Перекрёсток

— Хорошо отдохнули, — сказал Грэй, затаскивая в ворота амбара последний мешок с орехами. — Ага! – подтвердил Макинтош. – Я же говорил, и компания там хорошая, и выпивка тоже. — Так выпивка же твоя, — откликнулся Грэй изнутри. — Ага! – согласился Макинтош. – Я туда всё и продаю, там всё выпьют. А как научусь хорошо делать, так в Понивилле торговать стану. Некоторое время из амбара доносились звуки, как будто кто-то что-то пересыпает. — Вроде всё, — Грэй вышел наружу и уселся на скамью у ворот. – Я в бочку все орехи высыпал, кругом накрыл и камень сверху положил. Макинтош протянул ему большую бутыль со светло-жёлтой жидкостью. — Что там? – с подозрением спросил Грэй. — Грушёвый. Год выдерживал. Грэй осторожно отпил небольшой глоток. — Хорош! – подтвердил он. – Закусить есть чем? — Мешок морковки в амбаре, прошлогодней. — Пойдёт. Потом схожу. Некоторое время жеребцы передавали друг другу бутыль. — Слушай, Грэй, а куда ты от нас двинешь? Ну, когда урожай соберём? — Не знаю пока, — задумчиво ответил серый жеребец, откинувшись назад и прижавшись спиной к спинке скамейки. – Мне старший сказал, чтобы до зимы и носу не казал, вот я и мотаюсь повсюду. Так далеко на юг ещё ни разу не забирался. — А чего так? Наворотил чего? — Ну, и так можно сказать. Старший дело одно поручил, мы его сделали, да засветились ненароком. Старший сказал – валите отсюда куда хотите, и чтобы полгода вас тут не было. Денег отсыпал, правда, щедро, можно год жить и не тужить. А чего с этих денег, когда от скуки бесишься. Я и к вам нанялся, потому что совсем тоскливо стало. — Так ты что же, преступник, что ли? – подозрительно уставился на приятеля Макинтош. — Да ну, какой там преступник, — отмахнулся Грэй. – Скотина одна хуферская денег захотела, угрожал, сволочь, что такого наплетёт губернатору, что к нам на север гвардию пришлют. Старший нас с приятелем вызвал и сказал – помогите, а я за ценой не постою. Ну, мы этого инспектора хуферского перехватили по пути и разъяснили, что к чему. — И как, вразумили? — Вразумили, — мрачно ответил Грэй. – Перестарались, правда. А кто-то, видать, увидел и донёс. Кто-то из своих, наверняка. Нас стража к себе сразу затребовала. Старший нас спрятал, сказал, что мы ещё за неделю на заработки куда-то подались. Потом, как успокоилось маленько, приказал скрыться, а он сделает так, что про нас забудут через полгода. — А чего ж этот инспектор хотел? — Денег, чего ж ещё. Мы им всегда платим, только цену все знают и сверх того не требуют. Попробуй, не заплати – или товар задержат, или к нам ничего не пустят, или ещё какую гадость придумают. А этот, видать, новенький, сразу вдесятеро заломил. — Вдесятеро? – изумился Макинтош. — Вдесятеро, — подтвердил Грэй. – От нас-то требовалось объяснить ему, что зарываться не надо. А он из себя крутого стал строить, кинжал выхватил – и на нас, сволочь рогатая. Ну, мы ему и вломили в восемь копыт. Точнее, в четыре копыта и четыре лапы. — Вот, значит, как… — Вот так… — А чего тебе на север возвращаться? Здесь остаться не хочешь? — И ты, что ли, на своей сестре меня женить будешь? – ухмыльнулся Грэй. – Бабуля всё намекает, старается нас за столом рядом усадить, младшая твоя сестра уже напрямик спрашивала, теперь ты? Бутылку дай, куда ты её дел? — Да нет, я так спрашиваю, — стушевался Макинтош, передавая бутыль. – А если даже и жениться – чем тебе плохо? Джеки – кобылка что надо, работящая, порядочная. Вон, хозяйство какое в приданное. — И чего мне с ним делать, с этим хозяйством? Жарко тут у вас, — пожаловался Грэй. – А у нас хорошо, прохладно. Летом, правда, скучно, но там хоть на каналы можно наняться, баржи таскать, или к фермерам. — У тебя дом-то свой есть? — Дом есть, только не совсем мой. — Это как? — От приёмных родителей остался. Они как умерли, мы с Льдинкой там жили. Дом по завещанию