Эта клетка для двоих

Если первое время им было тяжело, то после стало невыносимо. Александр не понял, когда именно сломался Николай и оказалось, он знает его не так уж и хорошо. Точнее не знал и не знает совсем: все что судил мальчишка о себе, все что с ним происходило, все эти геройства и все эти мечты были иллюзиями, и когда они сломались остался только демон. Александр остался с демоном один на один, не понимая с какой стороны теперь подступиться, чтобы начать чинить. Возможно, ему просто нужно начать вспоминать все сначала? Дарклинг уехал из дворца с легким сердцем, понимая, что скорее всего не вернется в него. Что-то в нем, звериное или если угодно скверное, магическое, чувствовала как Елизавета буквально дышит ему в затылок. Она скорее всего была обиженна, как и Григорий с Юриусом, они ждали его в темноте. Втроем ждали. Дарклинг шел победить или умереть. Расчеты противника для Николая были не совсем верными, точнее Александр скрыл от царевича, как на самом деле обстоят дела с Западной Равкой. Что силы Большого и Малого Дворов несоизмеримы с сопротивлением. Те что он позволил себе использовать. Даже сейчас он не до конца осознавал, почему он не сказал ему правду. Чтобы не поселить в груди принца надежду на избавление? Или чтобы не тревожить его, или… Он дал ему право выбрать? Все эти фальшивые улыбки, все эти взгляды загнанного испуганного щенка, все эти одинокие вечера наедине (Алина больше не приходила) давили на него. Впервые он не наслаждался чужим страхом, а чувствовал по этому поводу ничего кроме раздражение. Ему хотелось раззадорить Николая, хотелось чтобы он посмотрел на него прямо и с вызовом, но Николая отводил взгляд и улыбался. В глазах Николая уже тогда жила темнота, которую Александр боялся, от которой вечно бежал. Возможно, Александр шел на самоубийство сознательно, только более изощренное, чем последний шаг Николая. Потому что каньон был нестабильным, их окружали враги, в припадке своей глупой ярости он лишил себя последних союзников. Гриши Малого его сейчас боялись и притока новой крови не было. Возможно, потому что он не справлялся один и когда он покинул Ос-Альту он это признал окончательно, бросился на гильотину. Ему нужна была Святая Заклинательница, но и она просто отвергла его и все это свалилось и давило на плечи. Отверженный. Одинокий. Он был готов к этому. Он всегда был таким. Почему тогда в нем, что-то надорвалось? Почему тогда в нем что-то сломалось, когда ему сказали, что из Ос-Альты прибыла подмога? Почему он почувствовал себя легче, когда понял, что военный гений Николая и без его контроля работает, как хорошо заведенные часы? Почему он ощутил радость, когда он со своими немногочисленными доверенными союзниками осознали, что корона встала за них железным орлом, а не захлопнула капкан, чтобы просто уничтожить? Он почувствовал себя защищенным и ненавидел себя за это. Еще он боялся за мальчишку, которого оставил где-то далеко в столице. Он боялся, что его попытаются убрать, пока Дарклинг далеко, что Фьерда активизируется и вспомнят, что Николай бастард и имеет мало права на трон, даже в качестве принца. Он знал, что пока не решено на чьей стороне останется каньон, никто не решится рисковать, но безумцы могли найтись. Он боялся и ненавидел себя за это. Не поэтому ли он поспешил наконец задавить последние ростки бунта? Цель была ясна. Отчаяние отступило перед его решением взять, наконец, белую королеву и поставить на свое место в этой шахматной партии. Слишком хаотично она двигалась по доске. Слишком затянулась эта игра. Предполагал ли Александр, что все закончится так? От ее клинка его уберегло только то, что в последний момент его одернул кто-то из солдат Николая. Он отчетливо запомнил вскрик: «Генерал!» и то, как мимо него проносится блестящее лезвие, ловя