мне на тебя параллельно

Игорь пообещал себе, что постарается не уснуть. Правильнее так показалось, раз уж назвался спасителем - спасай до конца. Но, кажется, гречкино признание поставило точку в его метаниях, временную и нестабильную, но все же позволившую отчасти расслабить совесть и голову. И в образовавшиеся в защите бреши и трещины немедленно хлынула тщательно подавляемая усталость, физическая и моральная. Под перестук дождя, теперь не казавшегося ни стремным, ни многозначительным, он моргал все медленнее, а темнота под веками становилась все более вязкой и густой. Видно, его мозг понизил уровень опасности Гречки до минимального, такого, что при нем даже спать можно было. Гром решил, что такое произошло исключительно ввиду временной его физической слабости. И вообще само по себе явление проходящее, типа как когда во время наводнения заяц и волк сидят на одном бревне и ждут, пока вода сойдет. Эта последняя аналогия пришла ему уже на грани бодрствования, поэтому уточнять у самого себя, кто из них заяц, Игорю не пришлось. Он проснулся резко и чуть не уронил их обоих с дивана. Ошметки сна разлетелись стеклянным перестуком. Гречка смотрел на него молча и не мигал, и Игорь понял, что этот взгляд его и разбудил. Или не взгляд? - Ты что-то сказал? - Голос у него был хриплый, слова выходили после этого короткого сна каким-то мятыми и бесформенными. Тот кивнул и потерся лицом о подлокотник. Мигнул, все также молча. Игорь, рука которого так и осталась между чужих лопаток, подбадривающе шевельнул пальцами, выбил короткую щекотку. Тоже бы, конечно, застолбить момент в памяти - Гречка теперь и говорить не сразу хочет. Но опять стало не до этого, потому что все эти вот странные сбои в поведении заставляли тревогу прям к горлу подкатывать. Неужели снова переебало? - Мне холодно. - Жалобно протянул Гречка. Обычно он таким тоном выпрашивал второй кофе за счет Игоря, или пачку “Собрания” на кассе пятерки, но сейчас Гром понимал, что это настолько искренне, насколько тот вообще умеет. - Пойдем в кровать. Он не попросил, просто заявил свои планы на них обоих. Так спокойно, как будто уже не в первый раз. Хотя так-то оно и было не в первый, но в своем перепутанном и невероятно усложненном мирке внутри головы Гром умудрился возвести круглый траходром с зеркалом напротив на небольшой пьедестал. Сам себя лишил привилегии туда завалиться, а теперь удивлялся, когда получил приглашение так походя. Вообще-то в гостиной действительно стало зябко. Над окном висел кондей, но ветер и запах влаги врывались через открытые на проветривание створки. Гром-то был не привередлив, привык спать где упал. А Гречка снова был весь холодный, как мраморная статуя или пластиковая игрушка. Игорь его обхватывал за плечи и поперек спины руками, позволял распластаться по груди, но этого тепла все равно оказалось недостаточно. И это он только подмороженное мясо размораживал, а уж о том, что там морозится внутри грудной клетки даже и думать не хотел. - Ну идем. - Он кивнул, хотя Гречка на него уже не смотрел. Свесил с дивана ноги и сидел на краешке сиденья, прямой и отсутствующий. Игорю пришлось его слегка тронуть за плечо, чтобы разбить хрустальное отчуждение. Он только пальцами коснулся твердой и холодной плоти, и сразу же отдернул руку, как будто боялся распороться о брызнувшие осколки. Все равно напоролся тут же, не на молчание, так на собственный стыд. И виновато вернул руку на место, приложился всей широкой грубой ладонью. Оказалось, что совсем не больно, никому из них, никакой крови, никаких зазубренных битых краев. Гречка не вздрогнул, не отстранился, позволил себя трогать. В легкий полуоборот тускло проехался по Игорю взглядом, как будто удивленным. Не совсем понимающим, почему он тут не один. Потом склонился подбородком к плечу, пришел сам с собой к почти визуально написанному на лице согласию и кивнул. Не себе, Грому. - Идешь? - Иду. - Он сполз с мягкого сиденья и прошел через трещащие бусины внутрь темной и укромной спальни. Шторы тут были блэкаут, тщательно задвинутые и не пропускающие с улицы ни света, ни резких звуков. Поэтому ориентироваться пришлось по памяти и по тающему в темноте силуэту Гречки. Игорь споткнулся обо что-то на полу и неловко приземлился на край кровати коленом. Матрас спружинил, будто бы отторгая его нецелевое тут появление - для чего угодно, кроме секса. А Гром порадовался, что они тут в этой пропахшей травкой, мятой и смесью из дезодоранта акс и холодной горечи лакоста тьме не собираются драться, потому что ориентироваться на ходу в такой тесной темноте было сущим кошмаром. Ну, пока не собираются. До утра. Он откинулся на спину, траходром смирился с его вторжением и обнял комфортом матраса и скользящей лаской шелкового белья. Зрительная депривация заставила тактильные ощущения обостриться, и у него волоски на руках встали дыбом от странно непривычного сочетания. В вынужденной слепоте Игорю приходилось полагаться только на мутные очертания окружающего ландшафта и искаженного отсветами из гостиной отражения в огромном зеркале. Он постарался лечь поудобнее, отогнать дурацкую школьную неловкость и по возможности определить край ложа, на который лег Гречка. Трогать его Игорю не хотелось. Хотя нет, физически-то хотелось, тяга, засевшая в нем еще в такси, так никуда и не делась. Да и синдром спасателя требовал действовать строго по протоколу хорошего героя, в котором жертву чего угодно требовалось как минимум понимающе взять за руку. Категории жертв там не обозначались, поэтому, наверное, подошла бы и жертва своих собственных деструктивных действий. Но рациональная часть подсказывала, что нужно дать Гречке свободу. Все сегодня в их взаимодействиях шло от обратного, и по этой логике он решил его, обычно совершенно не имеющего понятия о личном пространстве, сейчас не касаться без откровенного согласия. Ну надо же, в их взаимодействии на полуторную годовщину дело наконец дошло до согласий. Игорь кисло усмехнулся накрывающей его лицо бархатной пелерине темноты. Ещё б до секса пока не доходило и все было бы вообще отлично. Он никак не мог избавиться от ощущения, что его новообретенное уважение к гречкиным границам (несуществующим, но не суть) всецело базировалось на том тошнотном моменте потрясения, когда тот вцепился в его руки при попытке расстегнуть джинсы. Гром все это время старался изолировать себя даже от мимолетных догадок о том, что у Гречки может быть за душой кроме злобной алчности, развращенности и искренних чувств только в отношении неодушевленной иномарки. Понимал, что если хоть за кончик уцепится, то потом чисто из профессионального азарта не сумеет себя остановить от того, чтобы не распустить его подноготную на составляющие части. Сам не знал, почему отказывает себе во вполне логичном и оправданном удовольствии покопаться в человеке, которого подпустил в разы ближе, чем стоило бы. Прикрываться уважением к личной жизни того, кто в принципе концепта уважения не понимал было откровенно по-дурацки. Может, опасался что раскопки станут окончательным, хотя и невольным признанием того, что в них появилась нужда - значит, Гречка все же подобрался к нему на небезопасное расстояние. Или попросту боялся расковырять вполне предсказуемый травматический бэкграунд бывшего детдомовца, успевшего в детстве пофутболиться по приемным семьям и затонуть в чувстве вины и ненужной ответственности. Да и Гречка обычно не выглядел так, будто бы его терзали призраки прошлого или вообще что-то кроме отходосов и похмеллья терзало. Ну или по крайней мере он успешно отвечал им насилием на насилие. К реакции такого типа Игорь был привычен, особой тревоги она в нем не вызывала. Наоборот, даже слегка отдавалась пониманием. Бьет - значит жив, борется, барахтается. По себе судил, потому что как ни крути, а смерть отца приходилось вписывать в строку значительных травм такого характера, которые не лечатся ни водкой, ни анальгетиками. Но он-то не поплыл, встал на ноги и отбил удар, и на этом посчитал гештальт закрытым. Игорь даже умудрился проигнорировать историю с отсосом, хотя тут ему пришлось применять чудеса избирательного восприятия. Ну мало ли, он, наверное, тоже минет бы не любил, если бы был тем, кто сосал. Отвез Гречку к врачу, повальсировал на вине и самобичевании и счел свой долг выполненным, а ущерб возмещенным. Можно было бы и сейчас так поступить, конечно. Но не получалось. - Ты где? - Голос у Гречки был не сонный, но все еще с легкой хрипотцой. Привлекательного в этом ничего не должно было быть, но Игорь все равно умудрился найти. - Меня морозит чет. По груди легким теплым (ну слава Богу) ветерком скользнули поверхностно прикосновения, прощупали ландшафт, и через секунду на Грома упал тяжелый, жаркий, чувственный, знакомый во всех позах и позициях, и вместе с тем сейчас строго запретный вес. Растянутые в темноте минуты воздействовали на его тело и мозг как десятилетия тактильного голодания, поэтому такой удар по органам чувств разом чуть не стал для него чересчур. Он замер, почти как жертва, но жертва совершенно добровольная. Гречка накрыл его одеялом, запаянным в такой же скользящий и невесомый шелковый пододеяльник, наискосок через грудь, прямо по траектории старого шрама. Распластался, растекся как вязкая приторная субстанция, а потом застыл в самой удобной для себя позе, приложившись лбом к плечу и другому старому шраму. Игорь выдохнул. То странное головокружительное затмение, которое накатило на него пару секунд назад, испарилось, растворилось в слишком прохладном для летней ночи воздухе. Гречку правда знобило слегка, но теперь Игорь не волновался. Было что-то в этой мелкой вибрирующей дрожи привычное, естественное. Тут и правда можно было списать все на отхода или реакцию организма на всякую хуйню. Ничего общего с той рваной, дерганой трясучкой, которая била гречкино тело тогда, у подъезда, такой резкой, будто бы его нутру было душно и тесно, и оно пыталось прорваться наружу. Поэтому Игорь со спокойной душой позволил себе перекинуть через него руку и умостить ее поудобнее, снова перехватить в ладонь мерно вздымающее ребра дыхание. Почти как во время секса, когда на него находило желание ухватить Гречку за горло. Только на этот раз