***
Вставать почему-то вновь не хотелось. И я бы и продолжила так лежать, только вот на этот раз приключилось новое несчастье. Думать я не стала и, кое-как разлепив глаза, устремила взгляд на чужую башку. А все потому, что обладатель этой самой башки улегся мне прямо на грудь. И, судя по тому, как голова давила на меня, что-то там внутри было. Это радовало. Значит, какой-никакой мозг у Хорниголда имелся. Но больше всего возмущало то, что собственная футболка совершила самое предательское предательство, на которое только была способна, — задралась ажно до ключиц. У меня, конечно, было предположение, что сделала она это не самостоятельно, был тут еще один соучастник… Но это не имело значения, поскольку итог один: посчастливилось мне лежать с обнаженной грудью. Это было наглостью. И наверняка сейчас уже позднее утро, если не день. Сука, пора вставать! Хватит спать. — Бен! В ту же секунду Хорниголд поднял голову, будто все это время не спал, и взглянул на меня. — Что? — его тон был настоящим эталоном невозмутимости. — Ничего не смущает? — спросила я, пытаясь воззвать к чьей-то совести. — Когда ничего нет, нечему смущаться, — с этими словами он вернул голову в прежнее положение, в то время как я чуть не задохнулась от возмущения. Он только что буквально сказал, что у меня, сука, нет груди! Будто у него есть! — Не выебывайся, а то пойдешь щас на улицу жить. На мое заявление Бенджамин лишь усмехнулся. — Громкие слова. Сначала выгони меня. Это было чистой воды издевательство! Вот при Эдварде такого не было бы… Возникло стойкое желание то ли наорать, то ли просто пнуть Хорниголда. Или вообще в окно выкинуть. Надеюсь, сено там на улице нигде не припрятано. — Могу я узнать причину столь отвратительного поведения? — для начала решила поинтересоваться я, прежде чем воплотить в реальность свой дерзновенно-дьявольский план, заключающийся в выкидывании кое-чьего тела в окно. Бен вновь поднял голову и, смотря мне в глаза, спокойно пояснил: — Я лежу. — А подушка тебе на что дана? Он лишь кивнул в сторону вышеупомянутой, на которой самым удобным образом разместился, кто бы мог подумать, мой кот, имя которому Петр Первый. Судя по всему, Хорниголд не осмелился выгнать котишку куда подальше и пришлось ему бедному-несчастному ютиться у меня на груди. — И ты считаешь это достаточным оправданием? — Вполне, — на лице Бенджамина проскользнула улыбка, после чего он с самым невозмутимым видом вернул мою футболку в нормальное положение, то бишь прикрыл грудь, и вновь улегся сверху. Это никуда не годилось. — Хорниголд, блять, — чуть ли не прорычала я. — мне больно, башка твоя не пушинка, если ты не заметил. Бенджамин вздохнул. Поднял голову и с все таким же невозмутимым видом за считанные секунды поменял нас местами так, что теперь он лежал на моем месте, в то время как я оказалась сверху, прижимаясь головой к груди Хорниголда, чувствуя, как быстро бьется его сердце. — А теперь, с твоего позволения, я продолжу спать, — огласил свой дальнейший план Бен, положив ладонь мне на спину. Таким засранцам спать не суждено. Да и находиться в таком интересном положении я точно не планировала. — Выгнать кота не думал? — кое-как я уселась и уже собиралась валить, но чужие руки придержали меня за бедра. Черт возьми! Могла поспорить, это было слишком интимно. Зайди кто-либо в комнату, у него возникла бы только одна мысль при такой картине. Я сидела на полуголом мужике, который держал меня за бедра, а на нас самих было не так уж и много одежды. Наша поза была весьма неприлична, однако это вовсе меня не волновало. У меня, казалось, не было причин волноваться. За все эти дни он не пытался меня придушить или изнасиловать, так почему сейчас должен? — Откуда столько наглости, капитан Хорниголд? — поинтересовалась я, разглядывая спокойное лицо оного. Он даже глаза не удосужился открыть. — Перед смертью Эдвард не достаточно далеко засунул тебе саблю в задницу? Бенджамин скривился, однако продолжил держать глаза закрытыми, а через мгновение на его лице расцвела наглая улыбка: — Почему тебя так волнует моя задница, дорогая? Обычно женщины интересуются тем, насколько