мне на тебя параллельно

Таксист дважды спросил Игоря, уверен ли он, что ему нужен именно этот адрес. Первый раз когда услышал координаты, второй - когда машина примостилась между двумя хищного вида яркими иномарками. Гром и сам засомневался, но всё же расплатился (водитель нехотя отслюнил сдачу с пяти тысяч) и вылез. После кондиционированного салона ночная духота за бортом ощущалась особенно сильно, но, кажется, только Игоря она и волновала. Около входа в клуб, весьма сдержанно подсвеченного неоном, стояли группки людей, курили, пьяно смеялись, болтали. Все на этом празднике жизни были младше Грома лет на пять минимум, и удивление таксиста было вполне понятно - ну что замотанному дяде средних лет в дешевой клетчатой рубашке делать в таком месте? Раздался взрыв визгливого женского хохота. Слабый ветер принес отчетливый запах травки. Откуда-то из под земли толчками гудели биты. Ну да, точно из под земли, заведение же находится в полуподвале. Гром неожиданно припомнил, что был тут однажды в компании дюжины коллег. Они, правда, работали, а не отдыхали, да и никто в клубе той ночью не отдохнул. Игорь глянул на часы. Половина второго ровно, как и договаривались. Оглядел людей перед входом ещё раз, более внимательно, отыскивая знакомый набор характерных примет, не нашёл и решил немного подождать. Спускаться в сам клуб не хотелось - просто так охрана бы не пустила, пришлось бы светить ксиву и разводить ненужную суету. Зевнул, прикрыв рот рукой. Сейчас бы урвать свои законные пару часов сна, а не топтаться на улице, как дурак, в надежде на информацию. Нокия в кармане завибрировала. Игорь глянул на тусклый зеленоватый экранчик, прочитал сообщение и обернулся. На другой стороне улицы, чуть поотдаль от отблесков неона и людской массы, мигал во тьме светлячок сигареты. Он припадочно метался из стороны в сторону в беспокойной руке, и Гром живо представил себе, как Гречка ругается с кем-то по телефону, жестикулируя и раздраженно кривя рот. Слишком уж живо, учитывая, что виделись они в лучшем случае пару раз в месяц и с сугубо практическими целями. Игорь и сегодня-то назначил ему свидание больше от безысходности. Дело крайней жестокости и срочной важности горело, горели жопы у руководства, а зацепок было хрен да маленько. Из любезно предоставленного Игнатом списка возможных информантов никто даже под крепкими кулаками питерского супермента не сказал ничего толкового. Поэтому пришлось скрепя сердце писать Гречке. Он, в отличие от Игната, державшего нейтралитет не только с Громом, но и с другими полицейскими, ментов люто ненавидел. Ну, кроме Игоря. Поэтому от него можно было надеяться на крохи более-менее весомой информации. Игорю его и Игнат посоветовал, в качестве крайней меры, мол, если кто с такими отбитыми и водится, то это Гречка, его и потряси. Но Гром всё равно для очистки совести сначала опросил всех других хмырей из списка. При приближении Грома Гречка - по паспорту Гречкин Кирилл Всеволодович, двадцати четырех лет от роду, на удивление ни разу не судим, бывший воспитанник интерната с нескрепным названием "Радуга" - живо завершил разговор и опустил телефон в карман. Только Гром все равно заметил, что это новенький айфон в каком-то хитровыебанном сияющем чехле. Когда они виделись в последний раз, Гречка щеголял восьмеркой с раскрошенным в ноль экраном. На запястье мигнули эпл-вотч, по шее змеилась какая-то новая золотая цацка. Материальные блага плюс нетипично престижный клуб равнялись каким-то определенно незаконным делишкам, позволившим его информатору зацвести и запахнуть деньгами. Игорь решил, что если Гречка и зубы себе сделал, то он его прямо сейчас, на месте арестует, и плевать на договоренности. - Тррщ Мйрр, выглядите сегодня отлично, хоть на памятник фоткай. - Промурлыкал юноша, приветственно махнув сигаретой. В блёклом уличном свете его лицо казалось мертвецки-призрачным. - Соскучились? И он пихнул Игоря бедром и широко оскалился, как бы сам смеясь над предположением, что по нему вообще возможно скучать. В приоткрывшихся губах влажно блеснуло цыганское золото и Гром решил, что арест отменяется. Оценивающе глянул на общее гречкино состояние, стараясь абстрагироваться от такой субъективщины, как красивый нос и призывно вспыхнувшие из-под ресниц глаза. Очевидно нанюханный, трезвым из него серотонин в жизни так не ебашит. Но в адекватных рамках, значит, разговор пойдёт. - Ещё бы не соскучился, как по тебе не