***
Он сидел перед компьютером уже двадцать минут, ничего не делая. Воспоминания разом хлынули на него, придавливая в кресло своей жестокостью. Арсений всегда терял связь с реальностью, когда картинки прошлого проносились перед глазами, оставляя после себя чувство неполноценности. Он переводит взгляд на часы — до конца рабочего дня ещё три часа — и вздыхает. Не сказать, что он любит свою работу, но та приносит ему приличную сумму денег, поэтому он цепляется за неё. С каждой зарплаты он может себе позволить несколько походов в театр, а это единственное в жизни, что приносит ему радость. — Арсений Сергеевич, чего зависли? — Мимо его стола проходит начальник с толстой папкой в руке, и подмигивает. Арсений слабо улыбается и для вида кладёт руку на мышку, несколько раз активно щёлкая. Ладно, Антон Андреевич тоже приносит в его жизнь радость. Вкупе со смущением, интересом, симпатией, волнением, тревогой, и диким желанием под него лечь. Да, Арсений преуменьшает, когда думает только о радости; Антон Андреевич наполняет его жизнь разными эмоциями. А лучше бы наполнял кое-что другое. На самом деле Арсений знает, что нравится начальнику: между ними искрит с такой силой, что впору ждать ударов молнии в открытое окно офиса. Как только Попов был принят на работу, Антон Андреевич стал выходить в зал к остальным сотрудникам, проходя мимо его стола (это ему сообщили внимательные коллеги), вызывал его к себе в кабинет чаще остальных (это ему сказала секретарша Оксана), и всегда ставил свою машину на парковке рядом с драндулетом Арсения. Этого ему никто не говорил, он сам убедился, когда Шастун задержался на работе. Все эти мелочи наводят Арсения на мысль, что ещё не всё потеряно, что он может ещё обрести любовь, но каждый раз спотыкается на слове «мелочь», и уходит в уныние. После того случая с Настей Арсений закрылся в себе. Он больше не участвовал в школьных постановках, не ходил на домашние вечеринки к друзьям, даже отдал свой абонемент в бассейн однокласснику, оправдываясь, что подцепил шипицу на пятке, и теперь ему туда вход заказан. Он скрывал свою маленькую проблему все оставшиеся школьные дни. Учителя, до этого хвалившие Арсения за активность вне учёбы, интересовались, всё ли дома хорошо, не обижают ли его одноклассники. Попову хотелось ответить что-нибудь в духе «природа обидела», но неизменно натягивал улыбку, заверяя, что всё в порядке. Последний звонок одиннадцатого класса прошёл отлично — он выступил с одним стихотворением в благодарность учителям, получив жиденькие аплодисменты, и ушёл домой, сфотографировавшись лишь с лучшим другом. Желания идти на выпускной не было, поэтому пришлось есть килограмм мороженого в надежде на ангину, чтобы у родителей была причина не пускать «бедного Арсюшу» на проводы молодости. Но наличие микрочлена, увы, вовсе не значило, что трахаться не хотелось — хотелось ещё как! Поэтому в Москве, куда поступил Попов, ему практически удалось заняться сексом. После единственного опыта с девушкой он решил даже не думать о женщинах, и переспать с парнем. Он придумал великолепный — как ему на то время казалось — план по скрытию его маленького графа. На ум сразу пришли ракушки для защиты паха во время бокса. «М-да, такую улитку действительно лучше прятать в ракушку», — Арсений нелестно отзывался о своём члене, но всё же купил самого маленького (а как же ещё) размера. А после просмотра порно, к нему пришла идея обзавестись трусами с вырезом на заднице. Он долго не решался, но в итоге написал на бумаге причины, по которым это приобретение было необходимым. Во-первых, у него был действительно хороший, упругий зад. Он даже выигрывал в некоторых сравнениях с актёрами из порностудии CockyBoys. Конечно, это была его субъективная и предвзятая точка зрения, но с членом же выходило объективно, так что в своей жопе он был уверен. А во-вторых, их необязательно было снимать во время секса! На этом список причин заканчивался. С того момента он практически всегда ходил в этих откровенных трусах — видимо, в надежде на то, что какой-нибудь секси-парень