Мне нужен доктор

Доминик Говорят, мир полон безумцев. Так ли это? Отчасти… Жизнь сурова и часто бьет по яйцам. Все ломаются, рано или поздно. Знаешь, как ветвь дерева зимой, когда на ней слишком много снега. Сначала будто бы и не замечает, но потом начинает сгибаться под навалившейся тяжестью. А затем оглушительный треск пронзает зимний лес, и дерево, издав болезненный надрывный стон, ломается. Раньше я любил лес… В нем можно потеряться, в нем нет видеонаблюдения повсюду. Нет правил. Безнаказанность, понимаешь? В лесу просыпается наше естество. Хищники… Жертвы… Пожалуй, главное, что меня в нем привлекало раньше — возможность спрятаться и замести следы. Сейчас настала другая эпоха. Легализировали маски. Ну как, легализировали? Конечно, их можно было носить и раньше. Но это было заметно. Сейчас маски перестали привлекать внимание. Мне нравится. Под кусочком ткани можно скрыть улыбку безумца. Анонимность. Безнаказанность. Она теперь не только в лесу… Я работал массажистом. Мне нравилось, когда пациент обнажается передо мной и рассказывает о своей боли. Мы прорабатываем болезненные точки. Мои руки умеют избавлять от боли и доставлять удовольствие. Мне начинают доверять. Но я захотел большего. Захотел, чтобы передо мной обнажали не только тело… Снял табличку «мануальная терапия» с двери частного кабинета и заменил на скромное «Психолог». Наспех распечатанные, скачанные из интернета лицензии теперь украшали стену вперемешку с дипломами массажиста. К черту, их всё равно рассматривают, только когда сидят в очереди, ждут. Я не собираюсь заставлять ждать. Говорят, из бывших рабов получаются самые лучшие хозяева. Я чуть изменил это высказывание и склонен считать, что из бывших психов получаются лучшие психологи. Впрочем, кому я вру? Бывших психов не бывает… Анабель Мне принесли чай в бумажном стаканчике. Какая милая забота, жаль, что мне плевать. Забота… Сколько раз я слышала это слово, когда его руки до боли сжимали мою кожу, оставляя синяки. «Я же о тебе забочусь, глупая!» Нет, лучше не вспоминать, иначе снова накроет. Итак, вернёмся к чаю. Не люблю его. Я хочу кофе, горячий и ароматный, а еще, желательно, в стеклянной кружке. Вдохнуть бодрящий запах, ощутить себя живой и не думать. Господи… только бы не думать. Но это роскошь, которой злая сука жизнь меня лишила. Раньше я могла засыпать, вспоминая события дня, прокручивая диалоги и представлять, как можно было бы остроумно ответить на какое-нибудь колкое замечание. Раньше я переживала о погоде, планировала, что купить в магазине или какой крем заказать через интернет. Так смешно, ведь теперь я даже не знаю, какой день недели на дворе. А месяц? Вроде осень… Да, точно осень, мне холодно. Если закрыть глаза, то можно почувствовать падение в бесконечность. Тоска разъедает грудь так, что ты уже физически ощущаешь боль. Будто в тебе растет черная дыра, поглощающая все хорошее и плохое, что может испытывать живой человек. Я живой человек? Кажется да, ведь я сижу, могу говорить и мне даже чай приносят. Но мне хочется уйти либо из жизни, либо обратно к себе, чтобы не видеть пристальный взгляд санитара. Он не отпустит, пока я не выпью чертов чай.       Моя рука дрогнула и случайно опрокинула легкий стаканчик. Какая жалость. Темная жидкость растекается по столу и капает на пол, на мою светлую пижаму, даря своё тепло. Очень кстати, ведь мне так холодно. Доминик Слово. Великая вещь. Словом можно вернуть к жизни. Можно, наоборот, убить. Я предпочитал второе. Мир нужно избавлять от слабых и недостойных. Раз уж природный естественный отбор не работает. Это раздражает, понимаешь? Вот эти жалкие попытки вытянуть слабых особей, которым сама природа жить не велела. Собираем смс-ками тонны денег, чтобы продлить агонию существа, которое загнется потом от первого же мимопроходящего гриппа. Впрочем, это тоже бизнес… Каждый вертится и зарабатывает как может. Но я избавлю этот мир от слабых. Мне это нравится. Чувствую себя сразу эдаким вершителем судеб. Ангелом смерти. Кстати, об ангелах смерти. Помнится, доктора Менгеле называли так же. У него было столько свободы, чтобы проверить резервы человеческого организма… У меня такой свободы нет. Но ничего, я доволен и тем, что есть. Она вошла в кабинет под аккомпанемент звонкого, хоть и немного неуверенно стука каблуков. Лицо спрятано под маской. Она тоже любит их. Но не так, как я. Я ношу маску, чтобы спрятаться от камер. Она — чтобы спрятаться от мира. Блондинка. Люди склонны быть расположены к этому цвету. Не важно, о человеке речь или о собаке. Психологи давно доказали, что собак со светлой шерстью боятся меньше, чем черных. Так и с людьми (да простят мне собаки, что сравниваю их с ними): блондинов и блондинок любят. Исключение составляет лишь холодный, почти белый блонд. Его так часто используют в фильмах, олицетворяя им отъявленных злодеев… Но я отвлекся. Обычно я выношу свой внутренний