Глава 6
После своего дерзкого исчезновения из дома Дурслей на целый день я был сурово наказан: дядя и тётя запретили мне всю следующую неделю покидать пределы дома №4. Будучи ребёнком разумным, я рассудил, что визит в Косой переулок может и подождать, а в своей комнате мне вполне есть чем заняться. Подарок тёти Петунии был действительно шикарным. Графитовые карандаши, уголь, сепии, пастель, около ста тюбиков с масляной краской, по 2 тюбика на каждый из 50 цветов, большой набор гуаши и акварели, ряд кисточек и кистей самых разных форм и размеров — короче, всё, что могло мне понадобиться для создания очередного шедевра. Я поставил себе цель за неделю написать 5 полотен формата A3. Для магловского художника это звучит совершенно нереально, но для художника-волшебника — вполне в рамках разумного. Я мог не стараться чётко выписывать детали, десятки раз менять тона на более пригодные, прорабатывать светотень — всё это за меня выполняла старая-добрая стихийная магия, направляемая моим пальцем на полотно с ментальным посылом улучшить картинку. После того, как картина дописывалась и исправлялась магией, я накладывал дополнительный чары Гламура, которые очень удачно подчёркивали сильные стороны творения, словно правильно расставляли акценты на изображении, раскрывали его дух. План был закрыт к сроку. У стены напротив моей кровати теперь красовались 5 холстов, натянутых на деревянные рамки. На самом левом стая гиппогрифов с добычей в клювах и лапах летела в своё убежище высоко в горы, где можно было разглядеть гигантское гнездо с выглядывающими из него детёнышами. Полотно правее представляло собой мрачную пещеру, центр которой лучился ядовито-зелёным светом. Горные кристаллы отражали его в пространство, из-за чего и края пещеры приобретали лёгко-зеленоватый оттенок, добавляющий зловещности. Вокруг источника света — небольшого озерца правильной круглой формы — водили хоровод слетевшиеся на шабаш три десятка ведьм, часть из которых держала в руках по белому коту. Одна ведьма бросала кота в озеро, другие, видимо, уже совершили подношение Духу пещеры. В озерце были еле заметны белые пятнышки, и только косточка на его краю намекала, что происходит с котами дальше. Выглядело всё довольно жутко, но захватывающе и сюжетно. Центральная картина вышла самой эмоциональной. На ней величественный вампир возвышался над полуобнажённой девушкой с прекрасным бледным лицом и широко распахнутыми голубыми глазами лани. На её лице застыла маска смеси ужаса, смирения и страсти. Руки девушки отчаянно цеплялись за плащ вампира, словно и удерживая его, и пытаясь оттолкнуть от себя. Длинные клыки были вонзены в алебастровую кожу, по которой текли багровые струи девичьей крови. Глаза вампира, смотрящего в пустоту в сторону зрителя, отражали ненасытную жажду, ту же страсть, что и у девушки, и какое-то чёрное отчаяние. Получилось трагично и сильно. Четвёртое творение, как по мне, было самым светлым и радостным из всей коллекции. На заднем плане красовался своими готическими сводами старинный замок. Из него выходили компании детей в одинаковой форме, больше всего похожей на аристократическую одежду XV–XVI веков. Единственным различием в форме учеников был цвет их жабо и манжет: можно было заметить красные, зелёный, жёлтые и голубые. Часть студентов уже сидела под старым дубом на берегу иссиня-чёрного озера, кто-то прогуливался по мокрой гальке и кормил огромную Рыбу — существо раз в 15 больше каждого из изображённых на полотне людей. Многие дети играли друг с другом в волшебные игры, заговорщически перешёптывались, кто-то бегал. В правом углу картины три юных ведьмочки дефилировали в своих ступах, привлекая внимание понравившихся им парней. Среди учеников выделялись преподаватели, облачённые в небесного цвета мантии, струящиеся за ними по свежей траве. Они парочками прогуливались по территории вокруг замка, следя за порядком и обсуждая что-то между собой. Один из них, с длинными чёрными волосами, очень напоминающий вытянутую струну, указывал своей коллеге, тоже стройной женщине с идеальной осанкой, на мальчика у озера. Лицо взрослого недовольно кривилось, но глаза блестели гордостью. Последняя картина представляла собой триптих. На всех трёх частях открывался вид на одну и ту же яблоневую рощу. На первой вертикальной трети по ней гулял светловолосый