***
Отпив немного остывшего травяного чая, Гермиона берет в руки толстую потрепанную папку. — Столько лет прошло, а они еще ищут Пожирателей… — затем следует короткий вздох. Папка о делах Пожирателей действительно была очень стара. Как и надежды представителей Министерства поймать их. Некоторых из них поймали сразу же, после битвы за Хогвартс. Некоторых — спустя недели после этого. А некоторых не удавалось найти до сих пор. Министр намного сильнее ужесточил меры наказания Пожирателей. Правда, они еще не успели просочиться сквозь толстые министерские стены. И Гермионе ни к чему выдавать их тайну. Устроившись сюда, она надеялась получить расследования, допросы и прочую чепуху, о которой слышала раньше. Но единственное, что приходилось делать — сидеть в захламленном кабинете и без конца вертеть в руках разные документы. Внезапный стук в дверь заставил ее вскочить со стула. — Входите, — громко отозвалась девушка. — Миссис Грейнджер-Уизли, — учтиво кланяется один из мракоборцев, имя которого Гермиона успешно забыла, — Мы поймали одну важную Пожирательницу… Ее доверили вам. — Проведите меня к ней. Мракоборец кланяется еще раз, словно подтверждая свое уважение к девушке. Ей становится тошно. После войны прошло целых пять лет, а ее все так же воспринимают как подружку знаменитого Гарри Поттера. Порой это так раздражает, что девушка жалеет о знакомстве с другом. Коридоры министерства, извилистые будто тропинки в лабиринте, доводят их до камеры только через двадцать минут. Парень передает один-единственный ключ из дрожащих рук и быстро отходит в сторону. Гермиона без промедления вставляет ключ в замочную скважину и дважды поворачивает его вправо. Ей не терпится увидеть Пожирательницу. Кто же она? Судя по всему, проворная и хитрая, ибо ей удалось скрываться половину десятка лет. Когда ее рука ложится на железную ручку, робкий мракоборец шепчет: — Мы нашли ее в ужасном состоянии. Вам предстоит быть с ней аккуратной. Она кивает и запирает за собой дверь. В камере ужасно воняет потом вперемешку с кровью и сыростью. Старые каменные стены уже готовы пойти трещинами. Неторопливо обернувшись, Гермиона изумленно изгибает бровь. — Серьезно? Беллатрикс Лестрейндж? — ее голос насмешлив, точно ничего не случилось. Но это не так. Внутри вскипает огромный котел, готовый взорваться в любую секунду. Неужто ей придется пытать свою же мучительницу? И почему ее сразу не отправили в Азкабан? Шрамы на руке болезненно жгут, вновь напоминая о забытом прошлом. Гермиона еще держит лицо, хотя в действительности едва сдерживает накатывающую истерику. Беллатрикс смотрит на нее со смесью смеха и разочарования. Ее черное платье изодрано в клочья, в многочисленных местах отлично видно покрытую грязью и запекшейся кровью кожу. На лице красуются несколько длинных глубоких порезов. Волосы еще больше спутались, на них тоже сплошная грязь. Изрезанные руки сжимают кулон, лишившийся черной нити, на коей висел. Весь вид Лестрейндж указывает на ее беспомощность и Гермиона подавляет желание скривиться. Однако в следующее мгновение женщина расплывается в ухмылке. Такой мерзкой и отвратительной, что хочется тут же запустить в нее Круциатус. — Меня будет допрашивать маленькая… Грязнокровка? — последнее слово она выплевывает, словно настоящую грязь. — Неожиданно, правда? — идеально холодно, как и хотела девушка. Наконец успокоившись, она покрепче сжимает в руках небольшую стопку бумаг и волшебное перо. Пересекает камеру монотонными шагами и кладет все это на небольшой железный стол. В мыслях вертится только одно — каким чертовым образом она будет допрашивать Лестрейндж? Конечно, она готова убить ее в любую секунду, хоть сейчас. Но в глубине души тоненький голосок неистово вопит: Не стоит, Гермиона! Она того не стоит! Девушка сжимает палочку в руке, отчего костяшки пальцев белеют. Напряжение растет, ухмылка не исчезает с лица Пожирательницы. Нет, я не буду ее пытать, — сопротивляется внутренний голос, — Она ужасна, она причинила людям массу вреда, но я не смогу ее пытать… Она ведь тоже живая… Я не хочу… Но