Damnatio memoriae

Они снова сидели в библиотеке допоздна. Единственное, что нарушало тишину, — равномерное тиканье небольших настенных часов да треск поленьев в камине. Рыжие отблески пламени прыгали по шершавому пергаменту, а перо Гермионы застыло в нескольких сантиметрах над бумагой. Капля чернил лениво упала на черновик и расплылась уродливой кляксой, частично запачкав стол. Девушка моргнула. — Однажды ты сказал мне, что я трачу силы на переживание о том, на что не могу повлиять, — начала Гермиона. Она так и не смогла придумать, как бы подойти к этому разговору издалека. — Что я переживаю о прошлом, которого не исправить, о войне во Франции, которую мне не остановить, вместо того, чтобы взять в свои руки то, что сейчас действительно в моих силах. Том не оторвал взгляда от бумаги и продолжил выводить острые буквы с завидной скоростью. — Да, припоминаю что-то такое, — лениво отозвался он, пробегаясь глазами по своим записям. Гермиона устало опустила голову. — Но разве ты никогда не думал о том, «что, если…»? — отозвалась она. Повисла пауза. Даже перо Тома на мгновение перестало скрести пергамент. — Поясни? — предложил Реддл. Гермиона пожала плечами. — Я думаю, ты и сам хоть раз размышлял над тем, что могло бы быть, если бы ты однажды выбрал другой путь решения проблемы. Более… правильный. Том вздернул бровь, но не поднял взгляда на Гермиону. — Но, так или иначе, я этот «другой путь» уже не выбрал. А ты разве могла? — их взгляды, наконец, встретились. Том уловил тень сомнения в ее глазах и счел нужным пояснить. — Ты хоть раз в прошлом могла бы выбрать что-то, кроме того, что выбрала изначально? Гермиона не могла заставить себя пошевелиться. Она чувствовала себя так, словно смотрела в глаза призраку. — Как мы с тобой познакомились? — Рон направил на нее палочку. Требовательно и решительно, и Гермиона с закрытыми глазами могла бы сказать, какую боевую стойку он принял: она точно знала, что его левая рука уже лежала на запасном оружии. Надо было ответить, но язык не слушался. — Это произошло в Хогвартс-экспрессе. Я искала жабу Невилла и зашла к вам с Гарри в купе. Решила, что ты колдуешь, и осталась посмотреть. Палочка Рона медленно опустилась. Сомнения еще несколько секунд мелькали на его лице, прежде чем он окончательно отвел от нее оружие и протянул руку, предлагая помощь. На полу и впрямь было холодно. Но тело сковало не от этого. — Во имя Мерлина, во что ты одета? Когда ты успела замаскироваться под студентку? Зачем тебе это? Гермиона тяжело сглотнула, не отрывая взгляда от его глаз. Он был перед ней. Живой. И в любой момент все, что у нее было сейчас, могло осыпаться прахом. Она несмело повела рукой в его сторону, чувствуя, как сердце бешено стучит в груди. Все слишком ненастоящее. Слишком неосязаемое. Ее пальцы коснулись его руки подушечками, и, едва Гермиона легко почувствовала шершавую кожу его ладони, из груди вырвался вздох. А затем эта же ладонь крепко схватила ее, рывком поднимая в воздух и заставляя встать на обе ноги. Ноги были ватные. — Что с тобой? — Рон нахмурился. — Ты ранена? Его ладони осторожно и легко ощупали ее руки, но не нашли следов повреждений. Уизли еще сильнее нахмурился. А Гермиона лишь стояла с приоткрытым ртом, не в силах оторвать взгляд от его лица. — Все хорошо. Я потом объясню, — тихо пообещала она. Собственный голос показался ей чужим. — Гермиона, что происходит? — голос стал требовательнее и жестче. А она утопала в тех легких прикосновениях, что чувствовала сквозь ткань формы. — Ты будто постарела на несколько лет. Гермиона прикрыла веки, чувствуя, как слезы скапливаются в уголках глаз. Из груди вырвался хриплый совсем невеселый смешок. Она втянула воздух через нос, шумно и с чувством. Но слезы продолжали копиться. Грейнджер задержала дыхание, понимая, что следующий рваный вздох выдаст ее. Этого просто не может быть. Это просто не может быть он. — Все хорошо? — сбитый с толку Рон лишь сильнее обхватил ее руки. Гермиона качнула головой в знак согласия, но против ее воли из груди вырвался всхлип. Губы, уже начавшие растягиваться в улыбке, дрогнули. Их уголки опустились, и лицо ее скривилось. Она закусила нижнюю губу, зажмурилась сильнее, но новый вздох был больше похож на всхлип. — Да, — на выдохе прошептала она. Гермиона закачала головой — она должна держаться. Она не должна здесь находиться. Не должна с ним говорить. Должна бежать. Но в следующую секунду упала в его объятия, обвила руками шею, уткнулась носом в плечо и