мальчик, за его спиной шагали мужчина и женщина, тоже блондины, импозантные и удовлетворённые. Они поддерживали мальчика, когда он спотыкался, мать ласково гладила его плечо. На второй части возмужавший и окрепший блондин прогуливался вместе со своей молодой красавицей-женой, наслаждаясь своей молодостью и пьянящей любовью. Последняя треть показывала нам сморщенного старика, одетого во всё чёрное. Он медленно бродил по всё столь же прекрасной яблоневой роще, опираясь на свою трость, чтобы вдохнуть аромат цветущих деревьев. Левой рукой он манил следовать за собой стайку таких же блондинистых детишек, с восторгом открывающих для себя чудеса природы. Витиеватой надписью из опавших белых лепестков проходила через весь низ картины надпись: «Магия жизни». Вечером, сидя в кровати и читая перед сном, я любовался своими творениями. Было очень жалко и неприятно отдавать их в Музей, ведь я словно вложил в них часть своей души, воспоминаний и мечтаний, и выставлять их на показ публике ощущалось каким-то эксгибиционизмом. Я мысленно пообещал себе обязательно выкупить их у Музея при первой же возможности — пусть украшают мой дом. Петунии картины тоже понравились, особенно последняя, как наименее магическая. Она пообещала позвонить по оставленному Ричардсоном телефону, чтобы договориться о показе шедевров юного самородка. Творческий процесс так вымотал меня душевно, что в следующие два дня я преимущественно валялся в кровати, развлекая себя беспалочковыми тренировками. Новой целью стала Алохомора. В гараже дяди Вернона я нашёл пару задвижек и замок с ключом — прекрасные тренажёры для заклинания. Сначала я работал с задвижкой: её открыть куда проще, чем сложный механизм замка. Хоть не с первого и не с десятого раза, но у меня получилось. Это даже стало своего рода антистрессом: щёлк — закрыта — щёлк — открыта… А вот с замком пришлось повозиться. Тот и правда оказался на несколько порядков тяжелее, вращательный механизм никак не хотел поворачиваться, всё время заедал. Через раз открываться замок стал только к концу третьего дня тренировок, но издавал при этом такой громкий щелчок, что я боялся, как бы родственнички не пришли выяснить, что я тут ломаю. Ах да, ещё миссис Пампкинсон сработала оперативно, спустя полторы недели после моего «внушения» Петуния и Вернон получили надлежащее письмо. Они и мечтать не могли о King’s House’е, ведь и стоило обучение там серьёзных денег, и родительская любовь их не настолько ослепила, чтоб они не понимали, насколько одарён их Дадли. Так что решение было принято совершенно ожидаемое и мной срежиссированное — Дадли отправлялся в ту же школу, а дядя обязывался подвозить нас утром и забирать вечером. Всё вышло как нельзя лучше.***
В субботу после обеда послышалась мелодия дверного звонка. Петуния поспешила открывать, и через минуту в гостиную вошёл мой старый знакомый, мистер Ричардсон. — Добрый вечер, Гарри. Вы прекрасно выглядите, вот что значит жить на свежем воздухе, а не в Лондоне, — вежливо заметил искусствовед. — Ваша тётя недавно позвонила мне и сообщила, что за минувшие месяцы вы успели произвести на свет ещё несколько шедевров, собственно говоря, поэтому я и здесь. Не желаете начать демонстрацию? Я поспешно кивнул своему благодетелю и побежал за холстами в спальню. Убедившись, что они целы и невредимы, наложил на всякий случай дополнительные чары Гламура, сложил картины в одну стопочку, проложив между рамками по слою толстой бумаги, и поторопился со своей мазнёй вниз. — Пять экземпляров? — намётанный глаз Ричардсона мгновенно определил количество моих работ, пока я спускался по лестнице. — Вы отличаетесь завидной продуктивностью, Гарри, у многих взрослых художников порой уходят годы всего на одно полотно. Покажете? Я разложил рамки на просторном столе гостиной поверх уже неактуальных реклам школ. Тётя Петуния присела на диван рядом со мной, Ричардсон остался стоять сбоку от стола, своим цепким глазом словно сканируя ещё не открытые полотна. Вернон и Дадли скромно устроились на диване в углу комнаты, с любопытством наблюдая за происходящим. Слава богу, у искусствоведа была традиционная внешность, а то, зная заморочки дядюшки, неформала он мог и просто не пустить на порог. Один за другим я снимал слои бумаги, показывая Ричардсону свои работы. Тот оставался внешне спокойным, но