прижмёт его в туалетной кабинке и трахнет по-быстрому. Увы, то были лишь фантазии, а вот план с ракушкой почти выгорел. Никита был спортсменом, ходил на баскетбол, волейбол, футбол и не ходил на пары от слова совсем. Из-за его неугомонного и беспечного характера они и познакомились. Арсений вообще-то тоже был красивым молодым человеком: стройные ноги, округлая задница, лёгкие очертания пресса, длинные чёрные ресницы и ясные голубые глаза были причинами постоянных девчачьих улыбок и долгих взглядов парней. Так что с Никитой они быстро нашли общий язык — буквально. Но прошлый опыт всё ещё лежал тяжким грузом на сердце, поэтому Арсений решил пустить в ход тяжёлую артиллерию — нацепить ракушку под открытые трусы, и не думать больше ни о чём. Как только все тренировки у Никиты закончились, они завалились в комнату Арсения, заранее выгнав оттуда соседа. Попов, оказавшись наедине с идеальным Никитой, в рекордные секунды разделся, и от стресса принял откровенную позу — встал на колени, уткнувшись лицом в подушку. Казалось бы, еби себе на здоровье парня в сексуальном нижнем белье, и не задавай лишних вопросов, но Никита был чересчур любопытным. Получив отказ на просьбу снять трусы, он не успокоился, что послужило ему роковой ошибкой. Параллельно с тем, как он разрабатывал дырку Арсения — тот тихо наслаждался ласками в заднице, ничего не подозревая — он аккуратно стянул трусы до середины бедра, и Арсений пришёл в себя от щелчка резинки о кожу. — Эм, — Арсений замер, понимая, что произошло, крепко зажмурился и медленно повернул голову на напряженный голос Никиты. Тот рассматривал небольшую белую ракушку в руках, то и дело стреляя глазами на полувставший член Арсения. — Слушай, а ты проверялся? — В смысле? — Голос Попова был тихим, он ожидал чего угодно, но не этого равнодушного тона. — На гормоны. Вдруг у тебя… болезнь? — Он вскидывает одну бровь, избегая смотреть Попову в глаза, всё ещё вертя в руках ракушку. Тишина была слишком громкой, а член, так и не получивший внимания, быстро упал, отчего Арсению вмиг стало стыдно. Он полностью опустился на кровать животом, скрывая пах от чужих глаз. Никита брезгливо отбросил от себя ракушку и встал, начиная одеваться. — Я думаю, тебе стоит провериться, мало ли, вдруг навсегда таким останется. — Сам проверься, гандон, — Арсений натянул трусы, игнорируя валяющуюся в спутанном одеяле ракушку, решив выкинуть её позже. Никита опешил, скривив лицо. — Не обижайся, ну. Обещаю, я никому не скажу, — он неловко чешет затылок, не поднимая глаз с пола. Арсений фыркает — внутри не остаётся практически ничего, только опустошение и обида. «Да уж, такой смелый на людях, а испугался маленького члена», — Попов горько улыбнулся своим мыслям, закрывая дверь за парнем. Больше они не общались, избегая друг друга в университете.***
До конца рабочего дня остаётся сорок минут, а он не может найти электронную версию договора. Арсений даже к Димке пришёл за помощью, но тот лишь пожал плечами, сказав посмотреть в архиве. Попов не любит ходить в архив — там работают не очень приятные дамы, которые подозревают каждого, как минимум, в убийстве детей. По другому объяснить их взгляды невозможно. Но ещё он не любит архив из-за закрытых ящиков с договорами, ключи от которых хранятся у начальника. Если бы Попов имел агрегат побольше, то не задумываясь бы лёг раком на эти ящики, широко раздвинув ноги для Антона Андреевича. Но ему не хочется терять работу из-за своих желаний, и ещё больше не хочется потом работать в компании после конфуза, избегая косых взглядов коллег. Арсений уверен, что Шастун его не уволит, потому что несмотря на маленький член, мозгов у Попова намного больше. Так что он собирает яйца в кулак вместе с членом — а он может себе это позволить — и идёт к Шастуну. — Антон Андреевич, не мешаю? — Он просовывает голову в щель, приоткрыв дверь, и заходит внутрь, когда слышит «войдите». Шастун прикрывает телефонную трубку рукой, одними губами произнося «секунда», и продолжает разговаривать с кем-то важным. Арсений понятливо кивает и ждёт, вставая