скучать. - Игорь как-то сам собой рядом с ним настраивался на несвойствено-игривый лад, хотя всякий раз обещал себе, что это точно больше не повторится и в следующую встречу он будет строг и возможно даже жесток. - Где твоя колымага? - А, на стоянке, идем. - Гречка затянулся в последний раз и с видимым удовольствием забычковал окурок в блестящий борт одной из хищных иномарок. Игорь напрягся в ожидании воя сигнализации и последующего воя владельца автомобиля, но ничего не произошло. - Вот поэтому не нужно жлобиться на стоянку, а то мало ли, какое говно о твою тачку на улице раздавят. Ну чё ты застыл, двигаем, сам же торопился сегодня встретиться. Гречка переключался с "Вы" на "ты" и с хамского панибратства на уважительное подобострастие с ловкостью шулера, и, кажется, его искренне прикалывало то, что Гром никогда не успевал поймать его за язык. Сейчас Грома, правда, ловля чужого языка не очень интересовала. Его интересовало то, с каких это пор Гречка ставит машину на стоянку, а не кидает посреди улицы на откуп эвакуаторам и стопхамам. За всё время их знакомства Игорь ни разу не видел его дважды на одной тачке, и весь этот инвалидный автопарк был разной степени ушатанности и аварийности. А тут вдруг стоянка. Может, действительно арестовать? Да Игорь бы и арестовал, но раскрытие того, за что там этот мудак срубил приличных бабок в любом случае рядом не стояло с раскрытием текущего дела. Если, конечно, Гречке не заплатили за то, что он обдолбал сына учредителя крупнейшего банка каким-то неизвестным наркотиком, а потом наживую вскрыл ему живот и выскреб все внутренности. Гром сомневался, что Гречка причастен. И дело было отнюдь не в гречкином высокоморальном облике, Игорь на него инфу поднял сразу как Гречка впервые его подловил около отдела и предложил сотрудничать. И выяснил он тогда, что за Гречкой как минимум две нехорошие истории, в которых доказать никто ничего не сумел, да и не пытался особо наверное. Одна ещё из интерната родом, там один воспитанник упал в душевой насмерть, и одна свежая, по итогам которой Гречка получил в наследство хату. В плохом районе и ушатанную, но все же. Ну и дело прокурорской дочки, конечно, но в нем Гром для себя точку так и не поставил. В нынешнем расследовании Гром его вычеркнул из списка подозреваемых, даже несмотря на айфон и машину, потому что уж больно аккуратно маньяк потрошил жертву. Врач наверное, или мясник. Гречка с такой хирургической точностью не сумел бы удалить органы даже за очень большие деньги. Машина оказалась ярко-красной новенькой киа стингер, да ещё и оттюнингованной по самое небалуй. Гром аж поперхнулся, а Гречка снова оскалился, на этот раз довольно и даже как-то горделиво. Как счастливый отец. - Нравится ласточка? Не фера или ламба, конечно, но тоже огнище. - И на какие деньги такая роскошь? Гречка чуть обиженно за отсутствие ожидаемой реакции пожал плечами и, видимо считая тему исчерпанной, швырнул в Игоря ключи. Это было еще одно неимоверно прикалывавшее его развлечение - внезапно кидать в Грома разную мелочь и всякий раз удивляться молниеносной реакции. Гром ключи поймал, разблокировал дверь и уселся на водительское. Мстительно улыбнулся. - Я за рулем, выходит? Гречка аж рот приоткрыл, осмысливая, как сам себя обосрал. Игорь приготовился применить допустимую силу (и сделал бы это не без удовольствия, честно говоря), если вдруг его попытаются сдвинуть с места, но юноша снова пожал плечами, на этот раз сам себе, и плюхнулся на пассажирское. Стрельнул глазами. - Поцарапаете ласточку, тррщ мйрр, я вам глотку поцарапаю, не посмотрю, что вы мусор. Всё равно ведь царапины от их сегодняшней встречи останутся, с парадоксальной смесью раздражения и предвкушения подумал Игорь. Но повел аккуратно. Потому что порезы от ножа, даже быстро и технично выбитого из рук, заживают долго. А в том, что Гречка не дрогнет его попытаться покромсать за тачку, Игорь не сомневался. В одну из первых их деловых встреч он гордо доложил, что его настоящий отец - убитый в конце девяностых авторитет Всеволод Гречкин. Гром к тому времени уже поднял его личное дело и никаких упоминаний о родителях вообще не обнаружил, поэтому для него так и осталось загадкой, действительно ли парень накопал что-то о своем прошлом, или это был такой метод эскапизма - нагуглить подходящую отцовскую фигуру и фактом её существования прикрываться от мыслей о том, что тебя тупо бросили. К слову, такой бандит действительно