***
Вдетая в незримое игольное ушко, в залу пробивается нить утреннего света и тянется к неподвижной фигуре Баал. Баал сидит спиной к Саре, когда та проходит по этой нити, как по мосту, и останавливается на расстоянии трех шагов. — Повстанцы сдались и ждут вашей милости. Баал поднимает руку, в которой держит свернутый веер, и жестом велит Саре подойти ближе. Два шага. — Ты все-таки решила взять их живыми? — Приказ был — взять, я приняла это решение, чтобы избежать ненужных потерь с нашей стороны, — кивает Сара, она нисколько не робеет, хотя кажется, что Баал пытается уязвить её за напрасное милосердие. — Если вы желаете их смерти... Но Сара замолкает, когда вновь видит строгое мановение веера, зажатого в руках госпожи. Для неё это может означать только одно — ещё один шаг. Она делает его немного вкось, чтобы оказаться сбоку и позади. Её взгляд падает на волосы госпожи, которые обычно заплетены в большую косу, но сейчас распущены и льются по спине и оголенным плечам. — Ты хорошо знаешь, чего я желаю. — Я желаю того же, но повстанцы, живые или мертвые, больше не представляют угрозы для неизменности, — голос Сары не теряет силы, даже когда она говорит столь противоречивые вещи, — но вершить их судьбы только вам. По изогнутому уголку губ Сара пытается угадать улыбку Баал, но не может точно распознать, что она предвещает. За годы служения Сара привыкла видеть в госпоже олицетворение её идеалов; бледная тень эмоций всегда была исключительной редкостью, а улыбка — тем более. Не успевает Сара отбросить мысль, как вдруг Баал вновь подзывает к себе, а ступить уже некуда. На мгновение она теряется и приоткрывает рот, чтобы задать очевидный вопрос, но не произносит ни слова. Вместо этого Сара наклоняется вперед, к плечу Баал. Теперь, всмотревшись, она точно понимает, что ещё никогда прежде не видела этой улыбки, и именно эта улыбка подбивает её на безрассудство. Ухватив пальцами прядь волос госпожи, Сара подносит их к лицу и делает вдох.Статуя
28 июля 2021 г. в 18:34
Едва влажная кисть зарева полоснула по небу — и киноварью обожгла дремлющие тучи. У монумента собралась толпа. Трепещут знамена. Ещё слышится свист ветра, он нарастает перед тем, как смолкнуть, предваряя начало церемонии. В воздухе витает запах грозы, словно совсем рядом только что плясали молнии — и как удар молнии сошествие сёгуна. Ни восклика, ни ропота. Сердца людей бьются в едином ритме.
У Сары захватывает дух. Когда-то она была среди них, могла лишь смотреть, но смотреть издалека — теперь она ближе, чем кто-либо.
Она стоит по правое плечо от сёгуна. Не ради предосторожности — пусть Сара и готова, но ей не придется заслонять сёгуна от стрел и копий. Даже если враг подберется достаточно близко, если занесет клинок за её спиной — он все равно не успеет довершить выпад. Кровь прольется, но вовсе не кровь сёгуна. Так вновь восторжествует незыблемый порядок. Это глупо, надеяться настигнуть богиню.
Исход предрешен для каждого, кто посмеет посягнуть на её власть, на её вечность. Где бы человек ни находился, какое место ни занимал бы в иерархии, сёгун недосягаема — и только Сара стоит так близко, так близко, что может сделать шаг, протянуть руку и коснуться холодной ладони. И причина этому всего одна. Она привержена неизменности и сёгуну, как птица — небу, и для неё в целом мире нет более подходящего места.
Уже завтра дни уцелевшей горстки изменников, которые отчаянно силились низвергнуть неизменность, будут сочтены. Сёгун относит последнюю реликвию к статуе и помещает её в выемку на левом крыле — по толпе прокатывается взволнованный шепот, в этом шепоте и страх, и почтение.
Когда церемония заканчивается, Сара следует за сёгуном. Их провожает гимн неизменности — тишина. Они взойдут по лестнице к дворцу и исчезнут. Но даже когда тень сёгуна растает вдалеке, её величественная статуя продолжит возвышаться над всей Инадзумой, а сотни вкрапленных в неё тускло мерцающих глаз будут неусыпно наблюдать за плавным ходом вечности.
Вечности, которую никто не посмеет нарушить.