у края длинного стола. За последний год он чаще остальных был в кабинете начальника — сначала его вызывали по работе, в основном, чтобы похвалить. Ещё ни разу он не был тем, на кого кричит Шастун, и это было поводом для гордости. Потому что начальник отчитывал строго по делу, и если он кричал, то слышали все. Димка ему как-то сказал, что он единственный счастливчик, кто не познал гнев Шастуна, поэтому не имеет седых волос и так молодо выглядит. Арсений лишь нервно рассмеялся, говоря, что всё ещё впереди. Потом Антон Андреевич стал вызывать его к себе просто так: выпить кофе, угостить конфетами или печеньем. Сначала Арсений мягко отказывался, но потом несколько раз ловил на себе пронзительные взгляды начальника, и пришлось согласиться. Это ни в коем случае не было харассментом, хоть Лена из соседнего отдела была иной точки зрения, но Попову кажется, что это из зависти. Ему слишком нравились их редкие посиделки, наполненные всякой болтовнёй, обсуждением фильмов, музыки и сотрудников, чтобы назвать это харассментом. Шастун большую часть времени был в хорошем расположении духа и частенько пытался разузнать, какого мнения о нём коллеги, но Арсений усиленно делал вид, что не понимал, о чём речь. Не будет же он рассказывать, что практически все девушки — и он в том числе — хотят посидеть на его прекрасном лице. В любом случае, Антон Андреевич всегда смеялся над его глупыми каламбурами или шутками, сказанными невпопад. В такие моменты Арсений чувствовал себя особенным. — … Сергеевич! — поглощённый своими мыслями, Попов залип на песочные часы на столе, не слыша обращения. — Сеня! Вздрогнув от ненавистного имени, он поднимает глаза на Шастуна, пару раз моргнув. — Да, Антон Андреевич? Брови начальника ползут вверх. Он упирается локтями в стол, сложив руки домиком, и утыкается подбородком в ладони, ласково улыбаясь. — Что «да»? Ты же сам пришёл. Арсений невольно любуется тёплым выражением лица и спадающей на лоб кудрявой чёлкой. Ему так нравятся вьющиеся волосы Шастуна, что он часто представляет, как тянет их во время минета… Он останавливает себя на этой мысли, в глубине души повторяя, что такого никогда не будет. Он ведь не хочет никого разочаровывать, а помечтать можно и дома. Замечая перемену настроения в лице подчинённого, Шастун встаёт с кресла и медленно идёт вдоль стола, поправляя рукава рубашки. — Не могу найти один договор в базе. Димк… Дмитрий Темурович советовал посмотреть в архиве. Не могли бы вы дать мне, — он осекается, когда расстояние между ними становится совсем маленьким, и упирается взглядом в галстук, не в силах поднять глаза выше. — Ключи? Антон Андреевич хмыкает, опуская голову ниже, так что теперь Арсений смотрит прямо в родинку на кончике его носа. — Ну раз Димка сказал, значит надо искать, — и непозволительно близко обходит Арсения, задевая плечом. Попов облегчённо выдыхает, только сейчас понимая, что задерживал дыхание. Всё-таки начальник умел вывести его из равновесия. В кабинете на стене висит большая ключница, и Шастун выуживает оттуда связку маленьких ключиков. Оборачивается, в воздухе тряся ими, и те приглушённо звенят. — Попов, ты идёшь? — А… — Вспомнил, что мне тоже надо кое-что посмотреть. — Он говорит это, уже выходя из кабинета, и Арсений не верит ему ни на йоту. В тишине они спускаются на два этажа ниже, обходят стойку информации, Шастун приветственно машет улыбающейся Ирине, проходят длинный узкий коридор, в котором сталкиваются с главой отдела менеджмента, и Антону Андреевичу с минуту жмут руку, активно её потряхивая. — Похоже, что вам не помешали бы солнечные очки в пол лица, — улыбается Арсений, когда они наконец выходят из коридора. — Вы слишком знамениты. В архив они заходят без проблем — всё-таки он с начальником, никто не будет смотреть на него, как на говно — и Арсений сразу же идёт вдоль бесконечных полок с ящиками; те рассортированы по датам и по номерам договоров, но он бывает здесь не часто, поэтому приходится быть внимательным. За ним по пятам следует Шастун — Арсений слышит его дыхание — и это слегка