***
Перед глазами застывает темный потолок, в который девочка утыкается взглядом. В доме уже давно воцарилась нарушаемая лишь ходиками настенных часов тишина, а ее сердце все никак не может успокоиться. Бьется так быстро и сильно, что Грейнджер зажмуривается, чтобы не чувствовать этого. Мягкий голубой плед медленно покрывается кровью, что течет из ее руки. Отец снова поранил ее. На этот раз оружием ему послужил обычный перочинный нож, первым попавшийся под руку. Гермиона кричала, плакала и пыталась вырваться, но острие все равно изрезало ее предплечье. Как же она скучала по матери! Ведь в этом, по сути, виновата именно она. Из-за ее смерти отец начал пить. Из-за ее смерти он без конца винил во всех несчастьях Гермиону. Из-за ее смерти стал таким жестоким и безумным. И это пугает больше всего. Будь она сейчас жива, все было бы как раньше. Все было бы хорошо. Девочка поднимается, вытирая слезы с лица дрожащими руками. Рану стоит обработать, но она не уверена, что отец уже успокоился. Поднявшись на подкашивающиеся ноги, она выходит из комнаты и на цыпочках спускается по лестнице. Все тело покрывает мелкая дрожь. Она выходит в гостиную, где на большом диване спит отец. Стараясь быть как можно осторожнее, она вытаскивает из шкафчика несколько бинтов и пузырек с нужным раствором. Сзади раздается тихий шорох и девочка моментально оборачивается, успевая увернуться. О стену разбивается стеклянная бутылка, предназначенная для Гермионы. — Ты… Мелкая дрянь! — отец пытается подняться, но лишь падает обратно на диван, — Ты у меня за все получишь! Ты заплатишь за все, чертовка! Ну-ка, иди сюда!.. Куда ты бежишь?! Сюда иди! Она выбегает из дома, прижимая к себе бинты и пузырек. Холодный ветер пробирает до костей. Тучи на небе такие темные, что, кажется, могут обрушиться на землю черным одеялом. Слезы крупными каплями падают на асфальт, по коему она бежит. Грейнджер не знает конечной цели своего «побега», но остановиться не может. Заметив недалеко что-то вроде пустыря, она подбегает к старым наполовину прогнившим доскам и садится на них. Голова совершенно пуста, никаких мыслей или раздумий. С трудом раскрыв упаковку, девочка достает из нее бинт и обматывает вокруг руки, отрывая лишнее и засовывая обратно в пачку. — Что ты делаешь здесь одна? — спрашивает встревоженный голос. Подняв голову, Гермиона видит перед собой очаровательную девушку, большими глазами глядящую на нее сверху вниз. Зрачки девочки расширяются, губы приоткрываются. Она разглядывает незнакомку, что словно сошла с какой-нибудь картины. Пышные черные кудри едва касаются плеч, угольные глаза — темнее ночи! — смотрят на Гермиону с неподдельной тревогой. Ее тонкая фигурка заключена в длинное черное платье, талия подчеркнута в крепко затянутый кожаный корсет. Такие девочка видела у ведьм в красочных детских книжках. А кожа у нее — просто чудо! Такая белоснежная, словно у фарфоровой куклы. Лишь губы имеют мягкий розоватый оттенок. Но, несмотря на весь свой странный внешний вид, незнакомка достаточно мило улыбается, чем успокаивает девочку. — Что ты делаешь здесь одна? — присаживаясь на корточки, вторит незнакомка. — Я с-сбежала… — негромко шепчет девочка, но девушка все слышит. — Как тебя зовут? — Г-гермиона. — Красивое имя, — улыбается незнакомка. Ее улыбка такая теплая, что девочка улыбается в ответ, — Меня зовут Беллатрикс. Почему-то кажется, что Беллатрикс можно все рассказать. — Ты… Похожа на ведьму, — щеки заливаются румянцем. — Я и есть ведьма. Гермиона с неподдельным удивлением смотрит на девушку, но та не спешит