тело твердит об обратном. Сердце стучит так, что кажется, это слышно по всему Лондону. Она готова развернуться и пустить в Беллатрикс такой луч заклинаний, от которого ее в тот же момент разорвет на кусочки. Жажда мести так и хочет вырваться наружу. Осознание того, что прямо здесь, прямо сейчас она может причинить Пожирательнице столько боли, сколько она причинила людям просто захватывает дух. Сию же секунду она может отомстить за все и за всех, и за издевки над такой несчастной сейчас ведьмой ей даже выделят отдельную колонку в «Ежедневном пророке». Дыхание отчего-то сбивается, взгляд Гермионы упирается в стену напротив, в глазах блестят искры безумия, искры мести. Если бы Лестрейндж видела ее лицо сейчас, наверняка взвыла бы от испуга. Не уподобляйся ей. Но вряд ли Грейнджер-Уизли уже слышит что-либо, кроме неимоверного стука собственного сердца. Она оборачивается неожиданно, ведьма в углу дергается и смотрит прямо ей в глаза. Бездонные черные глаза. Пять лет назад в Малфой-Мэноре они смотрели на Гермиону так же пристально, с такой же внимательностью, улавливая абсолютно каждое движение. Но сейчас они смотрят еще и с настороженностью. Какие фокусы способна выбросить поглощенная местью девушка? Вероятно, сама Лестрейндж знает на это ответ. Естественно, ей ли не знать? — Чего ты медлишь, грязнокровка? — громко спрашивает Беллатрикс. Сквозь стальной голос слышатся нотки страха. Страх Беллатрикс Лестрейндж? Это что-то новое, явно невиданное раньше никем, помимо дементоров. Гермиона улыбается. Кажется, она тоже сходит с ума. — Аларте Аскендаре, — шепчет девушка, направив палочку прямо на Пожирательницу. Ее тело поднимается вверх, Лестрейндж извивается в воздухе. Ей никак не удается найти точку опоры, отчего угольные глаза расширяются, она дергается. Она рвано выдыхает, когда Грейнджер-Уизли останавливает ее на месте. — Круцио, — цедит сквозь зубы девушка. Сжатая тонкими пальцами палочка вздрагивает, когда из ее кончика прямо в женщину вылетает ярко-красный луч. Ее крик содрогает стены, но здесь чудесная звукоизоляция. В коридоре не слышно абсолютно ничего. Тело неистово дергается, крутится, выгибается в неестественных позах. Едва начавшие затягиваться раны и ссадины вновь покрывают бетонный пол багровыми каплями. Глаза Пожирательницы больше не источают той уверенности и насмешки. Сейчас в них видно лишь слезы и боль. Ужасную боль. И Гермиона помнит, как сама валялась на кафельном полу, как выла от боли и молила о пощаде. Как в тело проникали сотни, тысячи мелких игл, ее словно резали на части и казалось, что сейчас она вся взорвется, попросту лопнет от наполняющей ее боли. Быть может, где-то на задворках сознания ей жаль. Но на губах застыла приторная наслажденная улыбка. Она смотрит, как ведьма впивается в себя своими же ногтями, как кусает губы, язык, щеки. Но шрам на руке снова напоминает о себе, болезненно покалывая. И Гермиона опускает палочку. Обессиленное тело с глухим стуком падает на твердую поверхность, Беллатрикс разжимает пальцы и, тяжело дыша, опускает веки. Девушка делает несколько шагов и становится на колени рядом с Лестрейндж. — Больно, правда? — слащаво ухмыляется в секунду назад открывшиеся глаза, — Мне тоже было больно. Всем, кого ты пытала, было больно. Ты ничтожна. Ты заслуживаешь самой мучительной смерти, которую когда-либо могло придумать человечество. И ты ее получишь. Я тебе обещаю. Она снова закрывает глаза. Слова Грейнджер-Уизли точно пропитывают все ее существо, она снова содрогается. Кажется, из признаков жизни осталась лишь неравномерно вздымающаяся грудь. Девушка поднимается с пола и, отряхнув одежду, берет в руки свои вещи. Выходит из камеры и запирает ее небольшим ключиком. — На сегодня хватит, — бросает она подбежавшему мракоборцу, — Завтра продолжим. Парень робко кивает и Гермиона удаляется, разрезая пространство стуком каблуков. Возвратившись в кабинет, девушка с удивлением замечает, что провела в камере Лестрейндж около трех часов. Странно, она даже не замечала, как идет время. Закрыв кабинет изнутри, ведьма закрывает