совсем в другом проявлении, бережно и осторожно. Разные дороги к одному пункту назначения. И если уж он умудрился на диване вырубиться, то был уверен, что на кровати шансов на бодрствование у него вообще не оставалось. Но сон не шел, вместо него голову затопило теплым и приятным спокойствием. Эдакий лимб, что-то среднее между реальностью и сном, но ничего не имеющее общего с липкой тошнотной полудремой. Ему было спокойно и уютно, и в эмоциях наконец наступил долгожданный штиль. Потихоньку глаза попривыкли к темноте и она больше не казалась такой глухой и непроглядной. Игорь мог различить высокую спинку кровати, очертания тумбочки и лежащих на ней предметов - повербанка, бессменной пачки сигарет, стеклянной бутылочки из под минералки и ещё какой-то дурацкой мелочи. В черно-белом фильтре реальности понять, какого цвета и какой марки пачка, было почти невозможно, поэтому Гром разрешил себе забить и не думать о том, лаки там или не страйк. Вместо этого он посмотрел на Гречку. Тот лежал лицом к нему, щекой в подушку, так что открывался почти идеальный вид на его профиль. Чуть вздернутый нос, слегка поднявшийся вверх уголок кошачьей губы, тень от ресниц. Красивый, сученыш. Не смотря на привычный им обоим постельный монохром, сейчас никаких пошлых мыслей в голове не рождалось. Это было то ли из-за усталости, то ли оттого, что сейчас Гречка был, наверное, более человеческим и реальным, чем за все время их предыдущего знакомства. Его вынужденный эмоциональный стриптиз произвел на Игоря куда более глубокое впечатление, чем самые безумные оргазмы, которые им доводилось делить. А потом он все равно заснул, и на этот раз так крепко, что ему не снилось вообще ничего. Сон отпускал из своих объятий медленно и мягко. Игорь не сразу понял, что это обусловлено не только коротким мигом душевного спокойствия, но и банальным физическим комфортом. Гречка пронюхивал и прокуривал свое здоровье так, будто у него еще пара жизней была припасена, но парадоксально не поскупился на матрас. Да и шелковое белье реально приятно прикасалось к коже. Гром и припомнить не мог, когда его многострадальное тело было окутано таким удобством. Он попытался потянуться, но не сумел вытянуть руку из-под Гречки. Тот до сих пор не проснулся, больше не трясся, только иногда морщился чему-то, что видел на обратной стороне своего сознания. Из гостиной пробивались лучики света, перестук капель по подоконникам затих, и ничего не напоминало о вчерашней буре. Кроме того, что он проснулся в чужой кровати, ясное дело. И на этот раз оправдания в виде вспыхнувшей внезапной страсти у него тоже не было. Игорь попытался упорядочить в голове хотя бы ночные события, раз уж допросы и улики не хотели выстраиваться в стройные шеренги. Но и тут все рассыпалось беспорядочной мозаикой впечатлений, воспоминаний и догадок. Он все еще ощущал в отношении Гречки навязчивую слабость, отзвук того похотливого порыва, который охватил его тогда в клубе. Только теперь это ощущение было иным, далеко не таким слепым и жарким. Даже немного платоническим, если вслушаться в себя. Гречка откинул во сне одеяло, видно, игорева тепла ему вполне хватало. И теперь Грому открывался великолепный вид на его тело. Он был таким непреднамеренно грациозным и эстетичным, что Игорь даже досадовал - ну не справедливо же! Не должен торчок и пьяница, неделями не выходящий из штопора самодеструкции, сохранять такую естественную физическую привлекательность. И пользоваться ее плодами в виде чрезмерного размножения не должен тоже. Но он, в общем-то, не жаловался. Все же отчасти это все было и для него тоже, изящная и не совсем функциональная игрушка. Явно же не для уличных боев Гречка держал себя в неплохой форме, скорее для того, чтобы пьяным девкам было приятно слизывать соль и текилу с плоского твердого живота и расцвечивать засосами грудные мышцы. Странное раздражение на неизвестных ему, но наверняка существующих девушек, обхаживающих Гречку на усредненной нарковписке Игоря полоснуло так резко и остро, что он сам удивился. Он рассеяно положил вторую руку Гречке на бедро, опять на тигриную морду, пощекотал кончиками пальцев. Но сейчас откровенная свобода действий показалась ему слишком смелой. Это было странно - Игорю никогда не требовалось разрешение, чтобы располагать этим телом как своей собственностью. А теперь ему вдруг стало неловко, и он переместил ладонь на талию. Такое расположение ощущалось более правильным. Неужели ему теперь стало нужно разрешение на то, чтобы полапать безотказного Гречку? Но так или иначе, сейчас тот казался ему принадлежащим только самому себе. Как будто дефолтные настройки их отношений слетели и Игорю теперь снова нужно было запросить все разрешения. Он вздохнул, но не стал пытаться подавить эту необходимость. Не так уж и хотелось, правда ведь? Ничего особо не изменилось просто от того, что в кои-то веки он повел себя не как мудак. Оказалось, что неправда. Минут за десять молчаливого лежания бок о бок Гром успел извести себя в ноль. Он убеждал себя, что это все просто эффект запретного плода и ему так сильно хочется сделать что-то эдакое лишь от того, что он только что сам себе это делать запретил. Потом ещё пытался убедить, что никакого запрета нет и все можно. Например, пробежаться пальцами по животу или прикусить за загривок, или... На ум шло мучительно много и мучительно соблазнительно, но на практике все это казалось грязным и откровенным насилием. А потом Игорь вдруг вышел на совсем уж неожиданный ответ. Внезапно, сам не понял, как тот умудрился рухнуть на него, словно не выдержавший разрушения несущих стен потолок. Он ведь Гречку в принципе никогда просто так не трогал. Абсурдное заявление, если хотя бы их недавнее совокупление в туалете вспомнить. Только вот вполне себе соответствующее реальности. Особенно той, в которой Гром переставал, наконец, отрицать все без разбора, как пойманный на горячем несовершеннолетний закладчик, и немножко рефлексировал. Рефлексия рефлектовала у него в памяти короткими вспышками, нервными дергаными прикосновениями, укусами, разгоряченными руками и телами. Он никогда не обнимал, не задерживался в соприкосновении больше, чем того требовало удовлетворение дикой и животной похоти. Гречка тоже нежности не хотел. Или в выстроившейся в голове Игоря системе ценностей скорее не заслуживал? В любом случае, он с объятиями и мягкими поглаживаниями ассоциировался у него не больше, чем водка с чаепитием. И любое невольное проявление таких вольностей вынуждало Грома смущаться и переключаться на привычный образ действия. А вчера? Или даже сегодня, там, на диване, пока они не перешли красную линию и не переместились на траходром? Он же обнимал Гречку безо всякой задней мысли, не смущаясь не... И не возбуждаясь. Как ставшего свидетелем жестокого убийства ребенка. Как жертву, которой нужна точка опоры, пусть даже такая временная и ненадежная, как случайно выпавший на дело следователь. И теперь с неизбежностью пикирующего самолета Игорь погружался в понимание того, что вообще не прикасался к людям по-другому. Он был во всех тех атках телесной близости, выпадавших на его доолю либо страстным, либо жестоким. А все крохи тактильной нежности, которые в нем оставались, тратил на тех, кому это было нужнее всего - на людей пострадавших, шокированных, страдающих, наблюдающих в прямом эфире разрушение всего своего мира. Да и его сексуальные партнерши границу двух категорий никогда не пересекали, уж куда там этим сильным, решительным, жестким женщинам. Вдвойне иронично, что такое пересечение вышло только у его единственного партнера мужского пола. Хотя Гречка умудрился собрать всю коллекцию игоревых редких проявлений тактильности. Гром валил его на кровать в приступе страсти и похоти, сжимал и дергал от злости и раздражения, а вот теперь он умудрился выбить еще и сектор “жертва” на барабане. От своего цинизма Игорь поморщился. Уж сам Гречка-то точно не назвал бы все случившееся везением. Хотя наверняка оценивать содержимое его головы Игорь в любом случае не взялся бы. И что теперь? Теперь, подумал Гром, напрашивается совсем уж неприятный вывод о природе его влечения. То есть, если тот, с кем он привык спать, не находится на грани смерти хотя бы пару часов, у него автоматически отрубается вся эмпатия? Это вот он сейчас не может Гречку по-нормальному обнять потому что хочет его трахнуть? Уже? Кошмар, ну он и животное . Такая характеристика самому себе показалась уничижительной и забавной одновременно. Хотя должна была показаться только уничижительной. Игорь снова покосился на Гречку, который теперь, в утреннем свете, был прекрасно различим. И непонятно, к счастью или к смущению. Все еще выглядел красивее среднего, даже после передоза или что у него там стряслось сегодня ночью. Как обычно. Игорь не знал, на что злиться инфантильнее - на него или на свой сбрендивший вкус. Вот не было же в нем зашито это дурацкое влечение к своему полу, никогда не было! Это Гречка умудрился переключить его, заразить своей бесстыжей тягой к наслаждению. Словно ощутив, как в него врезается локомотив игоревых мыслей, тот моргнул и чуть приоткрыл глаза. Сощурился от света, софкусировался на Громе. Он невольно, против своей осознанной воли замер, как домушник от звука ключа в замочной скважине. Как будто ему тут быть не полагалось и он обманом проник, втерся в доверие и сейчас его личине грозило разоблачение. Вот уж куда глупее идея, учитывая что он тут, вообще-то, героем вчерашнего дня был. - Гром, охуеть, а я думал что ты мне приснился. - Тот снова моргнул, на этот раз взгляд был уже более осмысленным. - Бля, мне так хуево, ты б знал! Вторую часть фразы он страдальчески выстонал, и у Игоря это вызвало иррациональное облегчение. Конечно, скорее всего просто от того, что послужило знаком - с Гречкой все в пределах его ебанутой нормы, раз тот выебывается как обычно. Но ощущать свой компас реакций сбитым и нафиг раздолбаным было странно. Поэтому он скорее нагнал на себя куда более уместной к случаю тревоги. - У тебя болит что-то? - Он подвинулся ближе, в нерешительности замер. Гречка закатил глаза. От недосыпа и в целом стремного образа жизни синяки у него под ними были мама не горюй, но предсказуемо