мне на тебя параллельно

Гречка стиснул зубы и прижался лбом к холодному мокрому кафелю душевой кабинки. Он жмурил глаза до боли, но образы вспыхивали все ярче и четче. Ебаный майор Гром лез к нему в голову настырно, словно нарочно. Он уже успел проклясть сам себя миллион раз за то, что решил играть в недотрогу и не дал себя выебать после кафешки. Видимо, это незавершенное действие и дало толчок бесконечному колесу возбуждения, неловкой дрочки и противного унизительного послевкусия. Он дергано выдохнул и представил, будто Гром стоит перед ним, голый, мокрый и красивый. Воображение четко прорисовало стекающие по торсу струйки воды, сильные руки, гордую осанку... И хуй конечно же, здоровенный стоящий хуй, перевитый венами, с капелькой смазки на головке, такой, блядь, манящий и пиздатый. Дальше можно было ничего не представлять - Гречка сжал ладонь на собственном, более прозаичном достоинстве, и с приглушенным шумом воды стоном кончил. Как ебучий школьник, за исключением того, что школьники обычно дрочат на порноактрисок и вебкамщиц, а не на ментов в звании майора. В раздевалку он вернулся еще в более паскудном расположении духа, чем заходил. А казалось бы, куда уж хуже. Он и в зале-то в такое неурочное время оказался не по своей воле, а по воле рока. Вообще-то, на его месте должен был быть Сурик. Потому что о ДТП, в котором они оба косвенно умудрились поучаствовать на все еще чужой тачке, Романычу рассказывал именно он. Сам Гречка был немножко занят тем, что пиздился со своей кукухой под чужим падиком и нещадно ей проигрывал. Только вот ключи он забыл у себя в кармане, за рулем тоже сам сидел, так что в итоге оказался самым виноватым. Даже вчерашняя многоходовочка с майором и путешествием на двух тачках особо не помогла. Когда он отдавал Романычу ключи, тот уже все знал, был мрачен и непреклонен. Сообщил крайне официальным тоном, что либо Гречка соглашается на полноценную тренировку по всем стандартам некогда профессионального боксера, либо машина уходит кому угодно, только не такому хуевому безалаберному ему. Он сначала психанул и послал друга в пизду его ебаной бабы (ну наверняка же Ленка подзудела, ощущался ее ебанутый почерк), но потом передумал. Они же раньше постоянно тренировались все вместе, ну насколько плохо все может быть? Оказалось, что достаточно плохо, чтобы он начал молить о пощаде на сорок первой минуте экзекуции. Не на словах, конечно, молил. Гречка пиздец как не любил в принципе кому-то уступать. Даже друзьям. Особенно друзьям. Да и вообще, хоть он и не был таким бойцом-убивателем, как Романыч или Гром (чтоб его), в среднем мог вырубить кого угодно из не умеющих драться и даже кое-кого из умеющих. А лесная история про то, как он лопатой отбился от двух ебалаев с огнестрелом вообще была предметом его личной и особой гордости. А тут над его самолюбием крайне обидно и легко надругались. Ну и дрочка в душевой, через дверь от мирно собирающегося в раздевалке Романыча, стала достойным завершением хуевого дня. - Я тебя не сильно пизданул? - Романыча, конечно, было сложно упрекнуть в недостаточно добросовестной дружбе, но такая забота от него казалась крайне неожиданной. Гречка отвлекся от сумрачного сидения на скамейке в раздевалке с трусами в руках и уставился на него. Неужели он выглядел вот настолько плохо, чтобы одним своим видом провоцировать такие вопросы? - А что? - Он постарался звучать не слишком агрессивно, но вышло так себе. Романыч неопределенно пожал плечами и застегнул молнию на спортивной сумке. - Ты сейчас, блядь, точно на говнище изойдешь, но раз уж мы заговорили... Ты странный какой-то в последнее время. Под последним я имею в виду ещё до аварии, типа месяц или два. Сам не свой. - И друг завершил речь вздохом, таким скорбным, как будто толкал эту речь на гречкиных похоронах. Да Гречка и сам был бы не против сдохнуть. Не в общем, с концами и мраморным памятником, но вот в этот вот конкретный момент. Чтобы никому ничего не объяснять. То есть, чтобы себе ничего не объяснять, потому что с Романычем он на эту тему болтать не собирался. Но для себя понять причины своего скачущего, как пульс у мефедронщика настроения надо было. И только вот без этих всех хуев и майоров, это был ответ как крайне простой, так и совершенно не верный. Должно было быть что-то ещё. Что-то, с чем он мог справиться. - Вот видишь. - Энергично ткнул в него пальцем Романыч. - Гречка, которого я знал, послал бы меня сейчас на хуй. А ты сидишь, ебало заклеил, а потом сорвешься и перочинным ножиком кому-нибудь нос отрежешь. - Ага, по самые яйца. - Хмыкнул он. - Блядь, Романыч, я всегда такой был, это ты расклеился с Ленкой своей. Папашка, блядь. Лучшая защита - это нападение. Вообще-то ругаться с Романычем у него намерения не было. Во-первых, потому что если уж и собачиться, то до тренировки. Во-вторых, в кои-то веки тот отбился от своей Ленки и собрался встретиться с друзьями и где-нибудь посидеть. Под “где-нибудь” снова выбрали ебучий “Грех”, хотя внутри Гречки все сжималось от одной мысли об этой дыре. Сурик тоже не лучился энтузиазмом, но оба они по своим причинам не стали отказываться от посещения заведения. Для себя Гречка решил, что не будет пить вообще ничего и ногой в сортир не ступит. - Значит, машину ты мне не продаешь пока, но возить тебя на ней я обязан? - Изобразил он недовольство, когда друг вручил ему ключи. - Тебе ж это нравится, не ври. - Хохотнул Романыч. - Только и ждешь, чтобы заскочить за руль. - Я бы вообще мог отказаться её у тебя покупать на таких условиях, знаешь? Вот твоя Ленка охуеет, когда узнает, что никакого ей лексуса для пиздюка. - Он бы не отказался. Точно не теперь. Но слегка сбить с друга самоуверенность было бы неплохо, а то чет пиздец в себя поверил. Но тот только ухмыльнулся. - Ой, да не запездывайся. Я тебя че, не знаю дохуя лет что ли? Хотел бы отказаться, сегодня бы не поперся никуда. Он был прав. Признавать чужую правоту Гречка терпеть не мог, поэтому просто поджал губы. На самом деле Романыч был прав не только в вопросе машины. В его словах о том, что Гречка изменился, тоже была небольшая доля правды. Он и сам это ощущал каждой второй клеточкой своего нервно подрагивающего организма. Не то, чтобы раньше он был образцом сдержанности и рассудительности, конечно, ебанца-то в нем всегда была в избытке. Просто... Не совсем такого толка, что ли. Его мысли были прерваны резко и беспардонно - прямо перед ними на дорогу выскочила какая-то ебейше дорогая красная иномарка и попыталась проскочить на светофор. Но не успела - толпа людей бессмысленно поперла на пешеходку, игнорируя шанс оказаться схуяченными с ней в одно целое. Тачка замерла в паре сантиметров от капота доджа и раздраженно взрыкнула мотором. Гречка ударил по тормозам, скрипнул зубами и четко ощутил две вещи - накатывающие совсем свежие флешбеки недавнего противостояния у макдака и ебаную не перевариваемую ярость. Та тачка перед ними действительно была пиздецки дорогой и имелся не иллюзорный шанс, что катается на ней не какой-то ебаный обдроченный тиктокер или удачливый мошенник, а персонаж типа Мамеда. Или покруче Мамеда. Нужно было принимать решения взвешенно и обдуманно. Поэтому он вдохнул и выдохнул. Дал себе пару секунд на передышку. И въебал ладонью по клаксону. - Ты ебнулся что ли? - Радостно заржал Романыч. Все же не все ебанутые черты выполоскала из друга его Ленка. - Ага. - Раздраженно дернул он головой. - Сука, дохуя себе позволяет. И он резким рывком (газ-тормоз, вперед-назад) сократил те разделявшие их несколько сантиметров до пары миллиметров. Затылок мягко стукнулся о подголовник, друг радостную агрессию физически развитого гопника сменил на раздраженные вскрики. Ну понятно, тачка-то была до сих пор зарегана на него и бабки, если что, ему платить. Такая не слишком дружеская безнаказанность распалила Гречку еще сильнее, и он стал сигналить непрерывно. Тем более что водитель понтовой тачки вроде как даже еще на пару сантиметров, насколько позволяла толпа пешеходов, сдвинулся вперед. Испугался, мразь! Зеленый сигнал светофора обломал и представление, и возможную разборку. Последняя за эти пару отсчитанных зелеными цифрами на светофоре минут перестала Гречку напрягать и принялась вызывать искреннее предвкушение. А вот Романыч созерцал его мрачно и выразительно, и когда спорткар умчался прочь, предупредительно ткнул в него пальцем. - Не смей, сука. Не смей! Гречка невинно похлопал глазами и смиренно пополз за побитым солярисом. - Чего, славный мой друг? Тот возмущенно вскинулся. - Не смей меня снова подставлять на моей тачке! Ты в прошлый раз че натворил? Вот сука и не надо так снова, особенно с уебками понтовыми всякими. Значит, Романыч в глубине души все же его винил в той аварии, даже хотя бы и частично. И выдал это в пылу раздражения. Вроде Гречке и было поебать, че там про него гонят, но все равно стало немного неприятно. Захотелось закурить, что ли. - Да я думаю, может у меня сила какая-то открылась, волшебная или чет тип того. - Мрачно усмехнулся он. - На кого быкану на дороге, тот на своей ебучей тачке взорвется. - Так ты на мусаров тогда быкуй почаще. - Заржал Романыч. - Или на Колясика своего. Хотя бля, он же реально чуть свою машину тогда не подорвал... Пиздец, Гречка, ты волшебный теперь. Ебаный колдун. Это все звучало так комично, что пришлось прыснуть даже помимо своей воли и в разрез с общим крайне мрачным настроем. - Ну вот, я типа санитар города. Убираю с улиц охуевших понторезов. - Да, чтобы остаться единственным охуевшим понторезом. Ну че, будем за новостями следить, если такой важный хуй бумажный разъебется, точно чет слышно будет. У него номер еще такой приметный, три шестерки, а буквы я не запомнил. Гречка снова фыркнул. - У, так он ещё и сатанист ебаный. А вообще, блатные номера - признак дурного вкуса и мелкого хуя. - Ну-ну, просто сам себе жидишь купить с тремя топорами, вот и пиздишь. Гречка