глаза и аппарирует с громким хлопком. Гостиная встречает ее уютной тишиной и запахом свежей выпечки из кухни. Год назад им с Роном наконец повезло и они смогли купить небольшой дом недалеко от площади Гриммо. Здесь все устроено по-домашнему, и сначала Гермиона говорила, что это полнейшая безвкусица, но миссис Уизли настояла на своем. — Дорогая, — приветствует Рон и сразу же заключает жену в объятия. Уткнувшись носом в горячую шею, Гермиона закрывает глаза. Перед ней мелькают картинки с Беллатрикс. Правильно ли она поступила? Может, действительно следовало быть аккуратнее с ней? Дать ей столь желанную пощаду? Ведь она тоже человек, она тоже живая. А ни одно живое существо не заслуживает такого. Какими бы ужасными не были его поступки. Но я пообещала ей самую мучительную смерть… А я еще никогда не оставляла свои обещания невыполненными, — она сглатывает. — Что-то случилось на работе? Ты вся дрожишь, — Рон беспокойно берет ее за плечи и заглядывает прямо в глаза. Он всегда мог понять, когда что-то идет не так. Девушка кивает несколько раз. — Был тяжелый день. — В таком случае я отрежу тебе вишневого пирога, — нежно касается губами ее лба, — Только испек. Гермиона кивает и аккуратно вешает пальто на спинку стула. Рон часто готовил ей, а миссис Уизли даже подарила ему одну из своих многочисленных кулинарных книг. Она садится за стол и подвигает к себе блюдце с ароматным пирогом. — Приятного аппетита, — он садится напротив и наблюдает. На какое-то время тревога исчезает из глаз Гермионы.***
Сегодня ей пришлось прийти на работу пораньше. Не терпелось увидеть Беллатрикс, увидеть последствия своей маленькой, но такой многозначительной слабости. Ее раны наверняка еще не затянулись, ей точно больно. Кое-как скрыв мешки под глазами маггловским тональным кремом, Гермиона аппарирует прямо к себе в кабинет. Уже оттуда, не дожидаясь приглашения, девушка идет к камере. Чертова Лестрейндж! И зачем она появилась в моей жизни еще раз? Заперев за собой дверь, она первым делом чувствует запах крови. Неприятный и тягучий, словно режущий нос. Она оборачивается и видит ее. Женщина сидит в углу, прижавшись спиной к холодной каменной стене, обхватив колени руками и уткнувшись в них головой. Черные кудри спадают на лицо и руки непроглядным полотном. Она не подает никаких признаков жизни и Грейнджер-Уизли начинает казаться, что она находится в одной камере с трупом. — Снова Круциатус? — ледяной голос покрывает кожу мурашками. Девушка сглатывает подкативший к горлу ком. И снова вчерашнее ощущение. Такое, словно она готова собственными руками разорвать ведьму на части. Но она лишь кусает нижнюю губу и раскладывает на столе бумаги. Контролируй себя. Казалось бы, здесь нет ничего сложного. Так думала и Гермиона, когда шла сюда. Но стоило ей лишь перешагнуть порог камеры, как все тело охватывает нечеловеческая ненависть. Желание. Ее разум, все клетки ее тела стремительно заполняет одно-единственное желание — подарить ей самую ужасную, самую длительную и самую болезненную смерть. Какая к черту рациональность, когда она может убить ее в любой момент, а в Магическом мире ей за это лишь скажут «спасибо»? Такое привлекательное предложение… Настолько привлекательное, что приходится собрать все силы воедино, дабы не сорваться прямо сейчас. — Чего застыла, грязнокровка? — снова доносится из угла. Голос все тот же противный и мерзкий, как и пять лет назад в Малфой-Мэноре. Гермиона невольно вздрагивает, снова услышав его. Вырезанная на руке «Грязнокровка» в очередной раз напоминает о себе жутким покалыванием. — Заткнись, — она прикладывает все возможные сейчас усилия, но голос почему-то предательски вздрагивает. — Неужели отважная маленькая грязнокровка боится? — даже не оборачиваясь, ведьма знает — на лице черноволосой сейчас красуется ненавистная слащавая ухмылка. В одно мгновение Гермиона оборачивается и оказывается прямо у лица Беллатрикс. Ее дыхание такое горячее, что, кажется, опаляет кожу шеи. Она смотрит на Пожирательницу сверху вниз и различает в бездонных черных глазах искру страха. Пухлые