ей достался. А когда она уехала, сказала – живи, сколько хочешь. Ну, я и жил. Правда, больше через горы таскался с караванами. А сейчас за домом присматривают, есть кому. — А что за Льдинка? Ты про неё не рассказывал. — Сестра сводная. Ну, как сестра – она тоже приёмная у родителей была, мы с ней вообще не родня никакая на самом деле. Она единорожка, на год старше меня. Поначалу-то мы не поладили, это потом сошлись… — Что это за имя такое – Льдинка? — Это я её так прозвал. Она светло-голубая, как лёд на море под солнцем. А ей понравилось… — Ты как-то сказал, что была у тебя особенная пони. Это она, что ли? — Ага, — вздохнул Грэй. – Разошлись наши дороги. Она хотела чего-то добиться, а мне и так неплохо было. Зимой через горы ходить, летом баржи таскать, или ещё куда наняться. Ну, куда у нас на севере податься ещё? А ей, видишь, хотелось, чтобы все признали, что она лучше всех. Ну и пошли каждый своим путём. Некоторое время жеребцы молча смотрели на мотыльков, крутившихся вокруг масляной лампы. Грэй взял бутыль и сделал большой глоток. — Ты-то сам чего без пары? – спросил он. — Да, из кого тут выбирать? – недовольно сказал Макинтош. – Ну, есть тут одна, учительница в школе. Встречаемся иногда, так что с неё толку. Ни поговорить ни о чём, ни это самое, — Макинтош сделал неприличный жест. – Она ж городская, на ферме жить не станет, а я в город не пойду. — И что, совсем кобыл хороших нет? — Да может и есть. Вот, почтальонша местная, Дитзи Ду. Пегаска, но толковая. С глазами у неё беда, в разные стороны смотрят. А кобылка – золото! И умная, и добрая, а маффины печёт – никто так не сможет! Бутылку дай! Ого, почти допили, сейчас долью. Маки ушёл в амбар, откуда донеслось бульканье и позвякивание. — Вот, долил, — красный жеребец появился в двери. – Покрепче налил. И морковку захватил. На, держи. Грэй принял бутыль, к которой сразу приложился. — Давай-ка костёр разведём, — предложил он. – Дров у тебя тут полно, а с живым огнём как-то лучше сидеть. — Давай, — согласился Макинтош. Спустя короткое время пламя, весело потрескивая, пожирало сухую древесину. — Так чего бы тебе с этой почтальоншей не завязаться, — спросил Грэй, жуя морковь. – Если она такая хорошая. — Да она, говорят, с Доктором сошлась, с учёным нашим, — ответил Маки. – Чудной он парень, всё какой-то наукой занимается. — Наукой? В вашей-то глуши? — Ага. Чего он там у себя творит – никто не ведает, а раз было – полдома ему разворотило, уж не знаю, что он намудрил. А так вроде жеребец нормальный, хоть Дитзи меньше доставать стали, как она с ним ходить стала. — А кто доставал? Женихи, что ли? — Да какие женихи! – рассердился Маки. – Она же пегаска, а летать толком не может, с её-то глазами. То есть, по пегасьим-то меркам почти и не пегас. Раньше-то просто её сторонились, да хоть не обижали, а как эта скотина радужная тут объявилась, так и началось! – жеребец злобно сплюнул. — Это что за скотина-то такая? Не Рэйнбоу Дэш? — Ага, она самая. Уж не знаю, что там у них раньше было, а знакомы они точно были. Уж эта Дэш над ней издевалась, до слёз доводила сколько раз. И кличку ей прилепила – Дерпи. А за ней следом и другие начали. Вот она то сумку почтовую с неё сорвёт и письма все рассыплет, то молнией ударит, то ещё что сделает. И другим достаётся тоже. — Надо же, а мне-то она нормальной показалась, — покачал головой Грэй. – Ну, насколько пегас может быть нормальным. — Чего ты так к пегасам? – поинтересовался Маки. — А чего с ними делать-то? Им только летать да трахаться. А к работе их ни к какой не приспособишь, если только курьером. — Они же ещё погоду делают. — Это у вас они погоду делают. А у нас погода какая сама получится. И пегасов нет. — А чего так? Чего им у вас не нравится? — Да не живут они у нас. У нас иной раз такие ветра, что не всякий грифон в воздух поднимется. А