я далеко могу засунуть им. Блять. Я не могла точно утверждать, покраснела ли, но смутилась точно. Я сидела на бедрах Хорниголда, почти чувствовала его член, а чужие ладони медленно поглаживали обнаженную кожу. Несмотря на то, что я еще не до конца проснулась, теперь происходящая херня казалась мне более интимной. Моей голове было достаточно пары секунд, чтоб выдумать продолжение и, будь я стеснительнее, зардела. Однако отсутствие монашеского воспитания красноречиво дало о себе знать, когда благодаря воспаленному развратному разуму перед глазами предстала картина совокупления, в которой я, к собственному счастью или несчастью, была отнюдь не наблюдателем. — И, к слову… — Замолчи! — прикрикнула я, пытаясь выкинуть из головы навязчивую картинку. — А не то… — Сядешь мне на лицо? — елейным голосом предположил Хорниголд, приоткрыв один глаз. При одном только упоминании об этом внутри внизу что-то мучительно сжалось. Одна эта блядская мысль возбуждала меня в тот момент больше, чем что-либо. Я ощутила, как быстро забилось собственное сердце, а вместе с тем и то, как Бен просунул руку под футболку, кончиками пальцев касаясь кожи, слегка надавливая на позвонки. Однако в это же время было почти что забавно видеть Хорниголда под собой, максимально расслабленного и непринужденного, будто бы он лежал на карибском пляже в обнимку с Тэтчем и считал пробегающих мимо крабов, совершенно ни о чем не задумываясь. Но ни Черной Бороды, ни крабов не наблюдалось, была только я, вцепившаяся пальцами в одеяло, и внезапно возникшее желание трахаться. — А тебе этого так хочется? — улыбнулась, после чего в некотором нетерпении сглотнула. Хорниголд открыл второй глаз, на лице его проскользнула усмешка. Хватило одного простого действия со стороны Бена чтобы я, неожиданно для самой себя полетела вниз, физиономией встречаясь с кроватью. Чужое горячее дыхание опалило ухо. — Несомненно, — почти что заговорщическим и вместе с тем каким-то заводящим тоном прошептал Бенджамин. Его губы прижались к шее, руки оказались под одеждой, жадно оглаживая, по-собственнически ощупывая каждый сантиметр кожи, в то время как мое сердце бешено билось, норовя пробить грудную клетку. Я вскрикнула, когда Хорниголд прикусил кожу, после чего вскинула голову, встречаясь с ним взглядом. Зелено-серые глаза смотрели с некой насмешкой, однако в них же были отчетливо видны нескрываемые похоть и желание. Я, недолго думая, — через секунду или две, сократила расстояние между моим лицом и лицом Бена, страстно впилась губами в его. Запустила чуть дрожащие пальцы в темные волосы, пока чужие руки начали стягивать с меня одежду, вдруг ставшую препятствием. Поцелуй опьянял получше крепкого пойла, заставлял голову кружиться, и я уже не замечала ничего вокруг, только Хорниголда, ведь лишь он имел значение в тот момент. Оторвавшись от губ, я вернулась в прежнее положение, поспешно снимая остальную оставшуюся на мне одежду, чуть ли не задыхаясь от желания — в легких как будто не хватало воздуха; Бенджамин же лишь усмехнулся, но когда я оказалась полностью обнаженной, властным и чуть хриплым голосом протянул: — Иди сюда. Я подчинилась и теперь уже сидела на широкой мужской груди, колени находились по обе стороны от головы Хорниголда. Он без особого труда сдвинул меня дальше, придерживая за бедра, в то время как я уперлась руками в стену, прикусила губу, когда теплое дыхание коснулось меня. Медленно опустилась, чувствуя, как усы и бакенбарды щекочут внутреннюю часть бедер. Хорниголд прижался губами ко мне, и я выгнулась, вдыхая воздух, в то время как дрожь в животе от желания лишь усилилась. Бен оставлял легкие, почти что невесомые поцелуи, однако уже это чертовски заводило меня, разжигало костер где-то глубоко внутри. По телу растекалось приятное ноющее чувство. Я закрыла глаза, пытаясь сосредоточиться на ощущениях, приоткрыла рот, тяжело дыша, в попытке впустить побольше кислорода. Внизу все сжималось в предвкушении чего-то большего, хотелось плотнее прижаться, хотя куда уж там, хотелось, чтобы меня трахнули. Из груди вырвался стон, когда губы коснулись клитора, и я невольно