оскорбленно промолчал. Хотя в глубине души на самом деле не отказался бы повесить крутые номера. Не семерки, семерки это пошло. Тройки например, вот номер “с333кс” нихуево б выглядел. Биг дик энерджи. Ага, блядь, секс. Анальный. И ебут исключительно его. На этой мрачной ноте они и подъехали к клубу. И все же поход в этот ебучий клуб был одной большой и жирной хуйней. Гречка сначала немного воспрял духом от шутеек Романыча и от встречи с друзьями. Давно они так не сидели все вместе, как в старые добрые времена. Но внутри было душно, шумно, мрачно, кальянная вонь стала давить на мозги. Натужно веселиться никак не получалось, поэтому он сразу нарушил один из своих заветов и сейчас угрюмо пил водку, закусывая только сигаретами. Друзья его угрюмости то ли не замечали, то ли просто слишком глубоко погрузились каждый в свои грехи, чтобы париться. - Есть, между прочим, одна наметочка. - Вещал через стол Ленька. - Коммерс один, Куприн его фамилия. Бабками ворочает неплохими, и вот если мы его... - Куприн, как писатель. Нихуя. - Перебил его Илюха. Он сидел по левую руку от Гречки и дул здоровенный джойнт. - Прекрати выебываться, блядь, все тут в курсе что у тебя девять классов образования. - Обиделся Ленька. - Я тебе про бабки, а ты мне про писателей каких-то ебанутых. Так вот, коммерс этот ебучий поднялся на курсах каких-то в инсте, и там его ясен хуй только налоговая могла отъебать. А щас он вылез в оффлайн, я по своим каналам справки навел - никто на его жирненький бизнес-центр ещё не залупился. - И че мы с ним сделаем? В лес увезем? Обращались не к нему вроде, но фраза про лес всколыхнула целый ворох мерзких ассоциаций. Гречка затушил сигарету в пепельнице, с силой вкрутил туда, и опустил голову на сложенные на столе руки. Стало темнее, но навязчивый гул голосов никуда не пропал. Его затошнило. Мысли пузырились, разбухали, давили на голову изнутри. Он попытался разложить причины своих загонов, но идея была хуевая. Потому что источником номер один, предсказуемо, был ебаный майор. И предсказуемость этого факта тоже, кстати, выводила из себя. Ну вот как он умудрился обойти сильный минус по бабкам, тормозившего продажу тачки Романыча и в целом ебанутое ощущение, которое у него вечно вызывала грядущая питерская осень? Долбаный здоровенный хуй. Конечно, все дело было только в том, что из-за Грома Гречка пристрастился к хуям. К хую. Если бы его сейчас вернули в прошлое и спросили, что бы он предпочел - умереть от ножевого или встретиться с Громом, он бы... Не, все равно майора бы ебучего выбрал. Сдохнуть он не хотел бы даже ценой сохранения целостности очька. Да и какое ему вообще дело? Что такого в том, чтобы послать нахуй очередную надуманную каким-то скучным уебаном мораль ради собственного удовольствия? Кто, сука, вообще сказал, что в ебле с мужиками есть что-то плохое? Ничего не имеет значения, пока ты получаешь свой заслуженный упоительный кайф - он всегда придерживался этого принципа и это вообще был единственный принцип в его жизни. Только это все был пиздеж. Гречка ненавидел когда ему пиздели и обычно за такое отношение пиздил. Но вломить пиздюлей самому себе было бы не просто, и он точно ощущал какой-то подвох в собственной цепочке мыслей. Только не мог понять, в каком месте. И что с этим делать. Он поднял голову и невидящим взглядом вперился в неоновую надпись на стене. “Живи в моменте”. В моменте, сука. Сурик под ней уже притащил себе какую-то новую шлюху и сосался с ней. Перекрывал, значит, нанесенный Диной ущерб. Наверное, заранее проверил на наличие хуя. Гречке бы тоже стоило кого-то отъебать. Желательно, в туалете. Однозначно в очко. Но он совсем никак себя не мог заставить даже с дивана подняться. Казалось, что если сейчас встанет и нырнет в беснующуюся на танце толпу, то сразу потеряется, растворится и разлетится на цветные конфетти. Но тоже охватило навязчивое желание доказать свою значимость. Подтвердить себе самому, что он, сука, альфа, а не дешевая шлюшка. Хотя с учетом того, сколько раз его уже ставили раком, пришлось бы половину Питера ебать. А вторую - убивать. Мысль о сексе вызывала куда больше отторжения, чем мысль о драке. Ухудшать свое настроение еще больше и анализировать, почему так, он не собирался. Собирался тупо и примитивно пойти на поводу у желания. Не зря ж его Романыч сегодня по залу гонял. Он допил последнюю стопочку, пропустил мимо ушей очередную партию спора зацепившихся языками Илюху и Леню. У него был миллион и один способ прицепиться к кому угодно где угодно, но сейчас, отупленный выпивкой и пережеванными по десятому кругу мыслями, мозг не собирался ничего выдумывать. Он тяжело поднялся, оглядел мутнеющим взглядом танцпол, попытался определиться со своей целью. Но выбрать никого конкретного не вышло. С прицела его сбил присевший рядом и обдавший табачной и спиртежной вонью Леха Кусок. Хуй знает, почему Кусок, а Леха - по паспорту. Гречка сморщился и постарался сделать вид, что Леху не замечает. Потом постарался найти взглядом Романыча - Романыч Леху люто не переносил, Леха Романыча ссал и мигом бы испарился при его появлении. Но друг с их стола в стиле нео-бандитизма отчалил, Ленке ебучей позвонить наверное. - Гречка, брат, ну как ты? - Игнорирование проблемы к ее исчезновению не привело. - Заебись, Леха, заебись. - Без него самого еще лучше было бы, но Кусок был на подскоке у Мамеда. Не выше Гречки, может пониже даже чутка, но соблюдать от греха все равно приходилось. - Пошли перетрем, а, братан? В обычное время Гречка бы нахуй послал, но друзья были заняты сами собой, повода для скандала не находилось, и он отдался на волю судьбы. Кусок привел его на бар и поставил им обоим по коктейлю. Дело явственно шло на понижение, но Гречке в принципе уже похуй было. У него в кармане валялся совершенно нагло и провоцирующе лет эдак на пятнадцать был прибережен на дальнейшее пользование пакетик мефа, так что алкашка и не считалась даже. - Ну отскочили, че теперь-то? - Гречка Куску вообще не доверял и не был уверен, что стоит с ним пьяным разгонять разговоры. - Да я че спросить-то хотел... Про записнушку Вовчика, вот что. Стоило бы напрячься, но мозг слишком поплыл уже. Да и напряга особого Леха при всем старании не вызывал, даже когда лез в такие вот скользкие темы. - Лех, да я бы сам хотел знать, где она. А кто не хотел бы? - Он допил коктейль и по детской привычке хрюкнул трубочкой, чтобы добрать отдающий сивухой остаток. - Да все хотели бы... И Мамед тоже. Надо нам это... - Кусок чуть нервно пожал плечами. - Постараться отыскать её. Дело-то общее, мы ж все, типа, мамедовские. Мамедовские. Что-то в этом отдающем сериалами про ментов прилагательном Гречку напрягло до предела. Вот он совсем себя ничьим считать не хотел, вообще. Ни в хорошем, ни в плохом смысле. И эти вот названия банд отдавали ему в горло то ли десяткой строгача за организованную преступность, то ли смертью от пулевого в падике собственного дома. Особенно из лехиных уст это паскудно звучало. - Я не мамедовский. - Раздраженно бросил он, и потом уже подумал, что при Куске такого вот не нужно было говорить. - А чей же ты? Чьи ж вы все, гречкинские что ли? Или гречневые? - Правда не стоило, потому что Леха, кажется, только этого и ждал. По-крайней мере, судя по прищуру глаз и мерзкому сахарку в голосе. Хотя было что-то в этих гречкинских, и на секунду Гречка себе даже позволил на такую перспективу ментально помастурбировать. Но на миг только, потому что до поры такая амбициозная заявка могла ему стоить слишком дорого, да и принести обещала только уютную могилку в лесополосе. И от ритуальщиков такого толка шанс отбиться лопатой был бы минимальный. - Свой собственный. - Злобно выдохнул он, и тут же понял, что вот оно - идеальный повод для суеты ебучей. - А ты, залупы кусок, меня больше такими ебаными крючками не цепляй. И сшиб Леху с высокого стула смазанным, но сильным ударом в челюсть. Тот охнул и рухнул, в кисть привычно, но неприятно стрельнуло болью. Тусующие у бара шкуры и ебланы загомонили, Кусок вскочил достаточно резво для такого падения и ринулся в бой. Гречка отстраненно подумал, что идея была довольно хуевая. Во-первых, он не особо крепко стоял на ногах, во-вторых, парнем Леха был не маленьким. Скорее жирным, чем сильным, но и массой нахуй снести можно. Поэтому в следующую секунду ему пришлось прикладывать все аналитические способности просто чтобы увернуться от удара и не упасть самому. Леха крутанулся на месте и запутался в ногах, поэтому получилось стукнуть его снова, на этот раз чуть слабее, и за мимолетный успех он заплатил пропущенным ударом по носу. Нос не хрустнул, но в глазах полыхнуло и предсказуемо ебануло кровью. Он по-мудацки сел на пол, теряя остатки ориентации. - Что происходит-то тут, нахуй? - Гречка проморгался и получил отличный шанс проследить, как Кусок почти в замедленной съемке улетает в толпу от мощнейшего хука. Хук явно нанес не он сам, поэтому пришлось покрутить головой и обнаружить Романыча. Тот выглядел слегка озадаченным и крайне раздраженным, и помогать Гречке подниматься не спешил. Подняла его чужая тяжелая рука. - Это вы мне, молодые люди, объясните, что происходит. Ебаный секюрити. Да ну нахуй блядь. Гречка невзначай обвел глазами барную стойку в поисках того, чем можно было бы зарядить придерживающему его за локток деликатно, но сильно двухметровому пидорасу. Нашел стакан из-под коктейля и уже стал тянуться, но и его взгляд, и его намерение, и его руку благополучно перехватил Романыч. - Слыш, не кипешуй, уходим уже. Это все вон тот начал. - Кивок на оглушенного Куска. - Напал на моего друга. Отпускай. Его, на удивление, отпустили. Свой что ли какой-то язык у этих огроменных мужиков-шкафов или тайный клуб? На улице Гречка сел на поребрик и закурил. Он ждал, пока друг вернется в клуб, но тот кружил рядом как ястреб и собирался с мыслями. На его мысли в целом было похуй, больше парило то, что рукав его вновь обретенной (нашлась в машине) заровской змеиной курточки пропитывала стекающая из каким-то хуем разбитой руки кровь. - Это, ты реально... - Друг присел рядом на корты, от сиги отказался. - Ну может тебе помощь нужна какая-то? Мы с пацанами... - Вы с пацанами с такими вопросами нахуй скоро пойдете. - Гречка сплюнул. Грубил, но что оставалось. - Все ок, Романыч. Этот еблан меня провоцировал, гнал, что мы все под Мамеда копаем. Не думаешь, что такую еботню надо сразу пресекать, пока следом за Вовчиком не уехали? Это была крайне вольная трактовка того, что ему говорил Кусок. Но для выкидыша его пьяного и отходящего от адреналинового вброса мозга - удивительно удачная. Друг, по крайней мере, купился. Нахмурился, рубанул ребром ладони воздух. - Ебаный черт! Вот знал же, что он гнилушка. Помолчали. Сил возвращаться в клуб не было совсем, даже если бы его и пустили. - Романыч, ты не обижайся только. - Он выкинул бычок на дорогу, и его тут же переехало такси. - Но я домой. Знаю, что ты редко выбираешься с нами, но чет хуево мне. Друг кивнул, и на миг Гречке даже стыдно стало. - Подкинуть тебя? - И еще чуть-чуть стыднее, но он это все откинул нахуй, потому что ехать собирался не на хату. Не к себе, точнее. И поэтому не на такси. Паранойя ебала мозг и твердила, что таксист его точно запомнит. И расскажет потом всем на свете, куда он катается.