существовал и был, видимо, крайне неприятный тип, потому что машину с ним и его супругой не только подорвали, но и тщательно расстреляли после. Видимо, чтоб точно не выжил. Только Гречке и могло придти в голову воображать такого своим родителем. Впрочем, если бы в нем действительно текла авторитетская кровь, Игорь бы не особо удивился. Он за годы службы выработал особую чуйку, которая ему не раз спасала здоровье и жизнь. Эта чуйка, помимо прочего, всегда подсказывала, к кому можно повернуться спиной, к кому - только боком, а от кого и глаз лучше не отводить. Вот Гречку, при всей его отвлекающей манерности и внешней безобидности, Игорь относил к последней категории. Была в нём какая-то затылком ощущаемая врождённая отмороженность, которая заставляла и гораздо более крупную рыбу в местных водоемах с ним считаться. А уж досталась ли она ему от покойного авторитета или от прозаичного неизвестного папаши - не столь важно. - Смотри, небо какое пиздатое. - Гречка опустил окно и высунулся наружу. Игорь вздохнул. Душнить и говорить, что описать небо можно было и другим эпитетом не хотелось, но почему-то под конец очень долгого и сложного дня мат резал по ушам. Да и в небе не было ничего особенного. - Голову в машину засунь, а то ударишься ещё обо что-то. - Тррщ мйрр так заботится о здоровье простых граждан? Ну действительно супермусор. - Твоя голова ценна исключительно как хранилище нужной мне информации. Дальше они ехали молча. Гром сосредоточился на дороге. Куда они направляются и каким будет конечный пункт назначения он отлично знал - все их встречи происходили по одному сценарию с минимальными поправками на время года и суток. Сейчас, с учетом обстоятельств, это был круглосуточный мак. Не самый плохой вариант из всех возможных. Такие полупустые ночные кафешки порой навевали на Игоря иррациональную ностальгию по вещам, которых в его жизни даже не было. Правда, сегодня он был слишком загружен и заебан для такой лирики. Закончить бы поскорее, да спаньки. - В машине поешь? Гречка не сразу ответил, сначала дописал что-то в телефоне. Игорь второй раз за ночь подумал, что в свете экрана он выглядит как-то мертвецки. Злой дух давно взорванного одиозного бандита перевоплотился в новое тело чтобы покарать своих убийц, не иначе. - Чтобы весь салон изъебать? Не ленись, дед, идём в зал, заодно поссать сгоняю на дорожку. Ты ж себе дверь в сральню так и не поставил, у тебя мне стрёмно как-то. Морок рассеялся, злой дух превратился во вполне живого и не отличающегося изяществом слога и трезвостью ума парня, а Игорь решил, что в его возрасте три часа сна в сутки в течение недели - это уже экстремальные нагрузки на здоровье. Вон дичь какая в голову лезет. В пустом маке Гром оплатил два больших молочных коктейля и чизкейк и принёс это всё за столик. Это было только начало банкета, а его кошелёк уже облегчился. Гречка сразу же жадно присосался к клубничному коктейлю, залпом выпил почти половину, блаженно сощурился, пожевал трубочку и вдруг выдал: - Я знаю, че ты хотел узнать. Кину затравочку - твой выпотрошенный мажик вообще-то не первый, с кем так хуево обошлись. Игорь вскинулся. Было неудивительно, что Гречка знает об убийстве, у него нюх на всякую мерзость и крайняя степень извращенного любопытства. А вот всерьез ли он говорит про другие случаи... И почему тогда Игорь о них ничего не слышал? Одно крайне жестокое убийство - это плохо, но серия крайне жестоких убийств - это вообще катастрофический пиздец. Да ещё и по оствышим следам. Он подавил желание стукнуть кулаком по столу. - Так, погоди. Ещё кого-то убили таким же образом? Не просто ножом пырнули, а именно... Гречка кивнул, прикусив трубочку ещё сильнее и слегка нахмурил брови. Выражение тревоги было настолько редким гостем на его лице, что сейчас Гром считал его запоздало и с удивлением. - Выпотрошили наживую. Я знаю о двух случаях, а сколько их вообще было - не ебу. Ребята там были хуевые, и загоняться никто не стал. Он оставил трубочку в покое и переключился на чизкейк, бездумно кроша его пластиковой вилкой. - А почему ты никому не сообщил? Мне почему не сказал? Илья мог бы сейчас быть жив! - Грому эта мысль только сейчас пришла в голову, и распалила его раздражение ещё сильнее. А золотой мальчик ведь и правда мог бы и не попасть под нож психу, если бы не лень местечковых ментов и не менталитет хаты с краю. Гречка снова оскалился, показав зубы. Почти вся левая половина верхней