D-World

      Минхо медленно открыл глаза. Было необычно просыпаться в теплой и яркой комнате, слышать множество звуков, но вновь чувствовать пустоту где-то внутри.       Длинная галерея вела на большую веранду, заросшую плющом. Вдоль арочных оконных проёмов стояли диванчики и столы. Засунув руки в карманы, Минхо тяжело плюхнулся на подушки и взял с тарелки виноград. — Дядя Минхо! — выскочив откуда-то, подбежал к нему вчерашний знакомый. — Доброе утро, — пододвигая к Минхо его стакан с соком, сказал Чан.       Чонин только улыбнулся, приветственно кивнув.       Минхо попробовал сок, холод приятно обжог горло. — Дядя Минхо, ты поедешь с нами в город? — садясь рядом, спросил Витторе. — В какой? — обращаясь больше к Чану, поинтересовался Хо. — Готовимся к событию, до Неаполя где-то час ехать. — Поехали с нами! — трогая за руку, чтобы привлечь внимание, стал просить мальчик. — Там будет весело!       Минхо недовольно поморщился. Двигаться не его сильная сторона. Витторе начал тянуть его за руку, пытаясь поднять, и весело взвизгнул, когда Минхо резко вскочил со своего места, хватая рядом лежащий игрушечный пистолет. — Не подходи! — крикнул Витторе, доставая свое оружие.       Минхо направил ствол на грудь мальчика. — Убегай, или я убью тебя! — громко заявил Минхо и ринулся за визжащим ребенком. — Дядя Крис! — забежав за кресло, в котором сидел Чан, он в спешке начал заряжать магазин резиновыми пулями. — Подай коробку, — попросил у Чонина Минхо, набирая в руку горсть мягких пуль.       Но не успел он зарядить полный магазин, как совсем рядом с его лицом пролетела яркая вспышка и приземлилась где-то за перилами террасы. Нырнув за спину Чонина, Минхо притаился, выжидая подходящий момент, и, когда наивный ребёнок высунулся из своего укрытия, прицелившись, нажал на курок. Но попасть ему все же не посчастливилось, зато удалось выдать себя. Шустро перебежав вдоль стены, Витторе выстрелил в спину. — Это подло! — вскочив, закричал Минхо. — Мы на войне, — серьезно ответил мальчик и выстрелил снова, попадая прямо в сердце.       Минхо, схватившись рукой за грудь, наигранно закрыл глаза и упал на пол, делая вид, что умер. Витторе на это лишь рассмеялся и протянул руку. Реакции не последовало. Чан, улыбаясь, закатил глаза; Чонин, удивленно наблюдая за происходящим, продолжал пить сок; Витторе, поняв, что Минхо не двигается, начал переживать. — Эй, — аккуратно трогая его за руку, позвал мальчик. — Дядя Минхо?       Он потряс его за плечо, реакции не было. — Ты что… убил его? — делая серьезное лицо, спросил Чонин.       Витторе поднял на Чана глаза, полные надежды, но тот лишь молча смотрел на Минхо, сдерживая улыбку. — Дядя Крис! — Витторе в панике начал трясти умершего Минхо, пытаясь открыть ему глаза. — Что? Ты сам его убил, — ответил Чан.       Витторе вскочил на ноги, подбегая к Чонину. — Но я же не виноват! — в надежде воскликнул он и стал в панике пытаться найти хоть тень улыбки в лице Чонина.       Минхо тихо поднялся на ноги и, подойдя сзади к ничего не подозревающему ребёнку, резко его защекотал, а потом, под громкие радостные вопли начал кружить по всей террасе.       Яркая, искренняя улыбка. Вот чего так долго не видели ни Чан, ни Чонин, да и сам Минхо вряд ли вспомнит, когда улыбался так в последний раз. Только с Джисоном, только тогда.       И вот опять. Его начинает разрывать на части, что-то внутри кричит, требуя вновь и вновь. Мягко опустив Витторе на пол, он вздохнул и улыбнулся. — Я вернусь через пару часиков, — второпях бросил Минхо и вышел с террасы.       Чан коротко кивнул и поднялся, вновь возвращая внимание Витторе к себе. — Ну, привет.       