губы больше не искривляет жеманная улыбка, они лишь немного приоткрыты. Теперь уже волшебница усмехается и вытаскивает из кармана палочку, направляя ее прямо в грудь женщины. Она крепко зажмуривается, еще сильнее вжимаясь в стену, словно в ней может найти свое спасение. — Круцио, — выплевывает Гермиона и отходит назад. Беллатрикс извивается на полу, корчась от нестерпимой боли. Ее и без того порванное платье цепляется за неровности каменного пола, рвется еще сильнее. Почти везде, где тело открыто, кожа покрыта кровью и грязью и, вероятно, ощущать эту вязкую гущу на себе бесконечно мерзко. Но она заслужила все, что я сделаю с ней, — мысленно оправдывается Гермиона. Где ее прежняя решимость? Где та готовность убить заключенную самым жестоким способом? Где вся та уверенность, еще вчера неугасимым огнем пылавшая в ее груди? Сегодня все иначе. Она вновь пытает Беллатрикс, вновь ощущает то прекрасное удовольствие совершающегося правосудия, но это больше не так чудесно, как раньше. Она больше не хочет видеть ее мучений, больше не хочет искать оправданий своим ужасным поступкам. Разве я сейчас не такая же, как и она? Разве я не питаю того наслаждения от чужой боли? Это ненормально, так нельзя, ни в коем случае… Я должна это остановить, я должна… — на секунду сердце замирает, перестает так быстро стучать о ребра, — Я должна довести дело до конца. Животные крики отражаются от каменных стен оглушающим эхом, но ей нравится слушать их. Она действительно уподобляется ей. Такой ненавистной раньше. И, вероятно, Гермиона понимает ее. Быть может, у нее тоже были свои причины так поступать с людьми? Лестрейндж пытается ухватиться хоть за что-нибудь, остановить страшный поток боли, выворачивающий все внутренности наружу, заставляющий все органы переворачиваться внутри. Ногти с хрустом ломаются один за другим, пол покрывают крупные капли алой жидкости. В ее голове непрестанно звучат мольбы, просьбы пощадить. На полу огромная лужа из грязи, крови и слез. Кто бы мог подумать, что когда-нибудь эта могущественная властная Пожирательница будет рыдать из-за пыток маленькой жалкой грязнокровки? Какие иногда жизнь готовит сюрпризы. Идут долгие секунды, минуты, а может и часы. Она давно потеряла счет времени, наслаждаясь болью и криками. Черные кудри давно полностью погрязли в вязкой жидкости, ногти обламываются почти под корень. И, может, в глубине души Грейнджер-Уизли и жалеет о содеянном, но не здесь и явно не сейчас. Это место точно поглощает всю человечность, все сострадание и раскрывает ту самую зловещую сторону ее души. Как бы сильно она не сопротивлялась, здесь это бесполезно. Эти пропитанные кровью, потом и слезами стены так и скандируют «Пытать, пытать, пытать!». Она чувствует себя безумной в подобной обстановке. Черствая бесчеловечная тварь. Рука с волшебной палочкой опускается, иногда подрагивая. Крики умолкают, Пожирательница едва дышит, лежа плашмя на бетонной поверхности. Ее платье превратилось в жалкие клочья, идеально видно черное кружевное белье. Гермиона отводит взгляд, пытаясь сосредоточиться на чем-нибудь другом. Тишина отдает звоном в барабанные перепонки. Она выходит из камеры, ничего не сказав и даже не забрав со стола несколько бумаг. Они не так уж и важны. Заперев Пожирательницу снова, она меряет пустые коридоры большими шагами. Кабинет стоит в абсолютно такой же звонкой тишине. Ей начинает казаться, будто Беллатрикс еще кричит. Прямо здесь лежит и неистово орет во всю глотку. Рухнув в кресло, она изнеможденно вздыхает. — Я действительно схожу с ума, — взъерошивает волосы и достает из ящика стола бутылку огненного виски. Откупорив ее одним лишь взмахом палочки, Грейнджер-Уизли прижимается к горлышку и делает несколько больших глотков. Обжигающая жидкость приятно щекочет горло, обволакивает все странной привычной алкоголю пеленой. Ноги кажутся ватными, а голова начинает кружиться. Обычно девушка не пьет на работе, ни при каких обстоятельствах. Но ведьма с черными спутавшимися кудрями никак не хочет выметаться из головы. Приходится прибегать к крайним мерам.