пачкается кровью, и если повезёт, то отпечатки его зубов и следы крови останутся на твоей правой руке! Костяшки пальцев потом будет жёстко ломить от удара, кисть опухнет и будет несколько дней болеть, но это так кайфово, что оно того стоит! Это незабываемо! А ещё, прикольно ударить кулаком под дых – в солнечное сплетение и смотреть как твой соперник сгибается пополам, как у него останавливается дыхание в этот момент: он не может ни вдохнуть, ни выдохнуть. Прикольно встретиться с ним на следующий день. Поглядеть на его синюю, опухшую, помятую, раздолбанную кулаками рожу, на фиолетовые фонари под глазами и разбитые губы, покрытые кровавыми корками, за которыми недостаёт нескольких передних зубов! Наслаждаться этой красотищей и осознавать, что она – дело твоих рук, а ты – творец! До мурашек восхитительно!
Вот от таких ужасно привлекательных воспоминаний мучался Андрей, всякий раз, когда Антон начинал гнать ересь на православие. Но за рукоприкладство можно запросто вылететь из монастыря, поэтому Андрей сдерживал себя как мог. А батюшка Иоанн, после каждого утреннего молитвенного правила, проходя мимо новоиспечённого монаха, ласково укорял его: «Смиряйся, Андрюша, смиряйся. Сам Бог смирился до образа человеческого, а ты смиряйся до образа Божьего». Старец как будто бы знал, что его гложет. И Андрей терпел, чтобы не уронить монашеского достоинства в глазах своего духовного отца.
Антон же думал, раз Андрей молчит, значит, ему нечего сказать в защиту своей веры. Это прибавляло юному провокатору уверенности в себе, и он уже нарочно старался уязвить монаха, мечтая вывести его из себя. Как он это делал? А очень просто: грубо высказывался в адрес чёрного духовенства, называл монахов рабовладельцами, мошенниками, мракобесами, сектантами, трутнями, психами, организовавшими себе «дурку» в лесу. Антон хотел раздраконить Андрея, а потом рассказать своим дружкам, какие на самом деле монахи неадекватные и психованные.
— Расскажи, а по какой методике вам здесь мозги промывают? — Вероятно, ему и вправду хотелось знать об этом, судя по тому, как он таращился на силуэт Андрея, когда тот тихонько встал помолиться среди ночи.
— Извини, что разбудил, — спокойно ответил Андрей. — Нужно было сразу сказать, что мои ночные молитвы мешают тебе спать. Пойду помолюсь в коридоре…
— У тебя всё нормально с головой? — Он провоцировал его даже ночью.
— Ночная молитва – обычное дело для монаха, — вполголоса ответил Андрей, тихонько прикрывая за собой дверь.
— Да вы все больные на голову, — проворчал ему вслед Антон, зевая и зарываясь в одеяло.
По ночам в кельях сыро и зябко, и нет смысла тратить драгоценный сон на придурка в рясе, тем более, что вставать придётся ни свет, ни заря. Подъём в монастыре начинается в полшестого утра. Келии обходит благочинный и, постукивая в дверь каждой, будит иноков на утреннюю молитву. Антон не собирался ходить на эти сборища умалишённых, считая, что они его вообще не касаются, но Андрей пригрозил, что если тот не будет исполнять все положенные послушания, то он расскажет отцу Нафанаилу об его атеистическом мировоззрении. Атеистам категорически запрещено находиться в монастыре в качестве послушников.
Услышав угрозы, Антон наплёл совсем другую историю, что на самом деле он ни какой не атеист и с друзьями на пиво не спорил, а пришёл в монастырь, потому что родители из дома выгнали. По его словам, он учинил небольшую тусовку в квартире и не успел вовремя прибрать за собой, как заявились родичи. Взглянув на беспорядок, предки закатили истерику, стали орать и послали его на все четыре стороны. Вот он и пошёл в монастырь. Предкам назло. Пусть теперь о нём побеспокоятся, побегают и поищут.
Андрей, выслушав очередную правдоподобную ложь, объяснил, что монастырь – это не пристанище для тех, кто по каким-либо причинам скрывается от родственников; и что если родители не в курсе, где находится их сын, то он вынужден доложить об этой ситуации настоятелю, а тот в свою очередь – поставить в известность родственников послушника. Тут Антон начал давить на жалость, обвинять Андрея в немилосердии, что якобы он выгоняет на улицу бездомного человека. Андрей объяснил, что он – Антон, вовсе не бездомный и что ему необходимо проявить уважение к родителям, испросить у них прощение и примириться с ними. Антон слёзно обещал, что так и сделает, если Андрей позволит ему остаться в монастыре до конца месяца и не станет освещать его проблемы настоятелю. Андрей пообещал, что не выдаст его, если он прекратит оскорблять монахов и презрительно отзываться о религии. Каждый человек имеет право выбирать во что ему верить. А если ты не согласен с его мировоззрением, то это вовсе не значит, что оно у него неправильное. Когда меняется твоё мировоззрение, меняется и мир вокруг тебя. Андрей давно это понял: не пытайся изменить людей, лучше сам пытайся измениться и тогда увидишь, как люди вокруг тебя тоже начнут меняться. Как учил Иисус Христос: сначала вынь бревно из своего глаза и тогда увидишь, как вынуть сучок из глаза твоего ближнего.
В глубине души Антону нравился Андрей. Было в этом монахе что-то искреннее, ненавязчивое, то, что не превозносилось и не раздражало, то, к чему хотелось приблизиться и прикоснуться, к чему хотелось стремиться, научиться, подражать. Ему нравилось наблюдать за ним: как он ведёт себя на богослужениях, как отвечает на сложные философские вопросы, как реагирует на провокации, как работает, как молится убаюкивающим шёпотом по ночам. К тому же Андрей был молод и на лицо весьма симпатичен. Красивый снаружи, красивый внутри – всё в нём было ладно, почти идеально. Только борода его сильно портила. Если бы он сбрил её, то стал бы похож на одного известного киноактёра. Только Антон не мог вспомнить какого именно…
На самом деле Антон не хотел унижать монашествующих. Не это было его целью приезда в монастырь. Им двигало обычное, простое любопытство. Ему хотелось узнать, почему молодые люди ставят крест на своей жизни и сбегают в монастыри? Со старыми дедами ещё понятно: ни семьи, ни детей, ни богатства не нажили; ни славы, ни почётных званий не удостоились – короче, не реализовались в жизни. Что им делать в миру, если с них песок уже сыпется и стакан воды подать не кому? Вот на закате жизни и уходят в монастырь. Всё же лучше, чем в дом престарелых. А молодые люди? Антон был убеждён, что в молодости в монастырь идут либо фанатики с промытыми мозгами и нестабильной психикой, либо изгои общества, отсидевшие или совершившие какое-либо преступление и скрывающиеся в монастырях от правоохранительных органов. Да! – и ещё в монастырь уходят жертвы неразделённой любви. Интересно, что же натворил этот Андрей, что теперь ночами замаливает свои грехи? Вот бы узнать об этом…