- Не, я на такси. Гречка другу напиздел. Ключи-то от тачки у него оставались, и хотя он явно был слишком пьяный, чтобы водить, обстоятельства вынуждали рискнуть. Все равно трезвел потихоньку, то ли выпил не так много, то ли организм перестал уже вообще нахуй все воспринимать. Остатки самосохранения заставили его еще какое-то неустановленное время провести на стоянке, где он сидел у капота доджа, курил, и переодически пытался пройти по ровной белой линии, расчерченной между парковочными местами. Потом ехал так аккуратно, как только мог. Получалось плохо, машина в принципе была не для ровной тихой езды, и он сам был не для ровного и тихого чего угодно. Русская рулетка, вот это что такое. Не ебаный бумерский вариант с револьвером, а современный и молодежный. Быстро кататься пьяным, да еще и с весом на кармане. Интересно, что будет более радикальным проигрышем - если его тормознут и примут на пятнашку, или если он разъебется и пакетик спиздит с места преступления ушлый гаец? Все варианты были просто уморительными, поэтому Гречка рассмеялся. Он смеялся и пока сворачивал на нужную улицу, и пока тормозился под светом знакомого большого окна. Он как-то не продумал, что будет делать, если майор на работе. Но тот был дома и вопрос снимался сам собой. И все было охуенно, так, что даже настроение стало повышаться. Пока он не увидел ебаную тачку, знакомую так хорошо, что пиздец. Хорошо бы он был настолько пьяным, чтобы не осилить это элементарное уравнение. Но он не был - ебучий майор дома плюс тачка тупой суки у падика давали однозначный результат. Гречка сдерживаться больше не мог, а главное, не собирался. Он был в крови, его чуть не выпиздили из клуба как ебаную малолетку, у него на карте было пять тысяч, тряслись руки и из носа вечно ебашила кровь. А теперь он увидел у подъезда тачку этой тупой ебаной мразотной суки, которую Гром предпочитал ебать вместо него и его это реально задело. И вот эта вот хуйня, вот это отсутствие спасительного похуизма, стало какой-то последней каплей во всем этом полном по самые края сосуде с говном. Он снова вдохнул и выдохнул. Пиздец конечно это нихуя не помогало, только ощущал себя еще большим ебланоидом. Но остатки предусмотрительности схватили его за шкирку и велели отъехать если не на тот свет, то хотя бы в соседний переулок. Он еле вписался в арку, чуть не стукнул чей-то ублюдский драндулет и свалил настолько далеко, чтобы никак и ни с какого ракурса не видеть даже отблеска уютно светящегося широкого окна на верхнем этаже. И вот тогда наконец дал себе волю. Гречка выл, матерился и пиздил по рулю так, что кровавые капельки во все стороны летели. Кричал на свое отражение в темном стекле, кричал на стекло, кричал на весь мир за стеклом, кричал о том, как пиздец всех ненавидит и пиздец как заебался. Стукнулся об руль лицом, истерично, но вполне осознанно, и снова разошедшаяся из носа кровь его только сильнее распалила. Дерьмо извергалось из него потоками, струями и комками, и никак не хотело кончаться, и заткнулся он только тогда, когда совсем выдохся. Откинулся на сиденье и нервно вздохнул, вытер тыльной стороной и так испачканной красным ладони кровь с лица. Сука. Легче вот нихуя блядь не стало. Стук в окно заставил его подпрыгнуть, и на какой-то отчаянный момент показалось, что это Гром. И что он созерцал весь этот ебанутый спектакль самопожалейки от начала и до конца. - Вы в порядке? Я могу Вам чем-то помочь? - Гречка даже стекло опустил на автомате, но из темноты на него со смесью любопытства и удивления пялился какой-то незнакомый еблан. Что-то в нем будило воспоминания, но совсем слабые и вялые. Поэтому заморачиваться он не стал. - Ты нахуй можешь сходить, пидор ебаный. - Злобно выплюнул в сторону ненужной и никчемной жалости. - А то я сейчас выйду и помогу тебе, зубы свои, сука, потом с земли собирать будешь. Незнакомец отшатнулся в темноту, что-то пробормотал и скрылся. Гречка закурил - окно-то все равно было открыто. Во рту было солоно от крови и кисло от остатков коктейля. Надо было ехать домой и... И что? Проспаться? Дать Грому строить ебучую счастливую жизнь? Ну уж нет, нахуй. Он даже не пытался понять, что за позыв его охватил. Рвность-хуевность или че попроще. Привычным до отвращения движением раскатал на приборной панели дорожку, кривоватую, одной рукой - во второй чадила сига. Зажмурился и занюхнул. Просто так, для разгонки, да и вообще - че ему перед собой-то оправдываться? Пошли они все нахуй. Нахуй. Нахуй. Это слово стучало у него в голове, пока он поднимался по лестнице бегом, и в унисон ему он стучал кулаком в знакомую створку, оставляя на обивке мелкие капли крови. Нахуй - ухмыльнулся в мигнувшую камеру видеозвонка, нахуй нахуй нахуй - ударил ногой, когда не открыли. - Я знаю, что ты там! - Это было даже весело. - Открывай, я так всю ночь могу, да ты и сам это зна... Дверь открылась так резко, что Гречка не удержался и в прихожую ввалился. Рухнул прямо на колени перед ебучим майором. Самая, сука, достойная его поведения поза. Но не успел сам подняться и даже беглого взгляда на предмет наличия суки в квартире кинуть не успел. Гром поднял его за шкирку так резко, что ворот футболки впился в шею, а потом больно схватил за руку повыше локтя, не давая вырваться. Ебаный майор держал его со всей злости, сильно и больно, и аж вибрировал от гнева. Гречка прикусил губу, добавил остроты к привычному глухому дискомфорту. Ему не было смешно, но он все равно хихикнул, просто потому что знал, что в ответ его стиснут так, что только давись скулежом. - Ты что себе позволяешь? - Тот выволок его на лестничную площадку и отступил на шаг. Окинул взглядом таким горячим и гневным, что будь это не именно той самой реакцией, которую он ждал, Гречка бы занервничал. Но сейчас он совершенно осознанно вызывал огонь на себя и кипящая, бурлящая аура Грома его только щекотала. - А что не так? - Он приподнял брови и улыбнулся. - Тррщщ мйрр вдруг не рад меня видеть? Он прекрасно знал, что сказать, чтобы взбесить. Это совсем не было тонким расчетом, просто даже зайца можно научить зажигать спички. Гречка же научил себя зажигать майора. Затея всегда была опасной, бессмысленной и он никогда не понимал, зачем это делает. Но делал ровно с той же настойчивостью, с какой починал третью за день пачку даже если легкие уже ныли, а горло щипало от кашля. - Иди домой, а? - В Громе гнев причудливо мешался с безнадегой какой-то, и это вдруг странно всколыхнуло. От неожиданности тщательно растянутые по периметру мозга мысли сбились и пошли рябью. - Я потеряюсь. - Соврал он. Будто бы такси вдруг отменили. Но ему казалось, что ложь сработает. - Ладно. - Вздох. Сработало. Гречку всколыхнуло снова, как будто за легкие и сердце зацепили крючки и дергали их то слабее, то сильнее. От неожиданности он даже сглотнул. Нихуя в душе не ебал, что происходит, но отдавался на волю судьбе. Наверное, помогало что был обдолбан, трезвый бы ввинтился в беспокойство. - И что мне, можно? - Кивнул вниз по лестнице, в сторону закрытой двери, тупой суки и шального веселья от созерцания того, как пускает трещины по чьей-то идиллии. Гром тоже видно все понял, но куда меньший энтузиазм по этому поводу испытал. Потому что на лбу сразу же залегла морщинка, а глаза стали тяжелыми, как две гири на груди. - Нет, погоди пока. Идем. - И снова потащил, но на этот раз не так больно уже. Немножно помягче, без раскаленного металла на кончиках пальцев. На крыше в этом конкретно доме он не бывал еще ни разу, но в принципе питерские крыши знал. Поэтому шорох замка, открывающаяся дверь и пьянящая ночная прохлада его не очень удивили. Он пил на крышах, курил, ебался - но не с Громом. Вот эта вот идея, оказаться выебанным прямо надо всем городом, напротив светящегося как китайский фонарик купола, ударила ему в голову как пол бутылки Пяти озер в теплом салоне такси после мороза. Захотелось вжаться в Грома лицом, обглодать своими острыми звериными зубами кожу с его идеального торса, распластаться и распяться под ним. Оказаться униженным и раздавленным и совершенно пьяным уже не от опиоидов и шипящей в крови химки, а от него. Но ему этого не дали. Ничего ему не дали, даже губами мазнуть. Выпихнули на крышу и оставили там. - Не ебнись только, я вернусь щас. - Всего-то вместо напутствия. Сразу же захотелось ебнуться чисто назло, разлететься фейерверком красных брызг по асфальту. Но не настолько сильно, конечно, чтобы даже к краю с такими намерениями подходить. Гречка пошарил глазами по крыше, но ничего особо не нашел. Никаких