не портили его внешность настолько критично, чтобы тот перестал вызывать смутное желание. Наоборот, в связке с раздраженным выражением лица навевали смутные фантазии о героиновом шике. - Душа у меня блядь болит, Гром. Нихуя не знаю, весь как отпизженный. - И он ткнулся лицом в подушку, оттуда глухо дополнил. - Хуево короче, пиздец. Игорь постарался заместить неуместно вспыхнувшую смесь пробивающего себе путь облегчения и дурацкого умиления раздражением. - Ну так ты вчера был в такую говнину, что я удивляюсь, как не откинулся. Меньше юзать надо. Вообще-то Игорь решил, что обязательно добьется от Гречки объяснения того, что это вот в принципе с ним было. Не удовлетворялся его ментовской мозг объяснением о ебейшей реакции на ебейшую дурь. Он не был уверен, что не будет в ответ просто и безыскусно послан нахуй. Или завуалированно, но все равно послан на хуй. Или все не закончится универсальным в их взаимодействии ответом - спонтанным сексом в самых неподходящих на вкус его совести местах. Но вот сейчас вести какие-то разговоры точно смысла не было. Поэтому он просто положил руку Гречке на спину, прикрыл ладонью вытатуированный глаз, чтобы не пялился. Попытался мимикрировать под ночные заботливые поглаживания. - Завали ебало. - Буркнул Гречка, но не агрессивно, а вяло так. И руку не скинул, поэтому Игорь ему решил такую грубость простить. В ответ на отсутствие негативной реакции тот помедлил, потом выдернулся из подушки и переместился Грому на грудь. От такого поворота он чуть не дернулся, вовремя сдержал реакцию. Не то, чтобы неприятно было, даже наоборот, сам же все хотел распустить руки и никак не решался. Просто все то, что Игорю казалось нравственно неподъемным и заслуживающим самого детального разбора и анализа, Гречка делал так легко и бездумно, по воле секундного побуждения, что дыхание от такого не могло не перехватывать начисто. Впрочем, Игорь довольно быстро справился со смущением и с готовностью принял то, что ему было так щедро предоставлено. Он положил вторую руку Гречке на талию и пристроил его поудобнее, чтобы не так давил. Тот был теплым и непривычно спокойным, так что Гром мог полноценно ощутить на себе его вес, ощутить на ладонях его кожу и молодую, жаркую плоть. Руками он бессмысленно и почти неосознанно скользил вверх и вниз, каждым микродвижением обновляя в голове тактильную карту мышц, изгибов и шрамов. Гречка вроде как снова задремал, или просто завернулся в кокон отходосной апатии, поэтому против такого наглого вторжения на территорию себя не возражал, но и не реагировал никак, кроме мягко щекочущего размеренного дыхания. Игорю было непривычно. В последний раз, когда он дал волю своему шаловливому любопытству, тот поплыл как фруктовый лед на жаре. А теперь он получил молчаливое разрешение потискать, но в ответ его не собирались вознаграждать его никакой реакцией. С другой стороны, у Игоря еще не было ни разу такого замечательного и мучительно соблазнительного шанса изучить физическую сторону Гречки в с почти научной точки зрения. Обычно скорости были лучшими друзьями его информатора во всех смыслах слова и действия, и заводился он быстро во всех направлениях - быстро бесился, быстро возбуждался, как будто ему в жопу загнали движок от гиперкара. И подловить его в таком заторможенном и расплавленном состоянии было сродни аномальному явлению. Все равно как остановить ревущий шторм или заглянуть в сердце взрыва, заморозить его в мгновении и получить шанс разобрать на молекулы. Поэтому к своему ошеломляющему удивлению Игорь поймал себя на желании воспользоваться ситуацией. До сегодняшнего дня он всего раз не задушил это желание в зародыше, тогда, на диване. Вообще-то такое ему не свойственно было, он может и трахал пацана, но никогда не позволял себе отдаться этим своим темным позывам полностью. Сразу после секса ему следовало тщательно прибраться не только в квартире, но и в своей голове, подтереть все неприличные концы и заглушиться раскаянием. И уж точно не изучать чужое тело с таким интересом, как будто это место какого-то особо загадочного преступления. Потому что тут-то было только одна улика, которая вела к одному единственному выводу - он трахался с человеком своего пола, находил красивым человека своего пола, до звона в яйцах возбуждался от одного вида человека своего пола. Он принимал это как приговор и совсем не хотел лишний раз напоминать себе о нем, подписываться под тем, что все это делал осознанно и с наличием очень четкого умысла, а не в состоянии пьянящего аффекта. Занятие это было сродни пьянству - синячить от тоскливого отчаяния или черной злобы, а потом по трезваку нервно прибирать бутылки и стыдливо зажевывать мятным орбитом недельный перегар казалось относительно приемлемым. А бухать весело, с полным признанием собственного оскотинивания было делом совсем другим. Натужное и вредное принятие своих слабостей, за которым не следовало избавление от них, ничего хорошего не обещало. А избавляться от слабости к Гречке Игорь, видимо, пока все же не собирался. Вообще-то одно только понимание этого неприятного факта должно было низвергнуть его в кипящую пучину сомнений в себе. Но не повергало. Мало того, он продолжал касаться даже в таком вялом состоянии чувственного тепла, погружаясь вместо заслуженных стыда и раскаяния в мягкое и сонливое удовлетворение. Он даже принял судорожно вырожденную мозгом отговорку - это ради опыта. По старому шаблону, потому что ничего нового он в этом пьянящем головокружении от дарованной самому себе и невиданной доселе свободы все равно придумать был не способен. Но “ради дела” тут никаким образом притянуть было нельзя, вот он и лавировал в доступных его разуму сейчас пределах. Ну а когда, действительно, он еще сможет так предельно и детально изучить столь эстетичную и любопытную со всех точек зрения натуру? Конечно, на самом деле он просто пиздел самому себе и создавшему его таким деревянно-правильным мирозданию. Конечно, он просто всегда хотел вот это вот все сделать, но только кто ж ему в другой ситуации дал бы? И его вбитые в голову с детства ограничения и нормы давали девиантную течь только в исключительных случаях, таких вот, как сейчас. Поэтому не смотря на визжащую всеми сигналами систему тревоги внутри его сугубо гетеросексуального мозга, он водил руками по теплым бокам, вырисовывал кончиками пальцев эскизы для незримых татуировок. На ощупь шрамов казалось куда больше, чем он видел их обычно. Может, просто не обращал внимание? Или картинки на коже отлично выполняли свое предназначение, отвлекая взгляд от того, что скрывалось под ними. Вообще-то это было идеальное преступление. Игорь был уверен, что в своем почти трезвом, взвинченном, возбужденном, злом состоянии Гречка в жизни не позволил бы ему таких вольностей. Первый и единственный раз, когда Игорь уже так делал, скатился бы у них в секс в считанные минуты, если бы не его воля и немножко вредности. Да и вообще, наблюдать за ним в таком состоянии было странно, но приятно. Пожалуй, при всех побочках от его обычного нервного остервенения, всегда видеть его таким всегда Гром бы не хотел. А вот иногда, в терапевтических дозах, было бы неплохо. И куда делось его твердое, как эрекция, и решительное, как Юля, намерение раз и навсегда разорвать их тревожную порочную связь? Об этом Гром решил не думать, чтобы сохранить хотя бы остатки самоуважения. Он снова погладил Гречку по голове. Теперь уже совсем наверняка видел, что волосы тот снова осветлил, избавился от темной полоски отросших корней. Уничтожил мельчайшие трещинки несовершенства на глади своей сияющей вечным золотом внешности. Захотелось посмотреть, как тот будет выглядеть, если снова будет осознанно и самовлюбленно позировать ему в своей соблазнительной, разносящей в кровавые ошметки все его моральные устои красоте. Но пока приходилось довольствоваться только кусочками, которые удавалось захватить с не слишком удобного ракурса - помягчевшей в полудреме линией кошачьей улыбки, темными ресницами, красноречиво напоминающими, что добела все равно не осветлишься, как ни пытайся. Игорь снова завел белую прядь за ухо, под коротко выстриженный висок. Не то, чтобы она ему мешала, но остатки рационализаторства настаивали на том, что совершенно необходимо придумать хоть какую-то причину занимать руки не разбиванием носов и ломаньем костей, а чужими волосами. Они и пахли-то сегодня необычно тепло и мягко, чистотой и отзвуком геля для душа. Никакой сигаретной горечи, никакого ледяного лакоста, никакой вездесущей мяты. Гречка был настолько обнаженным безо всех этих привычных атрибутов себя самого, каким никогда не был ни в его квартире, ни в его постели. И Игорю на секунду даже страшно стало, не зашел ли он слишком далеко. Но тяга к примитивному удовольствию оказалась куда сильнее моральных мук, поэтому он задержал пальцы за ухом, а потом провел ими вниз, обвел вульгарный на ком угодно, кроме Гречки бриллиантик сережки-гвоздика и снова поймал на шее пульс. Двумя пальцами, как доктор. Пульс был - и это уже было хорошо. Больше ничего хорошего не было, потому что он бился хаотично, не так спокойно и размеренно, как бы Игорю на душе было бы спокойнее. Но теперь такое состояние ничем из ряда вон не казалось, поэтому не пугало и не напрягало. Отлежится и все в порядке будет. Принцип малых побед Игорю дался нелегко и только в отношении Гречки. В остальном он все еще придерживался убеждения, что нужно браться за дело основательно и доводить до конца, до преступника за решеткой, например. Или вообще не браться, за уборку в кладовке, например. Но с Гречкой проще было кукухой поехать, чем пытаться добиться с ним хоть сколько-то значимого прогресса, да и отвечать себе на вопрос “а почему мне, собственно, вообще не похуй” Гром пока не был готов. Поэтому если его информатор был жив, относительно здоров и не за решеткой, можно было считать это успехом и успокаивать совесть. Вот и сейчас он к своему созерцанию и ощупыванию вернулся сразу как убедил себя, что если это не вчерашний срыв, то и ничего страшного. Чуть прикоснулся к нижнему краю челюсти, острому и прямому, как то лезвие, по которому они оба регулярно бродили, то в обнимку, то по-отдельности. Провел