отблески затухающих волос Алины. — Спасибо Исаак, — произносит он глухо и парень только пожал плечами, мол, он не сделал ничего особенного. Здесь были преданные Николаю солдаты, которые любили его просто за то, что он существовал. Эта их любовь позволила ему выжить. Он отослал Исаака, сам отобрал у Алину эту бесполезную против него железку и попытался привести в чувство. Их связь оборвалась, Заклинательница угасла, как свеча, но Александр все еще чувствовал какую-то ответственность за нее и перед ней. — Помоги Малу, пожалуйста… — шептала она, как в бреду, и Дарклинг в который раз отдал приказ исцелить следопыта. Ему было интересно скорее, проснется ли он от смерти без своей особенности? Тогда эти дети оба заслужили то, за что боролись. Близнецы с корабля Штумхонда куда-то пропали, он их не искал. Слишком много происходило, он должен был лишить возможности новых заклинателей солнца покинуть Равку. Все что у них осталось от идеального оружия, которым был каньон — остались его ничегои. Он должен был сделать все, чтобы помочь царевичу устранить их локальную угрозу. Благо, все были растеряны после исчезновения каньона, да и он сам чувствовал себя опустошенным. Все к чему он так долго стремился оказалось вспыхнувшей детской хлопушкой, которая могла разве что напугать и после нее оставалось неприятное ощущение в груди. Как будто боль от неожиданного вдоха. Так они и стояли плачущая женщина посреди серого песка и мужчина в потрепанном кафтане, который держал ее за плечи и гладил ладонью макушку, медленно и растерянно. «Пожалуйста, пусть нас сожгут вместе» — просила его Алина, надрывным шепотом. Мала спасти им не удалось, его сердцебиты не были заинтересованы в спасении дезертира, а близнецы словно растворились. И поэтому они слушали, как крик Алины снова разносился по серому безрадостному, полному серого песка, полю. Дарклинг остался к ним равнодушным, его лицо не потеряло выражение нейтральной озабоченности, пока она срывала глотку. Александр думал о близнецах Штурмхонда, он знал, что еще услышит о них, как и об Апрате. Сейчас это была самая малая из бед, ему нужно было уговорить сдаться других детей в том числе Женю. Женю… Перед ней он был особенно виноват и не ждал снисхождения. Женя была сильной. Она научится жить дальше и без него, для Равки, а лучшее, что он для нее может сделать это не мешать. Дать иллюзии невидимости их друг для друга, потому что у него нет слов оправдания для Жени, а извинения будут жалким способом заглушить его чувство вины. «Ты знаешь, что можешь вернуться в Малый Дворец» — ответил он ей и посмотрел внимательно на ее изумруд на пальце, он словно бы забрал все ее солнечное сияние, сверкал и переливался, — «К Николаю» " — Ты разве не понимаешь, что он выбрал сторону? И это не я.» Кольцо с изумрудом упало ему на ладонь и он крепко его сжал. Ему было очень жаль Алину, но что Александр мог ей сказать? Да, он до сих пор ее любил. Милую девочку, которая побеждала его не силой, но упрямством и доблестью, то что можно назвать добротой. В этом было дело, он любил ту Алину, которая целовала его в Малом дворце. Эту Алину он не знал. Эта Алина уже не хотела его любви, даже оставшись ни с чем, на пороге забвения, она хотела вернуться в сиротский приют, а не домой. Александр же очень устал и хотел вернуться домой и только поэтому он позволил глупой надежде проникнуть в его сердце. Надежде на то, что помощь не случайна. Надежде на то, что царский маленький лисенок ему внял наконец, или признал, что людей ближе чем они уже вряд ли можно представить. Мать гордилась бы им. Дарклинг создал связанного судьбой и душами с собой самостоятельно, для того чтобы наконец воцарится. Она ведь так хотела видеть его королем, но он вечно был вторым после короля. Николай тоже знал, что такое быть вечно вторым