Минхо ослепляет яркий свет, но лишь на несколько секунд, а потом постоянно тихий ветер встречает его у обрыва. Вокруг колосилась высокая трава, а в ней копошились жучки и мелкие грызуны. Из рощи неподалёку слышалось пение птиц и редкий хруст веток.       Здесь они оказались тогда. Правда поле с почерневшей холодной землей и голый лес не были красивы. Тут было спокойно, тихо и одиноко. Здесь мысли успокаивались, возвращались на место, и все приходило к одному. Джисон. Этот светлый, яркий мальчик, которому так много обещал Минхо. Он обещал хорошую жизнь, улыбку, спокойствие и тепло, обещал жизнь. А теперь даже не знает, где он. Здесь он высказывал все, что думает, говорил себе, представляя, что Джисон его слышит. — Хани, я очень тебя люблю, — так он всегда начинал. Закрывал глаза и, глубоко вдохнув, начинал монолог с Джисоном. — Вчера я встретил мальчика. Он такой яркий и радостный, улыбается и смеется, бегает, бесится, ну, как все нормальные дети. Он живет у Чана с Чонином. И знаешь что, Хани, он мне напоминает моего младшего брата. Сейчас он, конечно, уже вырос, живет где-то с родителями, может, иногда вспоминает меня, было бы неплохо, — для себя замечает Минхо и откидывается назад, ложась в высокую траву.       Он молчит, собираясь с мыслями, время тихо течёт своей жизнью, а он, повернув голову, рассматривает бегущего вверх по стеблю муравья. — У них все хорошо, у всех. В Италии тепло, и я вот к ним на свадьбу приехал. Да… представляешь? Свадьба! Это ж до чего они дожили?! — Минхо улыбается, закрывая глаза и слышит, как рядом усмехается Джисон, — Вот вернусь, поедем готовиться. Потом остальные приедут, будем праздновать. Джисон?       И он снова слышит, как тот что-то мычит в ответ. Шуршит рядом травой и смотрит на него своими большими глазами. — Я стараюсь, правда стараюсь. Жизнь там такая быстрая и не имеющая смысла. Я бы остался здесь, с тобой, навсегда, но ты сам знаешь, не могу. Надо контролировать время, следить всегда, и это так расстраивает. — Минхо снова открыл глаза, начиная разглядывать облака, одиноко плывущие на небе.       Он бы так и провел здесь остаток жизни, если бы мог. Представлял бы Джисона рядом, говорил с ним, чувствовал и так бы и сошел окончательно с ума. Если бы не время. Проведя здесь семнадцать часов однажды, он с трудом смог вернуться назад, а потом еще два дня не мог снова перейти.       Ему казалось, что Джисон отвечает. Будь то дуновение ветра или внезапный хруст рядом, везде он видел его, как будто Хан передавал свои слова, показывал, что он тут, рядом, через все вокруг. — Я знаю, что ты вернешься… — Джисон!!! — истошный вскрик, раздирающий сердце на куски. Все, что услышал Джисон, прежде чем упасть в темноту.       Он и сам не мог бы описать, что с ним случилось. Весь остров накрыли ледяные глыбы, а земля опустилась вниз, все смешалось в одну большую кучу. Остров умер. А потом все начиналось сначала, вот водопады вновь где-то за пропастью, внизу колышется вода, везде лежит снег, и мертвая тишина окутывает безлюдную землю. Растут деревья и кустарники, возвышаются горы и озера. Нет только дорог, домов, людей…       С трудом разлепив глаза, он увидел холодный луч солнца, освещающий крутящуюся пыль в воздухе.       «Меня здесь больше нет», — эти слова сами собой вспоминались каждый день, как только он просыпался, перед тем, как проваливался в сон, они преследовали его всегда, напоминая, что он теперь остался лишь в памяти. «Надеюсь, они меня вспоминают…» — проносилось тогда в голове с надеждой.       Холодный ветер шумел в деревьях, и их красные листья грустно еле шевелились. Серое небо закрыло все наверху, навалившись тяжелой дымкой. Только всего этого Джисон уже не чувствовал. Ни холода, ни жажды или усталости, иногда он закрывал глаза, погружаясь в бездумье и забываясь, коротал время, дожидаясь того момента, когда белая дымка перехода повернется, и он снова сможет свободно дышать. А в голове снова и снова проносятся слова, которые хочется выкрикнуть со слезами и всей болью, что скопилась внутри. И, как молитва, слетают предложения с бледных губ, растворяясь в воздухе.       