пальцем, пощекотал по чувствительной нежной коже кончиками пальцев, как кота. Потом переместился на щеку, мазнул большим пальцем по слегка поплывшей татуировке под глазом, привычно поморщился. Лицо это Игорь и видел, и трогал, и чувствовал на себе и под собой куда чаще, чем все остальное. И в половине случаев даже не был одержим похотливым желанием это лицо уткнуть в подушку или себе в плечо, а просто смотрел. Когда разговаривал, пытался бессмысленно убедить, например. Изучал насмешливо сжимающие бесконечную сигарету губы и меняющие цвет в зависимости от освещения глаза. И все равно каждый раз умудрялся за новенькое цепляться, и умудрялся спотыкаться об эту дурацкую татуировку. Сейчас вот прикрыл пальцем, представил, как без нее бы было. Но ничего не изменилось, сладкий грех-то он внутри был, а не снаружи. Еще были руки. Гречкины руки Игорь тоже часто видел. И всегда немного стыдливо замечал, что они пиздец какие эстетичные, вот все приколы с тем, чтобы его пальцы себе в рот совать в приступе сабмиссивного помрачения - они не в один день появились у него в башке. Почти девичьи руки, мягкие, потому что тяжелее хуя или, очевидно, разводного ключа, Гречка ничего в жизни не держал. Пальцы длинные, ногти он точно не сам себе так тщательно полировал, да ещё и кольца эти. Все, чтобы обмануться и потом не ожидать чисто по-мужицки сильного жесткого захвата, когда что-то нужно. Тут и татуировки даже особо не смущали, вплетались в странно завораживающий облик с перстням, золотым браслетом из крупных звеньев и то одними часами, то двумя - на обоих запястьях. Искусство художественного держания сигареты Гром признал за этими руками еще тогда, когда они трахаться не начинали. Ну невозможно было не смотреть, и он себе этот грех давным-давно отпустил. Может, зря. Может, взял бы себя в руки, в свои, грубые и некрасивые, и не лежал бы в обнимку с пацаном вопреки всем своим правилам, кодексам и убеждениям. И ещё более вопреки не находил бы в этом прямолинейного и от того особенно шипуче-стыдливого кайфа. Сейчас одну руку Гречка затерял где-то в подушках, а вторая лежала у Игоря на плече расслабленно и с привычным природным изяществом. Как спящая экзотическая птица. Хищная. Но смотреть было сложновато, приходилось до дискомфорта выгибать шею. Поэтому Игорь удовлетворился теплыми мурашками, которые ему давало сосредоточение именно на этом маленьком сегменте веса на своем теле и вернулся к лицу. Походя смирился в который раз с татуировкой, погладил щеку, прикоснулся к уголку губ. Губы недовольно дернулись, на миг разбив полуулыбку. Но Грому теперь захотелось добраться и до золотых зубов, раз уж он принялся пересчитывать все, чем Гречка выпячивал себя надо всей серой массой. Помимо блядского, злобного, ебанутого, непредсказуемого, дикого, завораживающего характера, разумеется. Захотелось по-детски, настойчиво, до зуда, и Игорь поддался. Он заслужил, наверное, на сто процентов одну маленькую слабость. Подцепил в рамках ее реализации верхнюю губу пальцем и чуть потянул вверх. Прямо в том самом месте, в каком лучше всего было бы видно идеально заостренный золотой клык. - Отъебись. - Гречка вяло поерзал по нему, и Гром немедленно отдернул руку. Стало неловко, будто за воровством застукали. - Руки свои... Убери. Говорил медленно, сонно и соблазнительно. Мурчал. Такое Игорю, к его стыду, нравилось куда больше ехидного шипения сквозь зубы или манерного скулежа. Но руки он все равно убрал, даже закинул специально за голову, на мягкую обивку изголовья траходрома. Получается, Гречка все это время скорее бодрствовал, чем нет, и возражения к происходящему у него появились только когда Игорь ему в рот полез. Осознание заставило совсем очевидно покраснеть, такое с ним редко случалось и распознать горячее жжение от прилившей к лицу крови он был способен. Не зря же лучший следак Питера. - Ты как? - Вопрос был дурацким, звание лучшего дознавателя Питера балансировало на грани. - Хуево. - Гречка вздохнул, не открывая глаз. Игоря снова облизнуло теплым выдохом. - Но это ничего. Че я проебал? Вопрос поставил Игоря в тупик и он пожал плечами. Потом осознал, что видеть его телодвижений Гречка не может, и озвучил свое недоумение. В ответ на него с мутным, но достаточно явным раздражением приподняли веки. - Ну мои вещи. Вот айфон, например, он проебался? Игорь все еще не очень понимал, что от него требуется. То ли ещё из режима потворства слабостям не вышел, то ли нервная ночь давала о себе знать. - В кармане был. Гречка удовлетворенно моргнул. - А ключи от тачки? До Грома медленно дошло. Он хмыкнул, скорее от облегчения, чем от прозаичности гречкиных реакций. Ну, если уж тот стал пересчитывать материальный ущерб, значит точно будет в порядке. - Да, в кармане остались. Телефон у тебя вроде и не намок даже, просто сел. Теперь пришла пора Гречки хихикнуть. Это движение воздуха по коже вызвало совсем другой вид щекотки, да еще и с десяток мурашек. Игорь слегка хлопнул его по спине свободной рукой, просто чтобы неловкость сбить. - Так выходит Сурик на додже уехать не смог, если ключи у меня. Нихуя прикол. - Совершенно непонятно пояснил свое хихиканье тот. Каждое его щекотное, мягкое слово оседало на коже как эхо поцелуя. Игорь решил не заморачиваться гречкиными автомобильными делами. - Вот сигарет при тебе не было. Курить бросил? - Теперь двигать руками было неудобно, неловко и вообще провокационно. - Конечно, блядь. - Гречка отпихнулся от него и перекатился на спину. - Бля, и куртки не было, да? Сука. - Куртки не было. - Подтвердил Игорь. Ответом ему был протяжный стон. На куртку ему было плевать, а вот на ситуацию в целом - нет. Она была странная, тревожная и непонятная. С такой Гром никогда еще не сталкивался. Повода особо не было, потому что до недавней поры ему хватало ума не трахаться с настолько неоднозначными и сомнительными личностями. Но теперь надо было решать, что делать дальше. Они с Гречкой никогда ещё не находились рядом так долго, так близко, так раздето и при этом не в процессе секса. Такое платоническое соседство ломало для Игоря все шаблоны. Непосредственно на нем никто больше не возлежал, но чужое тело все равно было в физической досягаемости, соприкасалось с ним боком, бедром и плечом. Двигаться Грому не хотелось, он ощущал себя тяжелым и неповоротливым, и сам не понимал - это вот само собой так или просто чтобы не будить дракона? Ему вдруг стало очень важно сдержать хоть одно намерение из тех, с какими он вчера выходил из отделения в дождь. Не трахаться, потому что о “не видеться больше” и речи не шло. Причины своей категоричности по обоим пунктам Игорь копать категорически не желал. Хотя по поводу отсутствия секса и мог выразить пару догадок. Например о том, что в последний раз, когда они переспали, его хуй мог сыграть неприлично большую даже для своих немаленьких размеров роль в гречкином вчерашнем распаде. Или вот такую - что если сейчас они поебутся, то сбросят весь счетчик осознанности, который успели набить за ночь платонических обнимашек. Другое дело, что зачем ему этот счетчик вообще нужен полностью набитым Игорь тоже не понимал. В итоге решил сойтись с самим собой на простой принципиальности. Мужик сказал - мужик сделал, и хули тут. Что касается прекращения всякого взаимодействия (не расставания, потому что чтобы расстаться нужно же сначала встречаться, а это точно не про них) - то тут Гром позволял себе утонуть в тумане недосказанностей и противоречий. Слабохарактерно и глупо, и рано или поздно он все равно наткнется на этот запрятанный поглубже айсберг мыслей и потонет в очередном приступе самокопания. Но сейчас он сам себе другого выхода не оставлял. Кстати о драконах. Дракон на Гречке тоже был набит, большой китайский, с мордой скорее хитрой, чем злобной. Обвивался вокруг левого предплечья и подмигивал сейчас Игорю с самым бесстыжим выражением. Пришлось отвести глаза, а вот руки так просто отвести не удалось, поскольку та, которой он прикрывал вытатуированный на спине глаз, так и осталась прижата. Гром попытался осторожно ее вытащить. - Не дергайся. - Строго велел ему Гречка, снова перевернулся на бок и привалился к игореву телу в ещё более близком и неловком контакте и закрыл глаза. Возвращать ладонь на спину было неловко, поэтому Гром избрал самый невинный способ занять руки - снова погладил Гречку по голове. По голове же ведь и детей гладят, и животных, и надо быть совсем отбитым извращенцем, чтобы увидеть в этом что-то сексуальное. Реакции не последовало, и он с облегчением погладил ещё, с большим нажимом. И ещё. И провел кончиком указательного пальца по кончику аккуратного уха. Уши никогда не выступали в их постельных развлечениях хоть сколько-то заслуживающим внимания объектом, поэтому Гром предположил, что никаких эрогенных зон там нет. Ошибся. Потому что вот на этот вот шажочек из зоны асексуальтного комфорта Гречка среагировал новым стоном, но в этот раз уже очевидно довольным. Глаза открывать не стал, но расплылся в довольной улыбочке. Черт! Игорь медленно отодвинул руку и бессильно разложил ее на подушке. Решение избегать секса уже через три минуты после его принятия оказалось неактуальным, но он с упорством осла пытался его придерживаться. - Ты так весь день будешь лежать? - Он безо всякой ласки ткнул Гречку под лопатку. Чтобы не обольщался. Тот поморщился и снова изволил открыть глаза. - Не, не, тачку забрать надо. Ща, чуть еще. Чуть растянулось настолько, что даже замерший в неудобном, скованном нежеланием создавать лишнюю двусмысленность движениями положении Игорь успел снова задремать и снова проснуться. Проснулся он от того, что Гречка наконец отлез от него на расстояние достаточное для того, чтобы у них не осталось больше ни одной точки соприкосновения. Тот сидел на краю кровати, скрестив ноги, и курил. Дымок полз по комнате полупрозрачными сизыми лохмотьями. Теперь уже Игорь перевернулся на бок, чтобы снова уткнуться во взгляд вытатуированного глаза. Тело, задеревеневшее в одной позе, скрипело и стенало. - Ну вот опять весь куревом провоняешь. - С неожиданным даже для себя огорчением констатировал он, наблюдая, как Гречка с наслаждением делает тяжки. - И своей жвачкой мятной. Тот обернулся через плечо, расплылся