Лучше всего мы лжём самим себе
В детстве Ацуши часто слышал, что жизнь — лучший учитель. Каждый урок, каждый экзамен, что он сдаст, навсегда останется в его памяти. Воспитатель всегда говорил это всем детям. Он не был глупым ребёнком, но не знал, что несут в себе эти слова. Озарение пришло спустя годы. К двадцати годам жизнь преподала ему множество незабываемых уроков: он нашёл друзей, большинство вещей, которые ему надо было узнать, можно было найти в книгах, не все было тем, чем казалось, а то, что не убивало, делало нас сильнее и не всем, кто казался злым, не нужна была помощь. Но это были не единственные уроки, которые он извлёк. Ацуши также понял, что честность — невероятно подлая вещь. Последние пять лет своей жизни он не был честным. Просто не мог. Из правды никогда не получалось ничего хорошего. Он-то знает. — Правда ранит — Когда-то сказал ему один друг в приюте, но парень никогда полностью не верил этому. Разве может истина ранить? Разве не ради этой истины человек и существует…? Вот только он был прав, как никто другой. Шли годы и жизнь постоянно твердила Накаджиме о его ничтожности в этом мире. Ладно, правда ранит, но ложь… Ложь может убить. Ложь была похожа на преступника, прячущегося за чёрной маской. Он мягкой поступью крался за своими жертвами, решившими прибегнуть ко лжи, которая поглотит их душу и сердце. Он всегда выжидает тех, кого можно покарать за его грехи, покарать за ложь. Покарать за то, что они пожелали убежать от реальности. Лжец может убегать от этого, но в конце концов с него сдерут его ложь вместе с мясом. Ложь, которая, как наркотик, проникла в мышцы и органы, которые не способны больше работать нормально. И в таком случае, лжец обречён на пытки. Он живет в постоянном страхе за своё враньё, каждый раз оборачиваясь назад в ужасе от возможного раскрытия правды. Вдруг ложь, которую он сказал сейчас, будет не состыковаться с той, что он говорил год назад? Она терзает его паранойей и иллюзией, что он в безопасности, что правда никогда не выйдет наружу. И всё же Ацуши считал себя умнее многих и прекрасно избегал ловушек, которые сам же расставил. Он гордился этим. Только этим. Выбивая всякую волю из его детского тельца, его вырастили честным. Вбивали годами, что он не имеет права лгать. А пять лет назад ему пришлось послать нахер все принципы и ценности. Просто взять и сжечь их, чтобы выжить. Чтобы найти причину, по которой ему стоило бы задержаться в жизни. Его ложь не была единственной проблемой. Теперь он сам, по собственному желанию, проходил ежедневную пытку, которая заключалась в том, чтобы помнить кому и как он врал. И с каким выражением лица. Как улыбался и как смотрел на человека. Его колотило при каждой встрече с знакомыми, потому что…до последнего слова он не был уверен, что говорит нужную ложь. Ацуши не тешил себя иллюзией и знал одно — его враньё греет других и убивает его самого. И сердце… Он не был уверен, что у него оно до сих пор осталось. Оно все еще стучало в груди, перекачивая кровь, но оно было пустым, истощенным и не подлежало ремонту. Вместо него было лишь кровавое месиво, растоптанное и чудом качавшее кровь к органам. И, если честно, Накаджима не мог быть ему благодарен. Он не был рад тому, что всё ещё жив. Что каждое утро просыпается и дышит. Но не это убивало его, превращая его внутренности в фарш. Было нечто совершенно иное. Он знал что потерял. Все. Его жизнь, какой он её знал. Жизнь, которая только обрела цвета и начала ему нравиться. Нельзя повернуть время вспять, чтобы исправить свою ошибку. А ложь даровала призрачную иллюзию, что не всё так плохо. Что у него есть то, ради чего можно попытаться открывать глаза утром. Смешно. Пять лет назад он сбежал, исчез ото всех, потому что не мог навести порядок в собственной жизни. Не было сил ни моральных, ни физических разгрести то, во что превратилась его некогда спокойная и правильная жизнь. Ни друзья, ни враги, никто либо ещё не мог помочь. Однако сейчас лимит исчерпан. Его