Мне нужен доктор

Доминик Что такое пять дней для обычного человека? Пустяк. Рабочая неделя с долгожданными выходными в конце. Пять дней для влюбленных — уже вечность. Пять дней для человека в отпуске — чудесные стремительные мгновения. Что такое пять дней для меня? Я посчитал, десять месяцев это примерно три сотни дней. Представьте кучу из трехста кирпичей. Горку, из которой каждый день уносят по одной красной частичке. Так и моя жизнь, оседает, как эта горка с каждым днем, скоро и вовсе исчезнет. Я благодарен Анабель, за то, что это были всего пять дней, а не две-три недели, как раньше. Это слишком дорогое для меня ожидание. Мы шли по парку молча. Было тепло, но я накинул толстовку — вдруг Анабель станет холодно вечером? Колесо обозрения неспешно покручивалось, выныривая из-за макушек деревьев. Не такое большое, как те, что показывают по телевизору, но всё же красивое. У парка пожилая пара кормила уток кусками хлеба, вызывая неприятные воспоминания… Вы когда-нибудь были так голодны, что с трудом подавляли в себе желание схватить брошенный птицам хлеб и поспешно сунуть его в истекающий слюнями рот? Я был… Особенно сильно голод чувствуется зимой, когда тело расходует больше энергии, чтобы не замерзнуть… Мы подходим к тиру, погруженные каждый в свои мысли. Не люблю современные тиры. Старые мне нравились больше. Без дурацких призов в виде плюшевых зайцев, но с работающими мишенями, которые можно было включить выстрелом и тогда сова моргала горящими глазами, крутила лопастями мельница или летел по орбите самолет. Современные тиры бездушны, как и современная техника. Но он оживляет Анабель. Такая отстраненная в обычное время, она будто оживает. Оружие в её хрупких руках смотрится просто потрясающе. Тебе очень идет, Анабель. Ты просто создана для моего мира. Он оживит тебя. «Ты отлично стреляешь» Анабель Очень часто, когда люди стреляют, то представляют своих врагов и людей, которые им не нравятся. Так сказать, выплеск негатива. Они промахиваются. Оружие не любит эмоций. Отец научил меня этому. Мне пятнадцать. Мы в поле холодной осенью. Мама готовит ужин в нашем небольшом дачном домике, а мы с отцом стреляем по тарелочкам, которые запускают из специальной машинки. Животных никогда не трогали. Лишь один раз отец сорвался. Когда местная дворняга напала на маму. Тогда он хотел пристрелить пса, но не смог. Вызвал специальную службу. У меня не получается и я страшно расстраиваюсь. Но папа говорит, что пока я буду нервничать, то не смогу прицелиться. Рассчитать траекторию полета. Очень важно откинуть мысли и сосредоточиться лишь на предмете. Видеть его, чувствовать и предугадывать… Сейчас я прицеливаюсь. Стрелять в обычном тире очень просто. Нужно попасть чуть выше середины банки. Бам… приятный звук падения. Я стреляю метко. Сбиваю одну за другой, как машина. Двумя запасными пульками вышибаю банки из соседнего ряда. «Ты отлично стреляешь» С моих губ срывается улыбка. Я много раз слышала эти слова, но от Доминика почему-то приятно. Хотя обычно раздражает. Но тут же моя улыбка сползает с лица… Мы гуляли в похожем парке. Я увидела тир и потянула Виктора за руку. «Ты издеваешься? Ничего что я инвалид по зрению?!» «Я сама постреляю! И подарю тебе игрушку. Идем!» Но он смотрит на меня глазами, полными ненависти. «Либо идешь со мной, либо одна здесь будешь гулять.» Меня начинает трясти от обиды. Я знаю, он может меня бросить одну посреди чужого города. Знаем! Проходили! Но меня понесло…разворачиваюсь и иду в сторону тира. Виктор ушел. Тогда я тоже смогла откинуть все эмоции. Домой вернулась с жутким плюшевым крокодилом. В тот вечер Виктор сломал мне указательный палец на правой руке. Я смотрю на Доминика. Он ждет моей реакции на комплимент. Что ему сказать? «Твоя очередь» Доминик Мне остается только усмехнуться и фыркнуть. Я даже шнурком в люверс теперь не всегда попадаю с первого раза. Можно я просто прирежу эти банки? Хоть это и бессмысленно, они ни в чем не виноваты… «Не терпится увидеть мой позор? Ну ладно.» Занимаюсь бессмысленной войной с