в слащавой улыбочке. Глаза у него то ли так и не успели еще сфокусироваться, то ли их уже затянуло дымкой. - А тебе что, больше нравится когда от меня не пахнет сигаретами? - И он снова откинулся на спину, на этот раз перпендикулярно Игорю. - Я обычно не курю в кровати, знаешь. И выпустил струйку дыма в потолок. Врал, конечно, и об этой его лжи красноречивее всего свидетельствовала пепельница на тумбочке. Но зачем? Игорю этого было не понять, поэтому он и давить не стал. Надавил с другой стороны, куда больше его занимавшей. - Так что с тобой вчера было? Гречка не ответил. Затянулся, потом потянулся, ткнул Игоря в бок вытянутыми над головой руками. Закатил глаза, и только через миг Гром понял, что это он просто так из своего положения на него посмотрел. - Ниче. Передоз. - Хмуро отозвался наконец и сам больше не заговаривал. Игорь и тут не стал дожимать. И опять ему по непонятной причине нужно было докопаться до правды. То есть, причина была. И не одна, он с десяток таких мог набросать за пять минут. Вот хотя бы такую - просто ему нужно было знать, что еще ожидать от Гречки. Не выдаст ли он их договоренности кому не надо в очередном таком своем припадке? Пример слабый, шитый белыми нитками, но первичные потребности Грома в мотивации собственных желаний и поступков вполне удовлетворял. Решил, что потом ещё попозже подкатит с этими же расспросами и не слезет уже пока не узнает правды. Сейчас вроде как еще рано казалось, а вот ближе к вечеру - самое то. Игорь поймал себя на мысли, что он, выходит, уже запланировал либо что они вообще до вечера вместе протусуются, либо как минимум что вечером увидятся. Хмыкнул. Гречка, добивший уже две сигареты и принявшийся за уничтожение третьей, снова недовольно ткнул его в бок. Принял, видимо, на свой счет, эгоманьячина. - Че ты ржешь? Сгоняй мне кофейку наебень, а? Такая потрясающая наглость напрашивалась на ответочку, но Игорь решил быть профессионалом и использовать ее как подводку к каверзному вопросу. - Откуда у тебя такая кофемашина, кстати? Ответом ему был красноречивый взгляд. Как на дебила. - Блядь, Гром, я конечно понимаю что у тебя на хате даже чашки еще нахуй Владимира Красное солнышко застали, но щас есть такая охуенная штука, как интернет-магазин. Ты только с кровати от охуевания не падай, ладно? Такой многословный ответ убедил Игоря, что кроется за машинкой нечто интересное. Не настолько, конечно, чтобы уделять этому внимание при обычных обстоятельствах, но сейчас ему было лень и хватало его только на такие крошечные задачки. Что он там про принцип маленьких шагов говорил? - А деньги откуда? Ты же не раз говорил, что не работаешь, хвастался мне этим даже. Гречка снова ткнул его под ребра. На этот раз уже чувствительнее. - Один вопрос - одна чашка кофе. Давай, ты мне уже ее торчишь, вставай. Там все просто, ты разберешься. Игорь сам не знал, почему подчинился, вообще-то было его натуре противно и не близко слушаться кого угодно, а уж тем более таких вот персонажей. Но он спустил ноги с кровати и потащился на кухню - на ту, что принадлежала изначально квартире с белым диваном. Видимо, незримая и неутомимая Гуля тут побывала совсем недавно, потому что на полу не было ни пылинки, и все сияло чистотой. Только в гостиной, там, где они оба раздевались вчера, остались грязные следы и разводы. На кухне было также стерильно, как и во всей квартире. Вчера Игорь был слишком на нервах, чтобы это заметить, а сейчас понял, что даже пепельницы были тщательно отмыты и вычищены. Кофе действительно оказалось несложно сделать, а в ящике для посуды стояли две кружки. Ту, вторую, из которой он пил в утро после ебли на белом диване, никто никуда не дел и даже не разбил, поэтому Гром решил и себе сделать порцию. И если запах сигаретного дыма его никак не трогал, то от аромата свежего кофе аж в глазах немножко потемнело. Он не удержался и отпил глоток прямо тут. Замычал сам себе одновременно довольно и осуждающе. С одной стороны напиток был хорош, с другой - в его-то отделе кофемашина далеко не такую вкуснятину выдавала. Скорее по привычке, чем от голода открыл холодос, заметил у стены грустный сверток вчерашней шавермы. Надо же, хозяюшка какая, даже убрать успел. Само собой, пришло на ум и гречкино вчерашнее совершенно странное поведение. Интересно, он и сейчас от запаха перекорежится, или ничего? - Будешь шаву? - Игорь не был уверен, что его зов не затеряется. Не затерялся. - А есть? Гони тогда, буду. Бедная шаурма снова была разогрета и торжественно внесена в спальню. Знаменитая громовская координация движений помогла ему принести все одной ходкой и ни капелькой кофе не осквернить чистые полы. Гречка снова раскинулся на кровати в самом подходящем положении - головой к изголовью, с подушками под спиной. Хотя на круглом ложе любое положение могло считаться подходящим. Игорь, наверное, слишком внимательно смотрел на него, пока тот без малейших признаков брезгливости аппетитно жевал. Слишком - потому что Гречка перехватил его взгляд и поманил ближе. Гром сидел на краю кровати, ногами на твердом и надежном полу, а душой на твердом и надежном решении не трахаться. Тем более, у него в руках стыл в кружке кофе. Поэтому он сделал вид, что не заметил призыва. - Да иди блядь сюда, ну! - Прелестью и вместе с тем невероятно раздражающей чертой Гречки была его чертовская настырность. Если в его красивой голове закреплялось желание, то было проще поддаться, чем бороться. Как-то так они в первый раз и переспали. Гром подполз к нему на коленях, проваливаясь в мягкий матрас и удерживая кружку в непростом балансе. - Что тебе? - Он отхлебнул, обжег язык и рассердился на свою покорность. Ему в лицо недвусмысленно ткнули остатками шавы. Чуть ли не по губам провели. Свободной рукой Игорь отпихнул щедрый дар и выразительно уставился. - Ну ты смотрел такими своими глазами голодной псины, я не мог не угостить. - Красиво пожал плечами Гречка. Объяснять, что псиной, а точнее дальним родственником собаки Павлова в их взаимодействии был скорее он сам, Гром не стал. Нехорошо выходило, а один гипотетически нехороший разговор у него уже был запланирован. Пока вопросов по поводу того, каким чудом они вчера нашли друг друга среди дождливого Питера не вставало, но высок был шанс, что рано или поздно ему придется объясняться. Он уже решил, что расскажет правду про передатчик, хотя предполагаемая реакция и была бы скорее всего крайне резкой. Поэтому сейчас от греха подальше Игорь покорно укусил. Гречка не выпускал шаву из рук, не отдавал ни контроля, ни поводий. Это должно было быть унизительно, а оказалось немного волнующе. Он, майор Игорь Гром, стоял на коленочках и ел с рук, и не очень-то был против. Стоило этой мысли полностью осесть в его голове, как Игорю стало стыдно и раздражение вернулось, и все это вместе заставило его отклониться назад. Он сел, вывернул из под себя ноги и все это умудрился провернуть не расплескав ни капли кофе. - Не будешь больше? - И Гречка, не дожидаясь его ответа, одним громадным укусом добил шаву. Прожевал, проглотил, запил и выдохнул. Довольно прищурился на Игоря. - Спасибо. Такое простое маленькое слово оказалось даже неожиданней, чем этюд игры в собачку. И смутило почти столько же. - За что? - Было у Игоря представление о Гречке как о том, кто никогда и ни за что не благодарит. Или делает это со скрипом. Но вот сейчас он совсем легко сказал заветное волшебное слово и не менее легко пожал плечами. - Ну, за кофе, да и за вчерашнее. Наверное я тебя опять от твоей ебаной работы оторвал? - И он фыркнул почти не ехидно и очень приятно. Игорю захотелось оказаться к нему поближе. И в кои-то веки за сегодняшнее бесконечное утро он не стал строить баррикады из оправданий и отговорок, и просто снова подполз ближе и лег так, что их плечи соприкоснулись, и теплая гречкина аура отдалась в привкусе кофе привычным запахом сигарет. - Да не за что. - Тут бы и спросить снова про то, что это вот все же было вчера. По всем правилам допроса так надо сделать, но Грому вдруг стало так лень во все эти допросы снова играть. И он промолчал. Кофе они допили молча, Игорь наблюдал за тем, как пробивающийся между неплотно сдвинутых штор луч света перемещается по комнате наподобие очень медленного сканера. Он и их успел облизнуть, ощупал каждый рельеф и наверняка запечатлел на подкорке самого мироздания эту жутко компрометирующую их обоих сцену. - Ты не боишься, что твои кореша узнают про твои пристрастия? - Вопрос сорвался с языка сам собой, не дав Грому времени на осмысление. Он только подумал о том, что на самом деле и ему и Гречке одинаково должно быть опасно продолжать эти терки, и вот уже озвучил свои догадки. Да чтоб его! - Не-а. - Гречка отмахнулся с таким равнодушным видом, что оставалось ему только поверить. - В плане - не, они нихуя никогда не узнают. Люди всегда знают обо мне только то, что я сам хочу чтобы они знали. Ты не исключение, кстати. - И он ухмыльнулся, нагло и ехидно. Игорь ничего на это не ответил. Хотя надо было бы - он ведь на самом деле знал больше, чем ему показывали, и развеять бы ему такое опасное заблуждение. Но с другой стороны, как бы хорошо он не вчитывался в строки и междустрочья полицейских отчетов и показаний свидетелей, все равно то и дело натыкался на следы, хлебные крошки, отпечатки, которые намекали ему на секреты, но никогда не давали точных ответов. Может, Гречка и был прав, но признавать его правоту не хотелось. В конце концов, из общего у них точно было пристрастие к игрищам с огнем. Гречка отставил пустую кружку и переполз на тот край кровати, который был ближе всего к зеркалу. Оно тоже было свежевымытым, сияло чистотой, и он мог видеть гречкину спину в реальности и его лицо в отражении, все одновременно. Игорь даже не стал пытаться в ложной скромности отвести глаза, и пялился. Его снедало сомнение - нормально ли вообще то, что он находит другого человека (мужского пола!) таким привлекательным? То есть, это в любом случае было за гранью нормальности, учитывая то, во что визуальное восхищение у него выливалось физически. Но все же - одно дело было возбудиться на объективно привлекательную натуру, о которую не он один разбил моральные устои. А другое - в ничем не