Я не сожалею… пусть потом голова раскалывалась, а перед глазами все шло кругом, я не жалею, что потом не мог свободно дышать… я и сейчас не могу. Пусть пройдет еще неделя или месяц… может, и не один год, но мне не жаль. Ведь все те ночи, что я не спал, вспоминая тебя, не могли пройти зря. Мир не может так поступать, не может убивать раньше смерти. Я хочу снова увидеть твои глаза, снова почувствовать тебя рядом, хочу услышать. Меня убивает изнутри неизвестность, но я готов ждать до самого конца. И… если бы ты меня слышал… если бы знал… я так сильно тебя люблю. И… все, о чем я мечтаю, чтобы мир не был столь жесток.       Минхо. Это он сказал, в первый раз сидя у обрыва, на холодных камнях. Это было первое, что он произнес, и Джисон навсегда запомнил каждое слово.       Он и сейчас помнит все, что с ним случилось, мало понимает, но помнит.       Холодное солнце ничуть не грело землю. Но даже если б оно и было теплым, Хан уже ничего не мог чувствовать. Его незримое тело стало легким и прозрачным, и только мысли, крутящиеся бесконечным потоком, давали понять, что он все еще жив.       Было необычно и странно не видеть свои руки, не чувствовать ветер, холод или тепло. Только думать, долго, напряженно, вспоминать все, что случилось там, на острове. Последние моменты, когда рядом, разрушая все вокруг огромной стеной, надвигались льдины. Они прошли сквозь поляну, красные деревья, сквозь него и где-то дальше, где был Минхо, сомкнулись, поглотив остров. А он так и остался сидеть на холодной траве, закрыв глаза, повторяя про себя бесконечное количество раз. Меня здесь больше нет.       А теперь он оказался здесь, не весь, но хоть живой. Огромное поле, обрыв и лес, а чуть дальше, если пройти вглубь рощи, была поляна, где кругом росли красные деревья. Так же тихо шелестели их прозрачные листья, так же тускло отражались в них солнечные лучи, и каждый день Джисон ждал того самого момента, когда снова увидит Минхо.       Сначала он молчал. Тихо стоял у перехода, потом садился на свое любимое место, вытягивал ноги и, оперевшись ладонями о землю, часами глядел вдаль. Но даже этого было достаточно. Хан всегда садился рядом, и пусть даже Минхо его не мог почувствовать или увидеть, было легче. Проще дышать и чувствовать себя. А проснувшись однажды, он смог увидеть свои руки, еле заметной была прозрачная кожа, но чем больше приходил Минхо, тем отчётливей он мог видеть свое тело. А Минхо говорил. Всегда рассказывал, как прошел день, новости, как самочувствие и что он думает. Говорил с ним, вспоминал, и только это спасало их обоих.       И вот сейчас, лежа на мягкой траве, он, закрыв глаза, слушал его. — Я снова могу лишь мечтать, — тихо сказал Минхо. — Так же, как и я. — Джисон ответил ему, зная, что тот не слышит.       Всегда слова Минхо были единственным спасением и, наверное, именно поэтому он помногу раз повторял то, что услышал, стараясь запомнить каждое слово.       Хан протянул руку, пытаясь дотронуться до знакомого лица, но, как и каждый раз прежде ничего, кроме пустоты ощутить не удалось. — Ну, мне пора, — наконец сказал Минхо и тяжело поднялся на руках.       Он отряхнулся от пыли и, последний раз взглянув на остров, ушел, оставив Джисона задыхаться. Это всегда так было, всегда так и будет, эта накатывающаяся боль в легких, как будто из них вырвался весь кислород, и внутри все сжалось. Пройдет около часа, прежде чем он снова тяжело сможет вдохнуть, и так, с трудом преодолевая дикую боль, он дождется следующего раза, раз за разом пытаясь жить.       