челюсти, начиная с клыка и дальше за щеку, была у него золотая. Натурально цыганистые золотые коронки, не грилзы и не накладки, Гром проверял. Гречка как-то обмолвился что это ещё в интернате ему на забиве один городской съездил по морде цепью с целью критично испортить внешность. Вроде как вступился за честь сестры. Потом с этого же городского, угрожая безопасностью этой же сестры, Гречка стребовал за моральный ущерб. Но на нормальные виниры не хватило, и он остановился на этой монструозности, которой как-то раз при Игоре шутя открыл пиво. - Да ты ж не спрашивал, а я не ебучий пионер с мусорами базарить. Про одного я сам думал, что разборки какие-то, он был алкобот и торчал, тоже из интерната. Жил в моем районе, в социальных домах, и в любом случае хуево бы кончил. И...- Он снова нахмурился. - Так это его, выходит, рядом со мной убили! Бля, надо будет съехать на время, пока доблестная милиция не разберется. Не ссы, майор, не к тебе. Гром нетерпеливо побарабанил пальцами по столу. Гречкин квартирный вопрос его интересовал сейчас в последнюю очередь. Гречка закатил глаза. - Ну короче я знал, что он в любом случае подохнет скоро, и захаживал к нему поговорить о том, кому он оставит хату, намекал чтобы мне. Ну а хули государству-то возвращать, у него и так всего дохуя. Периодически так заходил. А пару месяцев назад уехал в Сочи, на обратном пути траванулся еще пиздец как курой гриль, чуть не сдох в самолете, ну и не навещал его недели три где-то. Прихожу, а там все опечатано нахуй, я поспрашивал, и оказалось что его ебнули. Порезали. И типа, соседи детали мерзкие всякие стали разгонять, конечно я не поверил сначала, хули, сплетни. А потом убили Вовчика. Пластиковая вилка, методично превращавшая чизкейк в порошок, остановилась, дрогнула, и задвигалась ещё быстрее. Обычно Гречка надёжно держал язык за зубами, пока не получал от Грома всё, о чем они договаривались, а на этот раз его откровенно несло, будто он хотел поскорее выблевать малоприятные и пугающие его подробности. Игорю это было только на руку, хотя какая-то его часть испытывала легкую тревогу. Почему-то. - Про это все узнали сразу. Вовчик ебанутый был, хорошо, что его грохнули, многих заебал, до многих доебался. Ничего не юзал, бухал только как мразь и по синьке слетал с катушек, а учитывая, что он почти всегда был синий, пересекаться с ним было очково. Стремно тут именно то, что Вовчик был ахуевшей здоровенной мразотиной. И тот, кто его умудрился заживо выпотрошить, был, значит, ещё более ахуевшим. Ну, участковый тоже только рад был что Вовчика с нами больше нет, и забил на расследование хуй. Вот и вся история. И Гречка откинулся на спинку стула. Ему явно полегчало, а вот Игорю наоборот поплохело. Предыдущих жертв наверное уже похоронили, придется эксгумировать, а сколько улик утеряно безвозвратно... - Это ещё не всё, кстати, тррщ мйрр, но десерт я, как хороший мальчик, оставил на потом. Гречка, кажется, вернул себе душевное равновесие и высасывал второй коктейль. Игорю вдруг захотелось толкнуть стакан под дно, чтобы он подавился. Закончили трапезу они в тишине, и Гром даже пожалел, что у него нет смартфона, чтобы спрятать взгляд и не смотреть на довольно жующего Гречку. На улице тот снова закурил и даже предложил сигарету Игорю. И не протестовал, когда Гром снова сел за руль. И с чего такая смена настроения? - Ты думаешь, что я мразь. - Гречка нарушил молчание почти сразу, как они выехали со стоянки. Игорь покосился на него. Сначала подумал, что ослышался - саморефлексией его информатор обычно не отличался, а сейчас даже не спрашивал, а утверждал. - Еблан и мудак. Но дело не во мне. Гром хмыкнул. А, нет, всё в порядке. Гречка приподнял брови и уставился на него неприятным взглядом. Игорь пожал плечами. - Ну допустим. А кто тогда виноват? Гречка отвернулся и уставился в окно, на мелькающие в темноте огни. Выражения его лица Игорь видеть не мог, но голос звучал глухо. - Жизнь. Я как ебучий почтальон из Простоквашино - мразотный, потому что у меня нихуя нет. Был бы я каким-нибудь ебаным миллионером, я бы был золото, а не человек. Благотворительность, вся хуйня, учился бы в блядском Оксфорде каком-нибудь. А когда тебе жизнь хуй за щеку с самого начала загнала, чет не тянет быть добреньким. Гречка вроде бы как оправдывался? Это ему, насколько мог судить Игорь, было также несвойственно, как откровенность и тревога. Ну точно день удивительных, хотя и не совсем нужных