жестяными цилиндрами. Понятное дело, промахиваюсь часто. Но это не самый критичный промах в моей жизни… «Мужик, ты че?!» Он испуганно оборачивается, а потом замечает нож в моей руке. Нам обоим страшно. Я понимаю, что если он уйдет, это может плохо кончиться для меня. Теперь я уже не занимаюсь «чисткой», теперь я сражаюсь за собственную жизнь. Через пару дней я пью кофе, под голос диктора из новостей, сообщающий про обнаруженное тело с тридцатью ножевыми. Тридцать… Ну надо же, как попал в круглое число. А я ведь и не считал даже… Расстреляв положенное количество, смотрю на Анабель, с улыбкой разводя руками. «Я не во всем такой ужасный.» Она, вроде бы и не против. Ты любишь оружие? У меня всего два патрона в макарыче. Кто-то скажет, что слишком мало. Я скажу — достаточно. Мы идем к окраинам парка, Анабель, кажется, даже не следит за дорогой и я увожу её в сторону от дороги, где совсем нет людей и останавливаюсь. У меня слишком мало времени, Анабель, я должен сделать это сейчас. Прости, что так резко. Вытащив макаров из кобуры, снимаю с предохранителя и вкладываю в её руку. Придерживая за ствол, направляю себе в грудь, касаясь её. «Что ты чувствуешь, Анабель? Что ты чувствуешь, когда одно твое движение властно над жизнью?» Анабель Наверное, я должна была испугаться. Кто ты, Доминик? Психологи не носят оружие и уж тем более не дают в руки буйным больным. Нормальный человек должен испытывать страх. Да…вроде так. Я не уверена. Мне не не страшно, но…интересно. Что это? Трюк из фильмов про то, как психолог излечивает душевнобольного? Или ты вовсе и не врач, что более вероятно… Я провожу пальцем по черному металлу. Тут у меня в голове включается обратный отсчет…3…2…1 Выстрел! Но мне не больно. Я жива. Может это шок? Не должно, ведь я стреляла в голову. Все звенит, я слышу крик, но как будто он издалека. Под толщей ледяной воды. Меня кто-то держит и кажется я отключилась. А потом белый свет. Очень яркий свет, и меня ведут под руки. Я знаю куда. Передо мной двери психбольницы... Нет, вот туда я точно не пойду! Не хочу быть одной из тех, кому насыпают тонну таблеток, а потом пускаешь слюни как дебил. И пить чай из бумажного стаканчика. Нет…только не чай. «Я ничего не чувствую, Доминик. Я уже проходила этот момент. Мне все равно. Но твоей смерти я бы не хотела. Ты можешь начать свою жизнь сначала, в отличии от меня.» Он смотрит на меня, не отрывая взгляда. А я смотрю на оружие. Вот черт! Да когда еще будет такой охуенный шанс?! Я хватаю пистолет в руку и навожу на свой висок. «А что чувствуешь ты сейчас?» Доминик так и не отпустил пистолет, поэтому быстро отводит его в сторону от головы. Но если до этого он выглядел сильным, приподняв подбородок и расправив плечи наводил пистолет на себя, то теперь выглядит совершенно иначе. Он больше не смотрит на меня, качает головой, сжав губы. Но потом просто прижимает меня к себе второй рукой. «Извини, Анабель… Слишком быстро… Тебе нужно больше времени.» Мне хочется оттолкнуть его от себя. Закатить истерику. Заплакать, ударить и уже отнять у него наконец гребаный пистолет… Внутри меня горит огонь. Огонь невыносимой боли. Он сжигает каждого, кто встает на моем пути, оставляя после себя угли сожалений. Все, до чего я прикасаюсь, обращается в прах. Прах, который я не могу собрать, сколько бы сил не было приложено. Сколько бы слез я ни пролила, сколько бы ни кричала, сколько бы часов ни просидела на полу своей ублюдской спальни. Ничего больше не вернуть. Я не стану прежней, познав такую боль. Виктор, ты сломал меня. Не просто сломал…ты изрезал мою душу подобно маньяку, снова и снова втыкал нож, наслаждаясь моей болью. Я умирала на твоих руках тысячи раз, а ты улыбался. «Тебя никто так не будет любить, как я». Нет, мать твою. Не в этой жизни, ни в какой либо другой мне не нужна любовь. Меня трясет, я совершаю очередную ошибку, но мне похер. Если уж и гореть, то так чтобы гребаные инопланетяне видели это пламя со своих галактик. Завидуйте, суки! Вам этого никогда не понять. Я тянусь к Доминику и целую его губы.