дернулась, пытаясь повторить контакт. Однако Хорниголд вернулся к поцелуям, теперь уже более ощутимым. Я откинула голову назад и крепче уперлась ладонями в несчастную стену. Его ласки и действия были несколько медленными, но это вовсе не уменьшало воздействия на меня. Я нетерпеливо ерзала на чужом лице в попытке найти более яркие ощущения, чувствовала, что уже до неприличия мокрая. Дыхание Хорниголда казалось каким-то холодным, и я каждый раз вздрагивала, стоило только Бенджамину выдохнуть. — Блять! — выкрикнула я, выгибаясь, а впоследствии сжимая зубы. Бен чуть сдвинул меня и язык проник внутрь, в то время как твердый кончик носа коснулся клитора. Я услышала, как Бенджамин довольно хмыкнул, после чего продолжил сие действо, нарочито медленно, не забывая ласкать меня внутри. Пока не убрал одну ладонь с бедра и вошел двумя пальцами, приятно растягивая, готовя для чего-то большего. Мысль о твердом крепком члене внутри меня заставила мучительно сжаться внизу все мышцы. Я прикусила нижнюю губу, стараясь подавить стоны, рвущиеся наружу, когда Хорниголд начал двигать пальцами быстрее, языком массируя клитор. Перед закрытыми глазами маячила яркая картинка собственного совокупления; я пыталась вспомнить, какой именно у Бенджамина член. Возникло желание прямо сейчас обхватить его, ощутить теплоту плоти, пальцами очертить каждую выступающую вену, и, сидя я по-другому, могла бы подрочить, доставляя удовольствие Хорниголду, или, может даже впустить в рот, обхватить губами, попробовать на вкус, после чувствуя, как сперма стекает глубоко в горло. Впрочем, для этого еще будет время. Приятная дрожь распространилась на все тело, Бенджамин продолжал, каждое его действие доставляло мне немыслимое удовольствие, и тогда я перестала кусать губы, позволяя протяжным стонам вырваться наружу, впуская в легкие прохладный воздух, казавшийся таковым из-за собственной температуры тела. Я вскрикнула, чувствуя, что осталось немного, ощущая, как руки и ноги предательски дрожат, будто еще секунда — и я упаду. Внутри все сжалось в один тугой комок, хотелось забыться, сделать все, чтобы достичь эйфории, блаженства. — Бен… — жалобно протянула я, крепче прижимаясь к лицу Хорниголда. В ответ хватка на бедрах усилилась, пальцы задвигались быстрее, распаляя внутри еще сильнее, и, не сбавляя темпа, Бенджамин продолжил ласкать губами и языком чувствительный клитор. Несколько фрикций и трения изнутри, и я, издав сладострастный удовлетворенный стон, ощутила, как с непередаваемым наслаждением все конечности задрожали, а низ живота расслабился. Я выгнулась, прижимаясь еще ближе. Замерла, упиваясь собственным оргазмом, не отвлекая себя какими-либо мыслями, после чего, не способная держаться вертикально, собиралась встретиться с кроватью. Однако крепкие ладони меня придержали, и я была почти что нежно уложена на постель. Глаза так и оставались закрытыми, потому созерцать лицо Хорниголда я была не способна. Могла поспорить, он упивался своим самодовольством, выглядел таким счастливым, как будто только что получил все сокровища мира. Послышался шорох одежды, а через секунду Бен впился губами в шею несколько болезненно, но как-то даже приятно. К животу прижался твердый теплый член, и я, приоткрыв глаза, обхватила его ладонью, медленно и дразняще поглаживая, трогая каждую выступающую вену. Чуть отстранившись, Хорниголд издал глухой стон, после чего продолжил целовать, медленно спускаясь ниже, покрывая шею и ключицы поцелуями и легкими укусами. Он поднял голову, всматриваясь в мое лицо — взгляд его был настолько коварным, как будто через секунду у меня должен оказаться нож в спине. В ответ я слабо улыбнулась, продолжая неторопливые движения, проводя по всей длине, несильно сжимая. Хорниголд подавил тихий стон, почти что резко раздвинул ноги, и я отпустила член, позволяя Бенджамину выпрямиться. Приподняв бедра, он медленно вошел, приятно растягивая внутри, при этом пробормотав нечто нечленораздельное и, возможно, не совсем приличное. Я закусила нижнюю губу, наслаждаясь чувством заполненности. Еще не полностью отойдя от оргазма, я почувствовала, как внизу живота