шезлонгов, сидушек или на худой конец старых табуреток. Если Гром тут бывал чаще, чем когда приходилось вытолкнуть неуместных любовников, то явно никаким комфортом себя не баловал. Пришлось присесть на ближайший выступ и надеяться, что он не соберет все птичье говно жопой. Закурил и выпустил дым в утыканное булавочными головками звезд небо. Над Питером оно было всегда буро-коричневым от бессонных огней улиц. Он впервые увидел небо таким, каким оно и должно было быть, иссиня-черным, лет в тринадцать, когда сбежал и оказался за городом. Вместе с сигаретным дымом из него в холодающий ночной воздух выдыхалось все то, с чем он ворвался к майору - истерическая спонтанность, возбуждение, опьянение. Хотя последнее, наверное, все ещё туманило восприятие, не даром с этого ракурса текущие по улицам огни автомобилей казались вязким месивом. Просто оно перешло в стадию собирания камней, пожинания плодов и разъедания самого себя изнутри. Гречка поежился и запахнул куртку, забил на риск испачкать рукав кровью. Но холод, остывающее лето, остывающая земля, воняющий осенью сквозняк проникал в него через все многочисленные незалеченные порезы и трещины, и наполнял его изнутри. Весь расстилавшийся под ним город показался невыносимо далеким и равнодушным. Чужим. Дразнящим миллионом возможностей, из которых он обязательно выберет самую наихудшую, огромным, неохватным. Светящиеся окна, светящиеся салоны автомобилей, едва слышные тут и там голоса и звуки музыки сливались в одну большую насмешку над маленьким, тоскливым, одиноким и слабым ним. Он подошел-таки к краю крыши, облокотился о низенькую ограду. Вцепился свободной от сигареты рукой в неё, потому что как бы его ни манили невнятные очертания припаркованных под подъездом машин, падать он не хотел. Хотя на душе, конечно, не то что кошки скреблись, а все превращалось в кровавые лоскуты. Но Гречка уже истратил весь свой допустимый запас проявления слабости тогда, в туалете клуба. Вылил все свои ядовитые слезки и выскулил всю горечь. И теперь хуй знает сколько ему оставалось только затягиваться дымом, обжигать губы и пальцы, морщиться, чтобы все расплывалось туманом, и кусать себя за кончик языка. Смотреть на город стало совсем невыносимо, легкие заныли от воздуха так, словно он находился под водой. Гречка запрокинул голову к небу и выдохнул, выпустил новую порцию своего нутра вместе с сизым дымом. Но легче ему не стало - город все равно был тут, кусал ладонь холодом оградки, отражался в облаках своими слепыми огнями. Но он все равно не смотрел вниз, пока шея не затекла. Даже когда там, на земле, зашумел двигатель чьей-то машины. - Я ж блин сказал, не ебнись! - От неожиданности Гречка правда бы ебнулся, если бы не оградка. По крайней мере, сигаретку из дрожащих пальцев выпустил, и она нырнула во тьму. А может, не успел бы. Потому что Гром обхватил его за плечи почти сразу же, как ворвался в вакуум его головы своим возгласом. Он в принципе ворвался, и шумом, и движением, и касанием, наполнил пустоту собой так резко и безапелляционно, словно Гречка был очередным местом преступления. - Блядь, вот ты напугал! - Он слегка даже смутился от неожиданности, а особенно от того, что его захлестнуло совершенно неуместными эмоциями, и они смыли следом за собой всю его тоску. Гром не испытывал по поводу этой своей интервенции никаких угрызений совести. Вообще ничего хорошего по поводу него не испытывал видимо, потому что Гречка хотя и улучил момент чтобы повернуться к нему и покаянно мазнуть щекой по теплому и надежному плечу, никакой реакции не получил. Только твердое и непоколебимое равнодушие плоти. Впрочем, это его не смущало так, как смутил вспыхнувший и тут же угасший в груди секунду назад коктейль чувств. Разбираться с ними он не хотел, а вот разобраться с равнодушием Грома точно знал как. - Тебя снова домой отвезти? - Усталость поселилась в майоре намертво, впиталась в его тело и разум. Гречка не был уверен, что хоть когда-то слышал его голос без этого пыльного серого налета. Ну разве что только во время секса. - Я замерз. - Он не знал, хочет ли ебаться. Хотел, когда барабанил в дверь, но тогда в крови все кипело и бурлило. Вот на крыше теперь точно не хотел. Но и уезжать не хотел, гулкость пустой квартиры наверняка размазала бы его, раскатала на десяток дорог. - И руку разъебал. Ни одно из этих утверждений, по крайней мере, не было ложью. Костяшки ныли и кровоточили, стоило неловко шевельнуть пальцами. А стоило только перешагнуть порог теплой квартиры, как он понял, что ему действительно было холодно. Поэтому не стал раздеваться, как обычно, только снял кроссовки. Липким взглядом окинул помещение, внюхался в воздух. Понятия не имел, почему ему не похуй, но жутко хотелось найти хоть какой-то след тупой суки. Просто чтобы напомнить себе, что блядский майор, может, только пол часа назад ебал ее тугую писечку на этом же, сука, диване. Гречке хотелось убедиться, что эти мысли ничего ровным счетом в нем не заденут. Но чет-какт не так все выходило, и пришлось утешаться тем, что это просто от того, что он обдолбанный. По трезваку точно похуй было бы, и для закрепления этого решения он с силой прикусил щеку изнутри. Рот наполнился солоноватым и противным, и его затошнило. - Ну чего ты застыл? - Гром слегка подтолкнул его вперед, с дороги. Привычно. По спине и ниже, до талии. Гречка подчинился. Вот такому обращению он всегда подчинялся. Он опустился после небольшого раздумья на диван. Ну ебались на нем только что, и что с того? Его же собственный косяк, значит, недостаточно хорошо дал этой пизде вертлявой понять, что чет она не то делает. Или, если вообще сильно и глубоко загоняться, сам виноват что ему вообще на это не похуй изначально. Но вот эти вот загонки его и привели в итоге сюда с разбитыми костяшками и возможным волчьим билетом в половине ночных клубов Питера, поэтому заходить на второй круг не хотелось. Может, это в нем просто наркотики ему велели так себя чувствовать. - Ну чего ты в этот раз нахуевертил, черт ебаный? - Гром сел рядом и тяжело вздохнул. Прям в унисон со скрипнувшим диваном. Гречка неопределенно пожал плечами. Он явно не собирался рассказывать всю историю, и майор тоже явно не собирался её выслушивать. Наверное, просто в общем надо было составить представление о масштабах пиздеца. - Замерз. Устал. Руку повредил. Заебись, короче. Озноб никак не хотел отпускать. Может даже уже и не от холода, просто тело втянулось в очередной повторяющийся паттерн и никак не успокаивалось. Заебалось его терпеть. Но вот эта вся хуета, которая неизбежно вела к мысли о том, что с веществами пора завязывать, пока посылалась в пизду. Оно, конечно, реально надо будет, только попозже. Типа, когда стресс пройдет и все такое. Поэтому сейчас он ограничился тем, что куртку снял, совершенно точно оставив в процессе кровавый след на подкладке, а вместо нее натянул плед. Плед этот, черный с синими квадратами, он знал отлично. Ещё позапрошлой зимой Гром предлагал ему укрыться, когда в неравной борьбе питерских влажных морозов и сиреневой куртки норт фейс победили морозы. Тогда он отказался, а сейчас вот укутался как смог. Потянулся было к сигаретам, но курить можно было только в форточку, и Гречка сомневался что ему сейчас после стольких косяков сделают исключение. А из форточки сквозило и вообще ассоциации с пледом навевали исключительно воспоминания о зиме, поэтому он по сигаретной пачке скользнул пальцами и всё. Плед покалывал кожу, но это было даже приятно. Помогало не отключаться от реальности окончательно. - Да я вижу как заебись. - Смотреть на майора было приятно. Со всех сторон, надо сказать. Bизуально, потому что красивый, сука, мужик. В плане реакции, потому что все разное говорили о его стеклянном взгляде, но точно ничего хорошего. - Чего пялишься-то? Ну вот о чем и речь. Он пожал в ответ плечами и взгляда не отвел. - Ты зачем за Юлей следил? Гречка поднял брови. За “Ююююлей”, вот оно как. Ему, вообще-то, похуй было. На девяносто девять процентов. Но один оставшийся процент заставил обратить внимание на то, что тупую суку Гром назвал по имени, мягко как-то. Прям как будто что-то она для него значила. Впрочем, на это ему тоже было похуй. - Попросили. - Неопределенно отозвался он. - Только не спрашивай, кто. Просьбы больше нет, я так больше делать не буду. Сам не знал, почему соврал. Наверное, потому что честно признаваться, что он кошмарил эту бабенку из тупого жестокого азарта не хотелось. Мало ли, какие бы для себя выводы сделал ебучий майор, а ведь Гречка ему про себя рассказал и показал целую кучу того, чего показывать и рассказывать не стоило. Может убедится окончательно и бесповоротно в его ублюдочности и сольет своим дружкам мусорским. А может потому, что сам сейчас не мог вспомнить истинных мотивов своей игры в шпионов. И боялся, что развязанный лаской веществ язык самовольно раскопает что-то совсем уж неприличное и в его картине мира неприемлемое, если дать ему волю. - Почему ты ко мне всегда приходишь таким? - Майор тоже копаться не стал, и будь Гречка чуть более в себе, его бы это насторожило. Но он растекался по дивану физически и по голосу Грома ментально. - Пьяным, объебанным, избитым, как кот помоечный. Два первых утверждения Гречка оспаривать не собирался, а вот два последних его даже обидели. - Я не избитый, а избивший! - Он вытянул вперед руку с разбитыми костяшками в качестве доказательства. Кровь подсохла и выглядела уже не так внушительно, но и не так неприятно. - А что касается помойки, то что-то когда до ебли доходит, тебя это не смущает! Пущенное привычным движением острое лезвие на этот раз проскользнуло мимо цели, потому что Гром не смутился и не рассердился, а наоборот хохотнул. - Ну я ж мусор, че мне брезговать. Это действительно было забавно, как бы Гречке не хотелось сохранить оскорбленное и недовольное свое лицо. - Ладно, давай сюда свою руку дурацкую. - Гром придвинулся ближе