загнали в тупик. И бежать больше не получится. Теперь вот, когда он вернулся, всё, что у него осталось — это ложь, которой он жил и дышал так долго, которой пропиталась его личность насквозь. Иногда приходило глупое чувство вины. Такое смехотворное ощущение… Ацуши знал, всегда знал, что у лжеца совести нет и в помине. Его совесть давно лежит в гробу под обломками прошлого. И даже так…то, что зовётся совестью… Он уверен, что там даже пепла не найдётся. Лишь пустота внутри деревянного ящика. Ирония всей его чертовой жизни заключалась в том, что ложь, из-за которой он умирал и страдал, из-за которой ему пришлось сбежать, была незначительным пустяком для жизни остальных. Они жили счастливо, вовсе не беспокоясь о причине его вранья. Они просто ненавидели его, когда-то их друга, даже не зная причин, толкнувших его на это. Они бросили его в потребную яму, оставив в одиночестве. Словно сломанную игрушку, которая больше не плясала под красивую мелодию. Они обрекли сломанную куклу, которую и так ломали всю его жизнь, скитаться в грёбанном одиночестве. В страшном одиночестве, которое каждый день медленно, по-садистски сдирало с него слой кожи. Он мучился, а они… У них были те люди, которые спасали их из аналогичных ям и оврагов. Были те чёртовы люди, которым было не наплевать на них. Нет, это не было самой страшной ложью Ацуши. Той ложью, которой он вил себе верёвку, из которой сделал себе удавку, была ложь самому себе. Он не мог знать, что они чувствовали, но, сука, он чувствовал агонию. Свою боль от своей же лжи… Во-первых, его совсем не ранило скрытое презрение Дазая к нему, словно он — враг, а не друг, с которым он прошёл так много. И словно не он был тем, кто помог ему найти место в жизни, хоть и на время. И совсем не задели его слова, что он ничего не значащий человек, который не является исключением. Конечно, нет. Во-вторых, это же прекрасно, разве нет? Ну, он вернулся в Йокогаму больше семи месяцев назад. Хорошо, что никто не мучился беспокойством за него. Да ведь? Всё нормально. Так и должно быть. Всё.В.Порядке. В-третьих, его не расстроило то, что Дазай и Кёка, которые были его дорогими людьми, друзьями…нашли ему замену. Как забавно, да? Он верил в ещё одну ложь. В ту, что твердила, что он, быть может, что-то, хоть что-то, да значит для них. А в итоге, оказался забыт, как разорванная книжка, которую…можно было бы починить, но…намного легче купить ещё одну. Он больше не мог быть удобным Ацуши, который бы делал то, что они хотят и умолял его использовать. И что в конце концов он понял? А то, что порванная книжка просто сжигается. Её больше не хотят даже в руки брать. И ему не больно от того, что его лишили того единственного, чего достоин каждый. И там, где-то внутри вовсе не осколки разбитой надежды на счастье пронзают его сердце каждый день. В-четвёртых, это пустяк. Ничего не значащий пустяк. Это ведь не так уж и ужасно — провести всю свою жизнь в аду, который сам построил для себя одного? Да, кажется так. Всё хорошо. Всё в порядке. Он в полном порядке.Ложь Ложь… Ложь!
Он лгал себе также часто, как и делал вдох-выдох. Ацуши добровольно утонул во лжи, которая тянула его в пустоту. Пустоту, которая душила его и крала его дыхание. Вера в то, что всё наладится, как только он вернётся в Йокогаму, требовала невероятного таланта. Сложно верить, заставлять себя верить в то, что никогда не сбудется. В этом заключалась его исключительная способность, которую он растил в себе с самого рождения. Верить в то, чего никогда не произойдёт. Единственный, кому он лгал безупречно, без огрехов — это лишь он сам. Было довольно просто. Достаточно сделать вдох, и всё уже готово. Он лгал себе каждый день, каждый миг, что дышал, вбивая в себя могильный крест, сотканный из спасительной лжи. У него внутри мёртвые звёзды. Внутри нет живого места, по которому бы ложь не успела ударить ещё. Теперь осталось дождаться, когда внешнее состояние станет таким же. Тогда, быть может, он смог бы наконец обрести покой.