и это тоже Александру нравилось. Возвращаясь в Ос Альту он даже позволил себе признаться, что ему нравится Николай. Изумруд жег ему карман, когда они победным маршем шли по столице, а Дарклинг волновался, как девчонка. Его конь нервно плясал от напряжения всадника и выглядеть непоколебимым и холодным, не получалось у них обоих. Поэтому он сорвался, не дожидаясь пока вся эта тягучая процессия завершится. Поэтому он сам распахивал двери и чуть ли не бежал по гулким коридорам, он первым хотел сказать о победе и поблагодарить. Впервые ему хотелось за столько лет благодарить кого-то так сильно, ведь впервые за несколько лет ему помогали не потому что он выше по званию или положению, или просто сильнее. Ему так казалось. У мальчишки были все силы чтобы его прихлопнуть, но он помог ему. Это была их общая с Алиной ошибка, они оба любили героя Равки, которым Николай хотел казаться. Которым, возможно, был до демона. Они оба не хотели верить, что в какой-то момент младший Ланцов может просто сломаться. Уж точно Александр не хотел верить, что ломаясь, он может сломать и его. Гулкое «нет!» оставило шрам в его сердце страшнее каньона. Чувствовать себя сломанным и несчастным, чувствовать себя сломанным и несчастным вместе с Николаем было сущей пыткой. Они оба, два сломленных короля, черный и белый, позволили демону взять верх. Чтобы не говорило в Николае, оно было право, и им двоим действительно ничего не осталось кроме сожалений, раздробленной страны и ошибок. Изумруд Ланцовых в ту ночь, когда целители закончили зашивать его губы Александр сложил в маленькую бархатную коробку и убрал в тайник. Он не мог его видеть, он не хотел думать в очередной раз о том, что не сбылось. Его ждали года сожалений и одиночества, и его новое творение пытало его куда изощреннее каньона. Дарклинг любил не один раз, но впервые любовь убивала его изнутри.

***

Духота летнего вечера сводила с ума, и даже новое творение Давида, которое должно было помочь охлаждать комнату не спасало. Дарклинг сидел на своем обычном месте, в комнате Николая. Низкая софа позволяла лечь на нее почти полностью и вытянуть ноги, что он с удовольствием и сделал, прикрыв глаза. Шуршание крыльев у окна отозвалось привычной, приглушенной алкоголем, тревогой. Зацокали когти по паркету и зашевелились тени. Демон вернулся с ночной охоты. Александр перевернулся на бок и поморщился, ему не хотелось открывать глаза, не хотелось приказывать или вообще шевелиться сверх меры. Он скорее почувствовал, чем увидел как когти втянулись, крылья исчезли и мужчина упал на кровать. Дарклинг поморщился и приказал: — Вымойся от крови, — он подумал, и добавил уже мягче, — пожалуйста. В ответ ему послышался тихий смешок, его можно было назвать веселым, если бы в нем не было столько равнодушной пустоты. Дарклинг слышит, как падает на пол одежда, как вода проливается на паркет и как стонет блаженно Николай. Этот звук отдает смутным удовлетворением, то ли его, то ли Николая. Даже становясь все больше и больше монстром. он себя любил и любил слышать звук своего голоса. — Когда следующий раз? — произносит царевич и Дарклинг нехотя открывает глаза, морщится и смотрит на силуэт мужчины за ширмой. — Ты все еще голоден? — Я голоден всегда, — с каким-то абсолютно звериным смешком отзывает царевич и в силуэтах его тени Дарклингу начинают чудится когти и крылья. Но Николаю запрещено становиться демоном рядом с ним, только для защиты. Заклинатель трогает губы кончиками пальцев и хмыкает. — С этим придется закончить и повременить. Мы отплываем в Кеттердам. Мужчина за ширмой настороженно замирает, как будто обдумывает это предложение, которое предложением и не было. Дарклинг ожидал, что Николай просто кивнет, как всегда и пожмет плечами. Равнодушие к Равке, людям и к войне, и даже к самому