нервирует. Помещение архива не маленькое, с высоким потолком, хоть и без окон; освещение хорошее благодаря длинным белым плафонам. Но Попов всё равно чувствует тревогу, словно он вернулся в девятый класс, в ту проклятую подсобку для спортивного инвентаря. Он останавливается возле бог-знает-какой-по-счёту-полки, и бегло осматривает ящики, но мысли совсем в другом месте. Сколько ему ещё мучиться этими воспоминаниями, сколько ещё раз он будет себя чувствовать никому не нужным? Он ведь даже ходил к урологу-андрологу по совету Никиты, потратил кучу денег на ёбаные гормоны, но врач лишь пожал плечами, сказав, что с эндокринной системой всё в порядке — просто так легла карта. Арсений был зол на врача, гормоны, карту и весь мир. Он смирился с тем, что никого в своей жизни ебать не будет, но его-то почему никто не ебёт? За потоком гнетущих жизненных вопросов он не замечает, как близко сзади к нему подошёл Шастун, и буквально врезается в него, когда разворачивается всем корпусом. — Антон Андреевич, я— — Арсений Сергеевич, всё хорошо? — Видимо, тот замечает потерянный взгляд Попова, поэтому заботливо хватает его за предплечье, несильно удерживая. — Нужный вам ящик чуть дальше. Они так и идут, почти под руку, пока не оказываются у самой дальней полки. Арсений хочет сказать, что здесь ничего нет, что Шастун не знает, что ему нужно, но хватка на руке усиливается и его вжимают спиной в стену, выбивая воздух из лёгких. — Арсений, Арс, — Шастун горячо, словно в бреду, произносит его имя, в опасной близости от лица. — Ты такой красивый. У Попова перехватывает дыхание. Он резко поднимает взгляд с приоткрытых губ на потемневшие глаза и пропадает. На него никто ещё так не смотрел — были похотливые, заинтересованные, насмешливые взгляды, но так пламенно и возбуждённо — ни разу. Всему телу внезапно становится жарко. — Я собираюсь тебя поцеловать, — он внимательно вглядывается в лицо Арсения. — Если тебе противно, лучше уходи. Одной рукой Антон упирается в стену рядом с головой Попова, а другую кладёт на шею, притягивая ближе. Арсению бы вспомнить про мозги, крикнуть, убежать, забыть, но он доверительно прикрывает глаза, сталкиваясь с горячим ртом. Они пылко целуются, кусая губы друг друга, будто после знойного жаркого дня наконец сделали глоток воды. Арсению хочется заскулить от избытка чувств, но получается только приглушённо мычать, тычась носом в гладко выбритую щёку. Антон крепко держит шею, впиваясь пальцами в кожу, с целью оставить свои метки. Стараясь быть ближе, он заводит руку за спину Арсения, и сжимает ей ягодицу, добиваясь протяжного низкого стона. — Ты ахуенно горяч, знаешь? — Шастун прерывает поцелуй, широко лизнув открытый рот. Он осматривает лицо Арсения на предмет дискомфорта, и улыбается, ничего не заметив. Уткнувшись носом в мокрый висок, он лижет бешено пульсирующую артерию, собирая капельки пота языком. Арсений коротко стонет, потираясь задницей о широкую руку, и Шастун с силой проводит ребром ладони между ягодицами. — Так долго меня динамил. Он с укоризной смотрит на Попова, надеясь на внятный ответ, но тот мгновенно чувствует себя виноватым, и закусывает нижнюю губу. Ему становится стыдно за то, что так открыто флиртовал с Антоном, сидя в его кабинете, давая надежду на что-то большее. Арсений кладёт руки на широкие плечи и тянется к пухлым губам, надеясь, что Антону этого будет достаточно. В этот раз поцелуй получается глубоким и неспешным. Арсений опускает руки на талию Шастуна, сжимая бока и толкаясь бёдрами вперёд. Хочется большего — больше открытой кожи, прикосновений, громких стонов. Антон мягко кладёт ладони на грудь Попова в останавливающем жесте. — Подожди, — он несколько раз облизывает губы, часто и шумно дыша. — Ты пойдёшь со мной на свидание? И это то, чего так боялся Арсений. Он уже предвидит цепь событий: лёгкий ужин — квартира Антона — микрочлен — занавес. Трагикомедия в трёх актах. Арсений думает: начать писать заявление на увольнение прямо сейчас или позже? Он считает себя не пессимистом, но реалистом, и уверен, что любой его