почувствовала, как горячие слезы оставляют след на его форме. Его руки озадаченно обняли ее, прижимая ближе. Гермиона зажмурилась, зарылась носом в ткани его одежды, прячась от собственного поражения. Из ее груди вырвался болезненный всхлип. — Да что с тобой такое? — повторил Рон, но голос его уже был более мягким. Его ладонь несмело погладила ее по спине. — Мы нужны Гарри, Герм. Но Гермиона почувствовала, что не в силах сдержать новых всхлип, рвущийся наружу. Она уперлась лбом в его плечо и прижалась носом к ткани плаща. Его запах. Она помнила его запах даже сейчас. И ни пыль, ни сражения, ни время — ничто — не имело силы достаточно, чтобы стереть из памяти его. Стереть все, что касалось его. Почему она не умерла? Почему она не погибла тогда в Министерстве? Это было бы справедливо. Это было бы просто. Пусть кто-то другой сражался бы сейчас. Пусть кто-то другой сейчас страдал бы. Гермиона не выбирала такой жизни — напротив, когда прыгнула в Арку Смерти, она от нее отказалась. И разменяла бы на жизнь любого желающего. Но вот она здесь. Гермиона сильнее прижалась к Рону, прекрасно понимая, что должна бежать. Бежать было бы правильно. Но у нее не хватало сил, чтобы принимать правильные решения. — Просто мне страшно, — едва слышно прошептала она. — Слишком много… Я не смогу. Она слегка отстранилась, чтобы посмотреть Рону в глаза. Тот отстраненно придерживал ее, в замешательстве вглядываясь в черты ее лица. — Я знаю, как поступать правильно. Но мне не хватает сил, — Гермиона вновь покачала головой. Говорить было трудно: ее душили слезы. Их солоноватый вкус отпечатался на ее губах. Рон сделал небольшой шажок назад, но только лишь для того, чтобы иметь возможность наклониться к ней и оказаться на одном уровне. — Ты сильная. Ты самый сильный человек, которого я когда-либо встречал. Она верила его словам. Верила, потому что человек не мог смотреть на другого человека с большей искренностью, чем с той, с которой он смотрел на нее сейчас. Гермиона покачала головой. Неровные дорожки слез холодили кожу. — Я не могу… Не могу позволить. Я понимаю, что правильно сделать. Но я не могу это принять. — Герм. Рон вновь притянул ее к себе, обнимая крепче. Его подбородок мягко уперся в ее макушку. — Герм, жизнь сама сделает так, как будет справедливо и правильно. — Я ненавижу ее «справедливо» и «правильно». Она тяжело вдохнула. Жестоко дать ей минуту наедине с любимым человеком. Человеком, в чьей смерти она повинна. Вдвойне более жестоко — не дать ей возможности даже попрощаться. Она не может: время этого не потерпит. А Рон ее не поймет. Гермиона зажмурилась — ей стоит огромных усилий сделать то, что должно. И она рывком отстранилась от Рона, опуская руки. — Встретимся в Тайной комнате. У меня есть зацепка о крестраже, но надо найти призрака. Не теряй времени. Я спущусь почти сразу за тобой, — сказала Гермиона, заставляя себя сделать шаги по направлению к выходу из туалета Миртл. — Ты же не думаешь, что я отпущу тебя куда-то одну в таком состоянии? — сделал шаг в ее сторону Рон. Гермиона слабо улыбнулась, вытирая тыльной стороной ладони слезы. — Пожирателей нет поблизости, а, как ты и сказал, мы нужны Гарри. А еще ему нужно что-то, что уничтожит крестражи. Поэтому не тяни. Я могу за себя постоять. Она не дала ему шанса ответить и скрылась в темноте, обгоняя всякие возражения. Гермиона знала: Рон совсем скоро с ней встретится. С ней из прошлого… У них будет еще несколько лет вместе. А Гермиона из «сегодня» должна находиться в «сегодня». Но едва за ней закрылась дверь ближайшего кабинета, воздух вновь всколыхнул одинокий всхлип. — Ты хоть раз в прошлом могла бы выбрать что-то, кроме того, что выбрала изначально? Ответ замер на кончике языка. Гермиона по привычке остановила себя и начала искать подвох в вопросе. Не найдя такового, она ответила: — Конечно. — Но ведь ты не выбрала, — улыбнулся Том, глядя на нее исподлобья. Гермиона нахмурилась, не совсем понимая его мысль. Речь идет о самой возможности выбрать что-то другое в прошлом. При чем здесь тогда сам изначальный выбор? — И что? Или, по-твоему, если бы я выбирала между красным и рыжим и выбрала красный, я бы уже не смогла с тем же успехом выбрать рыжий? — усмехнулась Гермиона. Том явно не понимал сути ее вопроса. — Нет. В тот момент в прошлом, когда ты выбрала красный, ты бы уже никогда не могла выбрать рыжий. И, должен заметить, сравнение ты избрала посредственное, — ответил ей Том. Гермиона откинулась на спинку стула, складывая руки на