***
— Я отчасти даже тебя понимаю, Алина, — говорил он девушке, которая смотрела на него преодолевая свою бесконечную усталость с пламенной ненавистью. Разве она не видит, что на самом деле любит его и хочет быть рядом, но ей не дает какой-то призрачный долг? Иначе бы не приходила. Иначе бы не звала. — В смысле? — ворчит, кусается, даже не пытается говорить с ним мягче. — Николай, он достаточно хорош собой, обходителен и умен, чтобы выходить за него замуж, — он видит, как Алина закрывает от него изумруд Ланцовых ладонью и взгляд из колючего делается еще и холодным, сейчас она уверенно будет делать вид, что ей все равно, — намного лучше следопыта, если у тебя все же есть какая-то необъяснимая тяга к ущербности отказников. — Как Николай? — вместо того чтобы огрызаться, она спрашивает обеспокоенно и даже с надеждой. Внезапно. Дарклинг думал, что она не позволит видеть эту слабость и обеспокоенность царевичем. Возможно, ее чувства к нему сильнее, чем очередной долг внушенный этой кучкой детей и его сумасшедшей матерью. Возможно, он недооценивает чувства этих молодых сердец и привязанность к следопыту не более, чем детская привычка. Тогда хорошо бы задавить чувства к царевичу еще в корне. — С ним все хорошо, Алина, что бы ты себе там не надумала. Я не держу его в темном подвале, и не кормлю человечиной, — он фыркает, когда видит в ее глазах это недоверие и предлагает. — Приходи к ужину, сама посмотришь.***
Милая девочка Алина, конечно она пришла, чтобы увидеть их совместный ужин. Не то чтобы Дарклингу не хватало компании для ужина, да и есть он привык один, просто так он мог наблюдать за состоянием мальчишки. Тело говорило о человеке достаточно много, позы, взгляды, едва заметные вздохи. Дарклинг точно знал, когда Николай недоволен и молчит, когда его состояние можно назвать хорошим настроением, когда устал от болтовни после очередной охоты или приема. К тому же он его чувствовал. Заклинатель изначально предполагал, что связь его и демона живущего в Николае постепенно притупится и останется только контроль, но они оказались связаны, и само собой Дарклинг чувствовал эту связь куда острее. Николай был талантливым отказником, но все еще отказником, куда ему чувствовать это и управлять их связью. Даже Алина преуспела в этом больше. И вот она пришла. Сначала солнечная девочка смотрела недоверчиво, словно проверяла не иллюзия ли царевич, а после облегченно. Нежная девичья улыбка коснулась губ и Алина безуспешно попыталась накрыть ладонь Николая своей, словно проверяя может ли она хотя бы подать знак, что она здесь. Тогда он снова почувствовал эту режущую ревность, которая терзала его и сводила с ума, заставляя ненавидеть свою слабость. Это детское желание одобрения, любви и принятия. Изначально это желание принадлежало матери, теперь Алине. Сможет ли он когда-то от него избавиться? — Как идут дела с новым чертежом колибри, мой царевич? — он спрашивает больше для Алины, чтобы она не думала, что Николая здесь пытают. Мальчишка отрывает взгляд от своей еды и чуть хмурится, между его бровями появляется морщинка и тут же исчезает. Рука Алины, за которой следил Дарклинг, проходит сквозь чужую и ласковая улыбка исчезает. Ей жаль. Александр же эгоистично мысленно ликует, но не подает виду. — Если я беру более легкие материалы страдает прочность, — произносит принц и накалывает овощи на вилку, — поэтому я думаю над управлением гришами, может поставить не несколько шквальных, инферн с проливными к одному. Поставить вместе, чтобы инферн держал давление под крыльями нагревая воздух, а проливной охлаждал. Они могут контролировать воздушные потоки. — Что делает несколько шквальных, — хмыкает Дарклинг, находя эту идею очередным безумным экспериментом. — Шквальных меньше, чем заклинателей в целом, — спорит