ответ приведёт к такому исходу событий рано или поздно. Здесь и сейчас у него есть последний шанс отказать, дать понять, что они просто коллеги, не разочаровывать ни себя, ни его. И никогда больше не снимать ни перед кем трусы. В голове что-то щёлкает, и неожиданно возникает образ обозлившейся Насти. Он закрывает глаза в попытке избавиться от ненавистной картинки, но воспоминание сменяется Никитой, в глазах которого плещется ни что иное, как жалость. Он жмурится до мелькающих точек перед глазами и внезапно чувствует мокрый поцелуй на кончике носа. Открывая глаза, он натыкается на влюблённый взгляд, обволакивающий с ног до головы. Арсений чувствует настолько сильную нежность, что сдавливает грудь. Хочется задать миллион вопросов: зачем я тебе? чем заслужил твоё внимание? ты готов к моим загонам? Арсений неприлично долго смотрит в надежде на крик, насмешку, раздражение, но видит в глазах только сердечки, и решается. — Да, — получается неуверенно, полувопросительно. — Да? — Шастун неверяще улыбается, сжимая его плечи. — Ага, — Попов высвобождается из захвата и отходит на шаг, не поднимая глаза, поправляет на себе рубашку. — Когда идём? Он не позволяет себе думать об этом сейчас, полностью доверившись чувствам. Он подумает о последствиях позже, хоть и знает заранее, что ничего хорошего из этого не выйдет. — Я тебе напишу, — Антон внимательно смотрит на потрёпанного Попова, будто тоже ищет насмешку, и Арсению снова становится стыдно. Он задумывается, как же тогда чувствуют себя мошенники, обманывая людей направо и налево, если он просто не договаривает, а ему уже плохо? Шастун потеряно оглядывается, будто бы забыл, где находится, и достаёт из кармана связку ключей, вкладывая её в руку Арсению. — Потом занесёшь. — Он кивает сам себе, разворачивается, и идёт по направлению выхода пружинящей походкой. Попов подносит свободную руку к зудящим губам, проводя по ним пальцами, и счастливо улыбается.***
В квартиру они заваливаются сплетённым комком, не в силах оторваться друг от друга, на пути спотыкаясь о пару кроссовок у порога. Арсений вылизывает рот Антона, проходясь языком по ровному ряду зубов и непрерывно стонет в поцелуй. Ему мокро, щекотно, приятно, и ещё куча всего, так что он старается охватить руками всё и сразу, просовывает ладони под тонкую рубашку, и оглаживает бока. Антон резко отрывается от губ Арсения — взгляд поплывший, губы красные — и закрывает за ними дверь. — Спальня прямо и направо, — он разворачивает потрёпанного Попова за плечи, толкая по сказанному направлению, — Я сейчас, — и убегает, судя по всему, в ванную. Арсений нервно теребит край полупрозрачной чёрной рубашки, и идёт в комнату, осматриваясь. Спальня обставлена изумительно: в глаза бросается большая кровать с пушистым на ней пледом, потом он замечает тёмно-синий потолок, выполненный в стиле звёздного неба с лампами-кометами, небольшую гардеробную и зеркало в полный рост. Попов подходит к последнему и осматривает себя с головы до ног, подмигивает своему отражению, приходя к выводу, что у Антона не было и шансов. Он качает головой и издаёт нервный смешок, вспоминая свою былую уверенность и дерзость, которая по непонятным причинам возвращалась в присутствии Шастуна. Присмотревшись к шее, он замечает небольшую красную метку, и по телу проходит дрожь. Ужин прошёл прекрасно — они общались как ни в чём не бывало, смеялись, флиртовали, и как шаловливые дети пинали ноги друг друга под длинной скатертью ресторанного столика, улыбаясь во все тридцать два. Антон («— Прекрати называть меня по отчеству, иначе у меня встанет прям здесь») осыпал его комплиментами, и, получив предупреждающий взгляд от Арсения, поднял руки в капитулирующем жесте, но продолжил уже завуалировано: — В прошлом месяце ты был единственным, кто получил двойную премию за продлённый контракт с клиентом. И — Ира с отдела маркетинга постоянно трётся у моего кабинета, — выдержанная пауза. — Жаль, что не ты. И — Знаешь, прочитал недавно, что все люди с голубыми глазами это дальние родственники ангелов… И — У тебя ахуенная