Преданность

«Всю жизнь я была паршивым человеком»

      Ноутбук полетел в стену, издавая жалобный треск, а проектор практически сразу оставил на стене синий квадрат, говоря о том, что соединение с ноутбуком прервано.       Зрачки Изаны гуляют по собственным руками, а дыхание становится тяжелым от этой гремучей смеси, что обрушилась на голову. Теперь уже не мигрень одолевает его разум, а самая настоящая и неконтролируемая агрессия и ненависть. Накрыв лицо руками, он разразился громким смехом, слегка запрокидывая голову назад и глядя на потолок сквозь пальцы.       — Праведная! — его смех повис в темном пространстве комнаты. — Праведная!       Никто из присутствующих даже не глянул в его сторону. Казалось, даже никого не задел факт увиденного. Их сердца все так же бьются в спокойном ритме, а в голове практически нет никаких мыслей. В такие минуты стараешься абстрагироваться от происходящего, равносильно тому, как Короли Поднебесья игнорируют истерический смех своего Генерала.       — Братик, ты куда? — Риндо в недоумении посмотрел на то, как Ран поднялся со своего места, одергивая пуловер вниз. Но вот только парень ничего не ответил, молча подходя к двери, ведущей из гостиной в коридор.       Курокава опустил голову, отнимая руки от лица, и покосился на Хайтани-старшего.       — Беспокойство обуяло разум? С каких это пор? — парень усмехнулся, а внешний уголок губы едва подрагивает. Зрачки слегка расширены и полны безумия. В голове до сих пор звучит голос сестры. Эта сука даже перед смертью улыбается так нежно и лучезарно, заставляя Изану проваливаться в дни беззаботного прошлого.       Ран остановился в самых дверях, обернувшись через плечо и едва усмехнувшись.       — С того момента, когда мы все узнали, что у тебя есть сестра.       Риндо тем временем тоже не спеша подошёл к своему брату, и оба покинули квартиру. Оказавшись за её пределами, Ран тут же прибавил шаг.       — Ты куда? — Хайтани-младший только и успел, что припустить трусцой за широкими шагами брата, который на ходу пытается подпалить сигарету. — Что-то случилось?       — Я зря с тобой проебался пол ночи, чтобы ты вот так вот закончила? — Ран шипит сам себе.       Наконец, маленький язычок пламени не потух от встречного потока воздуха и подпалил сигарету. Нетерпеливый клуб табачного дыма с нотками ментола сорвался с губ, быстро циркулируя по легочной ткани и кровеносным сосудам, отдавая лёгкую эйфорию в мозг. Но на фоне злости эйфория обернулась головной болью.       Ран игнорирует момент, когда его слегка повело в сторону, после первой глубокой затяжки на голодный желудок. В такие моменты он не любит курить, зная, что организм тут же начинает в ответку выбивать твёрдую поверхность земли из-под ног, делая их слегка ватными, но сейчас всё нутро горит от злости и просто необходимо, чтобы никотин прошёлся зарядом импульса по кровеносному руслу.       Покидая утром квартиру, братья Хайтани были полностью уверены, что Хизер спит. Риндо заглянул в комнату перед тем, как уйти. Зная, что девушка всегда спит накрывшись одеялом с головой, и у него даже в мыслях не было проверить под одеялом она или нет. И вот зря он не послушал тонкий и такой тихий шёпот в своей голове, вызванный интуицией, который так тихо кричал, чтобы парень проверил на месте Хизер или нет, что сейчас приходится расплачиваться беспокойством своего брата. Что тоже не особо сейчас ясно. С каких это пор в жизни появилось хоть что-то, за что ты готов нести ответственность перед миром?       Путь от дома Изаны до своего они проделали довольно быстро, но Ран все равно успел скурить две сигареты.       Он и сам себе сейчас не отдаёт отчёт и, тем более, не может в голове ухватить хоть одну мысль или же ответить самому себе на вопрос какого хера он так переживает? Может, дело во вчерашней, точнее, сегодняшней ночи?       Хизер уснула довольно быстро, как только ночной кошмар полностью отпустил головной мозг, а Ран ещё долго рассматривал в мягком свете зари каждый шрам. На руках, бёдрах и, местами, на рёбрах шрамы были сделаны собственноручно. Глубокие, аккуратные, но спина и, тем более, выжженный символ на шее не давали покоя. А теперь ещё и это странное послание для брата. То, что у неё не совсем всё в порядке с головой — это факт, который был подмечен всеми ещё в первую ночь их столкновения, когда они заметали следы и все анализировали мотив и способ убийства того мужчины. И… Ран на мгновение сбавил шаг, нахмурив брови и задумчиво затянувшись.       