у них-то и крылья посильнее, чем у пегасов, и сами они сильнее. И холодно у нас. — Да, тепло они любят, — подтвердил Макинтош, постукивая копытом по скамейке. — Так, что, одна нормальная кобыла на весь город? — Да нет, не одна, — задумался Маки. – Наверно. В Хуффингтоне тоже хорошие кобылки есть. Фиддли Твэнг, например, родня наша дальняя. Вон те сады, — Макинтош махнул копытом, — когда-то её отцу принадлежали. А потом отец её умер, ей было одиннадцать тогда, а братцу её – восемь. Ну, Бабуля-то копыта и наложила на землю, а Фиддли и Казуи опеку оплатила, сама не стала ввязываться. Макинтош укоризненно покачал головой и сделал очередной глоток. — Так вот, — продолжил он. – Бабуля землю-то к нашей прирезала, а деньги за неё в банк положила, на их имя, чтобы как подрастут, было на что жить. Не знаю, что там получилось, вроде бумаги какие-то не так подписали, а денег они так и не получили. Да и опекуны куда-то делись. Скверно получилось, конечно. Всё говорим, мол, мы – Эпплы, а как до дела доходит, так родню обдерём до нитки. Зато уж на слёте Эпплов друг друга под хвост целуем, когда на публике. Грэй отобрал у Макинтоша бутыль и от души отхлебнул. — Это всё одиннадцать лет назад было, — продолжал рассказывать Макинтош. – Когда большой мор был. Говорят, зебры с юга заразу занесли. Да какие зебры, их в наших краях тогда и не было... Точно говорю, из Вечнодикого леса это пришло. Нас-то долго мор стороной обходил, мы ж на отшибе, да всё равно не убереглись. Как мама с папой заболели, Бабуля нам узелок с едой собрала и за порог выпнула. Бегите, говорит, и не возвращайтесь, пока мор не кончится, а я тут останусь, выхаживать их буду, — голос жеребца задрожал. — Ну, мы и побежали. Мне шестнадцать тогда только исполнилось, Джеки – двенадцать, а Эпплблум год только был. Ну, мы её на спину мне привязали и сначала в Хуффингтон двинули. Полдороги прошли, навстречу старый Гарлик ковыляет. Куда, кричит, прётесь, остолопы малолетние. Оказалось, в Хуффингтоне уже вовсю эта зараза пони косит. Заставил нас по головке чеснока сжевать, мол, заразу отгоняет, и пошли мы вместе в Понивилль. Дошли, а там – то же самое. Ну, мы обратно двинули, до леса дошли, до нашего, а не Вечнодикого, шалаш поставили. Хорошо хоть трава уродилась, а то бы с голоду все померли. Для Эпплблум ягоды собирали, жевали да в рот ей совали, хоть так покормить получалось. Так всё лето и протянули. Маки на некоторое время замолчал, глядя в землю. — Ну вот, а потом однажды смотрим, а старик уже неживой лежит. Мы решили, что он от болезни помер, и нам черёд пришёл. Ну, похоронили его как смогли, собрались и домой пошли, чтобы уж со своими быть до конца. Новостей-то не знали, думали, что вся округа вымерла. Приходим – а тут две могилы и Бабуля возле них сидит. Она же до того крепкая была, яблони лягала так, что отец с ней сравниться не мог. А тут глядим – сидит старуха, совсем седая, и на нас смотрит, не узнаёт. Смотрит, смотрит, потом как зарыдает в голос. Оказалось, что родители наши через четыре дня померли, как мы ушли, а через месяц и мор прекратился сам по себе. Мы-то не знали, всё в лесу сидели, Бабуля и решила, что нас уже нету. А позже Фиддли с братом пришла. Оказалось, что отец их одним из первых умер. По-хорошему, надо было их к себе взять, вместе-то легче было бы, да кто ж тогда знал. Сами не знали, как дальше жить, потянем ли хозяйство. Год худо-бедно протянули, Бабуля немного оклемалась. Думали уже часть земель продать. Джеки в Мэйнхеттен спровадили, она раньше всё о высшем обществе мечтала, вот и отправили её туда. Остались мы втроём, стали думать, как дальше быть. А тут Фиддли объявилась. Уж не знаю, чего вдруг Бабуля на их землю так позарилась, и как она всё провернула, а обобрала сирот… Вот с тех пор Фиддли злобу на нас держит. Я как-то с ней хотел поговорить