примечательном человеке раскопать нечто персонально настолько заводящее, что швах. Первое было ужасно, пошло, несдержанно, но объяснимо. Второе взрывало все мосты и изничтожало на корню все представления о себе самом. Первое было очень плохо, но второе было катастрофой. - Тебя многие считают красавчиком, да? - И он снова решил спросить напрямик. - Девки текут небось. Исполнение вышло на грани, какая-то тупая ревность пробивалась. Совсем не то, что он хотел показать, к сожалению. Но к счастью и не то, что на самом деле крылось за вопросом. Хотя Гречка в это все равно так глубоко не погружался, стоило речи зайти о его внешности, как он рухнул в самолюбование без разбега. Слез с кровати, встал перед зеркалом в полный рост, кинул взгляд в Грома через отражение. Расплылся в улыбке, недоброй и надменной, в своей обычной короче. - А ты пытаешься убедиться, что не один за мной побежал со стояком на перевес, да? - Тон был елейным, смысл кипяще-обжигающим. Ну и куда без старого-доброго сеанса чтения мыслей. Игорь сглотнул слюну, внезапно наводнившую его рот. Такого обнажения его истинных замыслов на раз он совсем не ожидал и теперь ощущал себя как выброшенная на берег рыба. Надо было ответить хоть что-то, но на ум шли одни бессмысленные в его положении грубости. - Не льсти себе. - Наконец сухо выдал он. Гречка заржал, все не расцепляя их зеркального зрительного контакта. - Я не льщу. Ну так вот чтобы ты знал - не-а, нихуя не один. Я секси красавчик, это знают вообще все, не ссы. То, что у тебя на меня привстает - это абсолютно нормально. И он выставил бедро в сторону своего отражения в зеркале, скорее комично, чем всерьез. Грому оставалось только удивиться тому, насколько четко он умудрился передать это движение тогда в клубе. Это же были плохие новости, да? Ему совсем не следовало проникаться случайным любовником настолько, чтобы безошибочно копировать его телодвижения. Но развить очередную мысль он не успел, потому что Гречка вдруг повернулся к нему и посмотрел прямо в лицо. А потом вернулся на кровать, встал на четвереньки и плавным, но стремительным движением преодолел расстояние между ними. Посмотрел на него исподлобья, взглядом совершенно изменившимся, и Гром друг понял, что цвет глаз у него меняется не только в зависимости от освещения. Ещё роль играло настроение, и сейчас привычная прозрачно-голубая пстошь сменилась на темное грозовое небо. Готов ли был разразиться ураган Игорь не знал, но молнии точно сверкали. Он смущенно порадовался, что они оба были все же не совсем голые - на Гречке были шорты, а он от внезапных физических позывов был относительно защищен и трусами, и трениками. Не очень помогало только, что оба элемента одежды были хоть и абсолютно чистыми, но все же гречкиными. Впрочем, защита была столь эфемерна, что и в расчет её принимать не стоило, и Игорь понял это в тот же момент, как перестал избегать прямого взгляда. В нем внутри совершенно против его воли тотчас же начало закипать вязкое темное возбуждение, и жар только усилился, когда Гречка пьяно, протяжно и насмешливо спросил-утвердил: - Ну ты ж прям сейчас меня пиздец как хочешь выебать. Потом он чудовищно медленно склонил голову, умудряясь при этом все равно удерживать звенящую от напряжения нить взгляда между ними, и лизнул Игоря по животу. Скользнул-то всего парой сантиметров своего раскаленного, грязного, ядовитого языка, но Грому как будто нож вонзили, протащили тупым лезвием и прокрутили. Только вот в отличие от настоящего ножа, эта сладкая мука ему пиздец как нравилась. В ушах зазвенело. Он вообще-то ничего сейчас не потерял бы, если бы поддался. Соблазн был велик до боли, до привкуса крови от прокушенной щеки во рту, но нежелание снова поддаваться было сильнее. Он стиснул зубы, стиснул кулаки и выдержал взгляд. - Не сейчас. - Слова давались с трудом и были тяжелы, словно кирпичи. Игорь ждал любой реакции, подсознательно был готов даже к тому, что Гречка со злости вопьется зубами ему в плоть и выхватит кусок мяса, обнажив ребра. Но тот его снова удивил. Спокойно отпрянул, градус напряжения в комнате сразу упал. Пожал плечами. - Моё дело предложить, тррщ мйрр. - И снова слез с кровати. - Но вообще-то это планировалось как благодарность за помощь, которую тебе все равно придется мне сейчас оказать. Грома как холодной водой облили. Он раздосадованно скрипнул все еще стиснутыми зубами и разжал кулаки. Значит, вот она гречкина спонтанность чего стоит. А теперь и не спросишь “а мне-то с этой помощи чего будет”, потому что ему только что это что-то предложили, и он отказался. - И что за помощь? - Он тоже перекатился к краю кровати. - Надо найти машину. - Судя по звукам Гречка ушел в ванную. - Одевайся, так уж и быть, погоняй мои шмотки опять. Заодно похавать куда-нибудь загонимся. Платить наверняка предстояло Игорю. Он слез с кровати, чувствуя себя почему-то несколько обманутым, хотя все тут было честно. Пошел в “свою” ванну, в которой вчера мылся, поплескал в лицо водой, пригладил усы и волосы. Поразмыслил, глядя на зубную щетку, но не решился ей пользоваться. Одно дело трахаться с кем-то, а другое дело щетку делить. Вместо этого просто прополоскал рот листерином, бутылка которого стояла на краешке раковины. С одеждой решил не охреневать. Его джинсы все еще были влажными, футболка несвежей, кроссовки тоже до конца не просохли. Только куртка за ночь пришла в свое обычное полуубитое, но все еще живое состояние. За эту живучесть Гром ее и обожал. Впрочем, судя по сушившему лужи за окном солнышку, в джинсах и кроссовках все равно было бы слишком жарко. Он оставил треники, нашел на диване майку, которую вчера взял из гречкиного шкафа. С обувью оставалась дилемма, поэтому он глупо топтался в прихожей. Гречка прервал его бдение. Он тоже не особо заморачивался над внешним видом, шорты отставил те же и натянул сверху яркий розовый свитшот. Зато причесался и нашел очки от солнца. - Ты че замер? - Он критично оглядел Игоря с ног до головы. - У меня на твои ласты только шлепки, вон в углу лежат. Ток не проеби. Шлепки органично дополняли образ классического подпивасника. В пору службы в ппс примерно такие мужички средних лет с чрезмерным гонором были одними из самых постоянных его клиентов, а вот теперь Гром и “дорос” до такого образа. Зато в кои-то веки у них с Гречкой не было такого разительного визуального несоответствия. Если бы Игорь увидел их со стороны, то точно решил бы, что парочка долбаебов направляется опохмелиться и, возможно, устроить разборку на парковке у тц. Отличный, блин, образ. - И в чем заключается твой план? - Они уже выехали со двора на ласточке (Игорь отметил, что тойота Колясика тоже стояла на месте, навреное пока боевые действия решено было поставить на паузу) и он понял, что речь шла, видимо, о другой машине. На место за баранкой он претендовать не стал, решил, что Гречка достаточно в себе, чтобы водить. - Я взял тачку у друга, ну и когда уебывал с тусовки, оставил у себя ключи. Значит, она там где-то все еще припаркована. Ща мы ее найдем, заберем, и я поеду на ней, а ты пиздец как аккуратно, не дыша и не дергая своими лапами лишний раз поедешь за мной на ласточке. Гром хмыкнул. Вот это честь! Он и не подозревал, что однажды ему выпадет повести эту машину без настырного присутствия её хозяина рядом на пассажирском. Даже неловко немного стало. - А с чего именно мне такое доверие? - С того, что я эту тачку собираюсь покупать, но есть у меня подозрение ебаное в том, что если тот кореш, который мне ее собирается продать, узнает что я бросил тачку в ебенях и упиздовал, то он мне ее из принципа не продаст. Сложные гречкины взаимоотношения с друзьями Гром вообще разбирать не собирался, хватало ему и того, что они под чутким руководством Мамеда кошмарили всех, кому не везло попасть под руку. А вот то, откуда у него деньги на целую машину, в смысле автомобиль, а не кофейник, было бы невредно провентилировать. Хотя скорее всего оттуда же, от Мамеда сотоварищи. Правда разобраться в этом вопросе Игорь не успел, потому что машина тормознула на стоянке. - Приехали? - Ему-то казалось что термин “ебеня” подразумевает дальнее расстояние и некоторый процент кружения по дворам в поисках нужного дома. - Пожрать. - Пояснил Гречка. Игорь прислушался к себе и понял, что действительно не отказался бы закусить. Правда, пришлось подождать, пока будут выкурены еще две сигареты, а потом пока неторопливая официантка со смазанной тушью сначала примет у них заказ, а потом принесет готовую еду. Он заказал себе омлет, и выглядел тот как стремный флешбек из детсадовской поры. Поварихе именно омлеты почему-то не удавались, но дирекция сада никак не хотела убирать их из меню. Каждый вторник дети давились мерзкой полужижей, и сейчас забытое миллион лет назад воспоминание осветило его голову изнутри как фейерверк. - Ты тут уже ел? - Гречка засел в подпитывающемся от повербанка телефоне и не обращал на него внимания. Пришлось пихнуть его ногой под столом. - Че... А, да. Омлеты тут говно, кстати, зря ты взял. Перезаказывать новое блюдо Гром не стал, смирился со своей судьбой и принялся давиться завтраком. - Кстати, ты тоже очень ебабельный. - Гречка вдруг отвлекся от телефона и ткнул в его сторону вилкой с кусочком сырника на ней. Сырники выглядели куда аппетитнее омлета, но поперхнулся Игорь не поэтому. - Что? - Такого он совершенно не ожидал. С досадой отметил, что снова рискует покраснеть. - Ну, я вот с мужиками особо не ебусь. То есть, вообще не ебусь. Не считая тебя. Так что ты особенная снежинка, Гром, гордись. - Тема развивалась в каком-то совсем ебанутом направлении, но особенной ебанцы добавляла спокойная непринужденность. - Если бы ты не одевался так, как будто у тебя три развода, пять детей и дачный участок за плечами, был бы вообще огонь мужик. Ну вот, Игорь смутился. Уж от кого, а от других мужчин комплименты ему не доводилось принимать. То есть, доводилось, но только в плане работы, например, или в плане ума, силы, дерзости, знаний, но только не внешности. И уж точно не в перспективе вопроса однополого секса. - У меня есть дачный участок. - Вздохнул он. Только это на ум и шло. Гречка хохотнул, допил залпом очередной кофе и расплатился с официанткой. Сам, за