все напряглось в предвкушении уже следующего, стоило только Хорниголду совершить первые толчки. В ответ мышцы непроизвольно сократились, крепче сжимая налитый кровью член. Бен выругался, чуть крепче сжав мои бедра, и продолжил ритмичные движения. Комната наполнилась шлепками плоти о плоть, сопровождающимися хлюпающими пошлыми звуками и нашим сбивчивым, горячим дыханием. Я продолжала держать губу закусанной, при этом смотря Бенджамину в глаза, — взгляд его был не то изучающий, не то пожирающий. Но больше внимания притягивала довольная усмешка на расслабленном лице. Однако вскоре мое внимание было всецело отдано ощущениям, тому, как член плавно скользил внутри — в ответ я подавалась бедрами навстречу, почти отчаянно ища контакта, трения, необходимого для удовлетворения. Ровные настойчивые толчки выбивали из меня весь дух, заставляли тихо стонать; я, не зная, куда деть руки, вцепилась пальцами в простыню. Выражение лица Хорниголда стало чуть ли не садистским, будто он собирался сделать так, чтобы я умоляла о продолжении и готова была продать душу кому угодно, лишь бы все это не заканчивалось. Бен наклонился ближе, почти что коснувшись носом моего уха, продолжая двигаться в прежнем темпе, — он выходил почти полностью, после чего член вновь оказывался глубоко внутри. Я подавила стон после очередного толчка, встречаясь взглядом с Бенджамином. Довольно улыбнувшись, Хорниголд положил ладонь на челюсть, прижав большим пальцем мою нижнюю губу к подбородку, требовательно произнес: — Громче, — вторая рука оказалась на клиторе, медленно массируя, и я, больше не способная сдерживаться, позволила собственным стонам смешаться с другими пошлыми звуками, которые сопровождали секс. — Да, — Бен еле заметно кивнул. — хочу слышать, насколько я хорош. В любой другой момент я бы упрекнула его в излишнем самолюбии, но точно не сейчас. Моя беззащитность перед Хорниголдом раззадоривала его сильнее и заставляла не останавливаться — наоборот, вбиваться еще сильнее, вынуждая все мышцы дрожать в предвкушении оргазма. Бенджамин продолжил вколачиваться в мое податливое тело, не забывая доставлять удовольствие пальцами, лицом прикасаясь к плечу. Мне лишь оставалось стонать и обнимать Хорниголда за плечи, прижимая ближе к себе, двигать бедрами навстречу, принимая член глубоко внутрь. Конец был близок. Толчки были быстрыми и потеряли какую-либо ритмичность, дыхание окончательно сбилось, и холодный воздух обжигал легкие изнутри, все конечности дрожали, живот свело судорогой. Еще совсем чуть-чуть и я была готова ощутить оргазм. Хорниголд замер, издав приглушенный стон, и, спустя секунду, излился глубоко внутрь, наполняя меня спермой. После чего лег рядом, перед этим вытащив член. Внутренности сжались, тревожное чувство поселилось где-то в груди… И только через, может, минуту, я осознала, что все закончилось. Просто закончилось. Будто так и должно быть. Я до сих пор ощущала, что мне необходимо продолжение. Необходимо получить удовольствие. Но, кажется, Хорниголду было все равно. Все равно на меня. Он лежа совсем рядом и не видел ничего преступного в том, что совершил. Прошло еще несколько минут, которые я провела почти полностью неподвижно. Бенджамин все также лежал рядом, не проронив ни слова. Желание поутихло, и на смену ему пришло отвращение. К самой себе. К Хорниголду.***
Холодная вода лилась сверху. Я дрожала. Холод отрезвлял. Помогал вставать мыслям на место. Наводил порядок в голове. Вода очищала. В первую очередь, от чужих прикосновений. Было не то странно, не то обидно. Понимание всего дошло до меня спустя несколько долгих минут. И вряд ли его можно назвать веселым или радостным. Мы не испытывали друг к другу никаких чувств, и толика какой-либо любви, даже самой крохотной, отсутствовала. Взаимности тоже не наблюдалось, как ни странно. Да, мне было легко обвинить Хорниголда. Очевидно, он знал о том, что я испытывала в тот момент, знал, что я нуждалась в продолжении. Но не был в нем заинтересован. Ничуть. Наверное, все мы стремимся к собственному наслаждению. Не к чужому, нет. Только если другой человек небезразличен, конечно. Это все