открытий. - Ну ты же хорошо школу закончил, мог бы пойти учиться. - Ага, чтобы потом как ты, ебаться за три копейки с утра до ночи. Не, спасибо. И Гречка хрипло хохотнул. Игорь не верил, что деньги сделали бы Гречку лучше. Как бы не хуже. Была в нём темная червоточина, которая ощущалась только на уровне ментовских инстинктов (в существование которых Гром и сам верил лишь наполовину и только по ночам). И с неограниченным количеством бабок всё это дерьмо бы вообще ничем не сдерживалось и прилично подтопило бы и без того грязные питерские улицы. Но делиться сомнениям вслух Игорь не стал, ему информация нужна была, а не чтобы его высадили из машины посреди дороги. К тому же они уже почти приехали. В квартире у Игоря было душно, нагрелась за день. Гречка сразу же распахнул окно на кухне, по-хозяйски прошелся по квартире, сбрасывая одежду. Он в квартире сразу раздевался и до последнего не одевался. То ли красовался, то ли демонстрировал, что конкретно сейчас он мирный и даже почти беззащитный. Гром услышал, как в ванной зажурчала вода. Он разулся, лампу включать не стал, неверных отблесков фонарей с улицы и пробегавших по потолку пятен света от фар редких автомобилей вполне хватало, чтобы ориентироваться в знакомом пространстве. Гречка возился в кухне, пока набиралась ванна, а Игорь сел на диван, не зная куда себя деть. Он чувствовал себя неловко в собственной квартире и от этого раздражался. Просто обычно они в дверь не входили, а вваливались, и дальше уже как пойдет - на пол, на диван или в спальню. Инициативу, конечно, проявлял Гречка, бесстыже и похабно, Гром предпочитал позицию "не виноват я, он сам пришел". Это ощущалось безопаснее и честнее. Сегодня же все как-то не так шло. И если отсутствие горячих ладоней на бедрах еще в машине Игорь объяснил себе нежеланием эту машину разбить в результате того, что внимание водителя будет сосредоточено совершенно не на дороге, то когда в лифте они мирно доехали до нужного этажа и никто не был укушен, он ощутил странную уязвленность. Как будто его всерьез могло уязвить отсутствие внимания от отбитого малолетнего любителя грубого перепихона в обмен на плотный ужин. Секс был просто очередной точкой на карте их взаимовыгодных отношений. Так, конечно, не планировалось изначально. Не планировалось, но случилось, неловко, глупо и спонтанно, в холоднющий зимний вечер. А утром, и на следующий день и даже когда приключилась следующая встреча, это вдруг ощутилось так естественно и нормально, что с тех пор и покатилось по наклонной. В глазах Игоря, по крайней мере, Гречку-то вроде все устраивало. Если бы не устраивало - не приходил бы, в конце концов, трахали его, и информацией тоже делился он. Вот сейчас Гречка, кажется, не хотел трахаться. Он лежал в ванне, закинув ноги на бортик (Игорь тоже в этой посудине никогда целиком не умещался), и курил. А Гром сидел на диване, разглядывал его светлый силуэт на фоне темной стены, и ощущал знакомое тягучее чувство внизу живота. Не возбуждение, конечно, ему ж не пятнадцать, но его предтечу, почти условный рефлекс на наличие этого голого тела на его территории. Почти как собака Павлова. А махать куском мяса - красивого податливого мяса - перед носом собаки, приученной жрать по часам и резко осознающей свой до сего момента перекрытый усталостью, недосыпом и ответственностью голод - идея плохая. Гром неслышно прошел через комнату и тяжело склонился над ванной. - У тебя дома горячую воду отключили и ты помыться ко мне пришел? Гречка чуть приоткрыл глаза, повел плечами, волнуя воду. И Игоря аж переебало от того, какой он красивый, как кипятком ошпарило, и он вцепился в бортик ванны со всей силы, до белых костяшек. Склонился ниже, обглодал глазами с ног до головы, с темных ресниц, тонкого носа, острых скул, и дальше по линии капризного рта, на шею, на плечи и ключицы, бедра, пальцы, запястья, соски, расчерченный татуировкой живот, и всё это было такое свежее, такое тонкое и изящное, что Игорю до судороги в кистях захотелось смять по-варварски лапищами, сжать больно, чтобы следы. А одновременно было страшно даже пальцем коснуться, хрупко же так. Грома разрывало, до зубовного скрежета, до ноющего чувства в груди. В голове все крутилось, мутилось водоворотом. Кожа под рябью воды в темноте такая белая, что почти светит неоном, выжигает этот блядский образ на сетчатке. Только жги-не жги, а Игорь к утру этот мираж забудет, и в голове останутся совсем другие