груди. Реддл заметил ее движения и после секундного колебания отложил перо, копируя ее позу. — Ты говоришь какую-то чушь, — честно озвучила свои мысли Гермиона. — Меня никто не принудил бы выбрать одно. Если я в прошлом выбрала красный, то могла с тем же успехом выбрать вместо него рыжий. — Но не выбрала, — с холодной спокойностью отметил Том. Гермиона издала подобие раздраженного рыка, закатывая глаза. Темный Лорд был невыносим. Особенно когда строил из себя великого мудреца с горы. — Ты не мог бы прямо сказать, что имеешь в виду? Потому что, знаешь ли, то, что я совершила много выборов в своей жизни и много чего успела не выбрать, — немного очевидная вещь. Том смотрел на нее несколько секунд в отстраненном молчании. Он не сводил немигающего взгляда с ее лица, и уголки его губ коротко дернулись вниз. Наконец, Реддл дернул бровями и заговорил. — Хорошо. Давай рассмотрим ситуацию. После выпуска из школы ты решила стать… — он бросил на нее вопросительный взгляд. Гермиона пожала плечами. Сейчас она никем не хотела стать. Сейчас это было даже не про нее. Однако подсознание все же дало ответ. — Лекарем. Травницей в одиноком доме на опушке леса. Так далеко, как только возможно, от остального мира. Том изогнул бровь. Он внимательно проследил за ее выражением лица, но вскоре убедился, что Гермиона не шутит. — Что же, лекарь так лекарь. У тебя ведь много других вариантов. Более комфортных. Обещающих насыщенную жизнь, полную свершений. Так почему лекарь? Почему из сотни вариантов ты выбираешь его сейчас? Гермиона позволила себе издать короткий смешок. Она подперла рукой щеку и бросила на Тома острый взгляд. — Потому что у меня лежит к этому душа? — ее губы дрогнули в улыбке. Том сощурил глаза, ответив на ее фразу кивком и сдержанной улыбкой. — Прекрасно. А почему у тебя к этому лежит душа? Улыбка Гермионы дрогнула. — Для желаний не существует ответа «потому что». Я просто хочу. Это нельзя объяснить, — ответила она. — Разве? — поинтересовался Том. — А если очень постараться? Гермиона опустила взгляд в столешницу. Быть откровенной с Темным Лордом — плохая идея. Но ведь нет ничего страшного в том, чтобы поделиться с ним своими несбыточными мечтами? К тому же, ей было слишком любопытно, что он пытается до нее донести. — Если подумать, — начала Гермиона. К своему удивлению, она действительно могла докопаться до ответа — нужно было и вправду лишь постараться. — Я не хочу бурной жизни. Не хочу жить в городе. Природа дает ощущение спокойствия и свободы, и там, далеко, остальной мир не может до тебя дотянуться, — она сделала паузу. — Я просто хочу просыпаться каждый день с любимым человеком, понимать, что впереди у нас вся жизнь и никто не сможет отнять у нас друг друга. Гермиона запнулась. Она бросила быстрый взгляд на Реддла, едва поняла, что сказала слишком много и он мог неверно ее понять. Но тот лишь поджал губы. — Звучит невероятно увлекательно. И почему же ты не хочешь сейчас бурной жизни? — Потому что я уже жила такой. Я видела войну. Мои мечты о том, чтобы быть великой и изменить мир, давно в прошлом. Многие этого не понимают, но я хочу просто свой уголок, который мир просто так не разрушит, — честно ответила Гермиона. Том наклонился над столом. Его взгляд не сходил с ее лица. — Ого, значит, твое самое сокровенное внутреннее желание — семья, любовь и безопасность. Если последнее — причина пережитой войны, откуда взялись остальные два? Гермиона вскинула голову и нахмурилась. Она без того сказала слишком много. — Это напоминает допрос, не находишь? Том смотрел на нее с несколько секунд, прежде чем медленно выпрямиться и откинуться на спинку стула. — Не отвечай мне. Ответь себе. Думаю, ты уже поняла схему. — Я поняла лишь то, что знала и без этого: мое прошлое влияет на то, чего я хочу в настоящем, — фыркнула Гермиона. Напрасно она думала, что Реддл расскажет ей что-то интересное. — Не совсем. Если ты продолжишь эту цепочку достаточно далеко, то придешь к какому-то последнему событию или человеку. Они оба оказали на тебя свое влияние, и это влияние в обоих случаях никак не зависело от тебя. — Ты хочешь сказать, что, если бы мне в детстве сказали, что все чистокровки — зло, я бы сейчас кидалась бы в них помидорами. Это же бред. Да, меня бы пытались расположить против них, но на то человеку и дается голова на плечах. Чтобы выбирать, — ответила Гермиона. Том устало вздохнул. — Ты снова не поняла. Усталость и разочарование в его глазах выводили из себя. Гермиона вновь фыркнула. — Так