и поймал его за запястье. - Ты ж специально кольца носишь, чтобы больнее бить, почему у тебя всегда все в такое мясо разъебано? Смотреть на свою несчастную кисть и убеждаться, что там действительно все настолько плохо резко расхотелось. Даже немного голова закружилась от мыслей о крови и обнаженном под сбитой кожей беззащитном мясе. Поэтому Гречка прищурился и сфокусировал взгляд на майоре, на ощущении его прикосновений к себе и на склоненном с вниманием профиле. С вниманием к его, между прочим, руке! - Я не дохуя братуха-борцуха. - Признался он, устраивая свою ладонь поудобнее. - Это типа нихуя не мой стиль. - Ага, я в курсе, что твой стиль - это ствол под подушкой... Или что там у тебя еще, пальцы людям битой ломаешь? Этот странный сплав слухов и сплетен, которые пускали о нем другие и которые он сам порой не без удовольствия выслушивал и местами поддерживал, в озвучке Грома прозвучал пусто и по-дурацки пафосно. Как будто взрослый проговаривал нелепые фантазии школьника. Гречка прикусил себя за кончик языка. Хуйня, просто нервишки расшалились. - Мой стиль - деловое общение. - Фыркнул наконец он, выводя все на траекторию шуток. Ответом ему стала улыбка, и Гречка порадовался, что не только слушал, но и смотрел. Потому что иначе пропустил бы, а такое ему видеть почему-то очень нравилось. Особенно в последнее время. - Ладно, в последний раз я тебя тут у себя бесплатно лечу. - Вздохнул Гром. - В следующий раз потащишься своим ходом в больничку. Это, кстати, та самая куртка за которую ты тут недавно так сильно переживал? Про куртку он вообще уже успел забыть, поэтому пришлось отыскать её глазами и восстановить в памяти обстоятельства покупки, потери и обретения. - Ага. Между прочим, взял пример с тебя. Да бля. Вот это вот признание Гречка и сам себе выдавать не собирался, и уж точно никак не планировал озвучивать майору. Но тот только хмыкнул. - Пизди больше. Сейчас что ли этот аргумент выдумал? Не старайся, я тебе во-первых не поверю, а во-вторых, и так пластырем заклею. И ушел за аптечкой на кухню. Оставалось только заторможено выбирать между тем, испытывать ли ему облегчение или обижаться. Или вообще тревожно охуевать с того, что он вдруг почему-то до конкретного ящика стола знает, где у Грома на хате лежит аптечка. Чтобы отвлечься, он залез в телефон. Пролистал не глядя десяток дм, оставил кого-то на прочитанном и скинул сердечко Ирке, наконец нарушившей молчание. Интуиция подсказывала, что для полноценного примирения этого будет маловато, но он просто не мог сосредоточиться на более чем одной задаче. А сейчас все его существо было сконцентрировано только на одной вещи. На одном человеке. - И ты ебешься с этой Ююююлей? - От телефона он демонстративно не оторвался, но краем глаза зарегистрировал, что Гром вернулся и сел на кресло. Тот нихуя не ответил, и хотя изначально Гречка спрашивал только чтобы лишний раз подразнить, теперь это молчание поселилось в нём скребущим беспокойством. А учитывая, что беспокоиться было ровным счетом не о чем, он испытал прилив раздражения. Даже чуть не выдернул руку, когда майор снова взял ее в свою ладонь. Но сдержался - грань он всегда ощущал очень хорошо, и если намеки на еблю ее не пересекали, то вот такое вполне себе могло. - Сейчас будет щипать. - Как ни в чем не бывало предупредил, как будто бы до этого никакого вопроса и не слышал. Гречке, впрочем, уже щипало, только не руку. Поэтому когда Гром склонился над его грешной плотью, он представил настолько реалистично, как тот сейчас двинется ещё чуть ниже и слизнет выступившие капельки крови, что с удивлением обнаружил, как возбуждается. Он прикрыл глаза и дал воспаленной фантазии дорисовать все остальное - медленные мокрые прикосновения к болезненно-обнаженному мясу, привкус своей крови во рту майора, ощущение его зубов на пальцах. - Бля, ты чего, отрубаешься снова? - Реальность никак не хотела соответствовать тому, что он там себе воображал, в реальности Гром просто ткнул его слегка. - Нет, щиплет просто, блядь. Терплю. - Мрачно отозвался Гречка. Вот только порнушных мечтаний о том, как его нахуй сожрет мент ему не хватало. Наверное все эти ебаные советчики правы - он слишком много юзает. Но загоняться ему пришлось не долго, потому что в следующую секунду Гром задумчиво окинул его своим непроницаемым взглядом и подул. Просто вытянул губы трубочкой и подул ему на отмоченные в перекиси пальцы. Это было так просто, но так неожиданно, что Гречка завис. Ему пришлось перебрать в памяти залежи старинных пыльных воспоминаний, чтобы понять, зачем вообще такая хуйня делается. Лучше бы майор ему реально пальцы откусил. - Все ещё больно? - В голосе у того, по крайней мере, звучало такое раскаяние, как будто он и правда это сделал. - Ну прости, выбесил ты меня своими этими вопросами про еблю, вот я и... Гречка встрепенулся. - Так ты специально? - Он нахмурился. Но на самом деле испытывал какое-то ебанутое облегчение, потому что вот такой порядок действий, где ему сначала делали больно, а потом просили прощения чем-то хорошим, был вполне объясним. - Ну как тебе сказать. - Гром явно испытывал чувство вины и это отзывалось приятным манипуляторским удовлетворением. - Просто не особо осторожничал, ты ж железный. Удовлетворение сменилось на паскудную стылость также быстро и непредсказуемо, как погода сегодня вечером. Может, это ебучее Питерское болото сделало его кукуху такой нестабильной? Ага, а меф наоборот держит последние рубежи его вменяемости, ага-ага. - Да я ниче не ощутил, не переживай. - Неловко утешил он. Не соврал почти даже, потому что чувствовал, конечно, но не совсем то. Совсем не то. - Я как-то раз в пиздючестве ебнулся с забора когда убегал от твоих сородичей, и думал что меня парализует нахуй. Неделю кровью ссал и подняться с кровати без анальгетиков не мог, а потом все прошло. Так что может и правда есть чет. Гром посмотрел на него долгим нечитаемым взглядом, но ничего не сказал. А Гречка не стал гадать, что бы это созерцание могло значить. Он снова сконцентрировался на его руках, на том, как ранки сначала обработали вокруг зеленкой, а потом наложили бинт. Ну вот и все. Теперь надо было решить, остаться или уходить. Агрессивное спонтанное желание во что бы то ни стало оказаться рядом с майором, которое захлестнуло его без права на отказ после драки сошло на нет. Секс казался привлекательной, но туманной перспективой. А в том, чтобы остаться просто так, безо всякой причины, было что-то неправильное. Именно поэтому так он и решил поступить. - Ты как, ночевать будешь или упорхнешь дальше нести хаос и разрушения? - Осведомился Гром, после того как унес аптечку. Он замер грозным колоссом в дверном проеме, но и тут однозначности не было - то ли выход перегораживал, то ли готовился наподдать напутственной пизды. А скорее всего просто стоял, а кое-чей обдолбанный мозг выводил загогулины. Но ответ у Гречки уже был придуман, поэтому он даже позволил себе немножечко поиграть. - А ты хотел бы, чтобы я ушел? - Он кинул в сторону майора взгляд то ли жалобный, то ли просто смазанный. Тот хмыкнул. - Гречкин, ну че за провокации такие дешевые? Если под зад не выкидываю, значит в принципе похуй. Ответ был терпимый и резкого отторжения не вызвал. Ну он особо ничего большего, если честно, и не ждал. Порывистым и решительным в выражениях и действиях Гром был только когда у него стояк трусы оттопыривал. Ну или когда надо было дать кому-то превоклассной кровавой пизды (и Гречка так и не разобрался, стоял ли у майора в этих случаях, хотя бы даже ментально). - Тогда останусь, хули мне. - Он с удивлением услышал, что звучит раздраженно. - Есть че пожрать? На кухне на столе лежала коробка с наполовину доеденной маргаритой и полторашка колы. Он бы предпочел полторашку пива, но уж что было. Взял кусочек пиццы, но есть особо не хотелось. Особенно портило аппетит то, что теперь уже он доедал чье-то пост-ебельное пиршество. Поэтому просто обгрыз корочку - застывший сыр и кусочки колбасы вызывали рвотные позывы. - Давай, если хочешь у меня остаться, то ложись. - Позвал Гром. - Мне завтра... - На работу. - Зевнул Гречка, кинул остаток куска обратно в коробку и обернулся к дивану. Присвистнул. Пока он тут пялился на жрачку, майор успел постелить ему на диване простынку, кинуть подуху и во вторую простынку обернуть плед. Плацкарт-стайл такой конечно, но усилия впечатляли. Он уже хотел мобилизовать умственные усилия, чтобы придумать шуточку паскудную, но с достаточным оттенком уважения, когда его осенила куда менее приятная догадка. - Это ты настолько не хочешь, чтобы я спал с тобой? - Он снова приподнял брови, но на этот раз был слишком раздражен, чтобы пытаться сделать это привлекательно. Хуй знает, почему взбесился. На самом-то деле ебаться Гречке вот прям щас на месте хотелось примерно так же, как и сдохнуть тогда на крыше. Не особо сильно, то есть. Момент, когда он из штанов был готов выскочить и подставить жопу был благополучно проебан ещё час назад, а теперь самая яркая из его эротических фантазий включала в себя откусывание пальцев. Ну нахуй, короче. Но сама идея того, что ебаный майор не хочет его с места в карьер, не мается, не ходит кругами с голодным взглядом, чтобы потом сорваться и завалить таки на первую попавшуюся горизонтальную поверхность, задевала. Уязвляла вроде как, будто бы у него только что был ствол и он самодовольно угрожал им превосходящей силе противника, а потом вдруг выяснилось, что патроны-то холостые. И это, выходит, влияние тупой суки? Надо было столкнуть ее с эстакады или забротовать под камаз. Гром весь этот внутренний монолог слышать никак не мог, но выглядел таким загруженным, будто бы все же что-то до него долетело. Вздохнул. - Да дело не в этом! Просто ты пойми, я... Бля, ну я не хочу, чтобы мы снова вот так вот потрахались, когда я даже не могу наверняка сказать, хочешь ли ты этого на самом деле, и почему я сам это делаю. Понимаешь? Нихуя