картины - покрасневшая кожа, безвольно открытые губы, белки глаз в сетке лопнувших капилляров, рваные попытки вздохнуть. Потому что всё, что он видел сейчас было-то неправдой, обманом. Мороком. Гречка в жизни не был ни чистым, ни изящным, ни неземным, а совсем наоборот, грязнее что душу, что тело еще поискать, и он эту грязь раскапывал и в Игоре, выдирал ловкими пальцами прямо из под ребер. На самом деле Гречка был красивым. Банально, по-плотски, сугубо биологически. Идеальное сочетание мяса, хрящей, костей, но не более. И красота у него была такая, похотливая и дикая, не будившая в глазах смотрящего ничего, кроме низменных инстинктов. Выебать или убить, но жениться никогда. И только лишь поэтому всё, что на любом другом смотрелось бы смешно, мерзко и дешево, на нём выглядело почти даже обаятельно - и внешнее, от осветленных над раковиной волос и ворованных шмоток, и внутреннее, до бессмысленно жадного взгляда светлых глаз и по-собачьи оскаленной челюсти. Гром, конечно, завтра себя будет снова спрашивать, стряхивая чужой запах с постельного белья, чего он такого нашёл в этом парне, почему разрешил ему так бесцеремонно впаяться в свое личное пространство и вывернуть в нём всё уродливой изнанкой наружу. Искренне не будет понимать, и хваленая думалка не поможет. Потому что и не было ничего, что в Гречке можно было найти. Никакой черной кошки в темной комнате. А то, что сейчас переворачивало у Игоря всё в голове, в груди и в паху, было попыткой мозга рационализировать бесполезное с точки зрения инстинктов и сомнительное с точки зрения морали желание отъебать это красивое тело, грубо, по-животному, до боли, до крика, сбить наваждение. Но это всё у Грома в голове вспыхнуло искрой и тотчас погасло, когда Гречка распахнул вдруг глаза широко. В темноте светлая радужка не читается вовсе, черные точки зрачков ввинтились в него и разорвались у него в голове темной и неприкрытой похотью. У Игоря в ушах кровь загудела, а пальцы с бортика ванны переместились на чужой подбородок, и притянули, сжали сильно, почти до боли. Боль Гречку не смущает, он подался вперед, столкнулся с Игорем зубами, укусил, мгновенно наполнил чужой рот собой - слюной, языком, губами. Губы у него невозможные, горячие, то плавились податливо, то жёстко затвердевали, дергали, мокрый язык толкался чуть не в горло, на зубах - вкус чизкейка. Игорь на миг потерялся в ощущениях от такой сенсорной перегрузки, и Гречка это ощутил, и ухватил его за волосы, впился ногтями и утянул за собой лицом под воду, выдохнул остатки воздуха ему в рот. Игорь соскользнул на колени перед ванной, стукаясь об пол, поддаваясь, опускаясь по самые плечи. В воде звуки отрубило, будто контузило, будто прямо в лицо ему разорвалось что-то горячее и жадное, до крови на нёбе. Чужие пальцы соскользнули с затылка, отпуская, мазнули по щекам невесомо, Игорь раскрыл глаза, но увидел только плывущие в толще воды тени. Как будто это не ванна на кухне, в которую с ногами не забраться, а Марианская впадина. Игорь выпустил пузырь воздуха и вынырнул обратно в темную комнату, нащупал рукой в черной воде что-то мягкое и шелковое, вплёл пальцы, дёрнул и вытащил Гречку следом за собой. Он даже и тут умудрился заморочить, обмануть, потому что вне воды волосы, за которые его тягал Игорь, были жёсткие и ломкие, даже намокшими. И Гром от разочарования снова потянул, сильнее, заставляя запрокинуть голову на бортик, выгнуть шею до предела. Гречка ничего не говорил, не издавал ни звука, только шумно дышал, кадык дергался, хоть кусай. Игорь и укусил. Укусил и кусалкусалкусал неважно куда, в любой открытый участок плоти, сжимал, сдавливал, пока вытягивал из ванной, пока они, неловко толкаясь, задевая мебель, добирались до кровати. Поймал пальцем колечко в левом соске (а вокруг правого - татуировка-сердечко), дернул, выкрутил, наслаждаясь тем, как тело в его руках напряглось и вздрогнуло, и дернулся сам, когда в отместку получил укус в плечо. Игорь рухнул на кровать спиной, и Гречка оседлал его, оскалился снова, показывая зубы. Провёл по ним языком, влажно, грязно, и также грязно уставился на Грома. Голодно. Как на еду. Игорь сжал руки на чужих бёдрах, кожу стиснул между пальцами, чтобы этот не забывался, помнил, кто тут сильнее. А этому было всё равно, он склонился к Игорю, прижался членом к его стояку совершенно бесстыдно, жаркий весь и скользкий, уткнулся носом в шею. У Грома аж воздух из лёгких выбило от такой