начистоту, а она отказалась. Сказала, на меня и Джеки не в обиде, мы-то ни причём, а Бабулю простить не может. Да и понятно, если бы дядя Квинси вдруг не приехал, да под свою крышу их не забрал, что бы с ними стало. Я помню, как они с Бабулей ругались, он под конец сказал, что больше себя Эпплом не назовёт никогда. — Да, хлебнули вы полной ложкой, — после паузы сказал Грэй. – Ну, давай, за всех твоих и моих, пусть Богиня к ним будет милостива. Пони сделали по большому глотку, почти опорожнив бутыль. Макинтош в очередной раз сходил в амбар и вернулся с полной бутылью. — Одиннадцать лет назад, говоришь, — задумчиво сказал Грэй. – До нас тогда тоже дошло, на излёте правда. В миле от нас деревня вымерла, а дальше на север уже не пошло. И ведь одни пони мерли, яки болели, но ни один не умер, а грифонов и не зацепило совсем. А деревня та до сих пор стоит, только не живёт там никто. Льдинка как-то там заночевала, на спор. — Как это – на спор? — А вот так. Родители наши приёмные тогда уж два года как умерли, мы вдвоём жили, как муж и жена уже. Я-то всех, кто к ней яйца подкатывал, отогнал, а тут новенькие объявились, года на три старше, ну и стали к ней тропинку топтать. Она им и сказала, чтобы отвязались – кто в Чумной деревне заночует, с тем и будет ходить. А заводила ихний и сказал – сама, мол, иди в Чумную, а среди нас дураков нет. Льдинка, она упёртая, если её заденешь чем, из шкуры вылезет, что доказать. Ну, вечером и отправилась туда. Я если бы не умотал куда-то на день, остановил бы, хоть копытом в морду двинул бы. А тут возвращаюсь, гляжу – стоит эта шайка у нашего дома. Думаю, сейчас драка будет, а их четверо против меня. Их вожак говорит – мол, твоя ушла в Чумную деревню. Я тут чуть не обделался. Туда и днём-то никто не ходит. Год всего прошёл, как чума ушла. Надо бы бежать туда, да вытаскивать её, а я стою, двинуться не могу. Кое-как прочухался, этим по мордам по разу двинул, они и сдачи не дали, тоже все от страха обомлели. Ладно, собрались с силами, да пошли. Там в рядом с деревней холм высокий, залезли на него и сидим. Грэй прервался, чтобы глотнуть крепкого сидра. — Всю ночь просидели там. На деревню эту проклятую смотрим, не отрываясь, и всё время что-то мерещится страшное. А как светать стало, смотрим, кто-то из деревни идёт. Гляжу – она! Подходит, как ни в чём не бывало, и говорит – мол, я кобыла, а яйца у меня крепче ваших. Глянула так, развернулась и пошла, я за ней. Идёт, вроде всё ей нипочём. А в дом как зашли, так на пол упала, да как заорёт! Кричала так, что голос сорвала, глаза белые, вся трясётся. Я как сам от страха не рехнулся – до сих пор не пойму. Вроде успокоилась маленько, и рассказывать стала, а я слушаю, у меня грива дыбом стоит, в самом деле стоит, не для красного словца. Она в деревню зашла, когда уже сумерки были. В дом зашла, а они все там… Семья, сидят за столом, все ссохшиеся, инеем покрытые, и глазницами пустыми глядят, зубы скалят. Она наружу выбежала, постояла немного, продышалась, в другой дом заглянула, а там то же. Ну, она всю ночь на центральной площади и простояла. Говорила, всё время в окнах какие-то отблески мерещились, тени вокруг, кто-то вокруг будто ходил, шаги, шёпот, скрип. А она стоит и Богине молится вслух не останавливаясь. Как рассвело, она потихоньку стала выбираться, нас увидела. Ну как ей было удаль свою не показать. А как до дома дошла, её и накрыло. — Да уж, — протянул Маки. – Аж слушать страшно. — Страшно, — признался Грэй. – Я ведь там потом был. — А тебя что туда понесло? Тоже доказать решил? — Да нет, — поморщился Грэй. – Когда до Старшего дошло, что в деревне не похороненные пони лежат до сих пор, он приказал пойти туда и похоронить, и жертвы Богине принести, чтобы души приняла. Он и сам пошёл. Ну, и я вызвался. Знаешь, стыд меня заел, что Льдинка туда ходила, куда я на