задница. — Не всегда получалось завуалированно, но Арсений похвалил его за старание. После ужина они заказали такси, потому что позволили себе расслабиться, выпив виски в ресторане. В машине на каждом повороте Антон жался ближе, под конец поездки вжимая Арсения в дверцу, и поглаживал бедро горячей ладонью. В ресторане и такси Попов не нервничал, будто бы питался энергией и уверенностью, исходившими от Антона. Сейчас же, стоя перед зеркалом, совершенно один в спальне Антона, до него доходит — словно водой окатывает — что он снова всё испортит. Внутри всё холодеет от одной мысли, как поведёт себя Антон, увидев его голым. Хочется спрятаться, но в шкаф уже поздно, да и он не из тех, кто будет давать заднюю. — Арс, — Шастун стоит в дверях по пояс голый, с мокрой чёлки капает на торс, и Попов провожает капли загипнотизированным взглядом. — Всё в порядке? Арсению хочется взвыть — почему он такой милый? После того как он увидит его микрочлен, заботливый тон уйдёт, оставив после себя лишь равнодушие. Попов может написать эссе на десять страниц, приукрашивая эпитетами, как всё будет: игнорирование на работе, первые крики начальника, косые взгляды коллег, и запрет на посещение кабинета, в котором они пили чай с плюшками. Если он всё это знает, зачем же мучает себя, оттягивая неизбежное? Говорят, даже атеисты молятся богу в момент смерти. Ещё говорят, бог любит троицу. «Когда я стал таким религиозным?» — сам себе удивляется Попов, но вслух говорит другое. — Всё отлично, — он смотрит на Антона, размышляя, почему именно рядом с ним включается когда-то уверенный в себе Арсений, и решает плыть по течению, веря, что куда-нибудь оно его обязательно приведёт. Он подходит ближе, медленно расстёгивая пуговицы на рубашке, приподнимается на носочках, утыкаясь губами в подбородок Шастуна. — Поцелуй меня. Того дважды просить не надо. Он набрасывается на Арсения с пылкими поцелуями-укусами, будто весь вечер ждал этой команды, подхватывает под бёдра, и идёт к кровати, бережно укладывая на неё Арсения, словно тот сделан из хрупкого материала. Пока Попов оглушён внезапной переменой плоскости, Антон успевает снять брюки с трусами, и ложится между его ног, утыкаясь лицом в плоский живот. — Ты очень красивый, знаешь? — Ты уже говорил, — Арсений на самом деле не сука, Арсений хочет слышать эти слова до конца жизни, но он знает, что скоро комплименты закончатся, и от этого становится грустно. — Я готов тебе каждый день это говорить, пока ты не поймёшь, — Антон поднимает голову и в его глазах так много решимости, что Арсению невольно хочется верить. Шастун приподнимается на локтях, двигаясь выше, и целует прямо в губы; так нежно, что у Арсения в груди всё сжимается. Он подаётся вверх, желая быть ближе, и Антон опускается на него всем телом, кожа к коже. Они оба стонут в поцелуй, потираясь друг о друга, словно наэлектризованные. Ради этого Арсений готов был отдать все свои годовые премии — лишь бы ещё раз почувствовать бархат чужой кожи, наслаждаясь прикосновениями. — Так долго мечтал, — Антон шепчет в губы, и от тихого голоса у Арсения бегут мурашки по всему телу. Мечтал? О нём? Хочется едко ответить, что он далеко не предел мечтаний, но Антон говорит так искренне, что Арсений не решается испортить момент признания. — Ты мне очень нравишься. Арсений хочет сказать — ты нравишься мне сильнее. Арсений хочет сказать — ты привносишь в мою жизнь краски. Арсений хочет отдать ему своё сердце, но боится, что третьей катастрофы оно не переживёт, поэтому просто молча целует, крепко прижимаясь губами. Думает — да пошло оно всё — и сам разрывает поцелуй, откидываясь на кровати. Разводит руки в стороны; полы рубашки открывают вид на очертания пресса и россыпь родинок на бледной коже. Устремляет глаза в потолок, боясь встретиться взглядом с Шастуном и утонуть в чувствах. Всем своим видом говорит: делай со мной всё, что хочешь. Антон приподнимается, вставая над ним на колени, и долго смотрит, проводя пальцами по подтянутому животу. — Не знаю, что у тебя сейчас в голове, но ты прекрасен, — восхищённо