Гречка не понимал. Что-то в нем встрепенулось навстречу этому сбивчивому объяснению, но тут же потеряло зыбкий курс и упало мертвым грузом. - То есть ты ебаться-то хочешь? - Уточнил он. - Просто типа вайб тебе не нравится? Гром подумал, потом слегка пожал плечами. - Ну типа. Давай завтра поговорим, ладно? Дай мне время сформулировать, заодно проспишься. На трезвую голову попроще будет. - И он проглотил зевок. Спорить не хотелось. Немножечко это “ну типа” Гречку успокоило, да и собственные сомнения копошились как крысы на темной стороне его сознания. В основном, конечно, разные варианты вопроса “а почему мне, собственно, не похуй”. Ему, привыкшему равнодушно относиться ко всему, что не угрожало непосредственно его жизни, вот так вот на пустом месте загоняться было непривычно. Особенно загоняться по поводу мужика. По поводу ебли с мужиком. Однако отбиться от мыслей он так и не сумел. Особенно сильно и неумолимо они полезли на него, когда выключился свет. Он лежал в темноте и физически ощущал присутствие Грома за стенкой, и паучьи ножки сомнений копошились на его погружающемся в мутную трезвость мозгу. Что тот имел в виду вообще под всеми этими вайбами-хуяйбами и почему не хотел говорить сейчас? Потом нахлынули тошнотные образы того, как майор и эта ебучая журнашлюха ебутся вот прям тут, на этом самом диване. Простыня, которую ему застелили и которая до сих пор резко пахла ополаскивателем, казалась совсем ненадежной преградой между его телом и тем, что они оставили на сиденье дивана. Гречку затошнило, кожа зачесалась. Он постарался отвлечься и зажмурил глаза. Но смутная, тягучая как мазут тревога не отпускала, переваливалась в нем уродливыми сгустками и слипалась то в гнев, то в страх. В памяти всплывали уродливые и перевернутые с ног на голову, выпотрошенные образы. Собственное лицо, старое и избитое, условно знакомый незнакомец, заглядывающий к нему в машину с хищным блеском в пустых глазах, покрывающая куски пиццы густая белесая мерзость. Ещё минуту назад Гречка был не против заснуть и отключиться, но сейчас дернулся и сел на кровати, сбивая с себя остатки неприятных видений. Было очевидно, что чем глубже будет сон, тем больше извращений ему подкинет мстительный разум. Взгляд сам уткнулся в куртку. Ее небрежно кинули на спинку дивана и сейчас она свисала рукавом вниз, как подстреленный питон. Но внимание Гречки привлекала не игра теней и света, а то, что было внутри. Во внутреннем кармашке под молнией, волшебная таблеточка, которую ему отдал Илюха. Которую тот вообще-то назвал хуйней бадяжной и которую он сам приберегал для того, чтобы испытать на ком-нибудь, кого не жалко. На какой-нибудь пизде на вечеринке, например. И будь у него сейчас фен, меф, сон, секс, здоровая психика или хотя бы возможность покрутить пару кругов за рулем по ночному городу, что угодно из этого, он бы ни за что не вспомнил бы об этой хуетени. Но ничего из этого не было, поэтому не жалко Гречке вдруг стало самого себя. Он вспомнил, как друг описывал эффект от ешки - сначала короткий прилив эйфории, а потом голова чугунная и рубит. Хуйня в общем и целом, но для его конкретной специфичной ситуации просто отлично. На этом бы памяти и остановиться, но она докрутила пластинку до конца и голос Илюхи в голове снова рассказал, как они с Ленькой с досады отпинали парня, продавшего им эту ебалу. Ну уж нет, без этого он вполне был способен обойтись. Поэтому он вздохнул и, не давая себе времени на размышление, закинулся таблеткой. Снова лег на диван, сложил руки на груди, уставился в потолок и стал ждать прихода. За закрытым окном приглушенно шумела неспешная ночная жизнь, машины фарами чертили полосы света по белой штукатурке. Тень от прикрученной на потолке груши падала на него темным прямоугольником. Где-то в глубине квартиры сухим перестуком тикали часы. Гречке снова стало тоскливо, как тогда, на крыше. Подумалось, что жизнь где-то там бьет ключом, а он вместо того, чтобы быть в эпицентре, добровольно заперся на этой дурацкой хате, и ради чего! Точнее, ради кого. Ради того, кому он нахуй вообще-то не сдался, если честно. И тут Гречка неожиданно для самого себя самому себе же честно признался, что его вообще-то пиздец как задело нежелание Грома ебаться. Он даже самого процесса не так хотел, как хотел... Чего? Власть свою почувствовать? Не за этим ли он вообще сюда приперся сразу после того, как совершенно ебануто и безобразно сорвался в тачке? Восстановить в себе нечто частично отмершее? Но дальше догадок его мозг идти отказался. И это было определенно к счастью. Вместо этого он просто разозлился, снова вспыхнул едким чадящим пламенем гнева. Захотелось встать и ударить что-то, хоть бы грушу эту ебучую. Или самого Грома, потому что он так-то заслужил опиздюлиться определенно. Слишком уж дохуя себе позволял, и хотя границы этого “дохуя” Гречка прочертить затруднялся, ему этого и не нужно было. Просто хотелось получить все эти ебучие объяснения здесь и сейчас, и не ждать никакого утра. Поэтому он откинул плед и вскочил с дивана. Краем мозга понимал, что это видно бракованная ешка куда-то не в тот отдел его бракованного разума вступила, но ничего с собой поделать не мог. Да и не старался особенно, потому что ничего такого, чего чувствовать не стоило бы он и не чувствовал. Все было определенно несколько обострено - мысли, переживания, действия - но ничего такого, чего бы он не испытал и без веществ. Поэтому Гречка своей решимости не растерял ни пока ощупью скользил мимо дивана, ни когда пытался беззвучно открыть дверь, ни когда подходил к кровати. Затупил и замер только тогда, когда наконец уткнулся взглядом в Грома. Потому что тот был пиздец. Пиздец здоровенный, блядь, в полтора раза его самого шире в плечах, наверное. Ну и вообще... Сука, обладал какой-то ебучей способностью нагнать на Гречку ступор. Вот он и стоял как дурачок, смотрел и кусал губы, но ничего физически почти не чувствовал. А вот морально вполне себе, например, крайнюю степень растерянности. Отчаяния такого, чтобы бросаться на майора теперь, убедившись в его физическом преимуществе, в нем от этой жалкой таблетки не накопилось. А уходить обратно на диван и окукливаться в плед было так унизительно, что вообще даже не рассматривалось как вариант. Стоять на месте было глупо, и он склонился поближе, просто чтобы разбить это повисшее между ними пластиковое напряжение. - Хватит так подкрадываться. - У Гречки чуть сердце из груди не выскочило, а майору всего-то стоило приоткрыть глаза и зыркнуть на него угрожающе. Он подавился воздухом и отшатнулся, но почти сразу умудрился взять себя в руки и снова сделал два маленьких шажка к кровати. - А то что? - Наклонился ближе, давая Грому интерпретировать этот жест самостоятельно, как угодно. Тот к гречкиному неожиданному, резкому и довольно болезненному разочарованию выбрал насилие. Ухватил за загривок сильно, ничуть не игриво, и подтянул прям к себе, а сам даже и с подушки не поднялся. Гречка уткнулся взглядом ему между бровей, чтобы не рассматривать свое отражение в чужих глазах, потому что мало ли что посмотрит оттуда в ответ. - А то я сделаю тебе больно. И все же что бы ебучий майор не делал, шанс вызвать своими действиями стояк у него был почти стопроцентный. Вот сейчас явно же ничего флиртушного он и в душе не подозревал, а Гречка уже слегка подплавился. Может дело было в нем, а может в принципе любой человек с мозгом и нормально работающей кровеносной системой не сумел бы удержаться. Но факт оставался фактом - привычно и будоражаще неудобная поза, жесткий захват, угрожающе пониженный голос - все это выбило из него целый сноп искр. И он мягко поддался приятной тяжести чужих рук, склонился еще ниже, а потом поразительно ловким для своего сбитого с толка тела движением закинулся на кровать. Гром то ли от одобрения его действий, то ли тупо от неожиданности разжал пальцы и дал Гречке, у которого уже голова кружилась от внезапно накатившего жара, полную свободу действий. Грех было таким не воспользоваться в собственных грешных целях, и он ни секунды не думая оседлал майора, благо тот как специально лежал на спине. Вообще идея эта пришла ему спонтанно, вспышкой молнии. Потому что сам он терпеть не мог быть снизу, если речь шла о гетеросексуальном сексе, ясное дело. Все эти тупые бляди, которые пытались его оседлать и трясли над ним своими сиськами возбуждение сбивали на раз. Тем более, ну что может быть лучше, чем ткнуть кого-нибудь лицом в пол, потянуть за волосы или ещё чет такое выдумать, в этом Гречка майорские специфические вкусы полностью понимал. А вот оседлать Грома и забрать хотя бы частичку его безраздельной власти себе... Такое почему-то ему даже в голову никогда не приходило. Наверное, потому что он в классическом “по-собачьи” старался не смотреть, не думать, не представлять то, что в него сует майор. И из-за формы, и из-за самого факта, и из-за размера. В основном из-за размера, ему все казалось, что если он увидит, как в него все это непосредственно пихают, то взорвется просто. Может, не весь, но в районе очка точно. Но теперь его так крыло сладким эйфоричным возбуждением, что и думать об этом не хотелось. Ну каким-то образом же это все в него раз за разом умещается! Тем более, что судя по резкому дыханию и пустому, тягучему взгляду, майор сам был совсем не против. Гречка уселся настолько удобно, насколько это было возможно и резко, не давая себе подумать о возможных хуевых последствиях, положил руку поверх простыни практически между своих раздвинутых коленей, туда, где скрывалось то, что влекло его к себе до головокружения и сухости во рту. Этот потрясающий, охуенный, здоровенный хуй на ощупь был еще горячее и больше, чем воображался. У Гречки аж дыхание перехватило, он нервно облизнул губы сухим и горячим языком, но руку не убрал, тем более что Гром подался ему навстречу совершенно рефлекторно, мощно и резко, как он делал буквально