скажи, наконец, прямо! Том выдержал паузу. Грейнджер скользнула глазами по его лицу и ощутила укол совести: по сравнению с ней он был самим спокойствием. — Нет никакого выбора, Гермиона. Ни у меня, ни у тебя. Мы придумали его себе сами. — Я слышала, тебе нужен призрак. Гермиона дернулась всем телом. Она вскочила на ноги и немедленно взяла в руки палочку, но обнаружила около себя лишь непривычно тихую Миртл. Девушка выдохнула. — Не уверена. Просто думаю, кто-то из вас должен что-то знать о крестражах, — ответила Гермиона. Миртл склонила голову набок. — Я могу поискать кого-нибудь. Но все они неразговорчивы. — Спасибо, Миртл, — кивнула Гермиона. Слезы иссякли. Она в последний раз провела тыльной стороной ладони по щекам. Голос разума проснулся и вновь начал руководить ей: Гермиона трансформировала свою одежду в более-менее пригодный для бега костюм, выученным движением проверила крепления палочек, наложила на себя несколько полезных заклятий. — Делаешь это так, как будто сражалась уже целую вечность. А это ведь только твой первый бой, — заметила Миртл. Гермиона застыла на мгновение. — Да, — тихо ответила она. — А ощущается как целая жизнь. — Я видела профессора Люпина около Астрономической башни. Может, он подскажет, где взять что-то, более подходящее для боя. Но там сейчас жарко. Гермиона вновь замерла. Она не подумала об этом. Люпин был жив. Фред был жив. Могла ли она надеяться… Грейнджер мотнула головой, пресекая всякие мысли об этой авантюре. Она уже раз попробовала изменить прошлое, и у нее ровным счетом ничего не вышло. Но, может быть, тогда вышла ошибка?.. Гермиона колебалась лишь несколько секунд. Она должна попытаться. Путь это глупо, пусть это лишь временное решение проблем, но, если она не попробует спасти их сейчас, никогда не сможет себя простить. Потому что эти люди не заслуживали смерти. — Ты идешь воевать? — взволнованно спросила Миртл, когда Гермиона уже сделала твердый шаг в сторону выхода. — А мне что делать? Та помедлила с ответом. — Собери призраков здесь. Елена особенно нужна. Я вернусь, как только смогу. — Нет никакого выбора, Гермиона. Ни у меня, ни у тебя. Мы придумали его себе сами. Гермиона захлебнулась смешком. — Какое хорошее оправдание для геноцида получается! «Это не я, у меня не было выбора, просто так карта легла». Том смерил ее странным темным взглядом, и улыбка Гермиона медленно увяла. Его лицо превратилось в каменную маску: кожа напоминала мрамор с застывшей на ней гримасой сдерживаемой злости. — Я не совсем понимаю, — медленно начал он, и Грейнджер ощутила легкий укол страха от того, каким спокойным был его голос, — твоей иронии. Я не устраивал геноцид. Никто в ближайшие несколько столетий его не устраивал. А ты отшучиваешься от действительно интересной концепции так, словно… Он не закончил. Лишь неопределенно повел рукой, но этого хватило, чтобы Гермиона одернула себя. — Просто сама идея «отсутствия выбора» кажется мне натянутой, — осторожно ответила Грейнджер. — Почему же, — хмыкнул Том. — Представь, родился ребенок. То, как он будет выглядеть, то, как он будет реагировать на внешний мир, а мир будет реагировать на него — все это уже определяется не самим ребенком, ведь так? Гермиона нахмурилась. — Не совсем. Реагировать на внешний мир он будет рефлекторно и бессознательно только с самого-самого начала. Потом… — Потом, — безапелляционно перебил ее Том, — мир начнет реагировать на его бессознательные действия. Реакция мира зависит от ребенка? То, как младенец воспримет эту реакцию, зависит от него? Нет. Потому что в первое время у него нет личности. Нет опыта. Его реакция будет продиктована природой. Рефлексами. Тем, что от него не зависит. — Лишь первое время! — возразила Гермиона. — Уже через несколько месяцев он накопит достаточно опыта… — Какого опыта, Гермиона? Он совершал бессознательные действия, получал реакцию родителей и учился на основе этой реакции так, как ему сказала природа. — Только теперь у него есть опыт и воспоминания, чтобы начать принимать решения, — строго заметила Гермиона; раздраженно отметила, что ее голос становился все жестче и жестче, и она едва могла держать себя в руках. — Есть одна проблема, — возразил Том. — Человек в любой ситуации старается принять оптимальное решение. Он размышляет, что лучше для него или для других. Он может ограничить себя на какое-то время, чтобы затем получить прибыль в будущем, но сути дела это не меняет. Принимая решение, человек всегда задается вопросом, какой его выбор