близости. А Гречке того и надо, он снова воспользовался мгновением и впился зубами со всех сил Игорю в шею. Он Игоря тупо жрал, жадно и голодно, вгрызался в грудь, в плечи, царапал зубами, не заботился о вылизывании укусов. До настоящей звериной жестокости, до желания не оттолкнуть - убить, поддаться первобытным защитным инстинктам. Провоцировал, ломал, потому что прекрасно выучил - Гром в сексе старается не жестить, знает свою силу и боится не совладать, это въелось в него как грязь. А Гречке для того, чтобы было хорошо как раз было необходимо, чтобы Игорь не совладал, ему хотелось чтобы на грани, в последнем дюйме, до горящих болью мышц и гаснущих перед глазами кругов. Игорь терпел еще ровно полторы секунды, до укуса в старый шрам от пулевого над правой ключицей. А потом перевернул, швырнул со всей силы на простыни, аж матрас скрипнул, подмял всего под себя до хруста костей. Дернул на себя за бедра, протащил спиной, навис, заглянул в покрасневшее лицо, в шальные, совсем въебанные глаза. И куда уж больше, а Игоря снова повело, от этого взгляда, который ему разрешал буквально всё - отыметь, задушить, загрызть, у... Убить. Разорвать, кровью по простыням, взломать клетку ребер и выдрать сердце. От такой бесконечной, безусловной покорности, выжгло мигом все предохранители на контрасте с тем, как Гречка с него зубами кожу сдирал буквально пару минут? секунд? часов? назад. Время плавилось, как часы с ебанутых картин Дали, то ускоряясь, то растягиваясь патокой, а Игорь плавился от возбуждения. Резинку бы только не забыть. Растягивать Гром не любил, виделось ему в этом что-то извращённое. Пальцы в жопу другому мужику совать, где это видано. Поэтому он как обычно постарался сейчас сократить процесс до минимума. Выдавил смазку, совсем каплю. Быстро, резко, не глядя, царапая короткими ногтями там, внутри. Жарко, узко, влажно, Игорю было почти противно. А Гречка и тут не возражал, кажется, только заводился сильнее, болезненное шипение срывалось вдруг в скулящий, кайфующий стон и пикировало во вскрик, не поймешь, от удовольствия или от боли. Этот вскрик Игоря скрутил и наизнанку вывернул, некуда сильнее возбуждаться, а его как током тряхнуло, аж яйца заныли. Он выломил Гречку в талии, опустил свои тяжелые руки ему на рёбра, подстраивая его поудобнее, подгоняя под себя позу, и вошёл. Задвигался сразу, через легкий дискомфорт от сопротивления недостаточно подготовленных мышц, и тут уж и узко, и жарко, и влажно мигом стало до одури охуенно. Гречка то ли кричал, то ли рыдал, волосы разметались, прилипли к лицу, хватал воздух ртом, грудь рвано вздымалась в такт толчкам, и так это было... Как в безумных порнографических фантазиях, недоснафф какой-то, и Игорь протянул руку, обвёл тыльной стороной ладони скулу почти ласково, пробежался пальцами по линии подбородка, и опустил их на чужую шею. В ладонь ударило биение жизни, дёрганое, сумасшедшее, сейчас такое хрупкое - и полностью в его власти. Для потери сознания сонную артерию нужно сжимать не больше десяти секунд, а для убийства - совсем немногим дольше. И Игорь сжимал, доводил до грани, до закатившихся глаз, до приоткрытого влажного рта, до судорожно стиснувших предплечье чужих рук. Последняя связная мысль у Игоря была о том, что в следующий раз он свяжет Гречке запястья ремнем, или сразу к спинке кровати наручниками, потому что руку он ему драл ногтями нещадно, будто в самом деле хотел, чтобы отпустили. А потом Гром стиснул пальцы ещё сильнее, до предела, чтобы чужое дыхание забилось и почти затихло, толкнулось и прервалось, задвигался резче, сильнее, сорвался на какой-то бешеный темп. Спустил до потемнения в глазах, рухнул на чужое тело, горячее и мокрое теперь не только внутри, но и снаружи, полностью превратившееся в какую-то груду гиперчувствительного мяса, и затих. Игорь не знал, сколько ему потребовалось времени, чтобы отдышаться. Холодный воздух неприятно лизал кожу, укусы и ссадины щипало, а вместо послеоргазменного расслабления подступало какое-то безэмоциональное отупение. Хотелось принять душ, смыть с себя липкую сажу, оставшуюся после взрыва запретных эмоций. После секса с Гречкой у него так всегда было. Мерзкий, развратный, чувственный до оголенных нервов мальчишка заставлял его отпускать поводья, и Гром велся каждый раз как дурак, а потом неделю ещё морщился от омерзения к тому, что таилось в уголках его подсознания. - Ух ебать. Ну то есть... Выебать. Голос у Гречки