вердикт в течение десяти секунд. И дальнейшее общение с человеком лишь убеждает меня в собственной правоте. Но сейчас… Сейчас я действительно отвлекся, когда увидел её. Я уже не думал, что покажет мой вердикт — палец вниз или палец вверх, как на гладиаторской арене. Я думал лишь об одном — она нужна мне. Мне вдруг захотелось, чтобы эту маску, которая на ней, мог снимать только я. Представил этот процесс, как придерживая её за подбородок одной рукой, второй засовываю пальцы ей под маску и оттягиваю, чтобы обнажить её лицо перед собой. Представил и, стыдно сказать, возбудился. Как мальчишка, который случайно увидел в газете рекламу секса по телефону, где барышня в полицейской форме щеголяла двумя полушариями, вырывающимися из декольте. Я понимал, что нужно встать, встречая её, но не мог вот так взять и встать с встопорщенными от собственного стояка штанами. Мне казалось, что это очень заметно, хотя она, скорее всего, и внимания бы не обратила. У неё своих проблем хватает. Тогда я просто указал на стул предательски дрожащей рукой. «Здравствуйте» Собственный голос отдавал хрипотцой и казался чужим. Я потянулся к стакану воды, чтобы смочить пересохшее горло. Она не замечала моего волнения. Она пришла за помощью, и престарелый мужик со своим стояком был последним, на что она обратила бы внимание. А я… Я потерял себя. Мы перебрасывались короткими фразами и много молчали. Она — в своих проблемах. Я — в желании стать для неё её новым миром. Смотрел на неё и понимал, что вот она — та, кому я готов открыть дверь в свой мир. В мир, каким его вижу я. Я подошел к ней. И тогда заметил синяки на её руках. Мне пришлось отойти ей за спину, так, чтобы она не заметила, что у меня встал в очередной раз. Со мной никогда такого не было. Я продолжал ходить позади неё. Не слишком близко — она нервничала, напрягалась, ощущая мои шаги за её спиной. Вновь нелепые перебрасывания короткими фразами. Черт, я даже не помню, что говорил тогда. Наверняка какие-то глупости. Она встает. Уходит. Я понимаю, что мой мир рушится, когда уходит она. Если она не вернется, я сам найду её. Хочется верить, что вернется… Кабинет пуст, её нет. Лишь остаток запаха. Я знаю только Шанель номер пять и Красную Москву. Тут другое. Не знаю, как называется, но этот запах… Жадно втягиваю его носом, смакуя и запоминая, как собака запоминает след. Анабель Я всегда любила деньги. Лишь за то, что они давали возможности и чуть больше свободы действий. А еще я любила свою подругу Марию. Да, в школьные годы мы были не разлей вода. Общие секреты, обсуждение мальчиков и обмен косметикой. Но потом жизнь нас отдалила, подарив каждой свои проблемы. Однако её работа, из-за которой мы так редко виделись, предоставляла определенные привилегии, как и мои средства. Всегда обожала тот момент, когда она доставала ксиву. Люди меняются в лице, теряют уверенность. Пара звонков, перевод на карту - и вот я свободный человек без какой-либо запятнанной репутации. Мария просит только об одном. Чтобы я хотя бы ходила к психологу, иначе она сама лично сдаст меня обратно. Это тоже забота, но ей я доверяю и соглашаюсь. Меня трясло, когда я стояла перед красивой дверью с табличкой «Психолог». Я знала, чем все закончится. Он полезет в самое больное, резанет, как хирург без анестезии, и я сорвусь. Опять санитары, опять чай в бумажном стаканчике, опять Мария со взглядом, полным разочарования. Ладно… вдох-выдох, и я вхожу. Приятный на вид мужчина средних лет. На нем маска, но я вижу глаза. Его взгляд прямой, будто сразу видит, что у тебя в душе. Но, кажется, мое появление его от чего-то отвлекло, он нервничал. Наверняка горячая переписка с медсестричкой из стоматологии этажом ниже. Меня всегда раздражало видеть, как отвлекаю психиатров от личных дел, а потом они делают вид, будто всецело поглощены моими проблемами. Это фальшь. Мне захотелось сделать ему больно, ударить и убежать, только бы больше не слушать стандартные вопросы из разряда «расскажите о своих родителях». На кой черт мне о них говорить? Мне плохо, я умираю, а никто этого не понимает. Черт, ну вот опять. Не успела сесть на стул, а уже хочется сбежать. Но перед глазами вновь Мария, а я не хотела ее обижать. Последний человек из моей прошлой жизни. Мы говорили мало. Создалось впечатление, будто он не знает, что со мной делать. Я не удивлена, ведь мало кто берется за такие случаи, боясь сделать хуже. Мне неуютно. Я наблюдала за стрелкой часов на стене, мечтая, чтобы она бежала быстрее, и я могла уйти из этой гнетущей обстановки. Одно хорошо — не полез в запретную зону. Мою личную Зону Отчуждения, покрытую радиоактивной пылью и годами боли. Заброшенную, пустую, но такую, блять, всем интересную! Я ушла, думая о том, что это не самый худший вариант. Он мне не поможет, но и в душу не полезет. Подходит, чтобы Мария была спокойна. Странный тип. Мурашки пробежали по телу. Ну вот, опять мне холодно.