меняло. В конце концов я пришла к выводу, что следовало забыть про эту хуйню с Хорниголдом и жить дальше. Да, он эгоист сраный. Можно ли его винить? Вряд ли. Окажись я на его месте, тоже не горела бы желанием доводить до оргазма какую-то девку, с которой знакома несколько дней. Стоило ли что-то делать с его поведением? Удивительно, но я не добрая матушка, которая будет читать нотации и объяснять малышу-Бену что хорошо, а что плохо. Он не мой сынок и сам знает, что ему нужно делать, а что нет. Да и даже если я решусь на такую сомнительную авантюру, это ничего не даст. Люди не меняются. Особенно в таком возрасте. Прервав мыслительные процессы, я поняла, что уже полностью промокла. Потому было бы просто кощунством после такого не помыть голову, что я и сделала в течении следующих нескольких минут. И явилась всему огромному миру (то есть двум котам и Бенджамину), источая аромат «нежного жасмина», если, конечно, производители сего шампуня нагло не обманули меня и еще достаточное количество людей. И чуть не засмеялась, как какой-нибудь злодейский злодей из типичного детского мульта, когда поняла, что и Хорниголд скоро будет пахнуть как цветочная фея. Очевидно, не миновать ему этой участи, как бы он не упирался. А что? По мне так офигенный запах.***
Кофе надо было пить в любой ситуации — понятной или непонятной. В любых дозах. В любое время. В любом месте. Всегда. Сегодняшний день не стал исключением. Налив апельсинового сока в кофе, я задумалась. Очевидно, о собственном существовании, о бренности бытия… А еще о том, что счета за воду будет мне оплачивать Хорниголд. Целиком и полностью. Иначе как понять звук льющейся воды на протяжении двадцати минут? Хорошо, что Бен еще не додумался петь во время сия действия. Это радовало. Так или иначе, но я размышляла о том, чем собиралась заняться. Ничего умного в голову не приходило. Была бы я одна, даже не задумывалась о такой мелочи. Черт, я могла бы просто лечь и долго-долго глядеть в потолок, вспоминая все, что душе угодно! Но, как известно, еще позавчера мой покой был вновь прерван. И теперь следовало придумать, чем занять Бенджамина. За ним нужен глаз да глаз. Вот только отвернешься — а он уже в окно прыгает. Ладно. Сомневаюсь, что у Хорниголда есть желание выпрыгнуть в окно. Ему вроде и тут хорошо. Еще немного порассуждав, я пришла к выводу, что абсолютно не хочу ничего делать, потому правильным решением было включить ноут и залипнуть на ютубе. В моей голове за считанные секунды сложился коварнейший план, ведь я уже представляла, что именно мы будем смотреть. Вот и погляжу: лежит ли душа у Бена к прекрасному. В противном случае завтра Хорниголд будет ночевать на улице. Включив ноутбук, я принялась за поиск. Девяносто третий, Канада — смотрела. Девяносто второй, Флорида — смотрела. Восемьдесят восьмой, Нью-Йорк — смотрела. Девяносто второй, Аргентина; девяносто третий, Париж — тоже смотрела. Наконец, искомое было найдено. На моем лице расцвела коварная улыбка. Превьюшка с поющим Роузом в белой футболке выглядела для меня достаточно привлекательно. Индиана, 1991. Сам концерт длился два часа с лишним. Идеально. Хорниголд не заставил себя долго ждать, в то время как я, расположившись поудобнее на кровати, похлопала по месту рядом с собой: — Устраивайся. Наверное, я могла бы все-таки обидеться на Бенджамина из-за его эгоизма, но, в силу своего характера, особо долго обижаться не была способна. Черт возьми, подобные недопонимания происходят со всеми людьми! В конце концов, он не убил моего кота и не оторвал мне ногу, так что жить дальше можно. — Что мы будем смотреть? — догадался о моих намерениях Бенджамин, садясь рядом со мной. — А тебе все сразу так и скажи! — я хмыкнула, делая максимально хитрое лицо. Не знаю, получилось ли, но наивно понадеялась, что получилось. Уже собираясь нажать на заветную кнопку и впустить в жизнь Хорниголда хард-рок, я была в последний момент остановлена. — Есть вопрос. Бен выглядел максимально серьезно. У меня не было ни единого предположения, что именно он собирался спросить. — М? — Ты замужем? Самое подходящее время, чтобы поинтересоваться. Лучше