себе; Николай утонул в этом равнодушии, если конечно в человеке за ширмой вообще остался Николай. А мальчишка не погиб еще в первое обращение, и тогда Александр борется сам с собой и своей же скверной. Суверенный морщится и снова закрывает глаза, от алкоголя его мутило, он всегда трезвел слишком быстро. — Принц покинет страну вместе с регентом? Не слишком ли это опасно в нашем положении? — произносит, через несколько секунд долгого молчания, царевич и Дарклинг распахивает глаза, внимательнее всматривается в наклоненную чуть в сторону голову, на напряженные плечи и упавшие на них мокрые волосы. — Царевич останется в стране, Женя об этом позаботится, — объясняет он тихо, его губы складываются в вымученную улыбку, — а в Кеттердам со мной приплывет Штурмхонд. Александр слышит судорожный вздох по ту сторону, после Дарклинг снова прикрывает глаза под плеск воды и шуршание ткани и полотенец. Когда он открывает глаза мальчишка уже сидит рядом, щурясь. Александр не ожидал встретиться с настолько внимательным и недовольным взглядом лицом к лицу, такая вспышка эмоций была ожидаемой, но Дарклинг слишком много не ставил на эту затею. — Нет, — произносит он хрипло и серые глаза гриша удивленно распахиваются, ему кажется он даже протрезвел. Во всяком случае мысли, до этого тягучие и ленивые, вдруг замерли и в голове стало так свежо и пусто, как на зимних полях Цибеи. — Нет? — переспрашивает он, словно боится, что ослышался. — Нет, — уверенно кивает Николай, ловя на устах своего мучителя ликующую улыбку. — Это приказ, Николай, — улыбка становится шире, пока демон едва сдерживается, чтобы броситься на самодовольного заклинателя, вместе с царевичем. Это походило на новую пытку, Александр это понимал, но и осознание того, что Николай все еще чего-то боится и что-то может его волновать, оно теперь пьянило не хуже этого богомерзкого рома. — Слушаюсь, мой повелитель, — произносит царевич хрипло и резко встает, двигаясь к своей кровати, — а теперь не могли бы Вы покинуть мою комнату? Я хочу спать. — Удивительно, — тянет Дарклинг, поднимаясь, все с той же ликующей улыбкой осматривая напряженного демоненка, — я думал, Вы как всегда не будете спать до рассвета, а после будете отсыпаться до обеда. — У меня нет настроения на ночные променады, мне его испортили, — все так же раздраженно отвечает Николай, усаживаясь на кровать и словно с вызовом сдергивая с себя полотенце, оставаясь к кровати обнаженным, закидывая руки за голову. — Что же могло Вам его испортить? — Александр старается смотреть только на лицо Николая, не поддаваться этой детской провокации. Но то, что провокация была удачной он мог признать, сглатывая вязкую слюну и пытаясь сделать это как можно тише, он мог признаться, что провокация его задела. Взбудоражила. Это было бы точнее. внезапно провокационно ведущий себя Николай, был олицетворением надежды на то, что он может починить что-то сломанное. Принц оставляет вопрос без ответа, поджимая губы. Осторожный. Он все еще не шел на более прямую конфронтацию, с тем кто имел над ним столько власти. Демон перенял у Николая благоразумие и хитрость, он же… Царевич вдруг неловко отводит глаза, словно просыпается после внезапного яркого пьяного сна, на его лицо возвращается абсолютное равнодушие к происходящему. — Сегодня прохладно для полетов и прогулок, доброй ночи, Ваше Превосходительство. Дарклинг почти дергается, чтобы взять его руки в лицо и заставить смотреть так же агрессивно и прямо, как было до этого. Но Николай неумолимо гаснет и просто переворачивается на бок, показывая, что запас его сил и желания общаться с Дарклингом окончен. — Доброй ночи, мой царевич. Шаги в коридоре быстро затихают и Большой и Малый дворец снова погружаются в темный, глубокий сон. Мир Ос Альты затихает перед внезапным отъездом суверенного.