глаза, глаза горели тем слегка маниакальны огоньком фанатизма, свойственного всем коллекционерам, когда они видят перед собой свою мечту. Дотошно изучив все пять полотен, он изрёк свой вердикт: — Поздравляю, мистер Поттер, ваш уровень исполнения и передачи глубинных смыслов несомненно возрос. Наш Музей с удовольствием примет все пять ваших творений, — искусствовед сменил тон на менее формальный. — Лично мне особенно понравился шабаш и триптих, они, знаете, заставляют задуматься… Гм, полагаю, нам стоит остаться одним с вами и вашим представителем для обсуждения условий передачи полотен в коллекцию Музея? — он коротко взглянул на мужчин-Дурслей. Вернон понял намёк и потянул Дадли с собой на кухню, предлагая ему перекусить фисташковым мороженым. — В качестве начальной цены предлагаю £30000, — Ричардсон азартно улыбнулся и облизал губы, глядя на Петунию. Игрок, честное слово, настоящий игрок! Если раньше я подозревал, что все искусствоведы немножко с ненормалинкой, то сейчас точно в этом убедился. Баталия была куда более ожесточённой, чем в прошлый раз. В ход стороны отправляли самые разные аргументы. Петуния вспомнила и моих покойных родителей, и наш разрушенный дом, и школу, в которую Дурсли отдали мальчика, а конкретно стоимость обучения в ней. Ричардсон парировал обращение к зажиточности Дурслей, тыкал пальцем в кожаный диван, сетовал на низкий уровень финансирования культурных учреждений, даже помянул своих троих карапузов. В общем, это было нечто. Чтобы я наложил на господина игрока Конфундус и сам определил цену? Да ни в жизнь! Упустить такое зрелище — страшная потеря. А, ну и я уже говорил про палочку и Литтл Уингинг. Высокие договаривающиеся стороны сошлись на сумме в £59000 чеком и статусе VIP-клиентов музея Виктории и Альберта, дающем право на пожизненное бесплатное посещение всех выставок и филиалов и на прочие приятные мелочи. Взмокший и раскрасневшийся Ричардсон лихим росчерком авторучки выписал чек на моё имя, попросил разрешения посетить уборную и, довольный как слон, покинул наш дом, унося с собой в специальном чехле плоды моих недельных трудов. Тётя, которой надо было внести очередной ипотечный платёж за дом №4 на Тисовой улице, Литтл Уингинг, согласилась пойти в банк вместе со мной в тот же вечер, но только после чая и ужина. Выглядела она не лучше Ричардсона, но и удовольствия получила точно не меньше. В банке тот же клерк уставился на меня с ещё большим недоумением, видно, запомнил с прошлого раза. Машинка стрекотала, пересчитывая претолстую стопку красных Елизавет и протянула их мне, предусмотрительно разделив на пачки по 5000 у.е. каждая. А вот такая сумма уже не вмещалась в одной моей ручке, все 59 тысяч я с трудом и сильным растяжением пальцев рук мог удержать двумя. Разумеется, я взял с собой банку, куда и убрал новообретённое богатство. Да, работать художником, оказывается, чертовски выгодно! Но я-то знаю способ, как сделать куда больше денег меньшими усилиями… На кровать я рухнул страшно уставшим, но удовлетворённым. Конечно же, я не буду джеминить каждую из 1100 купюр (£4000 я отдал Петунии в знак благодарности, в конце концов, она заслужила эти деньги, кто ещё так успешно смог бы провести торг?), мне не хочется сделать дом Дурслей зоной магической аномалии, заработав магическое истощение. Этот вопрос тоже подождёт до сентября. Сейчас же главное — подготовиться к школе. Я не должен ударить в грязь лицом перед золотой молодёжью.***
Последние дни лета пролетели молнией. Постоянные поездки с Дурслями в Лондон в самые разные универмаги и торговые центры, сборы школьных принадлежностей, комплектов спортивной формы, мотание по клиникам за целой тонной справок, сдача анализов и тестов, несколько прививок — вот и всё, что необходимо для прохождения обучения в одной из лучших школ Британии. Бюрократия — страшная вещь для простого смертного, убедился я. За два дня до начала года нам прислали два полных комплекта школьной формы, да-да, того самого почти что чёрного цвета с фиолетовой окантовкой лацканов пиджака. Под неё полагалась серая с фиолетовым жилетка, белая рубашка и галстук в бело-фиолетовую полоску. Выглядело довольно скромно, но и мы ещё не такие важные люди, чтобы ходить в тройках ценою в квартиру в Ричмонде, верно? Кстати, за форму пришлось заплатить из своего кармана. А ещё я заказал два дополнительных комплекта в специальной графе квитанции, мало ли что может случится. Так что в последние дни лета мы с Дадли гордо вышагивали в своей новенькой форме с нашивками, внушая всем соседям Дурслей уважение и зависть к нашей преуспевающей семье. Петуния прослезилась и даже заказала нам фотосессию, чтобы остался альбом на память о том, какими деловыми очаровашками мы были в 3 года.***