звучал хрипло, глухо и донельзя довольно. Игорь не помнил, слез ли с него сам или Гречка из под него выкарабкался, но теперь он лежал рядом, тяжело дышал и, судя по голосу, улыбался. Блаженно и сонно, как будто обрёл невъебенную благодать. Игорь ничего не ответил, только лёг поудобнее, чтобы ничего не затекло. Не было сил, а главное, не было желания созерцать труды рук своих - россыпь синяков, ссадин и укусов. Он мог и не глядя представить их, все свежие, яркие. Как красный сигнал светофора, кричащий "стоп". Только вот останавливаться уже поздно. Следующее, что он услышал - дверной звонок. Приподнялся с подушки. Вот блин, неужели умудрился заснуть? А где Гречка? Гречка был всё ещё тут, и, кажется, убивать Грома или красть его служебное удостоверение пока не собирался. Лежал себе рядышком и листал что-то в мобильнике. На кнопку звонка снова настойчиво надавили, а Гречка заметил, что Игорь проснулся. - Кошелек у тебя где? Жрачка приехала. - Он кивнул в сторону двери. Голос всё ещё хрипел, да и будет, наверное, как минимум пару дней после такого. Игорь зевнул. - В джинсах, в кармане. Они на диване наверное остались. Гречка по-свойски перелез через него, болезненно морщась, невольно прижался животом и бедром, и Игорь вздрогнул, но дернувшееся было вместе с телом возбуждение подавил на корню. Ко второму заходу они оба были совершенно не готовы. Он морально, а Гречка физически. - Прикройся, не пугай курьера! Ужин, обычно очень поздний, был традиционным завершением их встреч. Гречка заказывал целую кучу какого-нибдь фаст-фуда, надкусывал вообще все, а Гром потом несколько дней таскал на работу на обед остатки пиршества. Первые пару раз, конечно, выкидывал это все, брезговал доедать, а потом и денег жалко стало, да и вообще, не в той он был позиции, чтобы брезговать чужими слюнями. Сегодня, судя по запаху и виду коробочек, которые явились в большом бумажном пакете из прихожей, это было что-то азиатское. Лапша с разными добавками. Гречка расставил коробочки на тумбе, охая, заполз обратно на кровать, и привалился к Игорю под бок. Он всегда ел в кровати, и Игорь привык стряхивать простыню от крошек. - Короче, че я ещё хотел по делу сказать... - Он умело намотал лапшу на палочки, а Игорь старался не смотреть на то, насколько много ущерба он сегодня нанёс светлой коже. Даже на скуле небольшая ссадина, а он даже не помнил, как умудрился её поставить. Об ванну ударил случайно что ли? - Про ту хрень, которой можно обдолбать так, чтобы чел всё чувствовал, а двигаться не мог. Стремная хуйня. Есть пара ебланов, которые могут такое сделать, контакты я тебе дам. Только смотри... А чё ты не хаваешь? Гром пожал плечами. Он не очень-то умел палочками, а за вилкой идти было лень. - Палками не умеешь? Ну ты точно дед! - Гречка снова заржал, а потом схватился за горло. - Блядь. И не успел Игорь снова рухнуть в пучину чувства вины и омерзения к себе, как его рука оказалась в чужих, теплых и ловких. Они принялись выгибать и складывать его пальцы, подсовывать палочки. - Вот эту палку сюда упираешь, она должна быть неподвижна, а вторую берешь как карандаш и ей подхватываешь еду. Пробуй. Игорю не хотелось пробовать, ему вообще почему-то ничего не хотелось. Только расслабиться и поспать. Но он покорно ухватил лапшину и даже не выронил её обратно в коробку. Гречка довольно разулыбался. - Короче будь на очке, один из этих пидорасов конченый вообще. Если это он, то ни за что не даст себя арестовать, будет пиздец как сопротивляться. Ну и про меня, конечно, тоже не пизди, я чет пока не хочу, чтобы мне ебало кислотой сожгли. На этой донельзя позитивной ноте Гречка выскользнул из под бока у Грома и тяжело слез с кровати. Стало как-то зябко и Игорь переборол желание спросить банальное "ты куда". Потому что он на самом деле совершенно не доверял Гречке и в своей квартире бы на остаток ночи его не оставил, и утром не хотел при свете дня рассматривать все последствия их сексуальных игрищ на чужом теле. Потому что Гречка тоже не доверял ему и никогда бы не остался у мусора на хате. И Игорь просто вяло наблюдал через открытую дверь, как он собирает с пола вещи, спускает воду из ванной, ищет телефон. - Ну бывайте, тррщ мйррр, желаю вам не получить пизды! - И входная дверь громко хлопнула. Игорь подождал, пока у подъезда забурчит заведеннный мотор, прошелестят шины и по потолку скользнет луч фар. Потом перевернулся на бок и, наконец, уснул. Ему ничего не снилось.