Игра

Я сижу на широком подоконнике, наблюдая за облаками. Смотреть на постоянно меняющиеся картины неба можно бесконечно, ни одна из них никогда не повторится вновь. И в этом есть что-то настоящее и чарующее. В отличие от однообразного урбанистического пейзажа внизу. То, что мы строим в наше время, можно лишь с натяжкой назвать красивым — сплошная какофония прямых и острых углов и в редких случаях — закругленные дикие сочетания бетона и стекла, придуманные безумной фантазией архитекторов по принципу чем страннее, тем лучше. Я лишь вздыхаю, каждый раз глядя на город. — Ты уверена, что никому не говорила про название? Знаешь, у нас ведь не приветствуются такие отношения, — обращаюсь к сосредоточенно работающей Анне. В последнее время дел у нее значительно поубавилось, мы стали больше проводить времени вместе, что не может не радовать. А еще мне крайне любопытно, чем она займет себя дальше — вряд ли ее надолго устроит улаживание мелких проблем, большую часть из которых можно легко отдать команде. — Уверена. Но я не понимаю одного, — она отрывается от планшета, где только что переписывалась со своими сотрудниками, и внимательно смотрит на меня. — Почему ты не борешься за свои права? — А за что мне бороться? — недоуменно вскидываю бровь. — В общем и целом меня все устраивает. — Но это же несвобода, — возражает она. — У меня ощущение, что мы постоянно заперты в клетке и связаны по рукам и ногам. — Ну, да, у нас есть определенные правила и ограничения, но в какой стране их нет? Как по мне, лучше так, чем ваши тысяча и один гендер. Конечно, каждое государство всегда старается залезть в постель своих граждан и все там зарегламентировать, чтобы было проще управлять. Но если так подумать, где по-настоящему находятся границы свободы? Только в голове. Встречаться и спать с женщинами мне никто здесь не запрещает. А то, что в общественных местах такие отношения лучше не светить, так в каждой стране свои заморочки на этот счет: вон в арабских странах за прилюдный поцелуй между мужчиной и женщиной могут оштрафовать и посадить. — А как же права наследственности и дети? — не унимается Анна. — Я всегда решаю вопросы по мере их поступления. И если когда-нибудь посчитаю важным то, о чем ты говоришь, найду как минимум несколько вариантов. — Но так же невозможно жить, постоянно прятаться и бояться, что тебя разоблачат, — она подхватывается и начинает возбужденно перемещаться по комнате. Кажется, нам обеим стоит слегка поумерить пыл, чтобы не перегнуть палку. — Тебе может не понравиться то, что я скажу, — я расслабленно меняю позу и улыбаюсь, зная, что даже самая большая несуразица, сказанная спокойным доброжелательным тоном, постепенно снизит градус напряжения. — Но я все же скажу. Анна слегка успокаивается, приостановившись у стола, и начинает меня слушать. — В каждом из нас борются две крайности. Каждый хочет выделиться. Казаться кем-то особенным. Отсюда и желание демонстративных отношений любого рода на публике, неважно речь идет о женщинах или мужчинах. Но мало кто когда-либо открыто признается, что намного больше, до потери пульса, жаждет быть обычной рядовой частицей социума. Быть как все, частью целого. Не выделяться. Я предпочитаю вписываться в существующую реальность и всегда выбираю второй путь. — А также пожизненную конспирацию и затворничество в четырех стенах, — фыркает она. — Я бы сказала иначе — уважение к чувствам и выбору большинства соотечественников, — возражаю в ответ. — Мало мне было родителей, которые распланировали все за меня на десятки лет вперед, так теперь еще и ты, — возмущается Анна. — И кто только придумал эти идиотские правила, сделавшие нас заложниками существующей системы. Ну почему, почему кто-то смеет указывать взрослым людям, как им жить и вести себя. Наш разговор движется в очень зыбком направлении, поэтому спешу переключить ее внимание: — В любом проекте нужно прежде всего смотреть на правила, по которым он функционирует. Что задумывалось его создателями. И человечество как проект не исключение. Вот представь, — начинаю самым задушевным голосом, словно рассказывая сказку ребенку, — на планету, где жили деградировавшие древние дикари, не особо отличающиеся от обезьян, пришли люди с неба и научили тысячам вещей. В том числе установили правила игры. А учитывая тогдашнее разбиение на два пола, а не один, который существовал изначально, они явно предусмотрели отношения между мужчинами и женщинами для продолжения рода, ну и всяческих сопутствующих целей. Поэтому все, что не вписывается в эти правила, будет отвергаться большинством по определению. И это логично и где-то понятно. — Один, который существовал изначально? — недоверчиво переспрашивает Анна. — Намекаешь, что Адам долгое время существовал без Евы? — Как раз наоборот. Церковники явно переврали существующий порядок вещей в пользу мужской версии. Ну так кто стоит у власти, тот так и переписывает историю в угоду себе. Но если обратиться к последним открытиям в области генетики, уже доказано, что митохондриальная Ева на 100 тысяч лет, а то и больше, старше Адама. Так что женщины очень долгое время прекрасно существовали сами по себе. Но затем по какой-то причине создали два пола. — Но зачем? — Анна полностью успокоилась, и теперь на ее лице написано искреннее любопытство. Я улыбаюсь, пожимая плечами и тихо радуясь про себя, что удалось так быстро погасить бурю: — Не знаю, я не имела отношения к созданию этого проекта, но вот что думаю. При решении сложных задач нужно вначале все еще больше усложнить, довести парадоксы до максимума. Только тогда появляется очень красивое необычное решение. Возможно такое усложнение системы было необходимо, чтобы проявилось нечто совершенно новое и прекрасное? И продолжаю развивать свою мысль: — Вот представь. Живут себе одни только женщины, все у них ровно и хорошо. Тишь, мир и благодать. Скука, одним словом. И тут, как гром среди ясного неба, после вмешательства создателей, начинают рождаться мужчины. Каждая находит себе пару, они начинают между собой соревноваться, ревновать, строить планы. В общем, хоть какой-то движ пошел. Общество зашевелилось. Плюс климат испортился. Пришлось перемещаться туда-сюда, мамонтов ловить, от саблезубых тигров отбиваться. Женщины, конечно, и охотиться научатся, если сильно надо. Но зачем, когда есть возможность свалить эту почетную миссию на кого-то другого? И потом мужчины же не могут сидеть на месте ровно, у них эго побольше, им хочется богатства и власти, денег и имущества побольше, чтобы наследников обеспечить. Так начались войны, распри и разные другие безобразия. Женщины ушли на второй план, став чем-то чуть ценнее обычных вещей. А в наши дни вообще перевернули все с ног на голову, попытавшись искусственно расшатать исходные установки. Что большинством закономерно воспринимается в штыки. Но это нормально для хода любого проекта. В конце концов все станет на свои места и получится красивый результат. Больше не придется за что-то бороться и кому-то что-то доказывать. — Полагаешь, в будущем отношение к таким как мы не будет столь предвзятым, как сейчас? — скептически интересуется Анна. — Думаю, что мы придем к миру, в котором этим вопросам не будет уделяться особого внимания. И все вернется к стандартным нескольким процентам, тихо-мирно существующим в природе. А пока что лучше принять текущее положение вещей как есть. Поэтому, — ухмыляюсь я, — когда тебя будут спрашивать расшифровку названия компании, скажи что-то вроде «Ананас и Апельсин» или «Акции и Ассортимент». Так оно как-то всем поспокойнее будет. — Ты извратила мою идею. Ну держись! — в меня тут же летит диванная подушка, от которой я еле успеваю со смешком увернуться.