***
Три года назад.
Он мчал по досконально изученному маршруту, сворачивая в проулки, в какие никогда бы не свернул цивильный. Так стритрейсеры называли горожан, которые водили машину, чтобы доехать до школы, офиса, супермаркета или загородного дома. Нил с пяти лет был за рулём, и по ночам его не интересовали ограничения скорости и светофоры. Он выгонял свою красавицу из общего гаража — заброшки в гетто — и выруливал на площадку старта. Машина для стритрейсера — не просто средство передвижения. Это способ творить. Как полотно для художника, канат для циркача или лист бумаги для поэта. Каждый залёт, так они называли отдельно взятую гонку, состоял из раундов — кругов. Самым важным фактором, помимо, конечно, начинки капота, было знание маршрута. Днем многие стритрейсеры ездили по городу на обычных машинах или даже великах, пробуя свернуть в какой-то новый переулок, изучить как можно больше потенциальных срезов, несмотря на то что маршрут для каждого залёта содержался в секрете, и никто, кроме организаторов, не знал его до явки на площадку. Далее каждому выдавали карту для изучения раундов. Победитель залёта срывал джекпот. Ставки делались, как правило, на самых быстрых и самых опытных. Нил был одним из таких. Иногда он прорывался на первое место, но чаще был на втором или третьем. Так как многие рейсеры вылетали, то есть неудачно входили в поворот или, что еще хуже, натыкались на этих самых неудачно вошедших в поворот, предсказать исход гонки и, соответственно, победителя — было невозможным. Ну, маловероятным. Нил отличался тем, что его показатели были стабильны. Его не вынесло ни разу за полгода, так что для многих он стал железным вариантом для ставки. Суммы вносились небольшие, иногда крохотные, но количество участвующих в тотализаторе было заоблачным. На них смотрели с крыш домов по всему маршруту. Такие наблюдатели урывали себе три секунды восторга на каждом раунде, но этого было достаточно. У финиша, в основном, толпились фанаты — те, кто не хотел видеть машины, а хотел видеть рейсеров. Сегодня ему везло — на последнем раунде вылетели сразу трое, и он уже видел эту пробку из расписанных тачек и троих человек, снявших шлемы и отошедших на другую сторону улицы и ждали транспотера. Они курили, стояли, скрестив руки, почти злорадно и с горечью ожидая, что их число пополнит четвертый. Но Нил увернулся, вовремя срезав. Он заметил черные круги, ведущие в проулок перед поворотом. Оставалось лишь поверить в то, что свернувший туда рейсер жив. Шины взвизгнули, заскользив по асфальту, и Нил вошел в поворот. Секунда тьмы, и снова ослепляющая дорога. Самым важным было вовремя дрифтануть, чтобы не вписаться в столб. И он не вписался. И оказался впереди. И победил. Девушка с флагом взметнула руку вверх, и это значило, что победитель пересек черту. Спустя секунду мимо неё промчались второй и третий. Нил отогнал машину в офф-лейн и, сняв шлем, вернулся в паддок. По пути, он поцеловал кого-то из фанов, толпившихся у заграждения, наугад. В его крови было так много адреналина, что он почти ничего не видел. Только что он смотрел вперед как сокол — чем выше скорость, тем уже поле зрения водителя. А чем уже поле — тем точнее его детали, но сейчас в его глазах было темно, резко расширившийся мир пошатывался, он улыбался. Именно ради этого кайфа они и жили. Рейсеры, по большому счету, просто наркоманы. Вот и всё. Но полиция преследует их по другому поводу. Ну, Бог с нею, с полицией. Ни одного из них еще не посадили. Но почти все были пойманы хоть раз и приговорены к социальным работам. Так что большинство этих крутых парней, глаза которых светились ночью, как неоновые огни, тела которых разрывали на кусочки, губы которых целовали с восторгом — днем подметали улицы, смеясь над сбитыми ими же дорожными знаками.***
В тумбочке лежала пачка денег. Помятая. Но какая разница, если в ней — штука с лишним? — Ты чувствуешь себя богом? — спросила Мэй, устраивая голову на влажном, медленно остывающем плече Нила. — Сейчас? — После залета. Он улыбнулся. — Только после победы. Но что-то такое есть, да. Она тоже улыбнулась, прижимаясь теснее. — Так всегда у тебя и случается? Секс с фанаткой? Нил снова оказался над ней. — Ну, бывает... Время от времени. Ты сама это знаешь, разве нет? Он снова стал целовать ее в шею, заходя на второй раунд. Мэй очень давно мечтала об этом моменте, она долго ждала, когда окажется в его постели. И теперь ей не хотелось его отпускать. — Меня зовут Мэй, — она тихо выдохнула, — это имеет для тебя значение? — Привет, Мэй... — Нил продолжал, увлеченный моментом. Она подставила шею и осторожно спросила: — У тебя кто-то есть? Нил не ответил. Он как будто ее не слышал. Мэй замялась. Если задавать слишком много вопросов, он может прекратить и вся магия момента разом улетучится. Но что-то ей подсказывало, что магия улетучится так или иначе, поэтому она решила рискнуть. Что, если до нее никто на такое не решался? Потому что было ясно одно — Нил не из тех, кого можно оседлать. Ну, оседлать его член — можно. Но не его самого. — Нил, я хочу быть твоей девушкой. Она произнесла это так отчетливо и настойчиво, что испугалась собственных слов. Но Нил снова пропустил это мимо ушей. Он уже слегка двигался, терся и явно не хотел тормозить. Но Мэй, усилием воли, упрямо остановила его, чтобы заглянуть в глаза. — Ответь мне. Нил приподнял голову. Мэй приложила ладонь к его влажному горячему лицу. Он глубоко дышал. — Хочешь себе трофей? Мэй отрицательно качнула головой и, приподняв голову, горячо зашептала ему на ухо: — Просто каждый раз, когда я вижу тебя, я понимаю, что не хочу никого, кроме тебя. Мне не нужен никто, только ты. Ты один, Нил. Повисла пауза. Мэй снова опустилась на кровать и отвернулась. — Прости. Теперь я вижу, как это выглядит. Как бред одержимой фанатки. Нил молчал. — Прости, я идиотка, — Мэй зажмурилась и отвернулась. — Это вышло совсем не так, вообще не так, как я себе представляла. Боже мой, как стыдно. Прости... Прости... Ей казалось, что сейчас Нил со вздохом слезет, сядет на кровати и оставит ее одну в этом нелепом положении, голую и беспомощную. Что теперь говорить? Как себя вести? Уходить немедленно? Вместо этого Нил снова, словно перину, подмял её под себя и поцеловал в губы. Тело Мэй ожило, поднялось навстречу ему, погорячело. Она улыбалась в этот поцелуй, чувствуя облегчение. Теперь она разделяла его желание не говорить. — Ах... — Мэй не сдержалась. Он снова был внутри. Всё перестало иметь значение. Пока он в ней — мир совершенно безопасен, она в безопасности, ее чувства в безопасности. Вот что такое по-настоящему безопасный секс. Как так может быть? Вся его жизнь — опасность, он должен быть огнем, он пахнет бензином. Но сейчас поле её зрения сужено, потому что она летит вместе с ним, и все зависит от поворота его руля.