будет полезным и самым благоприятным в плане последствий. Гермиона тяжело выдохнула. И, хотя у нее и был один контраргумент, она решила оставить его на потом. — Допустим. — Так вот наш ребенок, опыт которого от него не зависел, начинает принимать решения. И решения он принимает — вот так сюрприз, — исходя из своего опыта и биологических особенностей. Вначале действиями ребенка управляет лишь его «хочу» — на это опять влияют природная заинтересованность в мире и склад характера. Потом он контролирует себя все больше. Но это не меняет сути. Всякое решение формируется нашими врожденными качествами и жизненным опытом — выводами, которые от нас не зависели. — Я запуталась. Ты говоришь слишком сложно, — Гермиона раздраженно облокотилась на спинку стула. — Я хочу лишь, чтобы ты представила такую ситуацию, — продолжил Том. — Возьмем этого несчастного ребенка, который до сих пор бессознательно копил опыт и бессознательно его обрабатывал. Пусть у него проблема — он хочет погремушку, и он делает свой первый более-менее осознанный выбор. Конечно, в жизни нельзя провести такую четкую грань между сознательным и бессознательным, но это сильно упростит понимание. Итак, ему нужна игрушка. Он будет кричать? Потому что мама всегда приходит на крик и трясет перед ним погремушкой. Он будет плакать? Потому что знает, что родители придут, возьмут его на руки и начнут развлекать. Он будет молчать и попытается дотянуться сам? Потому что мать игнорирует его просьбы и никогда не откликается ни на крик, ни на плач. Видишь ли, сценарий зависит от того, как реагировали родители и как воспринял это младенец. То есть его решение было вовсе не его — оно исходило из прошлого опыта и было единственно возможным. И так строятся все наши решения. То, как мы мыслим, какие представления о жизни имеем, — все это не наш выбор. Даже решение «сегодня я изменюсь» — давно назревшее и исходящее из нашего опыта. Из нового опыта. Из новых мыслей, которые независимо от тебя родились в твоей голове. Даже твои желания. Даже подбрасывая монетку, ты не совершаешь выбор. Потому что твое тело определяет силу, с которой ты ее бросишь, траекторию; иными словами, магловская физика может дать тебе ответ, как упадет монета. Гермиона сидела молча, уткнувшись взглядом в столешницу. Информации было слишком много. Она не могла найти изъяна в его логике, но и принять эту идею тоже не могла. — Ты не могла принять другого решения. Ни ты, ни я. Потому что наши решения в прошлом казались нам тогда оптимальными, — устало заключил Том. — Но возникает другой вопрос. Был ли у нас на самом деле выбор? — Реддл выдержал драматическую паузу. — Никогда не было. Поле боя шумело. Гермиона кидала в темноту заклятья, и одно из них угодило в Пожирателя — тот упал замертво. Она не разбрасывалась малополезной магией. Только чистой, точной и практичной. Гермиона прорывалась вперед и уже видела в конце коридора нескольких защитников Хогвартса — Люпин был в их числе. Пожиратели наступали со всех сторон, лезли через окна, громили стены. Грейнджер то и дело пряталась от летящих в ее сторону осколков стен. Взрывы сотрясали здание. Но она справлялась. Гермиона одолела уже двоих противников и продолжала прорываться к группе защищающихся, не представляя, как спасет Люпину жизнь. А еще она старалась отделаться от назойливой мысли: Волан-де-Морт был где-то здесь. Интересно, каким был бы их разговор, если бы он не пытался ее убить? Гермиона против воли вспомнила свою вылазку за клыком Василиска и поежилась. — Профессор Люпин! — Гермиона едва смогла оказаться на безопасной площадке. Заклятия рассекали воздух. Она бросила ответное проклятие наугад, но промахнулась, и Пожиратель растворился в темноте. — Гермиона? — Люпин озадаченно глянул на нее. Тень сомнения сменилась неподдельным волнением. — Почему ты не с Роном? Что случилось? С Гарри все хорошо? Та кивнула. Смотреть ему в глаза — все равно что смотреть в глаза Рону. Странное чувство. — Все хорошо, профессор. Гарри и Рон ищут… их, — она сделала особый акцент на последнем слове. — Но я слышала, что здесь нужна помощь. Люпин увернулся от летящего в него заклятия и молниеносно ответил безобидным «Остолбеней». Гермиона нервно закусила губу: если он продолжит так сражаться, едва ли он продержится до конца сражения даже с ее помощью. — Всему замку сейчас нужна помощь, Гермиона. И лучше всего — если ты займешься поиском. Он едва успел закончить — зеленое проклятие понеслось в его сторону. Люпин и Грейнджер