Риндо едва не врезался в его спину, тоже погруженный в свои размышления, которые никак не коррелируют с происходящим вокруг. Его эта ситуация вообще не беспокоит. Точнее, ранее не беспокоила, пока не начала прослеживаться довольно-таки странная реакция брата. А у Хайтани-старшего, тем временем, всего лишь одна мысль мелькнула в голове: в ночь первого убийства, когда она умывалась в ванной, на её шее не было крестика. Когда они шли на ту свалку на вызов, то она предварительно сняла эту вещицу и отдала Риндо.       Открыв рывком дверь, что та отлетела в стену в коридоре и с грохотом ударилась, оставляя на обоях вмятину от ручки, Ран вошёл в квартиру. Риндо молча проследовал за братом, оставаясь в коридоре. Хайтани-старший, не скидывая кеды с ног, открыл дверь в свою комнату. Шторы плотно задернуты, а тишину комнаты едва разрывает тиканье часов на стене над кроватью. Время замерло, а сердце неоднозначно через один два удара чуть убыстряет свою автономную работу, прокачивая разгоряченную кровь по сосудам.       Парень ударом кулака по выключателю включил свет в комнате и быстро подошёл к кровати, сдергивая одеяло. Что он и планировал увидеть и о чём шептал голос интуиции его брату… Вместо девушки под одеялом были навалены подушки, имитируя очертания человека. Да так умело, что захотелось аплодировать изворотливости и изобретательности этой девчонки.       — Ебанный в рот! — гортанное рычание Хайтани-старшего на секунду заполонило пространство, что брат невольно поёжился от этого голоса, который слышит слишком редко. Ран даже в лицо своим врагам смеётся, надменно растягивая каждое слово, вынося приговор их жалким жизням.       Риндо неспешно заглянул в комнату, подпирая плечом дверной косяк и скрещивая руки на груди.       — Так понимаю, та запись… — он опустил взгляд в пол, поправляя очки на переносице. — Этого стоило ожидать.       — Нет, не стоило, — процедил сквозь зубы Ран. — Достану из Преисподней и убью собственноручно. Где это место?       — На юге города. В двадцати пяти минутах отсюда.       Хайтани-младший славится не только своим умением одним лишь прикосновением заставлять, казалось бы, крепкие кости человеческого тела трещать и ломаться, что мелкие осколки зачастую разрезают мышцы и сосуды, но и по одной фотографии, видеозаписи, упоминании, чётко распознавать местность. Ему достаточно взглянуть на карту единожды, чтобы до последнего своего вздоха в этом мире помнить каждую улицу и каждый поворот в переулок.       — Но там закрытая территория, — уточнил Риндо.       — Да похуй.       С этими словами Ран, всё такими же широкими шагами, растворился за входной дверью, оставляя её открытой.       — И на этой территории психиатрическая больница, — уже сам себе произнёс Хайтани-младший, переводя медленно взгляд с входной двери на кровать, где навалены подушки.       Сейчас он почувствовал некий укол совести, потому что решил проигнорировать утром своё желание проверить Курокаву. И сейчас наблюдает за столь неадекватной реакцией Рана, которую и не припомнит. Хотя нет. Риндо помнит, как парень потерял над собой контроль впервые, когда бил местного хулигана, который посмел Хайтани-младшему разбить очки и нос в придачу. Тогда впервые в жизни Ран почувствовал, как костяшки пальцев ноют от ударов, а капли крови, горячие, подобно лаве, окропляют кожу лица.       Парень прошёл в комнату, медленно водя взглядом по пространству, словно стараясь хоть за что-нибудь зацепиться. Но не было ничего необычного в комнате. Зачастую, даже если люди уходят из жизни тихо, они все равно оставляют ещё какие-либо вещи, зацепки и прочее после себя, в надежде, что их кто-то найдёт. Нет в этом мире ни одного человека, который бы совершил суицид с желанием, чтобы о нем никто не вспомнил, никто не узнал. Ведь каждому нужно оставить после себя даже крохотную частицу той боли, которую он нёс при жизни. И частицу той боли, что стала последней точкой, разделяя тонкую грань жизни на «до» и «после».       