с ним Николай, плохо маскируя свое раздражение, оно бы могло разозлить Дарклинга, но сейчас оно как никогда к месту. Пусть Алина смотрит, что ее царевич не подавлен, и не страдает. — Посмотрим, Николай, как это будет работать на практике, — примирительно соглашается Александр и они остаются друг другом относительно довольны. Насколько они вообще могут быть друг другом довольны, конечно. Николай не пытается поддержать больше светскую беседу, только стук приборов по блюдам стал громче, словно в его раздражении было виноваты несчастные овощи. «Николай, пожалуйста, ты расстраиваешься из-за таких сущих мелочей. Мне на самом деле все равно, как ты проводишь испытания, лишь бы работало. А я не сомневаюсь в том, что под твоим контролем заработает, ты ведь талантлив» — хочет сказать суверенный и даже проговаривает мысленно, ощущая, как же глупо это будет звучать. Мальчишке не нужны его утешения, он хочет корону и свободу, невесту и уничтожить эту страну своим новаторством или выгореть самому. Тогда в чем смысл всех этих реверансов перед ним? Может, только если им обоим станет от этого легче. Но не станет. Алина удовлетворившись тем, что Николай в здравии и порядке уходит, оставляя Александра с пожирающим чувством ревности. Но он не может просто убить этого мальчишку, как бы сейчас не хотелось. Что-то еще не дает об этом думать кроме благоразумия, возможно, привязанность к собственному творению.***
Поимка Алины продвигалась медленно, но в основном потому, что Дарклинг не терял надежды, что она придет сама. Бросит эту дурацкую затею с поиском третьего усилителя без него, освобождении от каньона и поддержки Апрата. Гражданская война текла вяло, на его стороне был Николай и его идеи, больше ресурсов и больше людей. В целом все происходило так, как должно было происходить. Если бы не его вспышки гнева, то было бы еще лучше, его совесть бы молчала и кошмары не приходили ему ночами. Впрочем, бунтарские идеи лучше вырезать на корню, что он и сделал. Эти дети были сами виноваты. Одного бунтаря короля ему было достаточно, этой стране будет достаточно тоже. У них с Равкой должен быть один беспокойный мальчишка на двоих. Беспокойный мальчишка. Иногда ночами Дарклинг испытывал к его существованию легкую симпатию, как испытывают умиление к щенятам или чужим детям. Вместе с этим его тревожило желание взять что-то крепкое, чтобы пил Николай, сам он только пригубит, спросить его прошлом, о службе к армии, о его желаниях, слушать смех и пьяные попытки шутить. Это было бы почти как с… Иваном. Он скучал по этому гришу, скучал по всем, кто погиб в этой бессмысленной гонке за усилителями. И тоска не давала ему уснуть ночами, тоска выворачивала его на изнанку и его одновременно тошнило от себя же. До каких пор ему нужен будет друг? Любимый? Или просто ночная компания? Мать однажды ему сказала, что полноценному человеку достаточно его самого, что полноценному с собой будет интересно, и собственной любви будет достаточно. Наверное, только его мать была полноценна. Он же никогда не был. Не был полноценным ни Эриком, ни Киригианом, ни Александром. А с Николаем был… Снова Николай! Подушка летит в стену, слышно встревоженно стрекот ничегой, его вечная охрана всегда на страже. Но мысль уже зацепилась, застопорилась и Дарклинг сощурился в темноту. С другой стороны крепче связи и больше знаний, о человеке, до Николая у него никогда, ни о ком не было. Это звучало даже безопасно.***