Последний день перед школой был самым волнительным для всех обитателей дома №4. Я тщательно комплектовал свой новый рюкзак, который купил в один из заходов августовского шопинга с Дурслями. Он был раза в два больше предыдущего, что позволяло уместить в него почти всё. Фляжка с Оборотным зельем, футляр с палочкой, запас еды и воды, сладости для одноклассников, школьные учебники и тетрадки, куда же без них. На всякий случай я прихватил копию кухонного ножа для мяса тёти Петунии, если что, смогу развеять Финитой, а для самообороны пригодится. Почти вся одежда была выглажена и выстирана, но я взял с собой и набор грязной и изношенной лёгкой одежды для маскировки в бедных районах. Поставил себе в голове засечку, пока собирал рюкзак: надо освоить Уменьшающие и Увеличивающие чары, с ними можно будет хоть всю комнату уложить в рюкзачок. Дурсли бегали по дому, суетились, кричали друг на друга, в общем, судорожно готовили Дидика в школу. Тот, с одной стороны, понтовался тем, куда поступил, с другой — не очень горел желанием учиться и боялся новых ребят. Ведь, если подумать, кузен ни с кем, кроме родителей, соседей и меня, не общался, а потому повод для страха был. Я получил разрешение на прогулку перед обедом и поспешил смыться из нашего сумасшедшего дома. Пришла пора опробовать ту бурду, которую мне принёс заколдованный министерский. Не на себе, упаси бог, а на бомжах. Я сел в автобус-экспресс, и прибыл на окраину Лондона уже через полчаса. Эпсом, обычный район Большого Лондона, здесь подопытных точно хватает. Так и есть, в ближайшем переулке я нашёл своего клиента. Выглядел он неважно, чем-то смахивал на предыдущего. Наложив на него Конфундус, я дал ему выпить глоток оборотного. По идее, этого хватит на полчаса. Волосами я предусмотрительно разжился со спинки кресла в автобусе. Зелье точно сработало в одну сторону: передо мной в бомжатских лохмотьях сидела приличная женщина лет пятидесяти. Для пущей верности наложив ещё один Конфундус, я стал ждать обратного превращения. Что ж, продавец в Лютном не обманул того мужика: ровно через полчаса (ещё я успел обзавестись элегантными детскими серебряными часами, пришлось немного поработать Джеминио, но надо же соответствовать мажорам, не так ли?) внешность дамочки поплыла и передо мной оказался всё тот же бомж. Отменив Конфундус, я поспешно ретировался. Что ж, раз мне всё-таки повезло выбраться в Лондон, то почему бы этим не воспользоваться? Много времени у меня нет, максимум полчаса, иначе Дурсли порвут за очередную несанкционированную долгую прогулочку. И в эти полчаса я хочу отработать нормальное Джеминио. Понимаете, устал работать по мелочи, по одной купюре. Теперь же у меня есть и палочка, и возможность ею колдовать, и ещё более окрепнувшее магическое ядро. Почему бы не попробовать скопировать банку с деньгами разом? Из своего старого рюкзака, с которым я в этот раз выбрался в город, я извлёк банку с разрисованными бумажками. Сначала потренируюсь на ней. — Джеминио! — рядом возникла точно такая же банка. Я осмотрел рисунки внутри — да, всё скопировалось идеально. Вот что значит палочка! Тогда я решил попробовать на небольшом количестве денег. Достав из кармана с десяток мелких купюр и столько же монеток, я засунул их в банку и произнёс: — Джеминио! — проверка полученного продукта прошла успешно. Никаких различий не обнаружено, а значит, завтра я смогу оторваться по полной. С такими весёлыми мыслями я вернулся на автобусную установку и спустя всего два часа отсутствия вернулся домой. Дурсли поворчали что-то насчёт свободолюбивого мальчика, но явно были слишком заняты сборами Дадли, чтобы ругать меня всерьёз. Вознеся хвалу Мерлину, я пообедал и ушёл коротать вечер за французским. Вникнуть в смысл строчек было тяжело: мысли крутились вокруг школы, нового коллектива и, главное, завтрашней первой действительно крупной афёры. В таком подвешенном состоянии я и отошёл ко сну.