Когда для выбора есть два пути, выбирай тот, который ведёт к смерти.
Воздух здесь солоноватый, его приносит ветер со стороны океана и поднимается вверх по отлогому склону. И волны... Сара останавливается, чтобы прислушаться к ним. Закрывает глаза — и видит. Волны. Одна за другой, волны накатывают на берег, и их седые гребни вздымаются, бьются о камни и песок. Плеск воды. Она бы осталась здесь, может быть — навсегда. Если бы была другим человеком. Если бы у неё не было чести и долга. Запрокинув голову, Сара делает глубокий вдох. Да, соль. В ноздри ударяет резкий запах соли. И ещё явственнее становятся эти волны, и все больше их гребни, белые, как кость, и все накатывают на берег. Впереди виднеется тусклый свет фонарей. Время близится к ночи. Сара проходит к воротам и осматривается. У входа в имение Камисато её никто не встречает, во внутреннем дворе тоже нет никого. Неприветливая пустота. Сара понимает, что её ждут, но не как желанного гостя — и это верно; она не более желанна, чем зажженная спичка на пороховом складе. Это к лучшему. Не придется ничего объяснять. Не придется прорываться. Все двери для неё уже открыты. В имении тишина. Ладонь Сары ложится на рукоять катаны и плотно сжимает её. За любым из поворотов может поджидать засада. Кто знает, какие изменения могли произойти в душе Аяки вслед за предательством. — Это Кудзё Сара... — Прошу прощения, генерал Кудзё, не могла бы ты немного подождать? Мне нужно закончить письмо для брата. Я не собираюсь сбегать, — доносится голос Аяки из-за ширмы. Сара не видит повода ей отказывать. Если бы Аяка хотела скрыться или напасть, то сделала бы это уже давно. Волны и цветы в изображении на ширме впереди. Чем дольше Сара всматривается в них, в эти волны, тем сильнее её захлестывают ещё не зарубцевавшиеся воспоминания. Они настигли Тому у линии берега в северной части острова. Он успел толкнуть лодку, но сам не запрыгнул — остался, чтобы отвлечь подступающих самураев. Один против десяти. В него попали по меньшей мере две стрелы, одну он обломал, вторую трогать уже не стал. Она торчала из плеча, но боли Тома уже наверняка не чувствовал. Он едва стоял на ногах, когда ему предложили сдаться в первый раз. Тома отказался. Во второй раз — тоже. Тома сражался до конца, и того же стоит ждать от Аяки. Они предатели, но их непреклонность достойна уважения. Через минуту Аяка выходит из-за ширмы с веером в руках, им она прикрывает нижнюю часть лица. И вдруг улыбка. Она обнажает её, когда опускает руку. Улыбка её выглядит натянутой и мрачной, но удивительно и то, что на неё у Аяки и вовсе хватило сил. Сара знает, сколько друзей она потеряла за последние дни. Сара знает — всех. Возможно, в этой улыбке больше скорби, чем в океане пролитых слез. — Благодарю. — Слышится тихий вздох. — Мне придется попросить тебя ещё об одном, — она смотрит на Сару мягко, словно ей действительно не хочется отнимать ещё больше чужого время, — не могли бы мы выйти на улицу? Я не хочу здесь ничего запачкать или сломать. Скоро вернутся слуги. И без того им придется... — и замолкает. — Идем? Сара кивает. Аяка проходит вперед, к двери. Ей будто вовсе не страшно поворачивается к Саре спиной, хотя сама Сара знает — страшно. Это всегда страшно. Они враги, но их чувства сейчас практически одинаковы — и этот страх у них один на двоих; они обе могут умереть этой ночью. И им приходится доверять друг другу. Это доверие к лезвию у горла, доверие к до треска натянутой тетиве. — С новыми полномочиями у комиссии Тэнрё стало ещё больше работы, — с сочувствием произносит Аяка. Она не спешит, и Сара это понимает. Она тоже идет медленно, чуть позади. Со стороны может показаться, что они всего лишь прогуливаются под звездами. — Я бы не хотела оказаться на твоем месте, во главе всего этого... Но тем удивительнее, что ты пришла лично, генерал, — взглянув на Сару через плечо, Аяка вновь улыбается, — для меня это честь. — Это может стоить мне жизни. — Да, — тихо соглашается Аяка, — мне жаль. Кажется, нам больше с тобой никогда не придется спорить. А в прошлый раз ты все-таки была права, — она опускает голову, — если ты помнишь... — Мы обсуждали