говорить, что просто пошутила. — Ведьм не бывает, — деловито произносит Грейнджер, — Мама говорила, что это не больше чем выдумка. — Значит я — выдумка? — усмехается Беллатрикс, обнажая ровные белые зубы. — А палочка у тебя есть? — теперь уже любопытство владеет девочкой. Беллатрикс вытаскивает из рукава изогнутую деревянную палочку. Вероятно, сломанную с дерева. — А колдовать ты умеешь? — отказывается верить Гермиона. — Конечно. Дай мне свою руку. Девочка неверяще протягивает ей руку. Приставив палочку к самой ране, Беллатрикс едва слышно произносит непонятные Грейнджер слова и кожа затягивается. Боль исчезает, крови больше нет. — Только никому не рассказывай о том, что я сделала. И вообще не говори никому обо мне. Девочка кивает, все еще не в силах поверить случившемуся. Она ошарашенно дотрагивается пальцами к идеально гладкой коже, где всего пару секунд назад были глубокие раны. — Так кто с тобой так поступил? — Беллатрикс склоняет голову на бок и берет руки девочки в свои. — Это все папа… — признается она, сглатывая и тут же добавляя, — Но он не виноват! Это все мама. Когда она умерла, папа стал таким… Черноволосая прикусывает губу, с сожалением слушая девочку. Ей жаль, это видно. Она покрепче сжимает ее руки, несколько минут они сидят в тишине. — Мама не виновата, папа тоже, это все обстоятельства. Ты еще очень маленькая и я не думаю, что сможешь понять. Такое иногда бывает в семьях… Но… Знаешь, что? Возьми это. Она запускает тонкие пальцы в карман своего платья и вытаскивает оттуда маленький темный шарик, будто парящий внутри маленьких серебряных прутьев, образующих овальную клетку. К ней прикреплена длинная серебряная цепочка, за которую держится Беллатрикс. — Этот кулон приносит удачу, я наложила на него специальное заклинание. Не бойся, оно не навредит тебе. Она надевает его на шею Гермионы, поправляя так, чтобы шарик был прямо на груди девочки. — Теперь он твой. — Но он дорог тебе, правда? — она дотрагивается к кулону, поражаясь приятной теплоте серебряных прутьев. — Правда, — кивает Беллатрикс, — Но тебе он нужнее. Пообещай мне никогда его не снимать. — Обещаю, — улыбается Гермиона и тянется руками к шее девушки. Черноволосая заключает девочку в теплые объятия. Маленький нос Грейнджер зарывается в пушистые кудри. Она вдыхает приятный запах мяты и последождевой сырости. Кажется, девочка готова просидеть так целую вечность. Если вечности, конечно, хватит для наслаждения объятиями. Но чуда не происходит. Беллатрикс отстраняется, все так же улыбаясь. — Мне пора. — Приходи сюда, если захочешь встретиться, — просит Гермиона, а девушка в ответ лишь коротко кивает и идет куда-то дальше по улице. Грейнджер наблюдает за ней, покуда подол черного платья еще виден у поворота. А затем она исчезает в темно-зеленой листве деревьев. Исчезает, дабы спустя десяток лет нанести незабываемый удар.***
Солнце слепит глаза, вынуждая Гермиону подняться. Девушка помнит приснившиеся воспоминания с такой четкостью, будто это было всего лишь вчера. Она смотрит на свое отражение и ужасается — темные мешки под глазами стали еще больше, глаза красные и опухшие, губы сухие и потрескавшиеся. Отвернувшись, она бросается в спальню, словно только там может найти единственное спасение. Выдвигает один за другим ящики стола, выбрасывая из них все вещи. Что-то падает на пол со звонким стуком. Гермиона оборачивается и нащупывает среди выброшенных вещей заветный кулон. Руки трясутся, но ей удается разорвать кусок газеты, в который она когда-то запрятала вещицу. Вот он. Все такой же сверкающий