Полынь

Подъём на рассвете (не пробуждение, его больное стареющее тело давно забыло, что такое сон), горький (и нечаянно посоленный домовиком) кофе, свежая утренняя газета и привычная стопка бумаг на рабочем столе, которую следует перебрать. Доброе утро, Орион Блэк. Он капает в кофе огневиски, вливает в себя залпом и принимается за работу. Часы текут вязкой матовой грязью, кропотливо отсчитывая секунды до какого-то одного конкретного мига. Будто должно случиться что-то, что станет для него подлым ударом от мрази-судьбы в его слабую дряхлую спину. Или уже стало. Настенные часы с серебряной росписью тихо отщелкивают восемь часов. Вальпурга спокойным строгим шагом спускается вниз на традиционный английский завтрак, уже много лет не приглашая мужа присоединиться. Устала от вечного «работа, работа», которая так удобно никогда не иссякает и отнимает у Ориона все его время. Ведь проще запереться в рабочем кабинете, беря на дом огромные стопки бумаг и раз в неделю сдавая результат начальству в Министерство, чем хотя бы притвориться хорошим мужем и отцом. Орион Блэк откровенно отвратительный семьянин. Зато зарабатывает много и пытается думать, что горы золота делают его семью счастливой (старый идиот, даже себя обмануть не способен этим). Он сам себе не признается, что ему все же не все равно на жену и сыновей. Что его задел побег Сириуса, хотя Орион никогда, никогда не вмешивался ни во что, с ним связанное. Что он волнуется о Регулусе, принявшем метку и обреченном участвовать в войне. Правда его общение с Сириусом давно оборвано, а контакты с Регулусом сводятся к тому, что Орион молча позволяет ему пропадать ночами и брать вино из погреба, а также делает вид, что не знает об этом. Регулус, очевидно, в курсе, но ничего не меняет. Ещё они иногда здороваются, если вдруг пересекаются. Все. Но Орион помнит, что Регулус выходит из комнаты часов в девять, иногда в десять, если из библиотеки накануне пропала книга потолще. И он чувствует глухой болью давящую в груди тревогу, когда даже в полдень не слышит привычных по-кошачьи тихих шагов из-за всегда приоткрытой двери. К вечеру Орион не может уже игнорировать пропитанные ядом тревоги мысли и сквозь белый вязкий туман в голове поднимается в спальню сына. Пусто. На стол небрежно обронено грязное перо, сохнет открытая чернильница. Одиноко стоит полупустая бутылка вина. Постель нетронута, сверху завалена книгами настолько тёмными, что уже не совсем легальными, если не сказать запретными. На полу пепел, будто Регулус сжег свои письма или заметки из книг, прежде чем пропасть. Орион опирается о дверной косяк и закрывает глаза, контролируя своё дыхание, пока сердце жестко и болезненно отбивает секунды в груди. Он признает, что надеялся увидеть Регулуса здесь, в его комнате, поговорить с ним и узнать, почему он пропустил завтрак и обед. Попробовать помочь Регулусу в кои-то веки, не позволяя ему притворяться, что у него все хорошо. В груди стучит едва не до слез больно, будто предчувствует, что помогать уже поздно. Орион отгоняет эти мысли, чтобы его больное сердце не остановилось из-за глупого страха. Ведь бояться нечего, этому найдется совершенно нормальное и не тревожное объяснение. Регулус подросток, для него естественно ночевать вне дома и не отчитываться об этом. Ему через пару недель восемнадцать, самый подходящий возраст, чтобы сбегать среди ночи и развлекаться с друзьями до рассвета, а потом отсыпаться черт знает где. Да-да, убеждает себя Орион, так и есть, он с друзьями… Розье и мисс Макнейр, кажется? Они близки с детства, не будет ничего необычного в том, что он сбежит к ним из родительского дома. К тому же, Вальпурга упоминала, что надеется на их с мисс Макнейр помолвку. Орион ещё побывает на их свадьбе, ворча, что его дряхлому телу вредят праздничный шум и веселье, и его сын на ней будет целый и невредимый, счастливый в окружении близких, и в его взгляде будет гореть тот самый тихий веселый огонек, который давно уже не загорался. Орион хочет верить. Хочет схватить оставленную сыном бутылку вина и опустошить её, воображая сладкие светлые иллюзии невозможного. Но… Он никогда не умел себе врать. На нетвердых ногах он спускается в гостиную, где со стопкой писем от её высокородного окружения сидит Вальпурга и идеальной каллиграфией выводит ответ на каждое. Подходит к гобелену, чтобы или облегченно рассмеяться над своими страхами, или упасть замертво на месте. Вальпурга отрывает взгляд от пергамента и смотрит на мужа с легким удивлением, едва заметным за привычным безразличием. А Орион смотрит на гобелен. Находит серебряную нить, которой вышито имя Реджи. И чувствует, как все его надежды с отчаянным треском рассыпаются, а мир шатко покачивается, когда перед глазами все белеет, не позволяя вглядеться в даты. Две вместо одной. Вальпурга подходит и хватает под руку, чтобы посадить на диван и дать лекарств, потому что ему очевидно плохо, ведь все его действительно искренние (первые искренние за много-много лет) надежды и желания рассыпались стеклянной пылью, острыми краями вспарывая сердце изнутри. Вальпурга сама замечает. Видит небо, Орион бы хотел её к этому подготовить, чтобы не обрушить на неё известие о смерти её младшего и любимого сына так внезапно. Но Орион до жалкого беспомощен, когда не может дышать от топящей его в черноте боли, и лишь слышит истошный, раздирающий душу крик, прежде чем совсем тонет в острой вязкой тьме.