Медикаменты

            Ухажеры вокруг доктора Третьякова вились всегда, ибо красив он был так, что вслед ему оборачивались уличные фонари и обладал доктор даром очаровывать мужчин в прямо-таки невероятных количествах. Отличался доктор не только своей бесспорной красотой (чего только стоили смольные ресницы, трепетные коленки и бойко топорщащиеся усы – экспрессивно подвижные, выражающие различные эмоциональные состояния Третьякова), но и неординарным поведением – очаровательной манерой запугивать строптивых пациентов ручным ежом или замужеством. Пел Илья Евгеньевич упоительно, с душевным надрывом, вызывающим у местного участкового нервные тики и необоримое желание оставить службу букве закона. Пил Третьяков сокрушительно, не размениваясь на всякие чокания и закуски, в подпитии был адекватен, в меру агрессивен и готов на борьбу с бюрократией. Поэтому ничего удивительного, что экстренно доставленный с очередной перестрелки майор Гром, преданно глядя доктору в глаза, с пылом уверял, что повредился не только головой, но и большим трепетным сердцем. Любовные переживания майору были чужды по натуре. Личностный конструкт Игоря был безыскусен и незамысловат, никаких завихрений в виде сантиментов или других эмоциональных изысков не предполагал. Описать Игоря можно было столь емкими словами как коловорот, мордоворот или на худой конец – переворот. Что делать с внезапно нахлынувшими чувствами майор не знал. Ходил он мрачно по пятам за доктором, отвлекая того от работы своей любовной лихорадкой. К сожалению, медицина пока не изобрела никаких быстрых и действенных средств по борьбе с данным недугом, поэтому сурово шевеля усами, Третьяков мужественно терпел постоянное присутствие пациента рядом. На лице майора складывалась такая выразительная гамма чувств, что ближе, чем на два метра подойти к Третьякову никто не решался. Экспрессивный Гром пугал не только персонал больницы, но и пациентов.        – Was ist das? – удивлялся Борман, дородный немец, не привыкший к брачным играм таинственных россиян.        – Тебе не даст! – с этими словами ревнивый Гром дополнил медицинскую карту немца довольно лаконичным диагнозом: перелом носа со смещением.        Очень скоро начальству Ильи Евгеньевича надоели подобные выходки. Вопрос стал ребром: увольнение или любовь во благо спокойствия всей районной поликлиники. Илья Евгеньевич решил выбрать наименее болезненный вариант, а именно – вернуть майора туда, откуда он пришел, в объятия службы. Выписку Грома персонал праздновал небольшими посиделками по типу фуршет, фуршет плавно перетек в банкет, оплаченный на радостях идущим на поправку Борманом. На любовь Илье Евгеньевичу все-таки пришлось согласиться спустя полтора месяца, принуждаемому начальством и совестью, не позволявшей хладнокровно наблюдать за примерзшим к окну районной поликлиники анфасом Грома. Февраль в том году выдался на удивление промозглым.        – Хоть и дебил, но с широкой душой, – резонно отвечал сам себе Третьяков, отпрашивающийся с дежурств на очередное свидание.        Игорь Гром смотрел на своего возлюбленного полубезумными масляными глазами и млел от любви. И всем его Илюша был замечательный… Но! Из крупных недостатков у имелась мать. Маскирующийся под нежную фиалку ядовитый плющ Маргарита Павловна. В своем воображении Маргарита Павловна уже давно обрисовала славную картину: двух румяных карапузов-внуков и милую, скромную невестку. Мрачный двухметровый детина с лицом уголовника в эту картинку укладываться никак не хотел. При виде пассии сына Маргарита Павловна картинно закатывала глаза. Желая указать на неподходящую социальную принадлежность сыновьева фаворита, женщина мстила тому названиями блюд.        – Позволю себе наглость предположить, что сейчас Игорь Константинович с вами случится гастрономический шок. Вряд ли вы ели когда-нибудь изысканный суп буйабес с соусом Руй.        – С каким соусом? – невинно перепрашивал Игорь.        – С соусом Руй        – А мне послышалось ху..        Каламбуры Игоря прерывал складывающийся пополам от смеха Илюша, на что получал от матери выразительный взгляд, способный вызвать как минимум мировой катаклизм. К большому несчастью Маргариты Павловны, Гром на Илюшу строил далекоидущие планы, поэтому покорно давился супами с матными названиями. За стоическое терпение в общении с его матерью, Илюша награждал Игоря страстными ночами.       С семьей Игоря проблем не возникло от слова совсем. Когда с сияющими глазами Игорь сказал, что на очередной пятничный ужин придет не один – Прокопенко не поверил своим ушам. Счастье его Игорька, на первый взгляд, отличалось куцей статью и повышенной кустистостью усов.        – Мал, да удал. Он у меня жизни людям спасает, во. – блаженно улыбался Игорек.        – Да, я такой. – подтверждал Илюша.       – Метр с кепкой, а какой важный – восхищенно цокал языком Федор Иванович        – Метр шестьдесят один! – возмущался Илюша        – Ну хорошо, метр с двумя кепками – покладисто соглашался Ф.И.       Маленький доктор лепил пельмени с присущей ему хирургической аккуратностью и прытью. Игорь только с поглупевшим лицом и блуждающий улыбкой смотрел на доктора, периодически нежно убирая с его щеки белые пятнышки муки. Оба терпко пахли счастьем как первая весенняя сирень.       «Счастливые дурачки» – ласково про себя подумал Ф.И.       И автору добавить тут нечего.