говорит тот. «Это ты ещё не видел, что у меня в штанах», — Арсений думает, что Антон читает мысли, иначе никак не объяснить того, что тот берётся за пуговицу на его брюках, вжикает молнией, шлёпает ладонью по бедру Арсения, заставляя приподнять задницу, и стягивает наконец брюки. Шастун отшвыривает ненужную вещь назад, тут же припадая горячими поцелуями к редкой дорожке волос от пупка до резинки трусов. Он исследует кожу мокрым языком рядом с тканью, и Арсению одновременно жарко и страшно — настолько, что член полностью никак не встаёт. Ему кажется, что если он лишится защиты под названием «трусы», то реальность обрушится на него своей неизбежностью. Страх сжимается где-то в районе живота, придавливая руки к кровати, и он не может даже вдохнуть. Арсений чувствует, как тёплые руки стягивают с него белье, чувствует, как дыхание щекочет его плоть, и зажмуривает глаза, начиная обратный отсчёт. Мокрое прикосновение языка ощущается неожиданно. Он резко открывает глаза, упираясь взглядом в тёмный потолок с россыпью звёзд, убеждается в том, что мир не остановился, а он не рассыпался на микрочастицы, и снова чувствует приятные прикосновения в паху. Приподнимаясь на локтях, он смотрит вниз, ожидая увидеть отвращение, непонимание, злость, жалость, но сталкивается с диким блеском в расширенных зрачках, и у него перехватывает дыхание. Антон поочерёдно лижет нежную кожу яичек, коротко постанывая, будто это лучшее, что он делал в своей жизни. Затем переходит на член, не пропуская ни миллиметра кожи, и несколько раз звонко чмокает головку, облизывая уретру. Арсений краснеет, кажется, до самых корней волос, сердце бешено стучит, не находя себе место, и он не в силах больше терпеть возбуждение наравне с давящим чувством стыда у себя в груди. — Нет, не надо, — ему до ужаса приятно всё, что делает с ним Антон, но он всё ещё считает, что не достоин ничего из этого: ни восторженных взглядов в свою сторону, ни жарких поцелуев, ни тем более такого внимания к своему микрочлену. Он разрывается между «выеби меня» и «оставь меня в покое», но сейчас чаша весов склоняется ко второму. Шастун смотрит на него поверх уже затвердевшего члена, не прекращая посасывать и лизать. Попов пуще прежнего краснеет под этим взглядом; ему хочется закрыться, спрятаться в свою ракушку и никогда больше не выходить наружу. — Антон! Он отталкивает от себя мужчину рукой, и перебирается в противоположный угол кровати, заползая под одеяло. Перед глазами картинки того, как Антон с наслаждением лижет его член, и в паху у Арсения приятно тянет, но он игнорирует глупую физиологию, плотнее заворачиваясь в кокон из одеяла и жалости к себе. — Арс, — сквозь слои ткани он слабо, но чувствует прикосновение в районе плеча, и замирает. — Арс, я сделал тебе больно? Хочется кричать, рвать и метать. Почему он остаётся таким милым даже сейчас? Разве он не видел его член? Разве это не объяснение всему? Видимо, нужно сказать об этом вслух, чтобы маленький слонёнок в комнате наконец исчез. — У меня микрочлен, — Арсений глухо бубнит себе под нос, со стороны выглядя как большая гусеница. Он чувствует движение позади себя, но дальше ничего не происходит. — Что? Я не слышу, извини, — голос Антона полон раскаяния, и разбитое сердце Арсения делает ебоньк. Одним резким движением он откидывает одеяло, садясь в кровати, и разворачивается лицом к Антону, запрещая себе смотреть выше острых ключиц. — У меня микрочлен, — его голос не дрожит, и он горд этим фактом. Жаль, что сейчас не июнь.