мгновенно среагировали и разбежались, уходя с его траектории. Гермиона вскинула палочку и направила ее туда, откуда принеслось смертельное заклятие. Антонин Долохов. Там стоял Антонин Долохов. Сердце Гермионы сжалось. Она знала, что должна произойти. — Гермиона, уходи! — крикнул Люпин. Он понесся в бой быстрее, чем та смогла хоть что-то ответить. Дуэлианты обменивались заклятьями с уму непостижимой скоростью. Антонин яростно разбрасывался проклятиями, в то время как Люпин отбивался лишь чем-то простым. В его движениях был заметен былой опыт ровно так же, как и долгое отсутствие практики. Но Гермиона не собиралась просто стоять и смотреть, как его убивают. Она бросилась вперед, и ее проклятия, более жестокие, чем заклинания Люпина, врезались в щиты Антонина. Гермиона чувствовала: ей тоже не хватало практики, но накопленный за войну опыт никуда не делся. Ее движения приобретали четкость, стройность, былую плавность. Она возвращалась в свой мир. Уродливый, истерзанный войной, но ее собственный и до боли привычный. И в какой-то момент — всего на долю секунды — ей показалось, что она сможет. Потому что заклятие Люпина выбило Долохова из равновесия, и Гермионе выпал прекрасный шанс нанести решающий удар. Слишком поздно она увидела летящий в ее сторону сгусток красного — Грейнджер едва успела возвести щит. В этот момент из палочки Люпина вылетела голубая вспышка, зеленая — из палочки Долохова. Пожиратель трусливо растворился в воздухе. А Гермиона могла лишь молча смотреть в глаза Люпина. Еще секунду назад они были живыми.

***

Гермиона привыкла к потерям. Вся ее жизнь состояла из сплошного клубка потерь и поражений, разбавленных редкими радостями небольших побед. Но тогда, когда она осознала свою силу, в ее душе появилась надежда. Надежда что-то исправить. И это была жестокая шутка судьбы. Шутка — потому что, что бы ни делала, она не могла исправить то, что уже произошло. Шутка — потому что ей оставалось лишь покорно смотреть на то, как дорогие ей люди раз за разом погибают. Почему она не умерла тогда, в Министерстве? Она сама выбрала смерть. Она знала, что это будет единственный выход. Но ей отказали даже в этой малости. Ее забрали, выкинули из своего времени, вычеркнули из своей истории. Не дали забыться. Оставили скитаться меж времен с сотней призраков в ее голове, с багажом прошлого и долгом перед будущим. Надолго ли? Или в один прекрасный момент всему придет конец? Может, она не вынесет очередного прыжка? И что тогда? Она останется запертой во времени? Гермиона устала от этого. И, заходя в Выручай-комнату, она отчетливо ощущала, что не может больше терпеть. Она следовала совету Елены: машинально, рефлекторно пробиралась между башен с кучей хлама. Гермиона не знала, где конкретно будет крестраж, но безразлично отметила, что времени на поиски ей хватит. Она так и осматривала каждую кучу хлама — словно была больше роботом, чем человеком. Тень мелькнула позади нее, и Гермиону спасли только лишь рефлексы: «Остолбеней» врезался в вовремя выставленный щит. Она развернулась и направила палочку на противника. Но нашла перед собой лишь Малфоя. Не того безразличного ко всему Малфоя, которого она имела радость знать. Нет. Перед ней стоял еще подросток. Его губы были поджаты, под глазами залегли круги, а волосы были взъерошены. Тонкая полоска крови шла от виска в подбородку — вероятно, в него прилетели осколки взорванной стены. Пальцы Малфоя тряслись. Губы дрожали. Белки глаз рассекли красные разрывы сосудов. Будь она прежней Гермионой — немедля напала бы. Но от прежней Грейнджер остались лишь отголоски. Именно поэтому она медленно опустила палочку, пораженная тем, что нашла в его взгляде. — Малфой…— в замешательстве сказала она. При внимательном рассмотрении Гермиона увидела его сжатую челюсть. Выступившие на шее вены. Его прямой тяжелый взгляд. Но внутри этого взгляда скрывались пустота и боль. Много боли. — Я… — голос Малфоя сорвался. Он опустил голову, поджал губы и выдохнул сквозь зубы. Но, когда поднял ее вновь, Гермиона увидела скопившиеся в уголках глаз слезы. — Он убил мою мать. Как только понял, что она солгала. Гермиона не знала почему, но то, как он это произнес — беззащитно и уязвимо, — заставило сердце сжаться. Хоть она и знала, что сейчас он ей не союзник. Грейнджер сделала шаг в его сторону, но Малфой резко переменился в лице и вновь вскинул палочку. Ее кончик дрожал. Его лицо исказилось. — Если бы твой дружок Поттер просто сдох тогда… Малфой не смог закончить. Он