все. Мысль о том, с какой чудовищной силой его будет тянуть и терзать, если он рискнет все же сесть... Сесть сверху... Пробивала дрожью до костей, но не пугала, а только возбуждала ещё больше. Гром что-то хрипло прорычал, тяжело выдохнул и снова крупно вздрогнул. Гречка предпочел не вслушиваться, потому что тело говорило куда громче и четче, чем голос. Они оба хотели снова рухнуть в полный, тягучий, сладкий бардак и утащить за собой весь окружающий мир. Его уже скручивало и сжимало всего изнутри от возбуждения, так хорошо, что даже плохо. Майор снова что-то выдохнул в воздух раскаленным шепотом, зыркнул прорезающим темноту взглядом и Гречка понял, что ему надо услышать все до последнего слова. Такая резкая смена планов его ничуть не смутила. Левую руку он все еще держал там, где под тканью охуенно и пьяняще ощущался член, а правой осторожно оперся о грудь майора, скользнул пальцами по коже и склонился ближе. - Прекрати. - Вот что хотели до него донести эти лживые губы. - Хватит, я тебе сказал, прекрати. Гречка сначала не поверил, не сумел обработать в искрящем от перегрузки мозгу смысл сказанного. А потом - не успел. Потому что Гром молниеносным (резким, жестким, четким, охуенным) движением скинул его с себя как-то так, что он почти потерялся в пространстве за эту долю секунды. Только что хотя бы в какой-то мере контролировал ситуацию и вот уже отдышаться не может на матрасе. Он снова облизнул губы и с ужасом понял, что от такого беспардонного обращения возбудился только сильнее. Тут уже стало совершенно похуй на то, сверху, снизу или как-то еще, тело требовало оказаться прижатым, распятым и обезоруженным. Но майор не торопился. Мучительно долгие секунды бездействия отсчитывались ударами крови в ушах и собственными обжигающими легкие выдохами. Наконец он повернулся к нему. - Прекрати. Ты меня не понял? Давай до утра подождем. До утра. Это абстрактное в непроглядной ночной темноте определение времени казалось настолько далеким и невыносимым, что Гречка мигом откинул даже возможность такого исхода. Он просто не дотерпит, не доживет, не до... Не сможет. Поэтому слова Грома он принялся усиленно игнорировать, сосредоточившись только на его лице. На его губах, носе, глазах. На том, как все вместе они собирались в идеально гармоничную картину. - ...ты догнаться успел что ли чем-то? - Гром к нему прикоснулся и против такого прикосновения Гречка даже не имел ничего против. Пальцы за подбородок, больно и сильно, но для его возбужденного тела и разума это было достаточно для того, чтобы спровоцировать новый выброс эндорфинов. Отвечать нужным он не счел. Не был уверен, что сумеет солгать, а правду говорить явно не стоило. Но и Гром не собирался уступать. Он ухватил его за волосы, сильно и больно дернул, и вот такое обращение даже уебанный в нулину мозг никак не мог интерпретировать как что-то хорошее. Он попытался освободиться, но только искры из глаз посыпались. - Да ты чего! - Гречка занервничал и в течение пары секунд это состояние обострилось до предела, наросло как снежный ком до настоящей полноценной паники. Видимо, что-то такое майор тоже уловил, потому что отпустил его, но все еще продолжал источать ядовитый гнев. Физически ощущалось, как он проникает в поры, заполняет его изнутри и вызывает тошноту и головокружение. - Ну и иди нахуй! - Яростно плюнул Гречка не из чистого гнева, а скорее просто от страха. - Ненавижу тебя! Он и до этого не пытался особо понять, что чувствует, а сейчас в нем взорвалась такая грязная бомба, что он оказался полностью оглушен и ослеплен, только и вылавливал ошметки эмоций. Он боялся и обижался, выкручивался от тоски и бессмысленной злобы. Ему нужно было уйти и все свои оставшиеся силы он направил именно на это. Вскочил, проскочил в комнату, схватил какие-то шмотки и наверняка что-то ещё забыл. Возможно телефон, может даже ключи от машины. Но было так похуй, будто за ним след в след шел не обычный мужик, а лютый зверь. - Ты чего? - Гром тоже встал и нехотя двинулся за ним, прикрываясь простыней. - Иди нахуй, вот че! - Унизительно-истерично взвизгнул Гречка и увернулся от попытки ухватить себя за плечо. Он перегибал и даже осознавал это какой-то частью себя. Но эта часть была накрепко заперта в его сознании за пуленепробиваемым стеклом, и только и могла наблюдать, как доминирующая доля его потерявшего контроль разума неслась под откос горящим поездом без тормозов. Он уже никак не мог остановиться, завелся и сорвал резьбу. Гром догнал его у порога, выдохнул сквозь зубы и схватил за руку, больно и раздраженно, так, что Гречка зашипел и снова рванулся. Но хватка была фирменная, железная, и он только о стенку плечом ударился. Он никак не мог понять, что Грому от него надо - тот не хотел к нему прикасаться в одну минуту, а потом хватал так, что чуть ли кости не скрипели. - Прекрати сейчас же. Майор ебучий звучал устало, сухо и серьезно, без грамма игривости или страсти. Гречку такое подпалило как искра с сигареты бензиновую лужу, предсказуемо так, но у него в голове было слишком пусто и быстро, чтобы рефлексировать. Замкнуло на безразличие - значит замкнуло на безразличие, и думать тут больше не о чем. Поэтому он вцепился зубами в майорское запястье как бешеная собака, выгнул шею под болезненным углом и вынудил отпустить бесцеремонно сжатое запястье. Освобожденной рукой с краснеющими следами неласковых объятий махнул не глядя, не для удара, а так, для острастки, потому что в глазах было только пьяное марево. Задел по касательной кончиками пальцев где-то около щеки, в мгновении прикосновения прострельнуло и теплом, и укусом щетины, а потом пальцы снова сгребли только воздух. - Я хочу! - Прошипел он, еле ворочая онемевшим языком. - И буду! А если ты не хочешь, то буду с кем-то другим! И опять Гром нихуя не выдал, нихуя ожидаемого уж точно. Выдохнул тяжко и вымученно и перехватил его руку, снова лишая даже иллюзии контроля. Он был сильнее, намного прям, и это сейчас ощущалось особенно резко и ясно. Если бы сраный майор счел бы его опасным, Гречка бы наверняка никак не смог бы защитить себя от его гнева. Плевался бы кровью и зубами, золотыми и своими вперемешку, вместо того, чтобы плеваться желчью и ошметками переваренных бабочек. Его обычно вело от осознания вот такой вот грубой всемогущей физической силы в хорошем смысле, а тут вдруг в плохом повело, аж до дрожи в коленях. Внутри засвербило все и сжалось в один крошечный, но очень тяжелый комок. Захотелось его выхаркать, выплюнуть следом за всей фрустрацией, раздражением и вереницей галлюцинаций и заблуждений. Но он торчал в горле идеальной затычкой и ни туда, ни обратно. Ни на вдох, ни на выдох. Он бессильно царапнул ногтями по своим собственным ладоням, но отпустила его почему-то чужая хватка. И сразу стало свободно, а через мгновение пусто. А потом стремно, острым шилом под ребра ввинтилось в миллиметре от загнанного искусственным возбуждением сердечка. А потом все закончилось и стало вообще все равно. - Иди. - Они с Громом то ли резонировали, то ли полифонировали, оставалось только удивляться, откуда в голове рождались такие слова. Но тот теперь тоже пусто звучал, равнодушно. Серьезно. - Уйду. - Гречка попытался себя раскачать снова, почувствовать хоть этот ебаный ком в горле опять. Но от тона майорского его морозило как на лютейших отходах, и все. - И не вернешься. - Ему не угрожали, не предупреждали даже. Рассказывании, как оно будет. Точнее, как не будет больше. Как будто раньше было. - Если сейчас уйдешь - не вернешься больше никогда. Искать я тебя не буду, спасать не буду, трахать тоже не буду. Ничего не буду. Сегодня уйдешь в последний раз. Гречка сглотнул. Он был очень твердо уверен, что в этот раз все всерьез, и что не будет потом никаких скидок ни на чье состояние. И надо было уйти, конечно. Потому что блядь пиздец охуел ставить ему условия. Пиздец высоко себя оценил, ебаный в рот мусор, пиздец много захотел. Спасатель ебаный. Никогда он в нем не нуждался, ни единой секунды в жизни. Уйти, короче. Раз шаг и все. Пока. Но внутри его драло так, как будто он проглотил не ешку, а ебаный улей. И все его нутро распухало и болело, и очень хотелось вывернуть себя наизнанку, засунуть себе в пасть руки по локоть и расчесать до крови. И это только от одной мысли о том, чтобы переступить через порог. А если переступит - сдохнет в край, окончательно и мучительно. Цена собственной гордости - жизнь. Цена жизни - гордость. Простое уравнение ебанувшегося на почве злоупотребления веществами мозга. - Ты как кот. - Хохотнул Гром. Неожиданно так, обидно прям. - Держать тебе дверь три часа не собираюсь, решай. Он решил до позорного быстро. До красных следов от ногтей по предплечьям, до искусанных с солоноватым привкусом губ. Цена гордости оказалась до неприличного низкой. Гречка отвернулся от двери, посмотрел на майора в упор, но собственный взгляд растекался, омывал высокую крепкую фигуру с обеих сторон, сосредоточиться на деталях вообще никак не выходило. Получается, Гречка даже увидеть сейчас не мог, за что продал остаточки своего больного и подгнившего самоуважения. - Ладно, все, идем. - Его поймали за запястье и он покорно дал увести себя от двери. В голове мерно и убаюкивающе плескался белый шум. - Не обижайся, но ты правда заебал. Гречка не обижался. Из него как будто всё вытащили, вообще, все эмоции, все внутренности, и остался только звенящий тишиной вакуум. Было непривычно носить в себе такой штиль вместо гудящего урагана беспричинной жгучей злости, но в этом и состояла прелесть бесчувственности - по поводу неё он тоже ничего не ощущал. Только и получалось отстраненно наблюдать за тем, как его ведут и направляют. Впервые за долгое время ведомая позиция не вызывала ни удушающего ужаса, ни отторжения. Было только странно от того, какими разными бывают прикосновения майора. Он только недавно для себя открыл, что тот своими огромными, жутко сильными