и не найдешь. — Ага, мой муж работает на Крайнем Севере и приезжает ко мне раз в полгода. А еще у меня двенадцать детей и есть вилла в Италии — Монтериджони, — уверенно заявила я, хотя на самом деле все это выдумала буквально только что. Внезапно возникло странное желание придумать какую-нибудь нелепицу и защищать ее до конца, выдавая за святейшую истину. Хорниголд усмехнулся: — Предпочитаешь жить в развалинах? Могу поспорить, услышь это Эцио, на одного Бенджамина стало бы меньше в этом мире. К счастью, я не Эцио, потому сдать на органы Хорниголда не спешила. К тому же: что там сдавать? Чтоб его прокуренные легкие забрали, кажется, придется еще и доплачивать. — Конечно, — все так же уверенно согласилась я. Несколько секунд Бен молчал, изучая меня — я почти чувствовала его пытливый взгляд, после чего сказал: — У тебя нет ни одного ребенка. — Почему? — просто так я сдаваться не собиралась. Хорниголд вздохнул, после чего одарил меня презрительно-насмешливым взглядом. — Господь, ты сама как дитя! Беспечная и счастливая. — Ладно-ладно, нет никого. Ни детей, ни мужа, — я подняла руки, показывая, что сдаюсь, принимаю горькое поражение. — И почему же ты решил узнать эту немаловажную деталь именно сейчас? — не задать этот вопрос я просто не могла. Серьезно: почему? Его не волновало это ни в первый день, ни во второй, ни вчера… Сегодня. Именно сегодня. Начал опасаться, что однажды получит от несуществующего мужа пиздюлей? При этой мысли я усмехнулась. Абсурд. На самом деле, в моей черепной коробке было достаточно мыслей, почему именно сейчас. Вопрос был только в том, какая из них верная… — Не думай, что это важно, — оборвал мои размышления Бенджамин, уходя от ответа. — Знаешь, я даже не особо удивлен, что у тебя нет мужа, — в его тоне послышались нотки язвительности. Надо же! Это звучало как упрек. Мне стало даже как-то немного обидно. Но ненадолго. В конце концов, будто Хорниголд разбирался в семейных отношениях и прочей херне! Вряд ли у него была любящая жена и десять детей. К тому же, что неудивительно, его представления практически обо всем отличались от моих, хотя бы в силу того, что нас разделяла пара-тройка веков. — Только потому, что он мне самой не нужен, — парировала я, стараясь особо не выдать эмоций. Бен молчал. Выражение его лица было непринужденным и расслабленным. Наконец, он приоткрыл рот, чтобы, видимо, ответить, но в последний момент замер в нерешительности, отказавшись от этой затеи по неизвестной мне причине. — Неважно, — отмахнулся Бенджамин. — Так что мы собирались смотреть?.. Я была рада, что он решил перевести тему на что-то, разумеется, более приятное. На секунду задумалась о том, правильно ли поступаю. А надо ли это было видеть Хорниголду? Некоторые называют мои вкусы специфическими, а что подумают люди восемнадцатого века? Излечит любые амбиции священный костер инквизиции, да? Ладно. Одну жизнь живу. В конце концов, я всегда могу себе сказать, что Бен сам виноват в том, что попал ко мне. Меньше бы выебывался и предавал всяких Кенуэев, авось всего этого и не было бы. Наконец, я все-таки смогла включить видео и сразу пропустила вступление, длившееся две минуты. Устроилась поудобнее, положив голову на плечо Бену — тот возражать не стал. Первые аккорды «Right Next Door To Hell» невозможно было не узнать. Точно не моя любимая песня, но однозначно запоминающаяся. — Это… музыканты? — Хорниголд был явно поражен данным действом, творящемся по ту сторону экрана. Не знаю, насколько, но точно поражен. Очевидно, он никогда не видел ничего подобного. Даже приблизительно. Этой огромной сцены и кричащих толпящихся людей. Тысячи людей. И, конечно, никогда не слышал ничего подобного. — Ага, моя любимая группа, — я улыбнулась при виде трясущего длинной рыжей шевелюрой Эксла. Бенджамин чуть ли не дернулся, стоило только Экслу открыть рот и начать петь. Кто бы что ни говорил, но голос у Роуза гнусавый. Однако, в этом и заключалась вся его прекрасность. Постепенно Хорниголд успокоился, видимо смирившись с тем, что ему придется это смотреть. Я же просто наслаждалась происходящим, в принципе ганзами, а в особенности Слэшем, у которого как всегда не было видно лица из-за темных кудрей, и Иззи, как обычно единственного в рубашке и в своей любимой кепке-гавроше. Так прошло минут пятнадцать. Я чувствовала себя расслабленно. В безопасности. И, самое главное, счастливо. Это было хорошо. Слишком прекрасно. Несколько раз я отвлекалась на Бенджамина, когда он хмыкал, разбирая в тексте песни слова, наверное, вызывавшие внутри него какие-либо чувства:«She loved him yesterday