и привлекательный. Он сохранил наложенные Лестрейндж чары — серебряная «клетка» отдает прежним теплом. Гермиона прижимает его к себе, из глаз снова льются слезы. Оказывается, Беллатрикс не всегда была такой. Не всегда была такой бездушной тварью. Но она сделала так больно! Она заслуживает всего, что я с ней сделала и сделаю! Противоречивая борьба между двумя сущностями Грейнджер-Уизли — доброй и плохой — никак не могла закончиться. В одно мгновение она могла желать Пожирательнице самой ужасной кончины, а в другое — оправдывать ее, словно самого дорогого человека. И противоречиям этим нет конца, и она не знает, как прекратить все это, принять наконец одно решение. Звук открываемой двери заставляет ее вскочить на ноги, бросить кулон в один из ящиков и со скоростью света стереть слезы с лица рукавом рубашки. Присев, она притворяется, словно раскладывает вещи по местам. — Гермиона? Вот ты где, — Рон опирается на дверной проем, — Что ты делаешь? — Складываю вещи, здесь был сущий бардак, — тараторит девушка, не оборачиваясь. — Ладно… Я пойду завтракать. Голоден, как волк. Она отвечает кивком на его болтовню. Похоже, он начинает что-то подозревать. Как только шаги стихают в кухне, она вытаскивает украшение из пустого ящика и прячет в кармане джинс. Затем аккуратно складывает все предметы по местам.***
Она ждет Гермиону уже несколько дней. Но девушка, как назло, не приходит, хотя ее выходные закончились несколько дней назад. Не сказать, что боль пыток различными заклинаниями приносит Беллатрикс настоящее удовольствие, но что-то в этом есть. Женщина ждет каждой пытки, словно благословения на смерть. Скорее, она попросту хочет быстрее уйти на покой. В последний раз, когда Грейнджер-Уизли откопала в какой-то книжонке новое пыточное заклинание и испробовала его на Лестрейндж, в ее правом бедре громко хрустнула кость. Другое заклинание вспороло ее руку так, что было видно белоснежную кость. Она лежит на полу, в огромной луже собственной крови, которую мучительница даже не изволила высушить. Ее тело изуродовано, будто она повидала настоящий ад. Хотя, может так и было? Но оно еще не потеряло приятных глазу округлых форм, утонченных линий, выразительного лица. Это забавляет Беллатрикс больше всего. Гермиона хочет сделать ее ходячим трупом, но лишь добавляет ее телу новых ран, ничуть не портящих Лестрейндж. Замок в двери щелкает, дверь открывается, а женщина вскакивает на ноги, не обращая внимания на адскую боль во всем теле. Гермиона выглядит уставшей, немного расстроенной. Она молча садится за стол, тоскливо подпирая голову рукой, и направляет взгляд карих глаз на заключенную. Пристально разглядывает, изучает каждый сантиметр изуродованного тела. И ей становится жаль Беллатрикс. Как ни странно, человечность в Грейнджер-Уизли еще не угасла. — Расскажешь наконец, где прячутся твои дружки? — вопрос произносится практически безразлично. — Я не знаю… — в который раз повторяется ведьма. Все это время она и не думала лгать. Подвернись бы ей под руку возможность сдать своих некогда «коллег» Министерству, она бы с удовольствием принесла сюда их никчемные головы. — Ах, да, я совсем запамятовала, — Гермиона направляет волшебную палочку на кровавую лужу вокруг Пожирательницы и пол вмиг становится идеально чистым, словно ничего там и не было. Затем достает из сумки черную ткань и, развернув, встает со стула. Медленно подходит к пятящейся назад Лестрейндж и всовывает ей в руки старую мантию. — Переоденься, невыносимо смотреть на тебя. Пока ведьма удивленно разглядывает врученную ей