и тяжелыми руками может делать не только больно. И иногда даже как угодно, но не больно. Поэтому все еще удивлялся, когда они его вот так вот касались, словно перышко, без усилия и синяков после. Потом он опрокинулся на заправленный диван, ощутил многострадальными клеточками тела каждую неровность его сиденья. Но как ни странно, эти неровности, потертости и выпуклости так идеально совпали в конкретной позе со всеми несовершенствами его избитой и рассыпающейся от наркоты плоти, что было почти комфортно. Захотелось действительно закрыть глаза и уснуть. Лихорадочное злое возбуждение, с которым он седлал Грома минут десять (вечность) назад казалось теперь настолько абсурдным, что было наверняка не с ним. Ну кто вообще в своем уме мог захотеть впрягаться в долгую и мучительно неудовлетворяющую еблю с бессмысленной невозможностью кончить? Вообще-то Гречка тоже не был в своем и не в чьем-то еще уме, давно уже. Но сейчас засчитывать это в качестве аргумента не собирался. - Ты как? - Гром ощущался рядом мощной волной неясного, угрожающего и утешающего одновременно. Гречка сжал веки с такой силой, что перед глазами заплясали цветные звездочки и в висках загудело. Он ненавидел уноситься в такие дебри своего сознания, в которых сам ничего не понимал, путался и спотыкался о каждую мысль, награждал простые эмоции сложными и абсурдными названиями. Ему нравилось, когда все просто. Но объебанным он никогда не мог себя контролировать. - Да. - Выдавил он, безуспешно борясь с новой порцией выдающих его пиздеж судорог. - Все как обычно, это ты сука выебываешься. С чего блядь вдруг решил спустя все это время стать хорошим? Раньше тебя такие мелочи нихуя не останавливали. То, что вырвалось из него в форме привычной агрессии просто для самоуспокоения вдруг неожиданно обрело осмысленные очертания и вылилось в вопрос, который Гречку действительно интересовал. Зудел под кожей. На перемены ему было поебать, он привык ни к чему не привыкать. Но у всех хаотичных на первый взгляд изменений в его жизни всегда была причина и было не так сложно докопаться до ее ебучей смердящей сути. Но только не в этот раз. С ебаным Громом вообще все, сука, было не как надо. - Брось, ты ж на самом деле сейчас не хочешь слышать никаких ответов. Даже не уверен, что ты вообще понимаешь, о чем я говорю. - Гром мялся. - Завали ебало. - Бессильно выдохнул Гречка. Это было ровно противоположно тому, что он на самом деле хотел получить, но ему не хотелось признавать, что ответ на этот вопрос был более важным, чем секундная прихоть. И так уже проебал сегодня достаточно в этой их блядской игре без определенных правил. - Ну чего ты вечно устраиваешь? - И кажется, уходить тот не собирался. - Почему тебе обязательно, каждую секунду нужно создавать вокруг себя проблемы? - Иди уже... Отсюда. - Гречка никак не мог понять, что этот ебучий майор вообще хочет. Он то уходит, то приходит, то отталкивает руки, то за них цепляется до синяков. Для него это все было слишком сложно, начинало уже казаться, что лучше бы вообще остаться одному. Не навсегда, просто на сейчас. Конечно, майор уходить никуда не собирался. Он наоборот сел куда-то в ноги ему, придавил своим весом. Интересно, надел хоть на себя что-то кроме простыни? Если голым уселся, то это такое издевательство, что просто пиздец. - Ты меня заебал. - Вздох. - В край. Гречка бы напрягся и подобрался, если бы у него остались хоть какие-то силы. Если Гром сейчас опять резко изменит свои взгляды и после того, как практически затащил его в квартиру, сразу же даст под зад, он даже удивляться не собирался. - Поздравляю. - Вяло отозвался он, готовый к любым последствиям. Майор только еще раз вздохнул. Помолчал, и молчал так долго, что тишина стала почти необходимым условием их существования. - И я ничего не могу с этим сделать, не могу я тебя послать. Не выходит. Ты блин как лампочка во рту у меня, вроде неудобно, вроде как дебил хожу, а достать не могу. Хотя не, аналогия говно. Я ж мог бы сейчас тебя отпустить, что мне с этого, и заблокировать тебя могу, и посадить. Могу ебать тебя так, что ты сам возвращаться не захочешь. Все могу. Но не хочу И теперь замолчал окончательно, поставил точку рубленым выдохом. Оставил Гречку наедине с этим признанием, таким неожиданным и необъятным, что у него аж глотку сжало. Он зажмурился сильнее, отчасти надеясь, а отчасти опасаясь, что это ебейший издевательский глюк в край разъебанного мозга. - Почему ты мне все это говоришь? - Никогда ещё Игорь не был столь запредельно откровенен с ним, настолько, что было даже немного боязно размыкать веки. То ли потому, что Гречка боялся увидеть Грома и понять, что это действительно он, то ли потому, что боялся наоборот его не увидеть. - Потому что утром ты все это забудешь. - В голосе майора звучала легкая усмешка. Добрая такая. От такой мурашки по коже бежали ровно с такой же силой, как и от ладони на шее. И Гречка понял, что действительно забудет. Он попытался назло, нарочно якорить фразы, признания, да хоть отдельные слова. Но разум его был таким изменчивым и нестабильным, что он ни за что не мог уцепиться. Воспоминания, бывшие яркой реальностью минут десять назад уже расплывались и расползались неузнаваемыми образами. Бессилие захлестнуло и тут же отступило, оставив после себя только горьковатое послевкусие. А ещё было обидно, что Гром его, вроде как, использует. Как и чем, Гречка не мог понять, но ему казалось что есть что-то жутко обидное в том, что он не сможет вспомнить вообще ничего из того, что сейчас услышал. Как будто бы даже обиднее секса и его отсутствия вместе взятых. - Это нечестно. - Выдохнул он. По волосам снова провели, мягко и совсем не настойчиво. Жутко приятно, смели половину всей роящейся в черепушке хуйни. - Не обижайся. - Снова эта легкая слабая теплая улыбка в голосе. - Я обязательно с тобой поговорю об этом однажды когда ты будешь трезвым. Ну, или по крайней мере, когда я буду уверен, что ты все запомнишь. Но ты и сам виноват в том, что я вот сейчас вынужден как мудак вести беседы с твоим бесчувственным телом. Кто тебя заставлял быть притягательным и таким проблемным одновременно? Не могу от тебя отказаться, но ты ж ведь чисто яд! Вот это вот “не могу” Гречка поймал всей своей душой. Это было что-то новое, вся его нарциссическая, обостренно-эгоистичная натура в жизни такого благословения на самовлюбленность не получала. И что такого было в этой простой констатации факта, он не знал. Но только вот это вот совсем не хотелось терять в переплетениях собственных пережженных нейронных связей, хотелось запомнить, выгравировать на себе. Он сжал веки так, что снова посыпались разноцветные звезды. - Ты правда так считаешь? - Он должен был удостовериться, чтобы хотя бы в этот момент переполниться этим признанием до краев. К счастью, Гром ответил сразу, потому что каждая секунда его раздумий была бы как лезвием по плоти. - Ага. А ты как думаешь, почему я даже после сегодняшней твоей выходки тебя притащил сюда? И даже учитывая что ты терроризировал Юлю, да и кроме этого кучу дерьма творишь, даже походу не осознавая, насколько это плохо. - А если бы я ушел, ты бы реально забил на меня? - Этот вопрос уже почти не волновал, потому что Гречка захлебнулся в сладкой и стыдной эйфории, но спросил скорее по инерции. - Не знаю. - Вздохнул Гром. - Хотел бы сказать, что да, но не уверен. Спи давай. И он скользнул ладонью ему по лицу, закрыл глаза и под веками стало тепло и темно. Гречке было одновременно охуенно до спазма в грудной клетке (слева особенно) и обидно до боли там же. Он не знал, почему для него происходящее было так важно, но никак не мог себе простить, что эти моменты раскрошатся в его измененном сознании, как мел и печенье. Э - А ты блядь думаешь, что мне легко? - Спать Гречка не хотел пока. - Мне тебя тоже нахуй никак послать не выходит. Он сначала сказал, возбужденный этой дрожащей между ними ниточкой откровения, а потом спохватился, что это он-то все забудет, а вот ебаный майор - нихуя. Прикусил язык, стыд и смущение залили кипятком. Но молчать дальше никак не получалось, потому что Гром спросил с таким искренним изумлением, что его даже с закрытыми глазами можно было физически ощутить: - А тебе разве это все не пофиг? Он вот так вот значит думал, что пофиг. И это открытие, делящее на ноль все его болезненные фантазии о членах, мефедроновые бдения за рулем и бесконечный водоворот анального секса в ебущей позиции с уродливыми телками, прям как пощечной хлестнуло. А факт того, что он вот так вот признал это, сам добровольно снял и швырнул на пол свой защитный броник из похуизма, издевательски подтер струйку крови из разбитого самолюбия салфеточкой. - Мне... Хуй знает. - Вот теперь Гречка уже не хотел продолжать разговор. Мысли в голове окаменели, стали тяжелыми и неподъемными. Он шевельнул онемевшими губами и не понял, сумел ли выдать хоть какой-то внятный звук. - Наверное, тебе действительно не пофиг. - Задумчиво проговорил Гром как будто сам себе. - Хотя, может ты и просто от дурной кукухи это все творишь, кто тебя знает. Мне кажется, ты сам себя порой не знаешь. И опять он говорил правду. Но лимит того, что Гречка был готов сегодня признать и проглотить был исчерпан. Поэтому он просто попросил: - Ляг со мной? Раз уж ебаться не хочешь. Майор выдал невеселый смешок. И хотя глаза были закрыты, очертания его лица обрисовались предельно четко, по памяти. - Я хочу. Ну, хочу физически. И не уверен, что смогу сдержаться. Но ты, судя по всему, совсем в ноль, а я совсем не собираюсь ебать такое безвольное тело. Так что просто посижу тут с тобой, пока ты не уснешь, и уйду к себе. И он легко, но в то же время веско положил руку ему куда-то на бок. Пригвоздил и укрыл одновременно. И все это - жест, вот эта вот последняя убойная доза правды - окончательно выбили из Гречки последние крохи сил. Он кивнул сам себе, а может просто вообразил, как кивает. И заснул.