них обоих. Вот тебе и плюсы быть секси. Игорь Гром - не только бисексуальный мент, но и мент-содержанка. Гордость питерской полиции, хули. Вся эта история привела его в задумчивость, и в ней он пребывал пока они искали машину (шикарный черный додж, кстати), пока Гречка придирчиво осматривал ее на предмет повреждений и пока детально пояснял, что сделает с Громом, если тот хоть царапинку, хоть вмятинку, хоть капельку грязи посадит на его ласточку. Задумчивость эта была типа тумана или ваты, ни к каким особым выводам не вела, но надежно окутывала мозг и защищала его от дальнейших повреждений. Разогнать ее вышло только когда он получил ключи (на этих брелок был в виде эмалированного пениса, и Грому стало интересно, какие брелки у оставшихся корешей Гречки и не отражают ли они нюансы их подсознательных желаний). Потому что в доле гречкиных угроз шутка составляла гомеопатическую часть и вести ласточку нужно было действительно осторожно. И стоило туману чуть рассеяться, как он вспомнил про дела. А именно - про свидетельницу. И про то, что допрашивать ее надо было сегодня. Если еще именней - через пол часа. У него не то, что переодеться, у него и доехать-то времени еле хватало. Гречка воспринял идею без энтузиазма. Вздохнул, посмотрел укоризненно, но вот эта вот дешевая игра Игоря не пробивала. - Ну ладно, езжай к своей бабе, я отвезу додж на место, ключи корешу верну и подгоню на такси за ласточкой. Но все, че я тебе обещал сделать, если ты ее хоть как-то коцнешь - умножай сука на два. В кафе Гром прибыл напряженным и раздраженным, но за пять минут до назначенного времени. Оказывается, если вести машину не абы как, а реально аккуратно, это жутко выматывает. Да ещё и видок с щетиной, в шлепках и майке явно не располагал к серьезным откровениям. Он выбрал столик в углу, удобный со всех сторон, такой, чтобы его нижняя часть тела особо не палилась. Не то, чтобы верхняя была сильно презентабельнее. А еще этот столик был достаточно далеко от того, за которым они тогда с Гречкой сидели. Ровно в назначенное время дверь открылась и в кафе стремительно вошла молодая женщина. Покрутила головой, и из трех посетителей кафе Гром видимо даже в таком виде больше всех походил на мента, потому что направилась она к нему. Алена была высокой, красивой, в движениях ощущалась уверенная грация. Игорь предположил, что они с Иваном познакомились в спортзале, где он работал тренером. Оказался прав. Она деловито, хотя и немного смущенно поздоровалась с ним рукопожатием, заказала себе зеленый чай. Никак не прокомментировала его внешний вид и вообще, кажется, ничего странного не заметила. Вдохнула, как перед прыжком в воду, и без предисловий начала рассказывать. - Я брала группы по водной аэробике и индивидуальных клиентов, а Ваня работал в зале. Однажды второй тренер в бассейне, Алексей, приболел, а у нас в клубе было такое правило - нельзя, чтобы при открытом бассейне был только один тренер. Потому что там же еще и просто так на дорожках люди плавают, и нужно обязательно два человека минимум. Один следит за посетителями, второй ведет занятие. А поскольку Леши не было, мне пришлось бы отменить и группу, и всех своих платников на этот день. Я расстроилась, помню, потому что с них капает хороший процент, да и люди были бы недовольны. Ваня увидел, что я понурая сижу, спросил, в чем дело. И предложил помочь, он же только недавно устроился, у него не так много индивидуальных клиентов было. Она грустно улыбнулась какому-то воспоминанию, вздохнула в чайную чашку. Ей явно тяжело это все давалось. Игорь надеялся, что если сумеет поймать преступника, то облегчит её ношу хотя бы немного. Он отринул все бытовое, что только что перегружало его голову, и сосредоточился на работе. Профессиональный долг привычно вытеснял все прочие эмоции. - Вы жили вместе, когда он погиб? Она кивнула. И, кажется, дальше рассказывать совсем не хотела. Грому, скрепя сердце, пришлось ее подтолкнуть. - Но Вас не было в городе, когда обнаружили тело? Это Игоря зацепило, ещё когда он читал дело. Её ни на момент убийства в городе не было, ни на опознание она не приехала. И вообще, местные менты ее чуть ли не в розыск объявлять собирались, когда она, наконец, объявилась. Поэтому он и предположил, наверное, что по бывшему парню Алена не очень тоскует. Ошибся. Но тем интереснее было узнать причину ее отсутствия. Она вздохнула, подергала пакетик в чашке за ниточку. - Мы поругались. Я уехала к родителям в Иваново, а когда... Ну, когда Ванечки не стало, мне никто не сообщил, поэтому я и не приехала сразу. Я же думала, что он меня просто игнорирует, понимаете! - Она судорожным движением скомкала попавшуюся под руку бумажную салфетку. Игорь кивнул. Мысли попытались было уползти в сторону, но он себя одернул. Так отвлекаться было недопустимо, что с профессиональной точки зрения, что просто с человеческой. Перед ним тут душу раскрывали, и он был обязан хотя бы попытаться сделать так, чтобы переживания молодой женщины были не напрасны. А для этого нужно было сосредоточится, черт возьми. - Я буду задавать Вам вопросы, на которые Вы наверняка уже отвечали. Они могут показаться Вам неделикатными или глупыми, но все это нужно для того, чтобы я мог составить полную картину произошедшего. Алена слабо улыбнулась. Игорь подумал, что не смотря на отдаленное сходство - светлые волосы, голубые глаза - она совсем не похожа на Гречку. Снова ткнул себя под ребра ментально - и зачем вообще их сравнивать? Гречка был соблазнительным, себе на уме провокатором, а Алена пришла сюда просто переговорить. - Мне и тогда задавали много всяких неприятных вопросов, даже без таких вот предисловий. Так что Вы меня ничем не обидите и не удивите. Гром подумал, что было бы забавно спросить у неё, как бы она поступила, если бы совсем неправильно и нелепо привязалась бы к кому-то, к кому привязываться совсем не следовало. Захотелось воткнуть самому себе вилку в руку. Просто чтобы напомнить себе, что кроме этой всей интрижки с Гречкой в его жизни еще кое-что есть. Важное и стоящее, между прочим. - Хорошо. У Ивана были враги? Вы могли бы назвать людей, которые хотели бы причинить ему вред? - Она приоткрыла рот, чтобы решительно запротестовать, но Игорь приподнял руку, останавливая ее. - Не убить, не покалечить, просто недоброжелатели. Алена задумалась. Покачала головой. - Никто не приходит на ум. Конечно, были какие-то конфликты с ребятами из зала, но это все такая ерунда, я уже и не помню, кто, с кем, из-за чего... - Она снова сжала салфетку, которая превратилась в комок. - Ваню все любили. Это такая шаблонная фраза - “все любили”. И всегда неправда. - Он никогда не упоминал ни о каких своих друзьях из Саратова? - Игорь решил подкопнуть под интересующую его тему издалека, совсем слегка. Девушка его удивила. Она качнула головой быстро и решительно. - Нет, ни разу. Игорь уцепился за эту странность. Обычно люди переезжают в другой город с большим багажом если не друзей, приятелей и знакомых, то по-крайней мере историй об оных. А если кто-то упорно отказывается упоминать свое прошлое, то ему, скорее всего, есть что скрывать. А если этого молчуна потом убивают, то и тайна, скорее всего, оказывается ого-го. От о чем рассказал бы где-нибудь в московском баре сам Игорь? Да ничего бы не рассказал, и не потому, что есть чего скрывать, а просто не болтливый он парень. - А Вы сами его спрашивали? Алена пожала плечами, потом чуть заторможено кивнула. - Конечно. Вообще-то я надеялась, что он меня с родителями познакомит, или с кем-то из старых друзей. Даже немного обижалась на него. Но он мне сказал, что с родителями поругался, а друзья все разъехались. А Вы... Не записываете ничего? Игорь улыбнулся. Понадеялся, что вышло хотя бы не издевательски, а в лучшем случае - тепло. - Я запоминаю. Опыт, сами понимаете. Девушка снова кивнула. - А здесь ни с кем из разъехавшихся друзей он не пересекался? Не упоминал никого? Отрицательный качок головой. Черт, их разговор начинал напоминать одностороннюю пантомиму. - Никогда не упоминал о неком Федоре Вашенцеве? И вот тут Гром внимательно всмотрелся в ее лицо. Взгляд у него был все такой же ровный и спокойный, но он сконцентрировался на малейших сокращениях лицевых мышц. Даже если она не солгала ему и остальным полицейским и действительно не помнила этого Федора, подавленные или показавшиеся сознанию не слишком важными воспоминания могли проявиться в мимолетном выражении лица и глаз. Однако Алена оставалась все такой же печальной и безэмоциональной. - Не могу вспомнить. Нет, кажется. Как и ожидалось. Он иногда и сам слишком уж начинал верить в свои следаковские сверхсилы, и тогда ему казалось, что и на не единожды перепаханном другими сотрудниками поле он сумеет отыскать пропущенные улики. И иногда ему это даже удавалось, правда, скорее из-за нестандартного взгляда на вещи и дотошности, чем из-за чего-то ещё. Но не каждый раз. - А из-за чего вы поругались перед его гибелью? Алена поджала губы и скрестила руки перед собой на столе. Вот уж тут не надо было быть менталистом, чтобы понять - говорить об этом она не горит желанием. Но потом чувство вины и неловкость под испытующим взглядом Грома сделали свое дело, и она выдала со вздохом: - Да все из-за того же. Я его познакомила с родителями за неделю до ссоры, он им понравился, и они ему тоже. И мне казалось, что дальше он меня должен познакомить со своими родственниками, логически, да? - Она горько усмехнулась. - Глупость, я понимаю сейчас, какая это глупость. Но тогда мне почему-то это было ужасно важно, настолько, что я готова была с Ванечкой поругаться из-за такой фигни. И поругалась, и знаете, ужасно блин, понимать, что последнее, что я ему сказала - это что-то грубое. Избитое сожаление, наверное, мне тоже всегда казалось, что такое только в кино или в бабских романах случается. А теперь вот, и со мной произошло. И она принялась обкусывать ноготь на большом пальце. Игорь сочувственно качнул головой. Это и правда был избитый штамп. И действительно встречался в его практике куда чаще, чем хотелось бы. - Он никогда даже намеками не упоминал, почему, кроме ссоры с родителями, не хотел возвращаться в Саратов? - Алена была готова совсем расклеиться