Опустившись на корточки возле кровати, Риндо завёл руку под матрас и провёл пальцами под ним. Сначала ничего не попалось странного. Точнее он нащупал пальцами пустую пачку презервативов, закатив глаза и мысленно поинтересовавшись у брата почему нельзя было выкинуть сразу, а запихивать под кровать, но все же решил руку завести чуть дальше под матрас. Пальцы коснулись чего-то прохладного с острыми гранями.       Ухватившись пальцами за этот предмет, Хайтани-младший потянул его на себя, вытаскивая из-под кровати что-то наподобие футляра.       Парень достал эту жестяную коробочку, которая, судя по всему, потеряла свой первозданный облик. Пришлось приложить немного усилий, чтобы открыть её. На дне футляра аккуратно покоится нож с деревянной резной ручкой. Лезвие опалено огнём, поэтому на нем чёрные разводы, придающие лезвию субъективно неровный вид. А ещё чёрные очертания напоминают ночной и непроглядный лес, когда лишь старые ели кажут свои макушки.        Риндо по привычке достал из карманов джинсов белые перчатки, которые всегда носит с собой, дабы, если обстоятельства вынуждают, браться за оружие, чтобы заведомо не оставлять отпечатков пальцев и потом не тратить время, чтобы их стереть, потому что даже если сотрёшь эти отпечатки, все равно в мозгу занозой сидят предательские мысли что где-то да могут они остаться.       Натянув перчатки на руки, парень двумя пальцами достал нож из футляра, приподнимая немного его лезвие к свету от люстры. Слегка прищурившись, он принялся рассматривать этот предмет внимательней, чтобы от взора не ускользнула ни малейшая деталь. Да вот только никаких примечательных особенностей не нашлось. Лишь тот факт, что нож опаливали несколько раз на протяжении длительного времени и опаливали только лезвие. Но для чего?                                   Ран, местами срываясь в лёгкий бег, держит в руке телефон с открытой картой, чтобы ориентироваться в ней из-за запутанных закоулков и подворотен. Наконец, парень вышел к извилистой дороге, которая, словно змея, ползёт наверх, а на самом верху холма из-за массивных деревьев выглядывает верхушка часовни. Деревья скрывают само здание от посторонних взглядов, словно оберегают и сохраняют тайну этого места. От корней деревьев, несмотря уже на солнечный день, тянется пелена тумана, а солнечным лучам здесь места нет.       Ран в удивлении приподнял одну бровь, не понимая, что за хуетень с этим местом, которое буквально кричит: «Убирайся!». Совсем смазано до слуха донеслись всплески волн. Это здесь.       Понимая, что он не пройдёт насквозь, а лезть через забор у главных ворот не совсем разумно, парень двинулся вдоль кованого железа, высматривая хоть одну лазейку, чтобы попасть на территорию. Либо он где-то дальше просто перемахнёт через забор, благо рост позволяет.       По мере продвижения вперёд, по правую сторону взгляду открывался небольшой сквер, который, в отличие от загадочного здания на холме, никак не помеченного на карте в телефоне, зиял умиротворением и спокойствием. Но для Хайтани, казалось бы, нет ничего интересного в этом сквере, пока он не увидел, как на ветру слегка колышутся белокурые пряди. Хизер сидит у фонтана, заложив ладони под бёдра и смотрит куда-то себе под ноги. Даже отсюда видно, что плечи напряжены до мышечной дрожи, то ли от внутреннего давления, то ли от лёгкой прохлады, но черты лица все такие же спокойные.       Не отдавая себе никакого отчета, Ран устремился к девушке, сжимая правую ладонь в кулак, заводя руку немного назад.       — Бесишь, — прошипел Хайтани, замахнувшись.       Пряди волос, переливаясь в солнечном свете и солнечном отражении от воды, всколыхнулись, падая на лицо, а на губе проступили первые капли крови. Ещё прежние гематомы от ударов не сошли, как новый удар пришёлся в то же самое место, отдавая в голову импульсом боли.       Курокава молча приложила тыльную сторону ладони к губе, посмотрев на парня сквозь упавшие волосы на лицо. Во взгляде нет страха и нет потерянности, словно она понимает, что вызвало такой гнев со стороны парня, и за что она сейчас получила по лицу. Сделав короткий вдох, будто пытаясь что-то ответить, как Ран на корню обрубил эту попытку.       — Ничего мне не говори. Тебе вообще не повезло, что ты жива после этого послания, — парень достал из кармана джинсов пачку сигарет, выцепляя зубами одну из них за фильтр.       