Огромный город уходил далеко вперед, простираясь где-то внизу. Море огней, далекий звук машин, сирен скорых и музыка. Ночной мегаполис лежал под ногами. — Почему здесь? — в этот раз Эдис не ушел, он только неуклюже сел рядом и схватился рукой за ограждение сзади, боясь свалиться, хотя из них двоих только он мог очутиться в любом месте в любое время. — Я не знаю почему, — медленно начал Минхо, — там мне всегда кажется, что он рядом, я как будто его слышу, но не могу потрогать или увидеть.       Минхо облокотился назад, упираясь спиной в холодные металлические прутья. Они сидели на крыше многоэтажки, спокойно свесив ноги вниз. — Мне кажется, что он рядом и, наверное, я схожу с ума.       Повисло недолгое молчание. — Я понимаю, о чем ты говоришь, — сказал Эдис. — Тот мир действует на тебя слишком сильно. Ты бываешь там каждый день, иногда по несколько часов. Минхо, ты можешь не согласиться, но я думаю, стоит чуть уменьшить визиты на ту сторону.       Минхо молчал. Он знал, что сэльва стоит послушать, знал, что и Джисон и голоса всего лишь плод его воображения, боль прошлого и то, что он никогда не сможет отпустить. Но это действительно могло зайти слишком далеко. — Тебя вроде Чан ждал. — Не хочу.       Минхо недовольно мотнул головой, собираясь остаться здесь. Чан точно поймет, да и Чонин тоже, а Витторе… он что-нибудь придумает. Взрослый дядя, появились дела, пришлось уехать. Дети не поймут, но хоть поверят.       А он тут посидит, подумает обо всем, решит, что делать. — Нет, Минхо, — внезапно возразил Эдис, — едь с ними. — Зачем? — взглянув на сэльва, заинтересованно пробормотал Минхо. — Не теряйся, а то совсем пропадешь, — Эдис протянул руку вперед, настойчиво смотря прямо в глаза, сопротивляясь взгляду Минхо. — У тебя не может быть две жизни. Будешь уделять больше времени одной, и в конце концов вторая исчезнет. Сделай правильный выбор. — Что это значит? — Пойдем, — Сэльв протянул руку ближе. — Объясни! — Потом, если пойдешь, — вновь повторил сэльв.       Минхо недовольно сжал теплую ладонь, и они тут же очутились у него в комнате. — Что значат твои слова? — Минхо! — в комнату ворвался Чан, — о, Эдис! — заметив знакомого сэльва, улыбнулся он, но сразу же вернулся к Минхо, — Ну, ты чего так долго?! — Иди, — подтолкнул его к выходу Эдис и исчез, как только за его спиной закрылась дверь.       Минхо недовольно вышел в коридор, но замер. Яркая вспышка боли пронзила голову. Уже прошло много времени с тех пор, как он в последний раз это чувствовал, но недостаточно, чтобы забыть. На протяжении долгих лет, прожитых в четвертом корпусе, он каждый раз желал лишь умереть, когда голова разрывалась на мелкие кусочки. И теперь это вызывало лишь жгучее желание остаться одному где-нибудь вдалеке от всего мира.       Боль исчезла, но как-будто раскаленный металл приложили к груди чуть ниже правой ключицы. — Что с тобой? — Чан обеспокоенно дотронулся до плеча. — Все в порядке, — заверил его Минхо, — просто резкая смена климата плохо на меня повлияла. — Ну ладно, если что, у меня таблетки есть. — Нормально, — мотнул головой Минхо.       Они спустились во двор. Витторе носился вокруг машины, пытаясь достать из-под нее кота. — Ты и его сюда привез? — удивился Чан, узнав знакомую белую мордочку. — А как же, — нахмурился Минхо, — не мог же я его на сэльва оставить. — Залезаем! — скомандовал Чан, открывая машину.       Витторе тут же забрался на сиденье. — Пристегивайся, дядя Минхо! — возмутился он, заметив, что тот не собирается этого делать. — Ладно, хорошо, — послушав ребёнка, Минхо пристегнул ремень.       Кожа продолжала гореть, но жар постепенно угасал. Отодвинув край футболки, Минхо, затаив дыхание, взглянул на грудь. Чуть ниже ключицы был ярко-чёрный рисунок, чем-то напоминающий розу.