Он зацепился за эту безопасность, как тонущие цепляются за балласт, и решил, что не будет ничего страшного в том, чтобы дать Алине шанс на какую-то отказничью семью, которую она выдумала, а Николаю шанс на счастье. Он знал, они оба поиграют в семью и забудут, дети всегда так делают. Стоит только дать им новую, так свято желаемую игрушку, не проходит и пары дней, как они ее бросают. А у него будет подконтрольный король и наигравшаяся в отказничью семью любимая. Он даст им время, обоим. У них было достаточно времени. У троих. «Ты не видишь? Он чахнет» — эти слова Алины больно резанули по его самолюбию, когда в очередной раз они ужинали с Николаем. Он не говорил ему об отсрочке для Алины, не говорил, что они ищут ее вяло, по сути слишком много он Николаю не рассказывал. Наверное, это его угнетало. Наверное, его в целом угнетало положение и состояние собственной страны. Было еще очень много «наверное» и догадок, которые неплохо было бы опровергнуть или подтвердить. Дарклинг поспешил с этим. Оказалось, у них, между ними нет одной очень важной вещи — доверия. Доверия между ними не могло возникнуть изначально, ему просто неоткуда было взяться. Они палач и заключенный, и Николай говорил слова голосами страхов и сомнений, но Александр ждал, когда он остановится. Когда их хрупкое перемирие не будет так отчаянно шататься прямо на глазах у Алины, которая смотрела на это все с какой-то отчаянной надеждой. Она ждала своего спасителя. Она даже не думала возвращаться к нему. К Александру. Девочка все так же бы ждала спасения от очередного благородного отказника или сама бы ринулась его спасать, сломя голову, но никогда бы не удосужилась спросить, а что чувствует по этому поводу Дарклинг. Возможно Александру тоже требуется спасение, даже больше, чем зарвавшемуся царскому щенку. «Да пошел ты…» — это разбило последние оплоты терпения и усталости Александра. Капризных детей наказывает, но почему-то он не мог избавиться от мысли, что он наказывает опять Алину. Это она кричала ему чтобы он не смел, это она цеплялась за рукав, пыталась уничтожить его солнечным светом и это она плакала рядом с Николаем, пытаясь бессильно утешить того, кто ее не видел. Её руки проходили сквозь Николая, она не могла его обнять и от этого Дарклинг чувствовал, ее сердце рвется страшной болью. Это её он ненавидел в этот момент, за собственную слабость, за собственную жестокость, за то что он видел героя Равки разбитым у собственных ног. Он конечно утешал его, как мог он пытался оправдать еще один акт жестокости к тем, кто просто запутался. Он сам запутался. Это значило только одно — Алину нужно было возвращать. Он много сказал ему за эту ночь, говорил пьяному мальчишке о любви, ответственности и слабости, мальчишка говорил с ним в ответ, спорил или истерически смеялся, пьяно злился и называл его такими словами, от которых у Алины бы свернулись уши в трубочку. Дарклинг уже не злился, мальчишка упился так, что утром он бы все равно ничего не вспомнил, даже то, как рыдал снова у него в руках, каясь в каких-то своих корсарских грехах. — Юность такая хрупкая, Николай, я пытаюсь ее защитить… В конце концов тебе двадцать два года, а не семнадцать и наивной девочкой ты не выглядишь. Так зачем пытаться мне мешать? — спрашивал он его устало, зная, что не получит внятный ответ от Николая. — Может быть внутри я все еще семнадцатилетняя девочка, — удивительно долгая фраза для такого состоянии, заставившая Дарклинга тихо рассмеяться. — Тогда после всего что я с тобой сделал, я просто обязан на тебе жениться, — с сарказмом выдыхает Александр, позволяя себе на минуты поверить, что они могут говорить вот так, без настороженной агрессии. — Только не это… — стонет внезапно всполошено Николай и усмехается, той самой улыбкой Штурмхонда, которая навсегда врезалась в память Александра, ее он видел после в темные дни подавления восстания. Видел ее, слышал веселый смех и оброненную перед тем как уснуть фразу: «Саша, не надо, я ужасно выгляжу в платьях.» Их связь уже тогда становилась только крепче с каждым днем, но Дарклинг списал это на пьяный бред. Он уже тогда страшно ошибался в мальчишке.