Кое-что от боли

Перед Тони стояла чашка с остывшим недопитым кофе. На самый большой экран в мастерской выводилось видео с камер по всему дому, кроме туалетов и ванных комнат: даже его паранойя была не столь сильна. Подозрения насчёт Локи еще оставались, хотя тот и не подавал повода; просто бродил по комнатам, тщательно выдавая потерянность за независимость. Тем не менее, работать на этом фоне было решительно невозможно. Тони откинулся в кресле, переплёл пальцы и уставился в потолок, будто надеясь найти там ответы. В день появления Локи он позаботился, чтобы в ближайшие недели в доме не было прислуги. Еду начал заказывать готовой, подпуская курьеров не ближе подъездной дорожки, а все прочее было не таким уж и важным. В конце концов, акции «Старк Индастриз» не упадут, если он несколько раз собственноручно нажмет на кнопку стиральной машинки. Сложнее оказалось с Пеппер: чтобы убедить её, что всё в порядке, пришлось пустить в ход все мыслимые аргументы. Он хочет поработать в одиночестве, нет, он не будет пить, нет, психолог Щ.И.Т.а ему не нужен, и нет, он ничего не замышляет. Три-четыре недели наедине с собой и железками. Из-за недавней экскурсии в открытый космос его право на обдумывание смысла жизни было признано, и он выдохнул с некоторым облегчением. Возможно, он наивный идиот, которого обвели вокруг пальца, но Тони больше не надевал костюм, выходя из мастерской. Дни шли, цифры на таймере менялись, а разговоры не клеились, сколько он ни старался. Да, старался, – не делать же вид, будто Локи здесь нет. Тони перевёл взгляд с потолка на экран. Видео с камеры номер 2-04. Постоялец нашел библиотеку и теперь, сидя в кресле, листал увесистый том. Судя по скорости, вряд ли ему было интересно. А может, Локи читает так быстро, кто его знает? На нем обычная земная одежда: всё это – от белой футболки и джинсов до кроссовок и белья – Тони заказал в интернет-магазине в нескольких экземплярах и подсунул в ванную комнату гостевой спальни. Наблюдать недавнего врага в таком виде с книгой в собственном кресле было дико. Абсурд становился нестерпимым. Тони сиднем сидел перед мониторами и наблюдал за Локи, как чёртов биолог – за подопытной мышью в стеклянном контейнере. Если так пойдет дальше, можно рехнуться, потому что это ненормально. «Мышь, по крайней мере, не чувствует одиночества, в отличие от человека. Формально Локи не человек, но всё же…» Оттолкнувшись от подлокотников, Тони встал и щелчком пальцев свернул окна видеонаблюдения. На этом порыв утих: было неясно, что делать. Он провел ладонями по лицу, смахивая вызванную приглушённым светом дремоту. То, что он в последнее время привык называть сном, мало на него походило. Часов, отвоёванных у кошмаров, хватало, чтобы более-менее сносно функционировать, но было недостаточно для настоящего отдыха. – Джарвис, проведи спектральный анализ металла, из которого сделан ошейник Локи. – Будет сделано. При всем уважении, сомневаюсь в рациональности ваших благородных намерений насчёт существа, которое отправило вас в свободный полёт из окна башни. Тони усмехнулся: яблоко от яблони недалеко падает. Созданный им искусственный интеллект так же подозрителен, как и он, или даже больше. – Я и сам сомневаюсь. Только рационально – не всегда правильно. – Простите, я не понимаю. – Забудь, ты и не должен, – сказал он и вышел. Ему бы сейчас такую уверенность. Солнце клонилось к закату и насквозь пронизывало дом косыми лучами. Половина лица Локи была подсвечена багряным огнём. В руках, судя по кубам Эшера на обложке, он держал том из собрания трудов Эйнштейна от «Easton Press», которое никто много лет не снимал с полки. Вопреки мнению дарителей, как минимум один миллиардер предпочитал обычные книги коллекционным изданиям в кожаных переплётах с золотым тиснением. – Свет не заслоняю? – Тони навис над креслом. Остановившись в стратегическом месте со стороны окна, занимавшего всю стену, он загораживал свет совершенно точно. – Ты занимаешь не так много места в пространстве, сколько самомнение занимает в тебе, Старк, – не глядя парировал Локи. – Кстати, насчёт самомнения: напомни, кто из нас двоих пытался завоевать планету? – Признаю, ошибся в выборе союзников и методов. Нужно было захватывать ваш мир экономически. Например, начать производить оружие. Книга захлопнулась, поставив точку в предложении. «Уел, зараза», подумал Тони, скрежеща зубами. «Поворачивать назад поздно, раз уж влип – теперь выпутывайся». – Точи сарказм сколько угодно, только учти: от чрезмерной заточки лезвия ломаются. Собираешься сидеть тут со скорбной миной до самого конца? Включить траурную музыку? Задеть значило растормошить, поэтому хороши были все средства. Локи отложил покрытый золотым узором коричневый фолиант, холодно взглянул на Тони и проговорил: – А тебе-то что? Сострадание спать мешает? Если бы существовал измеритель язвительности, стрелку бы зашкалило или оторвало к чертям, но побить Тони Старка на этом поприще пока никому не удавалось. Он прекрасно знал по себе, что единственной целью такого словесного фехтования было спрятать страх. – Я не дурак, Локи, ты бы ни за что не явился сюда, если бы не надеялся на помощь. Хочешь её получить – так и скажи, и хватит огрызаться. Длинные пальцы впились в подлокотники, а выражение зелёных глаз напомнило затравленного зверя, увидевшего просвет в ряду охотников. «Вот ты где, настоящий. Пара секунд за неделю… Не бог, а испуганный мальчишка, который всегда думал, что ему сойдет с рук любой проступок». Локи поспешно отвёл взгляд и, справившись с собой, заговорил: – Сомкнутый ошейник нельзя разорвать ни силой, ни магией. Я знаю. – По-моему, ты знаешь это слишком хорошо, – ответил он. Пеппер узнала бы этот тон «У меня есть идея, которую я воплощу в жизнь любой ценой!», Локи же только поднял бровь. – Все знают, что возможно, а что нет, но приходит невежда и делает невозможное. Его слова, не мои, – Тони ткнул пальцем в сторону удачно подвернувшейся книжки. Локи молчал, глядя в никуда, и это бесило. С какой стати он должен уговаривать?! – Ладно, скажу предельно ясно. Или ты сейчас идешь со мной, чтобы попытаться разрезать ошейник. Или покорно ждешь смерти, а я больше никогда тебя не потревожу. Слово «никогда» в применении к двадцати с лишним дням звучало скверно, зато весомо. Локи переменился в лице. Брови сошлись на переносице, а загнанность в глазах стала ещё сильнее. Злость Тони куда-то исчезла, за что он мысленно окрестил себя сентиментальным размазней. Локи поднялся с текучей нечеловеческой грацией и мрачно сказал «веди».