милю подойти боялся до усрачки. Представляешь, день, солнце светит, вокруг толпа пони, а я стою, и от страха трясусь. А уж когда их стали наружу выносить… Я такого не видел в жизни больше, и не приведи Богиня увидеть… Особенно кобылку молоденькую с жеребёнком новорожденным… Грэй схватил бутыль и залпом осушил половину. — Мы их всех вынесли, амбар какой-то разобрали и костёр сложили. Поначалу похоронить хотели, потом подумали, вдруг зараза осталась. Старший на костёр жертву возложил – зерно, ягоды сушёные, рыбу, брагой крепкой полил. Вместе все молитву прочитали, Богиню просили, чтобы души приняла, и все дурные дела им простила, и запалили с четырёх сторон. Как прогорело всё, пошли кости собрать да захоронить, а от них и не осталось ничего, дотла сгорели. Хороший знак, сразу все обрадовались, значит легко к Богине ушли, приняла она их всех. Потом помянули и разошлись. По-хорошему, деревню бы тоже сжечь надо было, чтобы души ничего тут не держало, да Старший не велел. Сказал, что уже не вернутся, раз Богиня милостива оказалась, а вдруг кто поселиться захочет. — А Льдинка твоя как после этого? — Не спрашивай!- мрачно ответил Грэй. – Веришь ли, думал, что рассудка лишится. Не спала совсем, мертвецы эти всё у неё перед глазами были. Потом от каждой тени шугаться стала. Ну, я подумал, совсем дело плохо. Заначку свою раскопал, битсы у меня были, камни кое-какие, ещё кое-что. Пошёл к Зекоре… — Зекоре? Какой ещё Зекоре? — Зебре, знахарке. Она как раз у нас только объявилась. Чего её к нам занесло, не знаю. Явилась ниоткуда, поначалу из хижины носа не казала, потом лечить стала. Наши-то лекари поначалу на неё взъелись, потом вроде смирились. Она с ними не пересекалась, почти, только если они отказывались, бралась лечить. Уж не знаю, из чего она свои зелья варила, но помогали почти всегда. Вот я к ней и пошёл. Она меня выслушала, и говорит – зелье, мол, сварю, а об оплате после поговорим. — Помогло? — Помогло, за несколько дней в рассудок вернулась. Правда, всё равно потом кошмары долго снились. — А с Зекорой расплатился? У неё ж недёшево зелья стоят. — Ага, — ухмыльнулся Грэй. – Правда, не деньгами. Ты, кстати, откуда её знаешь? — Да она здесь живёт, в Вечнодиком лесу. — Надо же! — удивился Грэй. — Надо будет в гости сходить. А то она как появилась внезапно, так и исчезла внезапно. Хватился кто-то, что давно не видели её, а хижина уже пустая стоит. Жеребцы ещё раз отхлебнули из бутыли. — Что за звук? – насторожился Грэй. — Вроде повозка, — прислушался Макинтош. – Кого Дискорд несёт на ночь глядя? К тому же сюда? Звуки приближались со стороны леса. Вскоре на дороге можно было различить силуэт небольшого фургона. Скрип колёс перемежался неразборчивой руганью. — Единорог, — сказал Грэй. — Точно? – спросил Макинтош. — Точно. Пегасы или хрипят, или гнусавят все, а единороги больше на визг срываются. Фургон остановился. Видимо, возница увидел амбар и свет костра. — Эй, кто тут есть? – послышался голос. – Куда ведёт эта дорога? — Вы на границе владений семьи Эппл, — ответил Макинтош. – Дальше не пройдёте. Голос в темноте неразборчиво выругался. — Похоже, я в темноте спутала дорогу. Мне нужно в Хуффингтон. Прошу разрешения заночевать здесь, утром уйду. — Я не против, — откликнулся Макинтош. — Если пожелаете, можете присоединиться к нам. У нас есть сидр. — И морковка, — добавил Грэй. — Мак, давай я весь мешок притащу. — Иди, — согласился красный пони. — Не стану отказываться, — послышался голос из темноты. — Готова поделиться сеном и тыквенным пирогом. Сейчас, фургон поставлю, из упряжи вылезу. Спустя короткое время в круг света от костра шагнула светло-синяя единорожка, одетая в фиолетовый плащ, расшитый звёздами, и такую же остроконечную шляпу. — Благодарю вас за приглашение, — сказала она устало. — Я почти весь день тащила свой фургон, еле