резко замолчал и вновь отвернулся на секунду. Но палочку не опустил. Его взгляд скользил по кучкам вещей, окружавших их, а глаза блестели в свете летающих ламп. Поддавшись неожиданному для себя порыву, Гермиона сделала шаг вперед, примирительно поднимая руки. — Я могу помочь. Малфой резко вернул взгляд на нее, и она могла видеть, как сузились его покрасневшие глаза. Он часто дышал, хватая воздух приоткрытым ртом, и идеально белая кожа покрывалась красными пятнами. — О, ты можешь, Грейнджер? Правда? — резко бросил он. Он нацелил палочку ей прямо в грудь и внимательно осмотрел зажатое в ее правой руке оружие. — Отдай палочку. Малфой кивнул головой, произнося это. Гермиона вздохнула, прикрывая глаза и пытаясь сохранять присущую ей сдержанность. Затем открыла глаза и покачала головой. Она надеялась, что ее взгляд передает послание: ей очень жаль. — Что ж, — Малфой посмотрел себе под ноги. — Я полагаю, это не имеет значения. Сердце Гермионы радостно подпрыгнуло всего на секунду. Прежде чем она услышала продолжение фразы. — Все равно они с минуты на минуту будут здесь. Страх пополз по спине. Пожиратели? Здесь? Они нашли ее? Гермиона пробежалась взглядом по лицу Малфоя — не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, кто им помог. — Ты не обязан это делать, — покачала головой Гермиона. — Всегда есть выбор… Крик Малфоя эхом пронесся по залу: — Да что ты знаешь о выборе?! Гермиона запнулась. Драко эмоционально повел палочкой и дернул рукой, но это было не заклинание. Лишь странный надрывный жест. — Достаточно, чтобы понять, что сейчас таковой у тебя есть. Малфой тяжело сглотнул, отводя взгляд. Он уставился в пол, и кончик его палочки слегка опустился. — Я хочу жить, Грейнджер, — тяжело прошептал он и резко поднял на нее глаза. Конечно, она могла бы его оглушить и сбежать. Но что-то каждый раз останавливало ее. Может быть, виной всему было то шаткое доверие, что установилось между ними. — Жить? Или существовать в постоянном страхе за свою жизнь? — спросила Гермиона и внезапно замолчала: она услышала эхо отдаленных шагов. Ее рот так и остался приоткрытым, а взгляд заметался по комнате. Пальцы сами собой сжали древко палочки. Слишком поздно устраивать потасовку. Они закроют выход и начнут на нее охоту. Палочка в руке Малфоя задрожала сильнее. Их взгляды пересеклись — и так и не смогли разойтись. Он поджал губы. Каждый шаг Пожирателей — удар сердца в груди. Малфой медленно прикрыл глаза. Его нос сморщился — Гермиона подумала, что он не отвечал за это движение; губы изогнулись, а дыхание участилось. Но уже через секунду они вновь смотрели друг на друга — карие и серые, разрытые красной сеткой глаза. — Пожалуйста, — одними губами прошептала Гермиона. Малфой опустил голову, зажмуриваясь. Грейнджер слышала его шумный выдох. Губы прошептали что-то в ответ, но что — оставалось загадкой. Рука с палочкой безвольно упала, и Гермиона мгновенно скрылась за ближайшей горой вещей. Она успела краем глаза уловить, как Малфой резко развернулся и выпрямился. Уже через мгновение она услышала знакомый женский голос: — И где же эта мерзавка? — Беллатриса приближалась к Драко. Гермиона не была уверена, но ей показалось, что Пожирателей как минимум трое — достаточно, чтобы поймать ее. — Была здесь. Но она сбежала. Думаю, она уже давно находится за пределами комнаты, — сухо ответил Малфой. Гермиона прикрыла глаза. — Сбежала? Это, интересно, как? — пробасил незнакомый Гермионе Пожиратель. — Сделала несколько своих проекций и заставила меня последовать за иллюзией. Так бывает, — в голосе Малфоя слышались злость и усталость. Хотя ответ и был безобидный, складывалось такое впечатление, словно он угрожает Пожирателю. — А тебя не учили, что надо стоять на страже у двери, а не гоняться за девчонкой по этому лабиринту? — ответил ему тот же бас. — Отстань от него, — вмешался визгливый голос Беллатрисы. — Сестра предательницы, — выплюнул все тот же бас. — Интересно, как далек от матушки сынок? И так ли случаен побег грязнокровки? Гермиона ожидала вновь услышать голос Беллы. Но вместо этого услышала свист рассеченного воздуха и стальной голос Малфоя: — Осторожно. А то я успею тебя прикончить прежде, чем ты успеешь рассказать о своих подозрениях Лорду. С секунду царила тишина. А затем воздух разрезал истерический хохот Беллатрисы. Судя по тяжелому мужскому вдоху, Малфой приставил палочку к горлу Пожирателя. — Не ссорьтесь, мальчики, — хлопнула в ладоши Беллатриса, но ее самодовольство проскальзывало