Медикаменты

      Илюша его был невероятно красив. Трепыхал нежными ресничками, улыбался ослепительно и манил идеальной округлостью коленок. А Игореша смотрел и страдал. От невыносимой ревности. Потому что у Третьякова не работа, а какая-то невообразимая новелла. То какой-то кудрявый бард из ожогового отделения в благодарность за спасение без устали пишет слезливые серенады, восхваляющие красоту и стать мужественного доктора. То собранный после аварии по кусочкам журналист вместо шелестящих купюр вкладывает в кармашки белоснежного докторского халата собственноручно написанные поэтические изыски, мол де доктор пахнете вы молоком и невинностью. Тьфу. Игорь пребывал в полной уверенности, что красивые люди – отдельная раса. Они добры, милы, снисходительны. Вот у Игоря весь его дурной нрав отражен на лице, оно как бы предостерегает собеседника, что лучше на нем не жениться. А такие красивые, как Илюша, всегда хорошие. И увести таких норовят разные подозрительные личности.        Чтобы хоть ненадолго отвлечься от разрушающих ревностных мыслей и хоть как-то исправить реноме идиота, приписанное ему илюшиной матерью, Игорь зачитывается классиками. Пока Илюша работает в ночных сменах, засыпает Игорь в обнимку с Пришвиным, просыпается с Паустовским. Пытаясь наказать Игоря за такое непостоянство, подозрительно нетрезвый Паустовский приходит к майору во сне, там же хватает его Илюшу за всякое нежное и что-то с жаром шепчет тому на ушко. А Илюшка… Нет бы нос разбить классику! – хохочет заливисто, поблескивая жемчужными зубами. Утром Игорь выражает грохотом сковороды все свое отношение к классической русской литературе.        Во-первых, не стоит верить снам, уверенно мотает головой Илюша. А во-вторых, красота требует жертв. Этой загадочной фразой Илюша как бы намекал, что в их паре он – красота, а Игорь – жертва. Объяснение, в котором они образуют пусть и дихотомическую, но пару, Игоря устроило. На некоторое время он затих, активно шевеля бровями, что в случае майора служило сигналом глубокого мозгового штурма.        Спустя несколько дней в кармане майорской куртки Третьяков застал дивное письмо. «Ты – смысл моей жизни! – вещало письмо маленькими, наскакивающими друг на друга буковками. – Только благодаря мысли о тебе я могу просыпаться по утрам. Только с тобой я понял, что такое любовь. И я счастлива, что ты мой мужчина. Твоя Юленька».        Илюша перечитал письмо несколько раз. Подивился, с какой легкостью загадочная Юленька меняет пол по ходу повествования. Третьяков повертел в руках письмо, принюхался. Конверт подозрительно пах порохом и еще слегка – шавермой.        – Сам сочинял или Дима помог? – как бы между делом Третьяков сунул под нос Игорю письмо.        – Сам! – густо покраснел Гром.        – А писал кто?        – Дима.        – С какой стати?        – С какой стати что?        – Письмо сочиняли с какой стати?        – А чтоб ревновал! Не все мне одному мучиться. – обиженно пробасил Игорь.        Илюша промолчал, но выводы сделал. И вместе с определенными выводами в их квартире появилось 50 килограммов собаки. Собака по кличке Мавр подозрительно напоминала Грома, как троюродный потерянный в отрочестве брат. Все громовские недовольства Илюша виртуозно парировал словами: «Тебе делать нечего, вот ты и думаешь много. А Мавр тебе скучать не даст… и думать лишнего». Гром с Мавром стали неотделимы. Овчарка считает его другом, телохранителем и транспортным средством. Гром скармливает собаке лишнюю котлету, защищает его от гнева Илюши (который вообще-то на работу опаздывает, а от очередной пары кедов остались лишь подошвы), и носит в ванную мыть лапы. Игорь привык к тому, что ест он теперь не один, и Мавр любовно заглядывает ему в рот. Майор не раздевается в прихожей, пока ему радостно не оттопчут все ноги и не подарят страстный поцелуй с языком. Мавр разделяет с ним литературные вечера, с упоением слушает Набокова и виляет хвостом. Ревнивый червячок в голове Игоря наконец затихает, испуганный жизнерадостным рычанием овчарки.        В один из вечеров Игорь засыпает, тесно прижатый с одной стороны любимыми илюшиными коленочками, а с другой стороны – пышущей жаром тушей Мавра. И проваливаясь в сон, он ехидно думает, что в отличие от развратника-Паустовского, он точно знает, что такое любовь.