стою на ногах. Что-то не так? Макинтош вскочил на ноги. — Ты... ты... ты... Чего тебе здесь надо? — испуганно завопил он. — Ты опять хочешь что-то в Понивилле устроить? — Уверяю вас, я не собираюсь заходить в Понивилль, — сказала единорожка. — Я потому и двинулась этой дорогой, чтобы точно мимо пройти. Мне уйти отсюда? — Что там у тебя происходит? — послышался голос Грэя. — Чего ты там завизжал, как единорог? — Я попрошу повежливее! — возмутилась единорожка. Грэй подошёл к скамье и сбросил на землю мешок. Пару мгновений он всматривался в гостью. — Какого?!... — выдохнул он. — Ты как здесь оказалась? — Ты? — охнула единорожка. — А ты тут откуда взялся? — Это вы что, знакомы, что ли? — спросил немного оправившийся от испуга Макинтош. — Знакомы, — вздохнул Грэй. — Это Льдинка, то есть Беатрикс, моя сводная сестра. А это Макинтош, я у него сейчас вроде как в гостях. — Да это ж Великая и Могущественная Трикси, — нервно сказал Маки. — Её весь Понивилль знает. Она тут уже была, такое учинила! Весь Понивилль на уши поставила, два раза. — Да сколько его, вашего Понивилля, — сказал Грэй. — Она Сноу Сити однажды на уши поставила, да так, что ей на год запретили там появляться. Ты чего тут натворила, что тебя Маки так пугается? — Да так, кое-чего натворила, — ответила Трикси, сверля Грэя взглядом. — Было дело. Мне вот что интересно. Какого вендиго тебя-то сюда занесло? Ты ж дальше Хуфера никогда не выбирался. — А теперь вот выбрался, — сказал Грэй. — Ты куда смылся тогда, сволочь? — взвизгнула Трикси. — Как ты мог уехать? Ты обо мне думал? Ты знаешь, что я чувствовала, когда вернулась к пустому дому? Ты хоть какую-нибудь весточку не мог оставить? — Постой, ты возвращалась? — удивлённо сказал Грэй. — Когда? — Да через два года, как уехала! — Трикси была на грани истерики. — Сунулась домой, а там дверь заколочена! Я к Пайн Нидлу, а он сказал, что ты куда-то смылся, а его просил за домом приглядывать! Ну, я просила его передать, что в Хуфере буду ждать и отбыла. Полгода там торчала, не дождалась! — Погоди, через два года... — Грэй сосредоточенно о чём-то размышлял. — Это, получается, когда я в первый раз до копей пошёл с караваном... Ну да, тогда... А ты когда приезжала? — В конце зимы! — Ну да, я как раз в караване шёл. А как вернулся, так Пайн ушёл, да не вернулся больше. В Трёх Изгибах его завалило, и весь тот караван с ним. Вот, значит и не получил я вести. А ты что же, в Хуфере в это время была? — Была. Знаешь, как я злилась! Я себе такого навыдумывала! — Трикси глубоко вздохнула, постепенно успокаиваясь. — Я ведь решила, что всё, разошлись насовсем. — Иди сюда, — Грэй при обнял единорожку, прижимая к себе. — Я ведь тоже уверен был, что больше не увидимся. Ты же сказала тогда, что пока успеха не добьёшься, не вернёшься. Трикси всхлипнула, зарывшись носом в гриву Грэя. — Успех... Да кому я нужна... Макинтош, с изумлением наблюдавший за разворачивавшейся перед ним сценой, посчитал нужным вмешаться. — Кхм... Я вижу, вам есть о чём поговорить, но что мне с ней делать? — обратился он к Грэю. — Ты поручишься за неё, что она тут колдовать не будет? — Не буду я колдовать, — пробурчала Трикси, глядя в землю. — И не колдунья я, а фокусница. — Не будет она колдовать, — подтвердил Грэй. — Присмотрю. Ты только не свисти никому о ней. Поговорим сначала, что и как, а там решим, как быть. — Шило в мешке не утаишь, — проворчал Макинтош. — Давай, располагайся тут до утра, — сказал он Трикси. — А утром придумаем что-нибудь. Я до дома сейчас мотнусь, еды какой-нибудь притащу. — Спасибо, не стоит, — заспорила Трикси. — У меня есть кое-что, а утром в Хуффингтон уйду. — Ага, уйдёшь! — усмехнулся Макинтош. — Отпустит он тебя, как же. Или сам за тобой в Хуфф умотает, а мне тут опять одному жилы рвать. Нет уж, ночевать будете здесь, а утром сообразим что-нибудь.