одежду, Гермиона отходит к столу и отворачивается, сложив руки на груди. Неужто Грейнджер-Уизли действительно дает ей свою мантию? Опомнившись, Беллатрикс снимает с себя изорванные остатки платья и быстро набрасывает мантию на шею, запуская руки в рукава и расправляя по всему телу. Она тянет руки назад, дабы застегнуть молнию, но ничего не выходит. Ей даже с трудом удается выполнить такие движения руками, не говоря уже о том, чтобы найти замок. — Грейнджер… — негромко произносит Беллатрикс и Гермиона тут же оборачивается, — Помоги мне… Пожалуйста. Просьба дается Беллатрикс с очевидным трудом. Девушка на это лишь усмехается и подходит ближе. Приблизясь почти вплотную, опаляя фарфоровую кожу Беллатрикс горячим дыханием, она отталкивает ее руки и склоняется над застежкой. Перехватывает мантию и умело застегивает молнию. По неизвестным даже ей самой причинам, сейчас женщина кажется той молодой улыбчивой девушкой. Но иллюзия стремительно развивается, когда Беллатрикс быстро поворачивается к Гермионе лицом и два холодных взгляда встречаются. Если у молодой ведьмы в глазах горят задорные искорки, то глубокие глаза старшей не выражают ровным счетом ничего. Они стоят максимально близко, она чувствует дыхание Пожирательницы на своих губах и сердце вдруг замирает. Она ведь не всегда была такой… Черствой. Что послужило таким переменам? Почему она стала такой? Желание узнать ее травмы возрастает, но сознание подсказывает, что Лестрейндж ничего не расскажет. Конечно же, не расскажет. Это должно быть понятно даже самому глупому человеку на планете. Разочарование и горечь сжимают сердце девушки невидимыми цепями. Сейчас ей так хочется помочь Пожирательнице, заполнить ее одиночество собой, но она знает, прекрасно знает, что этого никогда не случится. Они никогда не изольют друг другу души, никогда не смогут доверять друг другу, никогда не соберут друг друга по кусочкам, никогда не смогут нормально общаться, смотреть друг на друга без боли. Эти ненавистные «никогда» можно перечислять бесконечно. Гермиона вспоминает, как Беллатрикс обняла ее. Одни ее объятия запомнились девушке на всю жизнь и она бы отдала все на свете, только бы обнять ее еще раз. Никогда. Она выдыхает и отворачивается, отходя ближе к столу. Все, что они могут дать друг другу — боль. Никакого тепла, никакой надежды. Только боль. И, она уверена, Беллатрикс так же хорошо осознает это. Внутри что-то обрывается, Гермиона поворачивается, направляя палочку на, кажется, потерянную Пожирательницу. В нее врезается очередное замысловатое заклинание, произношение которого она и не пыталась запомнить. По всему телу словно пускают электрический заряд, перед глазами все плывет. Ощущение, точно Пожирательница лежит на раскаленных плитах. Это перекрывает дыхание, легкие вот-вот взорвутся от наполняющего их горячего воздуха. Внутри все жжет, органы бурлят, точно наполнены кипящей водой. Она изо всех сил кусает губы, язык и щеки, чтобы не издать ни единого писка. И Гермиона чувствует эту боль так, словно ее причиняют не заключенной, а самой девушке. Она закрывает глаза, по щеке скатывается непрошенная обжигающая слеза. Всего неделя. Одна Мерлинова неделя смогла изменить все в Гермионе. Перевернула все настолько сильно, что от желания мстить не осталось и следа. Хочется лишь прижать эту несчастную к себе, напоить теплым травяным чаем и уложить спать в теплую уютную кровать. Но этого не произойдет. Никогда. Не выдерживая, Грейнджер-Уизли хватает свою сумку и выбегает из камеры, точно ошпаренная. Еще никогда она не уходила настолько быстро.