[Вчера она любила его]
Yesterday's over
[Вчерашний день закончился]
I said okay
[Я сказал: «Хорошо»]
That's all right, time moves on
[Все порядке, время идет]
That's the way We live an hope to see the next day
[Вот так мы и живем в надежде увидеть следующий день]
That's all right
[Всё в порядке]»
И я была тому рада. Любое искусство должно вызывать чувства. Ненависть, грусть, одержимость — не важно. Главное, что человек чувствует, а не сидит с каменным лицом. С того момента я, сама того не замечая, начала больше внимания уделять Хорниголду, а не самому концерту. Что он думал? Понравится ли ему? А какого черта это должно волновать меня, блять? Хера с два, я взрослая девочка, и наслаждаюсь своей взрослой жизнью, а не выебываюсь, пытаясь своим музыкальным вкусом понравиться какому-то мужику. Что за глупости! Намереваясь убедить в том себя, я вновь переключила внимание на экран, однако была не в силах отказаться поглядывать время от времени на Бена. Так я отметила, что в «Patience» ему, несомненно, нравилась сама музыка — спокойная и несколько непринужденная. Насчет текста не была уверена, поскольку основной темой была любовь. Слишком чувственный, я бы сказала, для куска камня, стучавшего внутри Хорниголда. Это было очевидно для меня: что с него взять, какой он был в игре, принимавший женщин только как способ удовлетворения похотливых желаний, (вспомнить только его разговор с Эдвардом, когда он убеждал его забыть о Кэролайн) таким здесь и остался. Ничего не изменишь. Следующим треком как специально оказался «Civil War» так обожаемый мной. Первые аккорды, сыгранные Слэшем, и тихое насвистывание Роуза вновь заставили мое сердце тревожно сжаться. И я просто не могла тихо не подпевать на протяжении всей песни, чем, конечно, привлекла внимание Бенджамина:«Look at the hate we're breeding
[Посмотри на ненависть, которую мы порождаем]
Look at the fear we're feeding
[Посмотри на страх, который мы питаем]
Look at the lives we're leading
[Посмотри на жизнь, которую мы ведем]
The way we've always done before
[Так же, как и прежде]»
Когда начался припев, я почувствовала, как Хорниголд положил ладонь поверх моей, нежно сжимая, отчего где-то глубоко внутри появилось щемящее чувство, сердце сжалось в один маленький комок. Легкая дрожь распространилась на все тело, и мне внезапно захотелось крепко-крепко прижаться к Бенджамину, обнять, утыкаясь носом в плечо. Не знаю, насколько мое пение было отвратительным, но, поскольку Хорниголд не жаловался, я продолжила тихо подпевать Экслу:«Look at the shoes your filling
[Посмотри на ботинки, в которых ты стоишь]
Look at the blood we're spilling
[Посмотри на кровь, которую мы проливаем]
Look at the world we're killing
[Посмотри на мир, который мы убиваем]
The way we've always done before
[Так же, как и прежде]
Look in the doubt we've wallowed
[Посмотри на сомнения, в которых мы повязли]
Look at the leaders we've followed
[Посмотри на лидеров, за которыми мы последовали]
Look at the lies we've swallowed
[Посмотри на ложь, которую мы приняли за веру]
And I don't want to hear no more
[Я больше не хочу ничего слышать]»
Бенджамин все также продолжал держать мою руку в своей, и от этого мне становилось теплей. Кажется, он даже что-то хотел сказать, но все же не решился. И тут до моей дырявой головы дошло действительно что-то важное. Наверное. Сам текст песни натолкнул меня на некоторые размышления. — Бе-ен, — протянула я, обращая внимание Хорниголда на себя любимую. Сама я повернулась к нему лицом, внимательно смотря в зеленые глаза. — а ты умер там же или?.. — Недалеко от Обсерватории, — меня милостиво просветили. Что ни день, то новая хуйня.