даже сквозь такой безобидный жест. Гермиона буквально чувствовала, как Лестрейндж послала племяннику одобрительный взгляд и яростный — тому Пожирателю. — Оставим Драко патрулировать комнату. Препирательств не последовало. И, хотя Гермиона не была уверена в том, что они не оставят засаду на выходе, она позволила себе расслабленно выдохнуть. До нее донеслись лишь отголоски разговора Пожирателей: — Я не понимаю, зачем Лорду эта девчонка и почему она нужна ему живой и невредимой. Как по мне, надпись «грязнокровка» ей невероятно шла… Гермиона осторожно выглянула из своего укрытия и нашла лишь обращенного к ней спиной Малфоя. Он вглядывался в ближайший проем между высокими кучами оставленных вещей. — Спасибо, — тихо сказала Грейнджер. Малфой оглянулся через плечо и устало фыркнул. — Иди к черту, Грейнджер. Он имел в виду явно не то, что сказал. Это было понятно по изменившейся интонации его голоса, по тому, как слова вырвались почти по привычке. Малфой сделал несколько шагов вперед, но затем остановился. Через несколько секунд колебаний, он сказал: — Они будут ждать тебя на выходе. Тут я тебе не помощник. Он не ждал ответа, но тот прозвучал: — Постарайся уйти отсюда в течение пяти минут, Малфой. Потом отсюда уже нельзя будет выбраться. Живым. Тот не задал ей вопросов. Он почти сразу скрылся за поворотом. Гермиона засекла время, нервно оглядела помещение. Как же ей не хватало чутья Гарри на крестражи! Горы предметов угрожающе возвышались перед ней, а диадема могла находиться ровным счетом где угодно. Не слишком надеясь на удачу, Грейнджер двинулась в глубь лабиринта. Хоть в чем-то судьба была благосклонна к ней: Гермиона нашла прекрасную метлу и не помедлила прихватить ее с собой. В конце концов, если ей не удастся выполнить задуманное, у нее должны остаться пути отхода. Конечно, она всегда могла обратиться в чайку, чтобы вылететь из помещения, но это было крайне небезопасно. Прошло вдвое больше времени, чем Гермиона давала Малфою на уход из комнаты, но крестража она так и не нашла. Волан-де-Морт спрятал его слишком хорошо. Грейнджер даже начала сомневаться, здесь ли находилась диадема, но ошибки быть не могло: призрак дочери Кандиды однозначно указал на это место. Наконец, потеряв всякое терпение, Гермиона оседлала метлу и поднялась на несколько метров над землей. Недостаточно высоко, чтобы ее можно было заметить. Гермиона сосредоточилась. Когда-то она боялась этого заклинания. Но не сейчас. Из кончика ее палочки вырвался поток огня. Дикие звери, сотканные из пламени, разнеслись по нише. Клыки, когти, копыта — они вонзались во все, что могли найти на своем пути. Гермиона поднялась выше, а огонь из ее палочки продолжал бить струей вниз, пламя разгоралось и пожирало старинные предметы. Какое варварство. — Найди диадему Кандиды Когтевран, — прошептала Гермиона. После этой команды Адское Пламя накинулось на зал, словно сорвавшийся с цепи цербер. Гермиона всплыла выше, ощущая, что огонь выходит из-под ее контроля. Так было всегда с темной магией: легко к ней обратиться, трудно ее укротить. «Я должна переместиться», — стучало в висках. Дым поднимался к потолку, и дышать становилось тяжелее. Но одна только мысль о том, что крестража может не оказаться в этой комнате, заставляла Гермиону сильнее схватиться за метлу. Раздался хлопок. Гермиона обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как подобие серой дымки, кружась, взмывает в воздух с человеческим воем. Губы тронула улыбка: крестраж уничтожен! Но эта улыбка померкла, едва облако черного дыма превратилось в знакомый Гермионе силуэт. Стройный стан, аккуратные черные волосы… Дымка, так похожая на Тома Реддла, потянулась наверх, вскидывая левую руку. Осколок души пытался дотянуться до потолка и оторваться от преследовавшего его пламени. Но лапа гигантской огненной собаки схватила его. Когти впились в иллюзорное тело, и душа закричала от боли. Она рвалась выше и выше, по привычке вытягивая руки, но пес схватил ее за плечи и в одно мгновение утащил в кипящую огнем бездну. От увиденной картины Гермионе стало не по себе. Надо было перемещаться. Но, как бы она ни хотела, не могла заставить себя совершить прыжок. Далекие входные двери распахнулись. Гермиона вернула взгляд на проем и замерла. Все, что успел увидеть разъяренный Волан-де-Морт, — тонкий силуэт знакомой девушки, черным пятном выделяющийся на фоне языков пламени. И, когда он пропал, жгучая ненависть отметила лишь языки огня, сложившиеся на секунду в силуэт чайки.