В его жизни слишком много крови.
Убивая, он снова чувствовал на своих руках кровь Обито, кровь убитых им шиноби, свою кровь…Много крови. Море крови.
Всё в крови…
***
Какаши резко поднялся на кровати, чувствуя, как сильно бьётся собственное сердце с явным намерением пробить ему рёбра. На худых, бледных щеках ощущалась влага, а перед глазами всё ещё стояла страшная картина из сна. Снова кошмар… После смерти Учихи они каждую ночь посещали его и каждую ночь он просыпался в холодном поту и слезах. Он просыпался в полной тишине, нарушаемой лишь его тяжёлым дыханием. Шёл до кухни в абсолютной темноте, пустоте, с чувством полного одиночества, всепоглощающего отчаяния и безграничной ненависти к себе, к отцу, к тем шиноби, которых он рубил в своих снах направо и налево.И каждую ночь он переживал этот момент его жизни снова и снова.
Мальчик встал с кровати и направился к тазу с холодной водой, который готовил с вечера, зная, что ночью обязательно проснётся. Умылся, пытаясь смыть с себя остатки сна. Рассвет уже неуверенными, бледными лучами окрашивал небосвод в синевато-голубоватый оттенок, будто пробуя на вкус окружающий мир, чтобы через каких-то два-три часа, распробовав, играть яркими бликами на воде, освещать дорогу путникам и просто греть своим весёлым светом всё живое. Какаши подошёл к окну, оперевшись на него локтями, и стал всматриваться в небо, всё ещё усеянное звёздами. Невольно в такие моменты он вспоминал Минато и Кушину. В его глазах всегда читалась неприкрытая, искренняя жалость и желание помочь, вытащить его, Какаши, из пучины безумия, в которую он медленно, но верно погружался всё больше и больше. Мягкие прикосновения рыжей Узумаки к его седым патлам вызывали чувства блаженности и расслабленности, как от прикосновения рук матери, хоть он никогда и не знал, какого это. Рин… Перед ней он был виноват прежде всего. Он думал, что она будет ненавидеть его, злиться, но она не только ничего из вышеперечисленного не выказывала, так ещё и мило улыбалась ему, держала за руки, испачканные кровью Обито, и успокаивала вместе с сенсеем. Нелепые приглашения на ночёвку от пары Намикадзе, обед и ужин от Рин грели сердце Хатаке, но он всегда отвечал строгим отказом, понимая, что не хочет больше привязываться к людям. Это было слишком больно. Да и вообще, им не нужен убийца в доме. Мальчик не хотел осквернять своим присутствием ту чистую и безмятежную обитель, в которой жили сенсей со своей женой, жилище Нохара собой и своей грязью. Он тяжело опустил голову на руки, потихоньку сполз по стенке, уткнувшись носом в колени.Всё будет хорошо. Он шиноби. Он справится. Он должен справиться…
***
Намикадзе было не до сна. Минато был очень обеспокоен состоянием Какаши. Он переживал за него с самой смерти Сакумо и ему его было очень жаль, видя, как из общительного ребёнка младший Хатаке превращался в отстранённого, не показывающего свои эмоции человечка. Теперь погиб Обито. Какаши загоняет себя, считая, что в его смерти виноват именно он. Учитель и Рин стараются отвлекать его от гнетущих мыслей, таская из одного места в другое, но получалось у них откровенно не очень. Минато звал его несколько раз переночевать у него, но всегда получал категоричный отказ и взгляд в его сторону, полностью противоречивший словам. Взгляд, полный невысказанной надежды и желания остаться. — Минато? Что-то случилось? Почему до сих пор не спишь? — под боком заёрзала сонная Кушина, вырывая его из глубин собственного сознания. Он, кажется, задумался, потому что на часах показывало без двух минут первого ночи. — Нет-нет, ничего, милая, всё нормально. Задумался немного просто, — успокоил жену муж и обнял, прижав к себе. — Ты думаешь о Какаши? — точно угадала его состояние Узумаки. Она тоже переживала за мальчика, старалась поддерживать его, не редко передавала через Минато обед, ненароком трепала по голове и мягко обнимала при встрече. В такие моменты в глазах мальчика появлялась забытая им любовь, забота и, самое важно, теплота и человечность. Намикадзе не мог этого не замечать. Улыбка сама наползала на лицо. Пару раз он ловил себя на мысли, что со стороны это выглядит так, будто Кушина обнимает своего сына. Минато тихо и грустно рассмеялся. — Да, думаю о Какаши. — и уже более весело, — даже скорее о том, как бы его на ночёвку к нам затащить. Красноволосая Узумаки задумалась лишь на секунду и уверенно сказала, обнимая мужа крепче: — Это можешь предоставить мне.