и он постарался переключить ее на следующий вопрос. Ради дела, а не потому, что совершенно не был готов утешать. Его б самого кто утешил. - Ой, Ванечка всегда очень резко реагировал на эту тему, быстро переводил разговор. Я даже думала иногда, что у него там, может, есть какая-нибудь вторая семья? Даже хотела съездить и проверить, но во--первых, не хотелось обижать его недоверием, а во-вторых, я не знала, с чего начать. Ну не ходить же по улицам и не спрашивать у всех подряд, знают ли они такого-то и все его секреты! Ну вот. Иван все же оказался не таким уж хорошим вруном. Но Игорь тщательно проверил - никаких криминальных случаев за ним не числилось. Придется все же и семью расспрашивать. Забавно, если в итоге окажется, что погибший скрывал не какой-то ключ к разгадке своей гибели, а внебрачного ребенка или какую-нибудь ерунду типа работы закладчиком. Настолько забавно, что Игорь, пожалуй, что-нибудь сломает. - И ни про каких своих местных друзей из тех, что уехали, он при Вас тоже конкретного ничего не говорил и не вспоминал? Он уже ждал автоматического отрицательного покачивания головы, но Алена вдруг нахмурилась. - Вы же это так и не проверили? - Ее печаль переплавилась в ярость почти мгновенно, Игорь даже не ожидал такого и растерялся на миг, когда она выпустила из ладони смятую салфетку и хлопнула рукой по столу. - Вы ничего не проверили, да? Решили, что это ерунда какая-то? А теперь Ваня уже больше года как в могиле, а вы нихрена так и не продвинулись с вашим долбаным расследованием! Он приподнял руки в примирительном жесте, хотя и его самого захватил злой азарт. Азарт - поскольку Алена явно готова была сказать что-то, что полагала полезным. А разозлился он на своих бестолковых коллег. Кто знает, может, отработай они действительно все версии, нынешние жертвы Мясника были бы живы, а псих не разгуливал бы по улицам. Конечно, половина убитых должна была бы заплатить за свои поступки по закону, но не умереть. Вся эта мыслительная мутотня насчет закона снова утащила Грома своим течением в сторону Гречки. И себя самого, а как же, по-отдельности они теперь, видимо, не продавались. Почему он с огромным удовольствием захлопнул бы дверь камеры за Якименко, но ему и в голову не приходило сдать Гречку? Хорошо бы признаться себе в том, что он просто трус безнравственный и боится шантажа. Да ему такая неприятная истина самому была бы удовлетворительнее, чем любой другой вариант ответа. Но Алена все еще была тут, все ещё сердилась и все ещё готова была дать ему ценную зацепку. Поэтому Гречке внутри его головы снова решительно был зажат рот, а он сам вытянул себя в реальность. - Я не состоял тогда в следственной группе. Поэтому не могу наверняка сказать, было ли этой версии уделено достаточное внимание. - Прокопенко был бы доволен его уровнем дипломатии. Девушка хмыкнула, но сменила гнев на милость. Или, в ее случае, на новый приступ огорчения. - Да, извините. Я истеричка. Просто довольно давно, за полгода до гибели где-то, я случайно услышала, как он разговаривал по телефону с неким Женей. Я сначала напряглась, думала это баба какая-то, поэтому и стала слушать. - Она слегка улыбнулась и смущенно отвела глаза. - Дурочка, да. Это был обычный разговор был, он звал его приехать к себе. Я сначала обрадовалась, потому что мне было очень интересно узнать кого-то из его друзей не из нашего общего круга. Но он его прям уговаривал, настойчиво так, потом угрожать начал. Мне стало стыдно, что я подслушиваю, и я вошла в комнату, как будто только что. И Ваня сразу отключился, на полуслове! А ведь у нас такое доверие друг к другу было, просто мы оба в прошлом страдали от изменщиков, поэтому даже пароли от соцсетей друг другу дали. А тут такое, он явно не хотел, чтобы я услышала. Мне было неприятно расспрашивать, в измене я его не подозревала, и забыла скоро об этой истории. Пока... Ну, сами понимаете. Игорь кивнул. Да, как бы ему ни противно было оправдывать безалаберных коллег, можно было понять, почему они тут забили. Наверняка решили, что это просто интрижка была. Но они-то не знали про то, что в Саратове таким же изуверским способом через короткое время умертвили некого Евгения! А он знал. На какое-то время такое волнующее открытие даже заставило его отвлечься от желания проверить приемник сигнала. Он почти даже успел забыть о том, что тот тянет его карман. Они поговорили еще минут десять, но больше Гром ничего из Алены не сумел вытащить. Только до слез ее довел, и неуклюже утешал следующие три минуты. Потом по-джетльменски заплатил за них обоих и даже предложил проводить до метро, но она отказалась. Он попрощался, поблагодарил за сотрудничество и истуканом замер на месте, рядом с красной машиной. Рассеянно вынул телефон из кармана, чтобы набрать Гречку, но тот появился сам, лично. Выскочил из притормозившей яндексовской тачки как черт из коробочки. Выглядел он неуловимо более ухожено, чем утром, хотя даже не переоделся. Причесался что ли? Игорь не стал искать пять отличий на двух идентичных картинках и просто вернул ключи. Посмотрел на часы. Надо бы заехать в отдел, выслушать сотню шуток про свой внешний вид и поработать. Алена оставила ему кое-какие зацепки, но в них может быть куда больше потенциала, чем кажется на первый взгляд. А еще позвонить Юле - она не напоминала о себе со вчерашнего вечера и это вызывало легкую тревогу. Но у Гречки были другие планы. - Ну че, раз завтрак тебе совсем не зашел, попиздовали за ужином. Игорь снова неожиданно не стал сопротивляться. В конце концов, омлетом он реально совершенно не насытился и теперь очень хотел чего-то более содержательного. Впрочем, тут, как и во всем с Гречкой, что не касалось секса, его расчет не оправдался. Они приехали почти на набережную, к какому-то пафосному кафе со стоянкой для посетителей. Вот уж в таком месте Гром не рассчитывал оказаться. Заведение было тематическим, и даже над входом громоздилась пластиковая шапка взбитых сливок. У Грома еще оставалась надежда, что внутри может быть найдется хотя бы какой-нибудь завалящий бургер или пара сендвичей, но она рассеялась, когда он увидел витрины. Пирожные, пирожки, мороженое, кофе с большими сладкими топпингами. Зубы сами собой заныли, но Гречка был крайне доволен. Да он и вписывался сюда как родной в своем розовом свитшоте и с белыми волосами, а вот себя Гром ощущал забредшим случайно чьим-то батей. - Ну че, выбирай что хочешь. - Сидушки на стульях были в виде пончиков, но на удивление удобные. Он открыл меню и принялся изучать пункты. Его компаньон тут видимо не раз бывал, потому что определился быстро, а вот Грому пришлось ещё прикинуть, что из всего этого великолепия не вызовет у него несварения. Единственной сладостью, к которой он питал слабость, был Гре... Нет, если серьезно, то взбитые сливки. К счастью, в меню было достаточно позиций в которых они присутствовали в избытке. На самом деле, все оказалось не так уж и плохо. Шарлотка была пропеченной и сытной, кофе был ничуть не хуже того, что он пил сегодня днем на гречкиной хате. Игорь и сам не заметил, как разбудил аппетит. - Я как-то раз чуть какого-то пиздюка тут не переехал. - Признался Гречка и задумчиво облизнул ложку. - Еблан малолетний конечно сам был бы виноват, потому что ломанулся через проезжую часть чтобы заточить ченить сладкого, но все равно, я права-то терять не хочу, заебешься потом с этим всем. Игорь сегодня услышал уже достаточно откровений сомнительного толка, чтобы фактическое признание в готовности ездить по поддельному документу оставило в его усталой душе хоть мало-мальский след. - Ты не боишься... - Он замялся. Хотел сначала спросить, не боится ли тот рано или поздно влипнуть в действительно нехорошую историю и попасть за решетку, но ответ и сам знал. Поэтому завершил первым, что пришло на ум. - Столько сладостей жрать? Гречка фыркнул, вопрос его крайне позабавил, видимо. - Не-а. Зубы у меня и так наполовину не свои, а пережор я компенсирую разгрузочными неделями. Пришла пора Грома хохотнуть. - Другие люди это марафонами называют. Гречка сделал вид, что обиделся, но на самом деле, конечно, совсем нет. - Так что с тобой вчера случилось? Не гони мне про передоз, я знаю что это не оно. - Оттягивать дальше было некуда. - Ты не отъебешься, да? - Глубокий вздох. Игорь увидел, как эти пальцы, о которых у него сегодня только и было мыслей, нашли сигарету, но курить тут было нельзя. - Ну у меня такая хуйня приключается от стрессака. Стрессака в последнее время было дохуя, она приключилась. Ща все заебись, бывает такое очень редко, так что забей. Интересно, входил ли в общее понятие стресса их спонтанный туалетный секс. Первым позывом Грома было расспросить поподробнее, включить следака. И он уже открыл рот, когда до конца осознал, что только что сейчас получил в руки. Такого признания собственных слабостей Гречка наверняка не делал никому в жизни. А ему сделал, с кажущейся на первый взгляд легкостью. Но обманываться ей Игорь не собирался, поэтому рот закрыл. Ему нужно было обдумать не только признание, но и сам факт его получения. Поэтому он просто кивнул. - Понятно. Потом они стояли на паркинге, смотрели на темнеющее небо и один из них курил. А второй наблюдал за огоньком сигареты и взвешивал, можно ли уже считать решение не заниматься сексом принадлежащим вчерашнему дню. - Иди сюда, чет скажу. - Поманил его вдруг Гречка. В темноте он снова приобретал потусторонние черты. Игорь послушно склонился к нему. Ждал чего угодно, а получил того, чего не ожидал. Просто теплый, томный, табачный чмок куда-то в уголок губ, недостаточно близко, чтобы быть откровенно пошлым, недостаточно далеко, чтобы не быть пошлым совсем. И пока он боролся с совершенно глупой рассеянностью, по второй щеке его потрепала теплая рука, совсем как дурацкую собаку, а на ухо пахнуло шепотом: - Вот нехуй утром было ломаться, а сейчас уже все, уже поздно. А потом Гречка послал ему усмешку на грани издевки и уселся в машину. Ещё минута - и габаритные огни влились в вечерний поток и исчезли в нем. Игорь вдохнул последний сполох дыма, прикоснулся пальцами к щеке. Запоздало усмехнулся в ответ пустому месту у левого плеча и пошел к метро. У него сегодня было еще очень много дел.