количество охраны во время праздника. Молчание. — Мне правда жаль. Но ей нисколько не жаль. Не после срыва восстания. Не после гибели Томы. Теперь Сара понимает это — по словам, по взгляду. Она понимает, как сильно Аяка хотела бы её убить. Прямо сейчас. Развернуться — и полоснуть катаной. Наблюдать, как льется кровь, стекает по шее и обагряет землю. У Сары нет подобных чувств к Аяке, единственное её чувство — долг. Оно сухое, холодное. Оно заставляет Сару двигаться, но каждое её движении механическое. Отточенное, но лишенное жизни. Каждый её вдох принадлежит сёгуну. Сара идет по приказу, Сара убивает по приказу. Во имя неизменности. В этом всегда была её сила, но сейчас этого будто бы недостаточно. Они поворачиваются направо, осторожно спускаются по камням, как по огромным ступенькам, вниз, и после перед ними открывается просторная поляна на краю бездны. Если на подходе сюда было темно и ориентироваться приходилось едва ли не на ощупь, то на поляне все залито серебром. Сара и Аяка становятся друг напротив друга. Их решимость — блеск в лунном свете. Соль. Запах соли. Волны. Там, внизу. Волны накатывают на берег. Одна за другой. Клинки выбивают искры. Ни первый, ни последующие удары — ни один не достигает цели. Быстрее и быстрее. Они бьются на равных. За выпадом выпад, за взмахом — взмах. Без передышки. Все бесполезно. Волны. Удары. Одна за другой. Закончить это сражение вмиг не удается — тогда Аяка оттесняет Сару к обрыву, чтобы завладеть преимуществом. Шаг за шагом Сара теряет пространство позади. Уйти в сторону не позволяет Аяка. Она упреждает каждый маневр и вынуждает Сару отступать все дальше. Саре становится труднее уклоняться и давать отпор — и вот позади лишь бездна, лишь волны и соль, но напор Аяки ничуть не ослабевает. Она неустанно атакует, пока лезвие её катаны не мажет по бедру Сары. Кровь. Волны. Соль. Тишина. — Если ты опустишь оружие, я оставлю тебя и уйду, — со снисхождением бросает Аяка, — и ты не посмеешь меня преследовать. Нет, это — всего лишь уловка. Это вызов. Аяка знает, что Сара никогда не согласится; Тома находился в том же положении перед смертью. Он тоже был удостоен пощады, но не принял её. Тому питало желание спасти товарищей, Аяку — настоящая ярость и жажда мести. Её движения точны и изящны, она несет смерть на острие пера. Это и есть танец Инеевой Цапли. Больше нет ни капли прежней скромности, ни тени жалости. Когда все потеряно, это её единственное желание — отомстить. Сара стискивает зубы и резко порывается вперед. В её сердце закипает чувство. Она не узнает его, но оно разгорается и клокочет в груди. Аяка отпрыгивает назад и уступает. Обе они замирают и смотрят друг другу в глаза. — Ты не боишься затеряться в её вечности, Сара? — в голосе Аяки проступает ненависть и отчаяние. — Надеюсь, что однажды так и случится, но для этого мне нужно вернуться живой. Во вскинутых лезвиях вновь отражается лунный диск. Земля под ногами Аяки заледеневает. В мгновение после Сара видит её уже лежащей на окропленной кровью инее. Их смерть пахнет одинаково. Соль и металл. Их смерть пришла на белых гребнях. Сара приходит в себя, собирается с силами и подходит к обрыву. Она падает на колени и выпускает из рук катану. В холодном свете плещутся волны.***
Вдетая в незримое игольное ушко, в залу пробивается нить утреннего света и тянется к неподвижной фигуре Баал. Баал сидит спиной к Саре, когда та проходит по этой нити, как по мосту, но оступается и падает на расстоянии трех шагов. — Камисато Аяка мертва. Приподнимаясь на локтях, Сара устремляет взгляд на Баал, но та остается неподвижной. — Почему ты пошла одна? — Я хотела избежать ненужных потерь и разобраться с предательницей лично, — хрипло чеканил слова генерал. Строгое мановение веера. Сара не может встать и преодолевает расстояние между ними ползком. Когда она оказывается достаточно близко, Баал резко, но осторожно подхватывает её за плечо и подтягивает к себе. Голова Сары падает на колени Баал. У Сары нет сил пошевелиться, но она хотела бы знать, улыбается ли она сейчас. Под ласковыми прикосновениями холодных рук Сара закрывает глаза и позволяет себе немного отдохнуть.