Лёгкие ментоловые нотки, переплетенные со свежим ароматом цветов, в которых буквально тонет сквер и они сами, осели на слизистых носовой полости сестры Изаны. Она приложила пальцы ко лбу и резко завела руку назад, откидывая тем самым волосы назад.       — Я никогда не была так далека от этого мира, — тихо произносит девушка, а капля крови падает на обнаженные бедра.       Нет ничего в мире более раздражающего, чем эти невнятные обрывки заученных фраз, которые периодически произносит сестра Изаны. Когда-то и кто-то научил их произносить, даже порой не задумываясь о смысле содержания этих фраз. Да вот только Ран не знает, что эти «невнятные фразы» всего лишь крик души, через которые Хизер хочет быть услышанной в этом мире. Хочет быть услышанной братом.        Но новая волна импульсов злости выплеснулась в кровь, но на этот раз обошлось без рукоприкладства. Хайтани лишь сильней сделал затяжку, а пепел осыпался к его ногам, разлетаясь на мелкие фрагменты, точно хлопья снега. Девушка медленно проследила за тем, как они осели.       Повлиять на послание она, увы, уже была не в состоянии, потому что след того человека простыл, как дым среди яблонь по утру, а события прошедших дней затянули с головой в свою утопию. И Хизер только и оставалось, что в немом ожидании наблюдать, что же будет дальше. И утром вдруг в голове зароились мысли, что именно сегодня брат и должен увидеть то послание, от чего стало горько на душе.        Она и сама хотела, чтобы Изана возненавидел её ещё больше, не жалея ни о чем более, но в сердце теплилась надежда, что именно он придёт за ней. Неважно: ударит или обнимет, но это был бы он. Но вместо брата на зов сердца пришёл Ран Хайтани, и оно жалобно сжалось.       Казалось, что спустя столько лет блужданий в собственном разуме более ничто не сделает больно сердцу, но сейчас эта боль бьёт по всем внутренним органам, а значит она жива, как никогда. И душевная боль оказалась в разы сильней физической и неё самой.       Ран протянул руку к губе девушки, механически смахнув багровую каплю крови. Ему до сих пор не ясно, что за демон преследует Хизер, но также он прекрасно видит, насколько она отчаянно пытается сбежать от него.       Он повторно покосился в сторону холма, где туман так и ползёт по склону.       — Что это за место?        Курокава повела плечами, поднимаясь с места. Она потянула руку, ухватываясь за ворот пуловера парня, который чуть приподнял руку, чтобы затянуться никотином, но замер, наблюдая за её резкими и в то же время парадоксально плавным движениями. Она воплощение нежности и жестокости одновременно.       Девушка потянула руку вниз, вынуждая его слегка податься корпусом вперёд и… Губы Хизер коснулись губ Хайтани. Её поцелуй мягкий, словно зима и едкий словно пепел. Ран с силой сжал зубы, что челюстные мышцы свело от напряжения, но он не позволил ей углубить поцелуй, буквально изнуряя и прожигая взглядом эти спокойные черты лица.       Девушка слегка отстранилась, всматриваясь в этот лиловый омут, который сейчас плавится под давлением внутренней злости. Она слегка улыбнулась, чуть прикрывая глаза, а белоснежные ресницы слегка вздрагивают. Хизер медленно опустила взгляд на его губы, но потом сразу же вернула его в омут лиловых глаз.       — Ты ненавидишь меня так же, как и все остальные, — усмехнулась Курокава. Эта усмешка зазвенела в голове парня, а горячее дыхание осело на его губах, обжигая их, но не так сильно, как обжёг этот трепетный поцелуй.       Пальцы разжались, выпуская ткань пуловера и девушка двинулась вперёд.       — Я приму любое наказание от Изаны, — улыбка становится более мягкой и широкой.       Левая рука обхватывает крестик на груди и рывком срывает с шеи одним движением вниз.       — Когда все демоны умрут, я стану твоей кончиной, — Хизер посмотрела на крестик в своей руке. — Исповедь. Искупление. Вера. Но все всегда считали, что я буду кончиной даже для самого Дьявола.       С этими словами девушка резко запрокидывает руку за спину и, переливаясь в лучах солнца, крестик канул в слегка зацветшую воду фонтана, опускаясь на дно.       Если ещё ночью была надежда встать на истинный путь, то сейчас нет. Есть ли смысл более бороться со всем тем, что внутри неё? Нет.       И только лёгкий порыв ветра оставил за Курокавой шлейф весеннего аромата, наполненный хрупкой мелодией дождя.