* Пауза затягивается, он набирает воздуха в лёгкие, решаясь посмотреть в лицо Антона. Тот сидит взъерошенный как воробушек, и в глазах плещется непонимание. — И что? — говорит он. Арсений вскипает. — Как «что?», ты слепой? Не видишь, что он как у ребёнка? Я даже трахнуть никого не могу этим обрубком. «И что», — он передразнивает, закатывая глаза. Нестерпимо хочется задеть Антона, и он продолжает. — Я вижу, что ты разочарован, не притворяйся. Шастун хмурится от последних слов, и Попов мысленно ликует, надеясь получить то, что изначально рассчитывал. Он ждёт, когда можно будет в порыве самобичевания сказать: «А я говорил, что так будет — что и требовалось доказать». — Но мне нравится твой член. — Что? Такого ответа он точно не ожидал. Арсений вглядывается в лицо Антона, в надежде найти издёвку, но натыкается на тёплый взгляд. Антон медленно движется ближе к нему, отбрасывая одеяло на пол, и Арсений невольно напрягается. — Мне нравится твой член, — непреклонно повторяет тот. — Но ещё больше мне нравишься ты. Твои невероятные мысли, уникальные взгляды на вещи, удивительная фантазия, — он бережно кладёт вспотевшие ладони на щёки мужчины, упираясь своим лбом в лоб Арсения, и говорит прямо в губы. — Так хочется залезть в твою голову, посмотреть, что там творится, и убить всех тараканов, мешающих тебе открыться. Арсений издаёт тоненький звук, похожий на скулёж; в горле так тяжело, будто залито цементом, и он не может даже сглотнуть. — Ты самый чудесный человек в моей жизни, я не могу не думать о тебе каждую минуту, — он говорит так тихо, что Арсению приходится задержать дыхание, чтобы не пропустить ни слова, — Мне нравится в тебе всё, включая твой член, ведь он тоже часть тебя, как и руки, глаза, нос, — он трётся о него своим, и в этот момент Арсений не может сдержать слёзы; те текут по его щекам, сталкиваясь на пути с пальцами Антона. — Даже если ты так себя ненавидишь, не волнуйся, я буду любить тебя за двоих. Не дожидаясь ответа, он целует Арсения с таким напором, что тому приходится лечь обратно на кровать. Антон сминает губы, рычит, покусывая нижнюю, и Арсений плавится под его прикосновениями, широко разводя колени. Слёзы застывают солёными дорожками на его щеках, и Антон лижет их под хриплый смех Попова. — Хватит, — он мотает головой в попытке уйти от мокрого языка, но всё тщетно: Антон держит крепко. — Ты же не собака! Шастун вытаскивает язык и дышит часто-часто, задорно смотря на Арсения. Он без слов склоняется над его шеей, и кусает местечко под подбородком, спускаясь ниже. Попов закрывает глаза, чувствуя каждое прикосновение к своей коже — мурашки доходят аж до затылка. Он дёргает тазом вверх, когда Антон нежно покусывает кожу у пупка, и коротко выдыхает, полностью вверяя себя рукам мужчины. — Арс, — хрипловато зовёт его Антон, склонившись в сантиметре от члена. — Можно? В глазах томительное ожидание, и Арсений понимает, что не смог бы ему отказать, даже если бы хотел. Он кивает как болванчик, и громко стонет, когда Антон берёт в рот полностью; активно двигает головой, пальцами лаская поджавшиеся яички, и Арсению так хочется положить руку на эту игриво покачивающуюся чёлку, что он не сопротивляется желанию, несильно сжимая волосы в кулаке. Бёдра Арсения беспорядочно дёргаются, и он сдерживается, растягивая удовольствие, чтобы не кончить прямо сейчас. Антон, будто чувствуя внутреннюю борьбу Попова, шире открывает рот, глубже насаживается на член, и каким-то волшебным образом втягивает яички, языком щекоча чувствительное место под ними. Арсений вопит, дёргая мужчину за волосы, но тот продолжает сосать, наплевав на боль. — Антон, я сейчас кончу! — Кричит сорванным голосом, тут же выплёскиваясь в рот мужчине. В ушах шум, перед глазами тёмные пятна, в паху приятно тянет — если это эффекты от минета, то что будет, когда он займётся сексом? Отдышавшись и придя в себя, он приподнимает голову и смотрит вниз: Антон наблюдает за ним своим цепким взглядом, надрачивая свой немаленький член. Он водит рукой по соскам, пощипывая каждый — Арсений берёт это на заметку — и склоняется ниже, к паху мужчины. — Кончи на меня, — Арсений разводит ноги шире, и соблазнительно облизывает искусанные губы. Антон, наблюдая этот разврат, беззвучно выплёскивается на обмякший член, попадая на дорожку волос и бёдра. Заваливаясь рядом, он утыкается носом прямо в шею Арсения, шумно дыша. — А это я ещё задницу твою не видел, — восстановив дыхание, говорит он. — А это ты ещё мою задницу не видел, — с довольным видом подтверждает Арсений. Он решает, что раз Антону так понравился его член, то от задницы он будет в восторге.